Закрыли путь сквозь лес
Семьдесят лет назад.
Был размыт он потом осенним дождем,
И ничей не заметит взгляд
Пути, что прежде вел сквозь лес.
Посаженные давно,
С ольхою сплелись ветлы, и тис,
И тонкие анемоны.
Лесничим и то найти мудрено
Там, где вяхирей гнезда гнут ветви к земле
И где барсукам кататься вольно,
Путь, что прежде вел сквозь лес.
Если будут грехи ваши, как багряное, – как снег убелю; если будут красны, как пурпур, – как волну убелю.
Если нет возможности высказаться, должно промолчать.
Философские исследования
– Я должна поговорить с вами.
– Говори, дитя мое.
– Я не часто бываю в вашей церкви.
– Это не моя церковь – это Божья церковь. Все мы дети Всевышнего.
– Я пришла исповедаться в страшном грехе.
– Во всех грехах следует исповедаться.
– Но все ли грехи могут быть прощены?
– Если мы, такие, как есть, – многогрешные смертные, – находим в наших сердцах силу, чтобы прощать, подумай о нашем бесконечно милосердном Господе, понимающем все наши слабости, знающем всех нас гораздо лучше, чем мы знаем сами себя.
– Я не верю в Бога.
– И ты считаешь, что это имеет какое-то значение?
– Я не понимаю вас.
– Может, гораздо важнее, верит ли Господь в тебя?
– Вы говорите, как иезуит.
– Прости меня.
– Не вы – я нуждаюсь в прощении.
– Помнишь притчу о страннике, который наконец покаялся в своих грехах перед Богом? Как тяжелый груз немедленно спал с его плеч – подобно боли, исчезающей после того, как скальпель вскрывает нарыв?
– Вы, наверно, уже неоднократно говорили эти слова?
– Да. Я говорил эти слова и другим.
– Другим?
– Я не могу рассказать о них. В чем бы эти мужчины и женщины ни исповедались мне, они исповедались – через меня – Господу.
– В таком случае нужды в вас в действительности нет – вы это хотите сказать?
– Я слуга Господа. Иногда он дает мне возможность помочь людям, искренне раскаивающимся в своих грехах.
– А как же с теми, кто не раскаивается?
– Я молюсь, чтобы Бог проник в их сердца.
– Бог простит их – что бы они ни сделали? Вы верите в это, святой отец?
– Верю.
– Происходившее в концлагерях...
– О чем ты, дитя мое?
– О "грехах", святой отец.
– Прости меня еще раз. Мои уши уже подводят меня, но не мое сердце. Моего собственного отца замучили насмерть в японском лагере в 1943 году. Тогда мне было тринадцать. Я в полной мере испытал, насколько трудно прощение. Это я рассказывал очень немногим.
– Вы простили мучителей своего отца?
– Бог простил их, если они искали его прощения.
– Может быть, в военное время зверства простительнее.
– Здесь нет шкалы: лучше – хуже, ни в мирное время, ни в военное. Законы Бога – есть законы, установленные Богом. Они прямы и неизменны, как вечно неизменны звезды на небе. Если человек бросится головой вперед с высот храма, по закону Бога он разобьется, но никогда не изменит общий закон, однажды установленный Богом.
– А вы все-таки иезуит, святой отец.
– Я также и человек. А люди грешны, и не все их поступки бывают во славу Господа.
– Святой отец...
– Говори, дитя мое.
– Возможно, вы сообщите куда следует то, в чем я исповедуюсь...
– Священник никогда не сделает такого.
– Но если я хочу, чтобы вы сообщили?
– Мой святой долг отпускать грехи во имя нашего Господа и Спасителя Иисуса Христа, отпускать грехи всем, кто выказывает искреннее раскаяние. В дела мирской власти Церковь не вмешивается.
– Вы не ответили на мой вопрос. Что же будет, если я хочу, чтобы вы сообщили обо мне полиции?
– Я не знаю, как поступить в таком случае. Я спрошу совета у моего епископа.
– Прежде к вам никогда не обращались с подобной просьбой?
– Никогда.
– А что, если я повторю свой грех?
– Раскрой свои мысли. Раскрой эти греховные мысли передо мной.
– Я не могу сделать этого.
– Расскажешь ли ты все, если я догадаюсь о причинах твоего отказа?
– Вы никогда не догадаетесь.
– Может быть, я уже догадался.
– Тогда вы знаете, кто я?
– О да, дитя мое. Я думаю, что знаю тебя давным-давно.