проза. жизни

Не несчастная, не моя

Моя несчастная девочка. Теперь все иначе. И каждое слово искажается в самой сути своей. «Моя несчастная девочка». И не несчастная. И не моя. «Она ждала от тебя любви, только любви», — скажет мне назавтра кто-то седовласый и неторопливый. Кто-то с гордым именем «друг». Я засмеюсь и проведу рукой по его руке. Он — друг. Ему можно простить всякое. Она ждала от меня невозможного. И когда, просыпаясь утром, теплая, керамически-теплая, выбегала на промозглый балкон. И когда бежала по улице наперегонки с листьями. И когда смотрела мне в глаза так, что мягкий ток начинал приятно жечь зрачки. Она требовала невозможного: добраться до самого моего основания, до самого корня.

— Что, и эта тоже?

— Да. Эта тоже. Давно, года три назад. Знаешь, как это бывает. Случайный секс.

— Знаю. Случайный.

— Не бери в голову.

— А с той, в клетчатой рубашке?

— Это допрос?

— Да

— С той, с клетчатой, мы прожили вместе полтора месяца. Не сложилось.

— Что не сложилось?

— Все. Это был эксперимент, ошибка.

— Будет врать!

— Не задавай мне дурацких вопросов.

— Тогда мне придется молчать.

— Все хорошо, кроха, — я притянула ее к себе и поцеловала. она дернулась, но тут же спешно припала к моим губам. назло себе.

Под потолком — круглая туча дыма. Пахнет туберкулезом и еще чем-то. Вороватым, хулиганским, запретным. Чай в огромных фаянсовых кружках. Подобие уюта. Она непрестанно курит и смеется. Я хочу, чтоб все закончилось, и мы пошли в постель.

— Понимаешь, а ведь мне придется красть тебя у них. У них всех. Как паззл. Ты любишь складывать мозаику?

— Да, да, — киваю головой, перехватываю ее руку, зависшую над пепельницей и целую пальцы. Палец за пальцем. — Кради меня у всех, у кого хочешь. У меня самой, — глупый бабий бред. Набор привычных, незначащих ничего звуков. В живот летит тупая указка возбуждения.

Она была со всеми. С каждой. С каждой по одному разу. Она помнила их имена, цвет их волос. Все, что так славно похоронила моя память.

У нее не хватало времени на встречи со мной, а я не понимала в чем дело. Трудно было что-то вычленить из ее бредового «Ворую тебя. Я целыми днями ворую тебя…» Мне это даже льстило, казалось, девочка помешалась на мне, просто голову потеряла. В наши короткие пестрые ночи с ней происходили превращения. Она подолгу рассматривала мое лицо, ощупывала глазами каждый уголок, а потом, внезапно, бросалась целовать меня. Жадно. Судорожно. Делала мне больно. Извинялась. Вскакивала с постели и нагая носилась по квартире, сшибая в темноте вещи.

«Всюду ты, ты! — шептала, вперившись в потолочную трещину. — Скоро я сама смогу зачать тебя, выносить и родить. Тогда тебе придется жить самой, без меня, без кого бы то ни было. И, может быть, мы еще встретимся.»

Жизнь кажется лысой поляной. Вокруг только небо и влажная топь, а мне нравится. Я никогда не ревновала ее к другим. Не ревную и сейчас. Лишь томительно жду, что она вернется. Запросто. Как к незнакомой. Как к соседке. Как к забытому письму.