Музыка и женщины – я не могу не отдать им предпочтения, чем бы ни занимался.
Сразу же после обеда Морс вернулся в свой кабинет в управлении и прослушал запись допроса Майклса.
– Что вы думаете, сэр?
– Полагаю, кое-что здесь правда, – признал Морс.
– Вы хотите сказать, правда то, что он не убивал Далея?
– Я не вижу, как бы он мог это сделать – ведь у него не было на это времени?
– Кто же убил его, как вы думаете?
– Ну, в доме отсутствуют три вещи, не так ли? Сам Далей, ружье и парень.
– Сын? Филип? Вы думаете, он убил его? Убил своего отца? Как Эдип?
– Кое-чему я научил тебя, Льюис, с тех пор, как ты стал моим сержантом!
– Свою мать он любит?
– Думаю, очень сильно. В любом случае тебе будет интересно послушать, что она говорит.
– Но... нельзя же просто войти в Бленхэймский парк с ружьем за плечами...
– Его мать говорит, что он обычно ходил туда рыбачить. Говорит, что отец купил ему весь инвентарь для этого.
– А-а. Понимаю, что вы хотите сказать. Эти длинные брезентовые чехлы для удочек и всего прочего.
– Что-то в этом роде. Десять минут на велосипеде...
– Он достал велосипед?
– Не знаю.
– Но почему? Почему вы думаете...
– Должно было сыграть свою роль письмо, я полагаю, из коронного суда...
– И папочка отказался помочь?
– Вероятно. Приказал сыну уйти, весьма вероятно, сказал, чтобы тот убирался на все четыре стороны и оставил родителей в покое. В любом случае у меня такое ощущение, что парень в большом городе долго не продержится. Лондонская полиция скоро его доставит сюда, вот увидишь.
– Вы сказали, что это Майклс. Вы сказали, что почти уверены – это должен быть Майклс.
– Разве?
– Да, сказали! Но вы, кажется, были не слишком удивлены, когда прослушали запись?
– Разве не был?
Льюис не стал продолжать дальше.
– Ну и куда мы отсюда отправляемся в таком случае?
– Некоторое время никуда. У меня встреча со Стрейнджем. В три часа.
– А как поступить с Майклсом? Отпустить?
– Почему это мы должны его отпускать?
– Ну как же! Как вы сказали – он не мог сделать этого по времени. Невозможно! Даже на вертолете.
– И что?
Внезапно Льюис почувствовал раздражение, и довольно сильное.
– Так что же ему сказать?
– Ты скажешь ему, – медленно произнес Морс, – что мы задерживаем его на одну ночь – для проведения дополнительного допроса.
– По какому обвинению? Мы же не можем просто так...
– Не думаю, чтобы он стал слишком сильно протестовать, – сказал Морс.
Как раз в тот момент, когда Морс собирался постучать в дверь кабинета начальника полиции Стрейнджа во вторник после обеда, два человека собрались покинуть харчевню «Траут-Инн» в Волверкоте. Большинство посетителей, которые обедали на открытом воздухе, на мощенной камнем террасе, протянувшейся вдоль реки, уже ушли, время близилось к закрытию.
– Ты обещаешь записать это?
– Обещаю, – ответил Алистер Мак-Брайд.
– Куда ты теперь направляешься?
– Вернусь в Лондон.
– Тебя подбросить до станции?
– Буду рад.
Двое спустились по пустынной лестнице, пересекли узкую дорогу и вошли на стоянку:
ТОЛЬКО ДЛЯ ПОСЕТИТЕЛЕЙ. РЫБАКАМ ПАРКОВКА НЕ РАЗРЕШАЕТСЯ.
– Что с тобой, Алан? – спросил Мак-Брайд, когда Хардиндж повернул машину в сторону Волверкота.
– Не знаю. И мне все равно.
– Не говори так! – Мак-Брайд положил руку на плечо водителю. Но Хардиндж снял его руку своей, как будто смахнул муху с костюма. Дальнейшее путешествие до Оксфордского вокзала прошло в неловкой тишине.
Вернувшись на Радклифф-сквер, Хардиндж припарковал машину прямо на двойных желтых линиях на Катти-стрит и прошел в свои комнаты в Лонсдейле. Он помнил ее номер наизусть. Разумеется, помнил.
– Клэр? Это я, Алан.
– Я поняла, что это ты. Я еще не оглохла.
– Просто я хотел бы узнать... просто надеялся...
– Нет! И мы ничего снова обсуждать не будем.
– Ты хочешь сказать, что даже не повидаешься со мной больше?
– Именно так.
– Никогда? – Внезапно у него в горле пересохло.
– Знаешь, для университетского преподавателя ты не слишком быстро соображаешь, согласись.
Некоторое время Хардиндж ничего не говорил. Ему была слышна музыка в комнате, эту вещь он хорошо знал.
– Если бы ты сказала мне, что любишь Моцарта...
– Послушай – последний раз говорю! – все кончено. Пожалуйста, примирись с этим! Кончено!
– У тебя появился кто-нибудь другой?
– Что? – Она горько рассмеялась. – Моя жизнь была полна "другими". Ты всегда знал об этом.
– Но если я разведусь...
– Ради Бога! Поймешь ли ты когда-нибудь? Кончено!
Трубка смолкла, но Хардиндж продолжал стоять, глядя на нее, как на кусок замороженной рыбы, которую некуда положить в данный момент.
Клэр Осборн, бросив трубку, так и осталась сидеть у телефона, слабо реагируя на замечательную партию тромбона из Tuba Mirum Spargens Sonum. He была ли она слишком жестока с Аланом? Но иногда надо быть жестокой, чтобы быть доброй, – не так ли все говорят? Или это всего лишь бессмысленное клише, подобное другим таким же? «Другой?» – спросил Алан. У-ух!
На кофейном столике лежало плохо запечатанное письмо (ни обращения, ни подписи), которое она получила сегодня вместе с кассетой. Письмо, прочитанное ею уже двадцать с чем-то раз:
Я получил так много удовольствия от нашего безвременно прерванного свидания: вы и музыка. Один день из великого множества потерянных, одно лицо из многих (Эрнст Доусон – не я!). Прилагаю напоминание. «Recordare» – моя любимая вещь, если меня заставить выбирать. «Recordare», кстати, – второе лицо единственного числа настоящего времени глагола «recorder»: означает «Помни!..»