проза. жизни

В самое сердце

Во рту бьется язык. Бьется так, будто подстреленный. Из-за этого трудно выговаривать слова, уговаривать тебя, дремлющую в красном мареве, приговаривать проснуться.

Мне страшно прикоснуться к тебе, кто знает, может быть, ты снова заорешь: «Отвяжись!» или, того хуже, повернешься во сне, путая голоса, тела, обнимешь меня за шею.

Во рту плавает подобие языка с воспаленными вкусом сосочками. Очень сладкий медный вкус, словно разжевала пятак.

Уже около полудня, скоро проснутся все остальные, придут, зашумят, разделят тебя на всех.

Потягиваясь, ты попадешь рукой мне в рот, резко дернешься и скажешь: «не надо на меня ТАК смотреть», а потом, куря на кухне, пожалуешься, что тебя «опять положили в одну комнату с этой».

И зря. Никто не виноват. Я сама пробралась к тебе, ориентируясь по указателям пьяных тел на полу. Знала, что тебе положена отдельная кровать. Ты — прима.

Во рту разваливается на ломти розовый шмат языка. Будто серая творожистая жвачка. Это больно. Тем более что я отвыкла говорить за прошедшую ночь, когда ты так много говорила. Говорила. Говорила. И жадно смеялась. Иногда смотрела на меня особым хищным взглядом, который раздражает и волнует сразу. Думала — я боюсь, что ты все им разболтаешь. Но, молодец, не сказала.

А я и, в самом деле, слегка нервничала. Сама подумай, для чего им это знать?

Все, чего ты добьешься, если хоть что-то расскажешь, будет скандально и скабрезно: девчонки скажут, что «давно замечали за мной что-то ненормальное». Меня перестанут приглашать на вечеринки. Возможно, избавятся от моих услуг в агентстве. Надеюсь, сплетни не дойдут до мамы и отца, до сестры. Конечно, я не стану оправдываться и мстить тебе. Не расскажу Сергею, твоему ревнивому муженьку, как ты трепалась у меня в душе о том, что «он не может толком», как, иногда оставаясь ночевать, бегала передо мной в короткой синей майке и голышом вертелась у огромного зеркала в прихожей.

Как однажды ночью сама вкатилась ко мне под простыни и начала целоваться «по приколу».

И как, наконец, пришла однажды пьяной и злой, разделась донага у самого порога и потребовала в себя «хваленого лесбийского язычка», который и так давным-давно принадлежал тебе, дурочка. А после ты сидела на кровати, замотанная в клетку пледа. Рассуждала о том, что я воспользовалась твоей слабостью, но ты вовсе не любишь меня, тем более — не хочешь. И, вообще, полностью отдашься только тому, кто сумеет поцеловать тебя «в самое сердце». Ты радовалась игрушке-метафоре и все повторяла ее, свернув пятки под влажную себя, немного ерзая от удовольствия: «поцеловать прямо в сердце, в самое сердце!»

Нет. Я не стану ничего никому говорить. Из жадности.

Кроме этого у меня остались от тебя долги, угрозы, редкие улыбки, сплетни, шпильки, слезы. Дешевый антураж чужой неслучившейся любви. Да. И еще тот самый поцелуй в сердце, о котором ты твердила. В сонное тихое сердце. Я никогда не видела сердца так близко. Оно было смешным, трогательным, даже немного любящим меня. Когда я прикасалась к нему ртом, ты тихо всхлипнула. А твое сердце танцевало в красно-черной мозаике, все чаще замирая на поворотах. Как жаль тебя будить. Во рту бьется язык, обдирая спинку о зубы, пачкая небо чужим вкусом.