Самое же тяжкое изо всех испытаний, когда-либо выпадавших на долю смертного, – погребение заживо.
Преждевременные похороны
На следующее утро Морс сидел в своем кабинете. Он все еще оставался под гнетущим впечатлением от смерти Макса. Всю предыдущую ночь его мысли были заняты смертью, и это настроение не оставляло его и сейчас. Еще когда он был мальчиком, его поразили слова умирающего Сократа, предположившего, что если смерть всего лишь долгий, непрерывный сон без сновидений, то большего благодеяния для человечества просто быть не может. Ну а как же тело? Душа, ладно, сама за собой присмотрит, но физическое тело? В любимом эпизоде Морса из "Илиады" собратья и соплеменники Сарпедона похоронили его тело, насыпали курган и поставили надгробие в богатой и обширной Ликии. Да! Хорошо иметь надгробие и имя, высеченное на нем. Но рассказывают же истории – страшные истории – о людях, похороненных заживо, которые просыпаются и, трепеща от бесконечного ужаса, обнаруживают всего в нескольких дюймах над собой неподъемную крышку гроба. Нет! Кремация, конечно, лучше захоронения в могиле... Морс совершенно не представлял себе того, что происходит, когда шторки смыкаются над фанерным гробом в крематории... подобно занавесу в конце "Гибели богов", хотя, разумеется, без аплодисментов. Все делается и заканчивается быстро, а если кто-то хочет рассеять свой посмертный пепел в мемориальном саду, то это может оказаться полезным для роз. Он был также не против и пары гимнов: "День, когда ты покинул..." или что-нибудь из Священного Писания... Возможно, Макс правильно поступил, изящно обойдя проблему выбора между землей и огнем; умный старый негодяй завещал свое тело больнице, и весьма велики были шансы, что один или два из его органов заставят специалистов задуматься. Ха-ха!
Морс улыбнулся и поднял голову, внезапно заметив Стрейнджа, стоящего у двери.
– Сам с собой шутишь, Морс?
– А, ерунда, сэр.
– Расскажи! Жизнь достаточно мрачная штука.
– Я просто думал о печени Макса...
– Не слишком приятное зрелище?
– Да уж.
– Трудновато тебе она дается, не так ли? Я хочу сказать – смерть Макса?
– Немного есть.
– Ты был последним, кто его видел?
Стрейндж протянул через стол экземпляр "Таймс", на первой странице которой была маленькая заметка, извещающая читателей, что "кости, найденные в Витхэмском лесу, как достоверно установлено, не принадлежали шведской студентке, чье исчезновение послужило основанием для создания стихотворения и его последующего анализа в нашей газете (см. "Письма", стр. 13)".
– Что-нибудь может здесь нам помочь? – с сомнением спросил Морс, раскрывая газету.
– Остатки выскребают, если хочешь знать мое мнение, – пробурчал Стрейндж.
Морс нашел тринадцатую страницу.
ОТ МИСТЕРА ЭНТОНИ БЬЮЛАХА
Сэр, подобно текстам какой-нибудь древнегреческой любовной лирики, стихотворение о шведской студентке уже настолько заездили к настоящему моменту, что почти нет возможности добавить что-нибудь. Может быть, и поиски уже закончились. Вместе с тем существует один важный (я в этом уверен) аспект стихотворения, который не получил должного внимания. Сопоставление "тигр" и "нагрянет ночь" (строк 9 и и 12) уже, конечно, комментировали, но не в специфическом контексте. По моему мнению, сэр, тигра (кошку) следует интерпретировать, как глядящую на водителя в темноте. И что же это за блестящее изобретение, что ведет припозднившегося водителя через метафорический ночной лес? Кошачий глаз!
Сам я живу довольно далеко от Оксфорда и не могу лично проверить этот тезис. Но, может быть, полиция сочтет эту догадку заслуживающей внимания и поищет участок дороги (в Витхэме и около), где недавно был установлен дорожный знак "кошачий глаз".
Ваш Энтони БЬЮЛАХ.
Фелстед-скул, Эссекс.
– Стоит дать задание Льюису? – задал вопрос Стрейндж, когда Морс прочитал письмо.
– Не сегодня утром, сэр. Если вы помните, он... э-э... в отпуске. – Морс посмотрел на часы. – В данную минуту, вероятно, смотрит из окна на Ютландию.
– Почему же вы не поехали, Морс? Там всякие эти шведские блондинки и...
– Я думаю, что он приобретет неплохой опыт.
– Гм-м.
Некоторое время оба молчали. Затем Стрейндж взял газету и собрался уходить.
– Морс, вы уже составили завещание?
– Вообще-то мне и оставлять нечего.
– А все ваши пластинки?
– Немного устарели, как мне кажется. Сейчас все покупают компакт-диски.
– Возможно, скоро и они устареют.
Морс согласно кивнул. Стрейнджу не было свойственно высказываться столь философски.