Прямо за углом

II. Глава 5. Взгляд со стороны

Система разбудила меня рано, неожиданно рано. Солнце еще только готовилось вставать. Бутерброд выдали с собой, я его сжевал, еще подходя к воротам замка. И хозяин уже терпеливо ждал меня.

— Рутина помогает. — Вновь он отвечал на невысказанный вопрос. Сначала, правда, мне нужно было понять вопрос, а потом уже приложить к нему ответ. — Ранние подъемы и режим дня невероятно помогают стабилизировать эмоции.

Он развернулся и пошел, по дороге, в сторону леса, туда, где начиналась тропинка к роднику.

— Выровнять эмоции, или вообще их вернуть, — добавил он уже на ходу.

Пока этот ответ не подходил под мой вопрос. Тот, который крутился у меня в голове с самого пробуждения. Вопрос звучал так — чем я могу взбодрить хозяина настолько, чтобы втянуть его в нормальный разговор. Но чтобы при этом он меня не убил.

— Рождение ребенка — это, наверное, праздник для всей планеты? — надо было пробовать хоть что-то. Даже на этот вопрос я решился только уже в глубине леса. Робот нас не сопровождал, но я уверен, что он готов появиться в любое мгновение, с ионизирующим оружием наперевес, и озоном запахнет по мою голову.

— Думаю, планете все равно. — невзрачно ответил хозяин.

Они владели целой планетой. Континентами, материками, морями и океанами. Они жили везде, где хотели, и как хотели. Проводили время так, как хотели и никто им ничего не навязывал. По крайней мере, я не увидел к этому ни малейших признаков.

Но тут крылась проблема. Хотели они мало. Или им уже не осталось чего хотеть. Усталый лорд на своей земле, только его земле, от горизонта до горизонта, никакой нужды следить за крестьянами, крепостными, прислугой, рабами, кем угодно. Никаких забот. Даже на непонятные нападения он лишь пожимает плечами.

Конечно, я мог предположить, что где-то есть и другие. Более яркие, эмоциональные, имеющие цели. Но что-то мне подсказывало, что мой лорд являл образец всей местной цивилизации. Нечего хотеть. Или даже не так — он просто не хотел ничего хотеть.

Я открыл было рот чтобы задать вопрос, как же он справляется с отсутствием любых желаний, но понял, что ответ уже получил. Там, у ворот.

Я решил рискнуть и пойти на обострение:

— Как умерла ваша дочь?

Он не занервничал, не приказал меня немедленно испепелить, но и не ответил.

Лишь минут через десять пути по невидимой тропинке в лесу он сказал:

— Забвение — хорошее правило. Не позволяет чужим рыться в твоих личных воспоминаниях. Правда, это никому и не надо… Ты очень издалека.

Он не задал вопрос. Он лишь высказал утверждение, не предлагая мне его подтвердить или опровергнуть, не обвиняя. Ему было неинтересно. Просто механически высказанное предположение, скорее по инерции.

С таким же успехом он мог и промолчать.

Ближе к роднику я подумал было задать вопрос про нападение дронов, но тут же понял, что нового ответа не получу. Невозможно делать одно и тоже, и надеяться на получение новых результатов.

Мне нужно было что-то новое.

Приходило на ум лишь одно. Открыться.

Возможно, очное присутствие человека из других миров хоть как-то его разбудит из этой спячки, разговорит. Хуже всего было то, что его молчание не было натужным, или ритуальным. Он так жил, в абсолютном комфорте тишины и отсутствия разговоров. Жил бог знает сколько лет.

Мы подошли к роднику. Лорд встал на колени, также, как и я недавно, сделал ладони лодочкой, загреб воды и начал пить.

После полутора часов ходьбы в гору, пусть и в тени деревьев, я понял, что пить хочется, и сильно. Поэтому я просто последовал его примеру. Это не фильм. И я в нем точно не главный герой. Я не могу просто выхватить пистолет, разобраться с врагами и спасти цивилизацию от вымирания.

Не уверен, что этой цивилизации поможет хоть что-то.

Но я могу наклониться к роднику, выпить прохладной воды из обложенного камнями ставка.

Могу вдохнуть свежий лесной воздух, в котором сегодня почти не чувствовалось озона.

Могу найти друга.

Я решился:

— Если ты не против, я бы рассказал свою историю. А потом, возможно, ты подскажешь мне, что делать.

Истории, это то, что свело нас когда-то у костра. Это именно то, что позволило нам рассказать не только соседу, но всем, кто грелся у того костра, как лучше спасаться от ягуара. Истории спасали от ошибок, и заставляли делать новые. Кто-то, когда-то, притащив тлеющий уголь, добытый из вспыхнувшего от молнии дерева, рассказал, как хорошо оно горело, и как в страхе убегали хищники от одного вида огня. Чуть позже его потомок, размахивая обугленной и заостренной палкой, прыгая вокруг костра не в силах удержать свои эмоции, рассказывал, как этой палкой он проткнул зазевавшегося кролика, и некоторые слушатели уже тянулись к другим палкам, и совали их в костер. Истории объединяли, и разрушали. Одни истории создавали олимпийцев, другая история, измененная до неузнаваемости, послала пророка на крест. Истории, а не правители, вели крестовые войны, разрушали Трою, хранили память поколений. Хорошая история могла жить поколениями. История о том, как правильно выбирать и откалывать кремний для наконечников — это долгожитель. Никакая другая история не прожила так долго — тысячи поколений передавали из уст в уста правильный угол удара. Эта история прожила десятки тысяч лет, пока не оказалась похоронена под историями Шехерезады и Кентерберийскими рассказами.

Истории ведут людей, строят религии и рушат цивилизации.

По сравнению с ними, моя история была коротка и неказиста. Но многого от нее и не требовалось. Всего лишь заслужить дружбу. Поговорить. Я далеко не первый, кто прошел этим путем.

Мой рассказ не впечатлил лорда. Думаю, больше на него подействовало то, что я вообще решил рассказать о чем-то личном, потаенном, очевидным образом не предназначенном для чужих ушей. История не для незнакомцев. Только когда свои у костра. История не тянула на хиты, вроде вечернего объяснения детям, куда уходят духи людей, когда умирают, и почему хоронить умерших нужно головой в сторону пещеры, а не наоборот.

История была неказиста, но для первого знакомства сойдет.

— В системе нет информации о подобных тебе, — произнес хозяин. — если ты не хочешь, чтобы она стала публичной, пометь ее как личную.

— Хорошо, спасибо. И никто не сможет об этом узнать?

— Я уже знаю. Кто захочет, сможет узнать. Но у нас не найти таких, кто захочет.

Так как лорд оказался первым человеком, который хотя бы примерно мог понять, что со мной происходит, и при этом не сослаться на магию и чародейство, то я решил задать ему вопрос, который давно уже для себя пытался хотя бы сформулировать:

— Как считаешь, я, такие как я, смогут объединить в единое целое все эти миры?

— Конечно, нет. — Ответ последовал незамедлительно.

Лорд поднялся, и отправился в обратный путь. Подразумевалось, что я пойду за ним вслед. Я огляделся. Уходить не хотелось. Тут было хорошо, у родника, тут мы хотя бы немного поговорили.

Лорд, не оборачиваясь, не спеша уходя все дальше, сказал:

— Догоняй, скоро наверняка будет новая атака. Он знает, что в это время я уже спускаюсь, и дожидается, когда я отойду достаточно далеко. Мы задержались.

Кто этот «он», лорд, конечно, не пояснил.

— Почему? — вопрос мной задан был только через полчаса, значительно ниже по склону, но, так как больше за это время не было произнесено ни слова, лорд понял, о чем я.

— Потому что законы физики никто не отменял. Ничто не двигается быстрее скорости света. Когда-то, очень давно, я отправлял экспедиции к соседям. Мы думали о том, как разогнаться. Как обмануть физику. Но ее невозможно обмануть. Можно мысленно представить, как обогнать свет, но невозможно после этого уйти от парадоксов.

Вот. Лорд разговорился. Наконец-то. Мне пришлось раскрыть ему чуть ли не одну из тайн вселенной, чтобы вытащить из него хотя бы несколько слов.

— Невозможно, даже мысленно, решить, как остановить тебя от женитьбы на собственной бабушке в молодости. Любые ограничения будут не физическими, а лишь… навязанными. Вроде «как попадешь в собственное прошлое ни в коем случае не приближайся к родственникам». Все хорошо, только это не работает на уровне физических законов. И рано или поздно, парадокс возникнет, если хочешь, выверни это наизнанку — это не случиться, потому что угроза парадокса не снята.

— Может быть, он возникает и разрешается?

— Может так быть, что каждый твой сон — это отдельная вселенная. Только приходится оперировать не выдумками, а законами. Где бы ты ни был, в каком бы мире, законы у вселенной одни. Их немного. Скорость света непреодолима.

— Но вот я здесь.

— Да. Но думаю, это другое. — Лорд отвлекся. — Давно я не видел снов. Очень давно. Почему-то сны перестали приходить после смерти дочери.

Я молчал. Я даже не был уверен, что именно мне интересней от него услышать — историю дочери или подоплеку моих странствий.

— Ты не перемещаешься мгновенно, или быстрее скорости света. Можешь использовать это как оборот речи, не более того, а можешь считать, что ты вообще не перемещаешься. Если развернуть вселенную в обычном пространстве, где три измерения и время, то ты просто уходишь за горизонт событий. И после этого остальное становится неважным. Ни парадоксов, ни взаимодействия. То, что ты делаешь здесь, никогда и никак не повлияет на то, что ты делаешь там.

— Горизонт событий?

— Спроси систему, — лорд снова поскучнел и ушел в себя.

Он шел размеренно, размышляя о чем-то своем. Долго, я уже решил, что разговор на этом и закончится.

— Дочь убила себя, — сказал он внезапно, когда я уверил себя, что не услышу больше ни слова.

Самоубийство. В молодости. Неожиданно я осознал еще кое-что. Это лежало у меня в голове, загнанное туда языковым обучением.

В их языке было более сотни слов, означающих самоубийство. Сам же себя учил, что язык может сказать о нации очень многое. Как десяток слов для белого у эскимосов помогает понять условия их существования.

Отдельное слово для ритуального самоубийства, отдельное — для заранее проигранной неравной дуэли, для прыжка со скалы и выхода в открытый космос без снаряжения. Это все забивало мне голову, но, пока слово не было произнесено, все его синонимы лежали, забытые, в чулане.

Я бы предпочел оставить их там.

— Она была очень жизнерадостной, прямо как ты. С рождения. Вы бы сошлись.

— Тогда почему?

— Не знаю. Оказалось, что жизнерадостность может принимать разные формы. Того на планете жило много людей, больше ста тысяч. Поветрия разносились быстрее, чем сейчас. Может мода. Может, не захотела жить, как мы. Как я.

— А что случилось с матерью?

— Что с ней должно было случиться? Ничего. Она живет. Где-то далеко, не интересовался. Нашли пути разошлись очень давно.

— Она ушла из-за смерти дочери?

— Просто ушла. Давно. Дочь еще была жива. Мало кто живет не один.

— И когда ты видел человека в последний раз? Вживую?

— Лет двадцать назад. Да я и не говорил ни с кем больше года.

Мы подходили к замку, когда пахнуло озоном.

Дронов я не увидел, вспышек тоже, но ясно было, что это новое отбитое нападение.

— У дочери был жених. — Он начал отвечать на вопрос, который я еще только формулировал. — Всегда жил по соседству, в поместье матери. Когда его невеста погибла, он обвинил во всем меня. Совсем молодой, молодые всегда пытаются найти причины, даже если их нет. Долго обвинял, а потом, когда умерла его мать, начал нападать. Сначала я пытался его урезонить. Отговорить. Потом извиниться, за то, в чем даже не виновен. Было время, когда я обвинял во всем его самого.

— А потом понял, что это нужно, нужно нам обоим. Он нападает, я защищаюсь. Это хоть немного будит инстинкт самосохранения. Заставляет о чем-то помнить. Что-то делать. Ему это сейчас нужно не меньше, чем мне. Он постарел, не нашел никого другого. Можно сказать, что мы самые близкие люди, поддерживаем друг друга, раздуваем искру. К сожалению, она все равно гаснет.

— Почему?

Лорд пожал плечами:

— Потому что он, на самом деле, давно не хочет меня убивать. Ничего не хочет, как и я. А я давно уже не хочу защищаться. Иначе он давно бы уже меня убил, или я его. Даже птицы прилетают, и взрываются только там, где меня нет. Он знает, что это фарс, и я знаю, что это бутафория. Мы просто танцуем один и тот же танец, день за днем. Чтобы напомнить друг другу, и себе самим, что еще живы.

Я покинул замок на рассвете следующего утра. Тем вечером я еще успел покопаться в знаниях, которыми любезно делилась система, и хозяин все же вытащил из подземелий бутылку крепкого алкоголя, и мы неторопливо выпили ее при свете камина. Камин все же нашелся, правда почему-то не в основном зале, а на балконе одной из комнат второго этажа.

С учетом абсолютной ненужности в этом месте камина как такого, я понимал, почему камин сделали в этом месте.

Вид открывался прекрасный, и наплевать, что, по сути, камин сзади обогревал только окрестности, да наши спины.

Мне нечего было дать старому лорду, и нечего было у него брать. Поэтому мы молчали. Весь вечер. Молча напиваясь, и наслаждаясь видом, камином, закатом. Я, по крайней мере, наслаждался.

Может, какие-то отголоски былых эмоций прорастали и в моем новом друге.

А этим утром мы снова шли к роднику. Только я уходил, дальше. Я чувствовал, что лорда тяготит присутствие другого человека. Я чувствовал, что мне следует еще хоть что-то сделать в этом мире перед очередным переходом. За спиной я закрепил рюкзак с едой, и футляр, в котором лежала одна картина в простой раме. Самое большее, что я мог сделать для хозяина замка, это помирить его с его несостоявшимся тестем, и принести от одного старика другому подарок.

Куда я пойду дальше, я не знал. И не думал об этом.

— Насчет горизонта событий. — начал я на полпути к роднику. — Что-то я вчера рыскал, смотрел, даже узнал пару новых формул, но так и не понял. Горизонт событий, это же про черные дыры. Причем здесь я?

— Горизонт событий, в общем смысле, это любой граница в пространстве вместе со временем, за которой материя, и даже свет, никогда не дойдет до того места, где мы сейчас находимся. Опять же, если совсем грубо, в пространстве это очень большая сфера. С учетом расширения вселенной, о которой, наверное, даже ты что-то слышал, потому что красное смещение есть красное смещение. С учетом еще многого такого, о чем в твоих мирах даже не догадываются. Да и мы, тоже имеем весьма смутные представления. События за этим горизонтом на тебя никак не могут повлиять. А ты — никак не можешь повлиять на них.

— Но вот я здесь, и я влияю.

— Ты вновь не понял. И я не сумею тебе объяснить, — лорд коснулся рукой ствола, словно обозначая, что лес вокруг для него значительно важнее, чем разговоры о космологии. — Я не сумею тебе объяснить, потому что сам тоже этого не понимаю. Никто не понимает, для этого требуется другой разум, воспитанный в других условиях. В нашем кластере нет ни одной цивилизации, способной понять это на уровне интуиции. Поэтому это просто математика и формулы. Попробую ответить так — да, ты влияешь. Здесь влияешь, отдельно влияешь там. Влияешь на события в абсолютно разных точках вселенной, невообразимо далеких друг от друга, потому что отпрыгнуть за горизонт событий — это очень, очень далеко. И в то же время это прямо здесь, прячется за деревом. Ты влияешь, избегаешь парадоксов. Ты по-прежнему не можешь вернуться в прошлое и позвать замуж собственную бабушку. Потому что каждый твой мир за горизонтом от всех остальных.

— Во вселенной хватит на все это места?

— Вселенная для тебя даже еще не начиналась. Ты все еще где-то в предбаннике. И не ищи знакомых звезд, вот первый вывод. Свет твоей родной звезды, свет других солнц, которые ты видел, не появится в этих краях никогда. Никогда вообще.

— Сложно уложить это в голове.

— Может быть, и не нужно. Какая тебе разница? Это никак не поможет тебе сохранить рассудок. Может быть наоборот, когда-нибудь это тебя доведет. Если хочешь, я упрощу тебе модель. Представь себе стопку вселенных, плоских тарелок-вселенных, помытых и сложенных, как на днях ты помыл тарелки на моей кухне. Даже неважно, можно ли перепрыгнуть с края одной тарелки на край другой — это тоже самое, что горизонт событий. Кто-то, кто живет с краю тарелки, может быть, и может. Ты из середины — нет. Но ты пробиваешь брешь, сверлишь тарелку насквозь и оказываешься на следующей. Ты никогда не попадешь на другую тарелку, если пойдешь на ее край. Просто край будет удаляться от тебя быстрее.

— Мультивселенные?

— Хорошее слово, но не более того. Называй как хочешь, это все модели одного и того же. Мультивселенные подразумевают одинаковость, похожесть, небольшие отличия. Ты же посещаешь абсолютно разные места. Думаю нет, не мультивселенные. Просто тебе дано прыгать дальше, чем другим. Но вселенную не обманешь. Дочь не вернешь.

Он понял, что оговорился, и замолчал.

Я не стал отвлекать его от мыслей.

Мы дошли до родника в молчании.

В молчании выпили воды. Я попытался его обнять, но вышло это неуклюже. Стукнув ладонью по футляру, я показал, что помню о нашем уговоре.

Когда я уходил дальше, выше на хребет, я знал, что он будет смотреть мне в спину. И его лицо не будет выражать ничего.

Не знал лишь, как долго.