Разночинец

Глава 17

Пролетка тронулась, мы сидели, скрытые от всех глаз, поднятым кожухом. Тип пристально смотрел на меня не сводя глаз.

— Рассказывай, — повторил он.

— Что я должен рассказать? — растерянно спросил я.

Пролетку тряхнуло, и я качнулся. Тип, наверное, истолковал мое движение как попытку бежать. Он поднял наган и аккуратно ткнул им мне в лоб.

— Еще раз дернешься и через дырку в твоем черепе можно будет можно будет любоваться блеском куполов Исакия.

— Я не понимаю, чем мог вас заинтересовать? Кто вы?

— Кто ты? Откуда ты? Это сейчас самый важный вопрос.

Я искренне не понимал, что от меня хотят.

— Я бывший студент Семен Семенович Георгиев. Недавно вернулся из Сибири из экспедиции. По недоразумению попал в тюрьму. Сейчас меня отпустили из-за отсутствия улик.

— Каких улик?

Тип продолжал держать меня на мушке.

— Я не так выразился… Меня отправили в кутузку по недоразумению. И после, как только выяснилось, что я не при делах, просто выпустили.

— Почему тобой так, ни с того ни с сего, заинтересовалось третье охранное отделение?

Так-так, подумал я, вот и объявилась конкурирующая фирма. Наверное, народовольцы, какое-нибудь радикальное крыло. Но откуда они могут знать о моем существовании?

— Мне это не ведомо! Наверное, приняли меня за революционера, коим я совершенно не являюсь!

Он молча смотрел на меня, только глаза поблескивали в полумраке, созданным кожухом нашей коляски. Я не выдержал:

— Да иди ты!! Мне что побожиться и поклясться надо?

— Другими словами — вы, Семен Семенович, не имеете дел с третьим охранным отделением?

— Не имею и не имел!

— Тогда, может быть, входите в какую-то революционную группу?

Вот так дела, подумал я. Разговор шел по кругу. Наверное, он таким образом пытается выявить мелкие нестыковки в моем повествовании и потом «развить тему». На дворе время апогея «народовольства», если так можно сказать. И всяких революционных групп, начиная от радикальных бомбистов-террористов до мягкотелых либералов не пересчитать.

— Нет, к ним, я тоже не имею отношения.

— Странный вы человек, Георгиев, — сказал тип, — я бы сказал, загадочный…

Я обратил внимание, что говорил он это без определенной и необходимой в таких случаях вербальной задумчивости, словно констатировал факт. Он, продолжая держать наган, выглянул за кожух и крикнул ямщику.

— Стой, братец!

И обращаясь ко мне сказал:

— Мы приехали. И продолжим наш разговор в более располагающей обстановке, где нам никто не сможет помешать. Только мой настоятельный совет, мой друг, никаких лишних движений, иначе я вас пристрелю без всякого сожаления, и ваш труп поплывет по Неве, пока его не выловит какой-нибудь рыбак.

Я понимал всю серьезность ситуации, в которую попал и верил, что у этого «товарища» слова с делом не расходятся. На память сразу пришла трагическая гибель двадцатитрехлетнего студента Ивана Иванова. В 1869 году последователи Сергея Геннадьевича Нечаева, как его еще потом прозвали «демон революции», решили из солидарности поддержать выступления студентов Московского университета и расклеить в Петровской академии антиправительственные листовки. Но против выступил студент этой академии Иван Иванов, по несчастью примкнувший к нечаевскому движению «Народная расправа». Нечаев пришел в ярость. И заявил товарищам, что Иванов сотрудничает с властями, хотя это было откровенной ложью, и предложил его устранить. Несчастного Иванова заманили в парк академии, где в каменном гроте оглушили и застрелили. Из-за такой пустяковой причины.

Я внимательно посмотрел на моего сопровождающего. Он конечно внешне очень похож на Нечаева, но если мне не изменяет память, тот сейчас должен сидеть бессрочно в Петропавловской крепости и охмурять революционными идеями не менее несчастных, как студент Иванов, шестьдесят восемь жандармов Алексеевского равелина, которые впоследствии и попали под его влияние. Нет, это не Нечаев.

— Я вас понял, — сказал я и по его сигналу вылез из пролетки.

Но не успела моя нога еще ступить на землю, как я получил удар по затылку, и мое сознание провалилось в темноту.

Я пришел в себя каком-то темном помещении. Судя по холоду и затхлой сырости это, наверное, был подвал или погреб. Сколько времени находился в беспамятстве — трудно сказать, но голова отзывалась ноющей болью после того, как я попытался перевернуться на спину. Я непроизвольно застонал. И самое пугающее было то, что руки мои были связаны и ноги перевязаны на щиколотках. Надо попробовать развязать узел зубами. Но я не успел…

В ответ на мои стенания кто-то в углу прибавил фитиль на керосиновой лампе, и помещение осветилось так, что смог его хорошенько рассмотреть. Это был подвал какого-то дома. И скорее всего использовался как помещение для пекарни. Потому что с одной стороны стоял наклонный желоб, по которому спускали мешки с мукой, а по краям еще были столы и большие чаны для вымешивания теста. В одном углу свалены в кучу железные, уже начавшие ржаветь на углах, противни и прочие хлебопекарские приспособления. Ну а на другом конце помещения находилась сама огромная печь для выпекания хлеба. Судя по запущенную царившему вокруг, пекарня либо бездействовала очень давно, либо была заброшенной.

Наверное, именно в таких подвалах и изготавливали свои бомбы террористы-революционеры — самое для них логово.

За столом сидели двое: уже знакомый мне тип, который похитил меня, едва я покинул кутузку, и еще один человек. Чуть старше, с всклокоченными бородой и вихрами волос. Ну ни дать ни взять — настоящий «революционер-террорист-анархист-бомбист». Он чуть прищурился и не спеша взял со стола очки в проволочной оправе, протер их куском ткани и водрузив на переносицу, внимательно уставился на меня.

— Вы ребята очень сильно заблуждаетесь, я не имею отношения к третьему охранному отделению, — сказал я, чувствуя, как пульсирует от боли затылок.

— Зовите меня Сергей Павлович, а это, — мужик в очках кивнул в сторону знакомого мне типа, — Александр Николаевич.

— Приятно познакомиться, — буркнул я. — Особенно приятно узнать имя человека, который тебя оглушил… Долг платежом красен.

Он, не обращая внимания на мои угрозы, сказал:

— Мы, Семен Семенович, хотим разобраться, кто вы на самом деле?

Меня все никак не покидала мысль, как эти сраные революционеры узнали обо мне, и, главное — какого черта я им нужен? Что они хотят от меня?

Лохматый, как я прозвал Сергея Павловича, дал знак своему товарищу тот подошел ко мне и подняв над полом подвесил за руки на небольшой крюк, прикрученный к балке. И остался стоять рядом со мной. У меня как-то очень нехорошо екнуло под сердцем.

— Семен Семенович, еще раз спрашиваю, вы имеете отношение к Третьему охранному отделению Его Императорского Величества?

— Нет, вы идиоты, что ли, сколько можно…

Я не успел договорить так как получил удар солнечное сплетение. Я согнулся пополам если в моем положении можно было согнуться. Мне катастрофически не хватало воздуха, вернее я не мог его вдохнуть.

Лохматый, как ни в чем не бывало повторил вопрос.

— Еще раз, Семен Семенович, вы имеете отношение к Третьему охранному отделению Его Императорского Величества?

— Н-е-ет… Твари… За что? — прохрипел я, едва находя силы набрать воздуха в легкие.

Еще пару ударов в печень и в район почек. Я заорал от боли. Тип, который меня бил, вытащил из кармана кусок ткани и засунул мне в рот. Сергей Павлович кивнул напарнику, и тот принялся меня бить. Делал он это профессионально, словно всю жизнь занимался только тем, что колотил несчастных жертв. Но я заметил, перед тем как отключиться, что он старательно избегал ударов по моей голове, а только по телу. Впрочем, от этого было не легче.

Я пришел в себя после того, как меня окатили ведром ледяной воды. Я продолжал висеть со связанными руками на крюке. Тело онемело, и я чувствовал, как оно покрылось вздутыми гематомами.

— Ну что, пришли в себя, господин Георгиев?

Сергей Петрович продолжал сидеть передо мной, а рядом словно верный пес мой палач.

— Семен Семенович, я буду задавать вам всего два вопроса и пока вы верно не ответите на один из них, мы будем продолжать с вами беседовать более пристрастно.

Он не спеша достал портсигар и достал папиросу и закурил ее.

— Не желаете?

— Мои легкие свернутся в бабушкин клубочек от первой затяжки… — процедил я.

— Это хорошо, что вы находите силы шутить. Значит, вы в здравом уме, — усмехнулся он.

Я вот не знал — лучше это или нет.

— Итак, на чем мы остановились? Семен Семенович, вы имеете отношение к Третьему отделению собственной Его Императорского Величества канцелярии?

Естественно, я получил очередную порцию ударов.

— Капитал-шоу «Поле Чудес» требует второй вопрос, — сплёвывая кровь, просипел я, одновременно пытаясь сфокусировать взгляд.

Они удивленно переглянулись. Лохматый, помолчал.

— Вы действительно загадочный человек, господин Георгиев… Второй вопрос — вы имеете отношение к террористическим революционным организациям?

— Это к вам что ли?

— А почему вы решили, что мы имеем отношение к революционерам?

— Потому что у жандармов ко мне нет вопросов! И нет претензий!

— Так значит, вы все же имеет отношение к жандармам, раз они вас отпустили и, как вы сказали, не имеют претензий?

— Нет, не поэтому! Потому что я действительно не имею к ним отношения. Так же, как и к вам!

Дальше пошло по тому же сценарию. Сергей Петрович задавал мне два вопроса периодически пытаясь создать логические ловушки или зацепки чтобы я оговорился, начал путаться, а Александр Николаевич исправно бил меня и поливал ледяной водой. Я не понимал, к кому попал. И кто были эти люди? И что им от меня нужно. Они отрицали, что революционеры. Требовали признать, что я работаю на охранку. Тогда кто? Мне давали пить и кормили кашей, но отбитые органы не принимали пищу, и я продолжал висеть на крюке в собственной рвоте и с обмоченными штанами. Не знаю, сколько времени прошло в таком режиме.

Но однажды я пришел в себя лежа на прохладном полу. Я твердо решил признаться во всем — что я агент охранки, что опасный террорист и любой чертов революционер, какой только скажут, я даже признаю, что самый лучший друг Бакунина, что готовлю покушение на царя-батюшку, будучи секретным агентом жандармов — признаю любую немыслимую ложь и оговор в отношении себя. Я лежал и бессмысленно смотрел в темный угол. Мой взгляд наконец-то смог четко различать предметы, и я увидел знакомые мягкие сапоги-ичиги. Не было сил поднять голову — я продолжал смотреть на них. Я всхлипнул, из моих глаз потекли слезы — Лев Сергеевич Ахвердов нашел меня, и спас от этих тварей, что пытали меня несколько дней.

Он, видимо, услышал меня. Подбежал ко мне.

— Ах, мой ты дорогой Семен Семенович, да что ж эти изверги сотворили с тобой? — запричитал он. — Как же они тебя, разбойники, изуродовали.

Он бережно поднял меня и прижал к груди.

— Ну ничего, ничего, мой дорогой, все будет теперь хорошо… Чего встали, дурни, помогите ему. Несите наверх и положите на кровать. Принесите воды, полотенца, помыть моего друга…

Подошли хмурые Сергей Петрович и Александрович Николаевич. Увидев их, я забился в истерике, пытаясь вырваться из рук Ахвердова, но он держал меня крепко и ласково говорил:

— Все хорошо, Семен Семенович, все хорошо. Все закончилось, — и обращаясь к ним строго сказал. — Вы что же, сволочи, сделали с человеком? Как вы посмели, ироды?

Меня бережно отнесли на руках по лестнице в комнаты дома и положили на стол. Два моих бывших палача аккуратно сняли одежду и обливая теплой с душистым мылом смывали с меня грязь, кровь, рвоту…

Через полчаса меня переодели, и я лежал в кровати с чистым бельем. Ахвердов лично сидел на стуле передо мной и ложкой вливал в меня теплый ягодный кисель.

— Во-о-от, вот так дорогой мой Семен Семенович. Теперь все будет хорошо. Ты молодой и сильный мужчина, все на тебе заживет быстро, как на собаке… А завтра я тебе сварю настоящий мясной бульон. И потом дам мясо. Мужчина должен есть мясо, чтобы быть сильным. И все забудется и все пройдет… Ты уж прости, дорогой, что с тобой так неприлично обошлись. Я им, сволочам, говорил — не надо так сильно. Просто припугните… А они, дурни, и рады стараться…

Вот ведь сука ты, Лев Сергеевич Ахвердов, тоскливо подумал я. Пожалуй, сидел за дверью и все слышал, а, может, и в дырочку смотрел, как они меня обрабатывают. А теперь играешь в игру «злой и добрый полицейский».

— За что? — спросил я.

Он поставил кисель на стол рядом.Взял салфетку со стола и вытер мне губы.

— Ну вот и хорошо.

— За что, ты, старая сука, так со мной? — повторил я.

Ахвердов огладил бородку.

— Семен Семенович, в нашей работе иногда приходится прибегать к очень нехорошим манерам, а все ради блага государственного и защиты Его Величества от угрозы. А угрозы самые реальные. Я так и не смог установить, кто вы и откуда появились. Просто вдруг возникли после пожара в Иркутске и все. Мы сделали запрос. И о вас прислали много интересного. Что-то подтверждает ваши слова, а что-то приоткрывает в вас новое. Например, вы храбро помогли тамошним казакам обезвредить банду китайских бандитов. Похвально. Но бывает и по-другому… Вы молодой человек самых смелых и передовых взглядов, такие часто идут в революцию, окрыленные свободой своих мыслей и желанием юной души изменить мир. Я никак не могу взять в толк, кто вы, Семен Семенович, на самом деле? И знаете, собирая о вас информацию и размышляя над ней, я вдруг понял, что вы нам очень нужны. Помните, как вы мне сказали, «я свою Родину люблю и ею горжусь. А всех этих бомбистов искренне почитаю людьми слабоумными и недальновидными. Они даже не понимают, к чему ведут нашу страну. Это они по глупости и недостатку знаний». Вы подходите нам, как нельзя лучше. Молодой, образованный, передовых взглядов, предан нашей державе и императору… Но проверить вас все же перед тем, как поручить серьезную работу, надобно.

— И для этого нужно было калечить меня несколько дней в подвале.

— Ах, простите Семен Семенович, но увы, лучше способа, проверить человека, чем довести его до крайности существования, нет. И вы доказали свою невероятную стойкость. Вас не сломать. Настоящий мужчина.

Ты еще при этом, сука, скажи: «Вах!». Думаю, если бы у меня были силы, я бы ему вмазал так, чтобы он полетел вверх тормашками со своего стула.

— Что вы от меня хотите?

— Чтобы вы встали на защиту нашего Богом данного благодетеля Его Величества императора Александра Николаевича. Помогите раскрыть шайку разбойников революционеров, — Ахвердов заговорил горячо, поблескивая глазами. — На него уже случилось несколько покушений. Но Спаситель отвел руку убийц. Если бы не картузник из Костромской губернии, быть бы нашему царю батюшке убиенному. Или представьте себе властителя великой державы, петляющего словно заяц у себя в дворцовом саду, а террорист, знай себе, стреляет в него словно в ярмарочном тире. И нет этому конца… Как у гидры растут головы, так и этих мерзких людей, проявляется желание убить государя. И ведь каковы! Они кричат, «мы это делаем за вас ребята, за народ»! Или еще страшнее «Спасительной для народа может быть только та революция, которая уничтожит в корне всякую государственность и истребит все государственные традиции…». А народ на самом деле видит в императоре только благодетеля и защитника. Послужите, Семен Семенович, вашему государю и вашей державе.

Вот опять ты меня втравливаешь, уважаемый Лев Сергеевич, подумал я, закрывая на пару минут глаза.

Ахвердов терпеливо ждал.

— Чем я могу вам помочь?

— Очень хорошо Семен Семенович, — одобрительно крякнул Ахвердов, — поправляйтесь. И поступайте на службу в яхт-клубе как мы с вами и договорились. Потом потолкайтесь среди студенческих масс, ваши передовые взгляды не останутся незамеченными, человек вы неординарный, они вас примут как родного, а… прошлого вашего установить даже нам не удалось… Возьмите несколько запрещённых прокламаций, выскажите свое мнение. Вас позовут на заседания кого-нибудь кружка революционеров. Вы присматривайтесь и входите в доверие. И через какое-то время они решат провернуть свое грязное дело через яхт-клуб, так как в него входят члены императорской семьи, и поручат, естественно, это дело вам.

Интересно, подумал я, если бы я ему сейчас сказал, где на самом деле будет убит император-освободитель. Что удачное покушение произойдет, когда император будет возвращаться после войскового развода в Михайловском манеже, с «чая» или, как еще говорили, второго завтрака в Михайловском дворце у великой княгини Екатерины Михайловны, когда террорист Гриневицкий кинет ему бомбу под ноги. Что ты тогда запоешь уважаемый Лев Сергеевич. Но с другой стороны этого события еще не произошло, и где этого Гриневицкого искать — не ясно, тем более он еще не совершил своего преступления. Возможно, у меня есть шанс изменить судьбу России? И будет принята конституция Лорис-Меликова. И моя страна пойдет по пути конституционной монархии или как Англия — парламент и самодержец, власть которого ограничена сводом законов. И будет лучшей страной мира. Самой высокоразвитой страной на Земле. Может, тогда не будет революции семнадцатого года и страшных репрессий Сталина.

Вот черт, у меня от этих мыслей аж голова закружилась.

— Хорошо Лев Сергеевич, я согласен, — сказал я, открывая глаза.

Тот благодарно вздохнул.

— Ну вот и хорошо, мой друг. Я вижу, вы уже не держите на меня зла.

Он встал и немного подумав сказал:

— Когда вы пребывали в беспамятстве вы проклинали каких-то Берию, Сталина и всех проклятых нквдшников из тысячи девятьсот тридцать седьмого года…

— Это бред человека, подвергаемого пыткам. Мне казалось, это какие-то демоны, галлюцинации… Забудьте об этом

Сука, подумал я, да, не держу зла, но как только встану, въебу тебе по твоей лисьей морде, особенно с удовольствием, прямо с ноги, втащу Лохматому и его другу Александру Николаевичу, как я уже понял — двум сверхсекретным агентам Третьего Охранного Отделения его Императорского Величества.

Клеточников задумчиво смотрел на копию случайно попавшей ему начетной ведомости, из которой гласило, что некий коллежский асессор и, главное, личный порученец Лорис-Меликова запрашивает значительные средства на осуществление некой секретной миссии. Интересно, подумал он, за какие такие заслуги? И, главное, зачем?

Клеточников встал и подошел к окну. Долго смотрел на набережную реки Фонтанки. Этот маленький кабинет ему дали совсем недавно, за усердное трудолюбие и исполнительность, а до этого был затхлый «кабинетишко» с окнами, выходящими на унылый внутренний двор.

Он вернулся за стол и еще раз посмотрел на ведомость. А ведь сначала, он даже не обратил на нее внимания, но, будучи человеком умным и пропуская через себя огромное количество бумаг ведомства, он каким-то звериным чутьем увидел некий подозрительный знак. Ведь и попала она к нему весьма странно. В связи с ростом революционной активности, обуздать которую Третье не смогло, была учреждена Верховная распорядительная комиссия по охранению государственного порядка и общественного спокойствия под главным начальством графа М. Т. Лорис-Меликова, и ей временно подчинили III Отделение вместе с корпусом жандармов. Но вскоре Верховная распорядительная комиссия была так же закрыта и III Отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии упразднено. Все дела передавались в Департамент государственной полиции, образованный при Министерстве внутренних дел. В общей неразберихе карьерных перестановок и попал в руки Клеточникова попал этот, весьма любопытный, документ. А если точнее, ему поручили зашифровать секретную телеграмму в Верховную Распорядительную комиссию, где некий Ахвердов запрашивал весьма существенные денежные средства в обход бюджета на некую секретную миссию. А так как шел процесс упразднения одного ведомства и передача документов другому, хотя все происходило в том же здании, но именно ему доверили — Цветков порекомендовал начальству его, как весьма исполнительного человека и надежного сотрудника.

Странно все это. Очень странно.

Он перевернул копию ведомости чистой стороной вверх и разгладил ладонью.

Итак, сказал он мысленно самому себе, если тебе нужны расходы на непредвиденные секретные нужды, ты будешь искать дополнительные средства. Ахвердов, как слышал Клеточников на одном из званных вечеров, которые устраивала полковничиха Кутузова, и у которой он квартировал, она же тётушка полковника Глебова, начальника 3й экспедиции 3 отделения, — человек чести и копейки лишней не украдет. Тем более личный порученец такого высокого должностного лица. Значит это именно расходы на непредвиденные нужды самого ведомства, на секретное дело. Но почему не испросить на это средства официальным путем? Значит, он хочет, чтобы об этом кто-то не знал. Просто выдали деньги и все. Чушь полнейшая! Нет! Он подозревает, что кто-то в самом охранном отделении связан с революционерами. Не просто подозревает, а абсолютно уверен в этом! Поэтому истребовал деньги в обход официальных путей и как можно инкогнито.

Клеточников аж закашлялся от этого неожиданного и весьма опасного для него открытия. Тоесть этот Ахвердов знает, что в здании орудует шпион революционеров. Подавив чахоточный кашель, он снова принялся размышлять. Пришлось сделать усилие и подавить прилив страха, чтобы вернуться к трезвым размышлениям.

По-видимому, средства Ахвердову нужны для обеспечения нужд неких тайных агентов или секретных дел, которые не проходят по бумагам ведомства, и ему, Клеточникову, не известны просто по чину. Возможно, у него есть пара-тройка таких людей… Но почему именно сейчас? Он перевернул лист обратно и посмотрел на число. Все правильно, истребование денег произошло аккурат перед освобождением того самого Семена Семеновича Георгиева. Дьявол его побери! Да кто он такой? Теперь Клеточников был абсолютно уверен: Ахвердов включил в игру этого загадочного человека, он станет ключевым звеном в каком-то замысле этой хитрой лисы, и с этим надо что-то делать. Но он даже не подозревал, что сам документ попал к нему именно по инициативе самого Ахвердова.