Разночинец

Глава 9

Происходящее подействовало на меня как мощная пружина. Она взвелась, и теперь уже никак не получится ускользнуть. Мы с Ефимом явились вольными или не очень инициаторами необратимых событий. Отступать однозначно поздно, да и некуда. И неважно, что Ефим своими прямодушными действиями привёл в движение неведомые пока силы помимо моего желания. Офицеры и местное начальство благостно накачиваются самогоном, конвойные остывают в своём бараке, а политические готовятся удариться в бега. Надо решаться.

Я сгрёб Ефима за ворот рубашки:

— Слушай сюда. Нам нужна телега с припасами на пару недель. Пока каторжане готовятся сдёрнуть с этапа, нам нужно исчезнуть. Как сам думаешь, куда дёргать?

— А я знаю? Ты же у нас учёный. По мне, так надо уходить в сторону, к Байкалу. Каторжане чухнут в город, в Усть-Кут. Там среди людей легче схоронится, в тайге они долго не протянут. А нам, стало быть, в другую сторону. А за телегу не переживай, всё готово.

— Ясно, Фима, тогда действуй. Не забудь ружья забрать.

Через сорок минут наша телега, поскрипывая осями, двинулась по дороге назад, к Иркутску. Село погрузилось во тьму, благо, небо безоблачное и луна нам в помощь. Ефим шёл впереди, ведя лошадь в поводу. Животное неохотно тянуло телегу, а я на правах «вашбродия» лежал на соломе и размышлял. Село Покровское осталось позади. Судя по тому, что никто не поднял шум, побег ещё не обнаружили. А когда забрезжил рассвет, мы съехали с дороги и углубились в лес. Нам нужно отоспаться и выждать.

Мы в пути уже третий день, днём отсыпаемся, а ночью потихоньку двигаемся назад к городу. За это время я наконец-то пришёл в себя. С момента попадания в прошлое я напоминал сам себе зомби. Что-то делал, с кем-то говорил и механически переставлял ноги. А времени оглянуться и поразмыслить у меня-то и не было. Шок от попадания в другое время и обстоятельства не давали мне возможности спланировать ближайшие шаги. Зато сейчас возможностей поразмыслить вагон, даже два. Потрескивают дрова в костре, Ефим варит ужин в котелке. А я лежу под телегой и думу думаю. В принципе не так всё и плохо в моей жизни. Да, подсуропил мне это поляк. Я только не пойму, чего сразу ударился в бега? Сработал инстинкт, бьют — беги. Ну грохнул я того ворюгу, кто что мне бы предъявил? Полиция? Не смешите мои тапочки. У меня полно свидетелей, человек пять точно. Сторож грохнул татя, наоборот, награда за усердие должна быть. Не проспал, сберёг общественное добро. И вообще — моё слово интеллигентного человека, студента Московского университета, без пяти минут учителя против откровенного бандюгана. Здесь только один момент, я не местный и не знаю толком реалий. Плаваю, могут на всякий случай задержать подозрительного скубента. Сейчас к студентам относятся настороженно, среди них много вольнодумцев и бунтарей. Во все времена эта прослойка общества была питательной средой для любых возмущений против законной власти.

Да и поздно уже переживать. Скоро стемнеет и мы выдвигаемся. У меня есть намётки по поводу того, где отсидеться. Я как-никак местный, пусть местность за полтораста лет заметно изменилась, сплошная тайга. Но населённые пункты и Байкал остались. У бати был старенький «Москвич-412» и мы с ним частенько мотались по нашим краям. Мне нравилось, когда отец брал меня с собой на рыбалку. А уже позже, будучи учителем истории, я возил свой класс по этнографическим экскурсиям. Одну из них запомнил очень хорошо. В середине 17-го века на берегу Лены пятидесятники основали острог Верхоленск. А значительно позже, в 19-м веке слобода получила статус уездного города. Уже при советской власти город опустился до села. Это помогло его как бы законсервировать. Дома и улочки поселения сохранили своё очарование той эпохи и свой архаичный вид. Экскурсия для моего класса была рассчитана на два дня. Мы посетили краеведческий музей, прогулялись по тихим улочкам, посетили пару типичных домов того времени. Именно здесь отбывал свою ссылку будущий гений мировой революции Лев Троцкий, отсюда бежал без пяти минут председатель ВЧК Феликс Дзержинский. Ну и до кучи здесь страшно мучался в ссылке Михаил Фрунзе, великий революционный полководец. Отметились здесь коммунистические страдальцы Куйбышев и Орджоникидзе.

А на следующий день автобус повёз нас в Шишкинскую писаницу, где сохранились многочисленные петроглифы и наскальные рисунки эпохи древности и средневековья. На обратном пути по плану у нас было посещение Собора Воскресения Христова. Красивый, патриархальный и многоглавый, он вызвал у нас желание побыстрее оказаться снаружи. Тёмные помещения и скорбные лики святых скорее подавляли, чем вдохновляли.

Вот сейчас я и прикидываю наше приблизительное расположение. Скоро стемнеет и пора выдвигаться. Наша кобыла отдохнула, но на ночь глядя не горела желанием поработать. Приходилось нам вести её в поводу по тёмной дороге. Благо, ночью никто из встречных нам не попадался.

Мне кажется, что мой мозг был занят задачей выживания в новых условиях и все ресурсы организма направлял на это. Мир был плоским и серым, а тут будто не мытое годами грязное стекло помыли водой. Картинка заиграла объёмными яркими красками.

Ефим понукает кобылу, называя её не иначе как «холера ясна». А я сижу позади и смотрю, как неторопливо убегает назад дорога. Она как бы разрезает лес пополам. В промежутке между высокими деревьями пылает буйство красок. Это заходящее солнце причудливо раскрасило перистые облака в самые невероятные цвета. Остывающий после жаркого дня лес благоухает. Смолистый запах хвойных деревьев переплетается с ароматом луговых трав. Пернатая живность и насекомые ещё суетятся, но это уже подготовка ко сну. Я обожаю это время суток в летнем лесу.

— Семён, слышь, чо скажу. Надо нам от кобылы избавляться. Больно приметная она. Тавро на ней, сразу выпасут.

Я убедился, что на левом бедре лошади имеется припалина с цифрами. М-да, а куда нам без лошадки-то? Мне казалось, что таврили только армейских верховых лошадей. Пока перемещаемся по ночам под светом луны — ещё куда ни шло. А днём опасно, за конокрадство сейчас суровые меры.

Через день мы уже осмелели и передвигались по тракту в светлое время суток. От встреченного крестьянина узнали, что съезд на дорогу до Качуга через тридцать вёрст. И, насколько я помню, до Верхоленска там чутка поменее будет.

Ефим, чертяка, уговорил сегодня пораньше тормознуть. Уж больно надоело варево из крупы и сала. Мой Пятница умыкнул у обозников и припрятал в телеге мешок с продуктами. Там был здоровенный кус солёного сала, крупы, несколько луковиц и мешочек с солью. Вот из этого немудрёного припаса мы и варили себе кулеш. Готовили вечером, его же доедали утром. Задолбало это варево сил нет, поэтому я и согласился на охоту.

Ефима не было часа три, уже в сумерках вернулся весь грязный. Но притащил пару жирных уток. Сейчас ранняя осень, и птица нагуляла жирок. Пока он потрошил наш ужин, я развёл костёр. В этот вечер мы пировали, хлеба нет, соль заканчивается, крупа тоже. Овощей нема, зато нежное мясо птицы утолило наши потребности. А потом, мы согрели кипяток и заварили лесные травки вместо чая. Очень даже недурственно пошло.

А вот утро не задалось. Пока Ефим разогревал остатки вчерашнего, я решил прогуляться до ветра. Не люблю в этом деле свидетелей, предпочитаю забраться повыше и насладиться одиночеством с роскошным видом.

Сначала я унюхал странный запашок, а потом вышел прямо на тело мёртвого человека. Не знаю кем он был по жизни. Охотником, старателем или просто сельчанином. Но точно не каторжанином. Это видно по добротной, крепкой одежде. Я не собираюсь шевелить тело, мне противно. Трудно сказать, что тут произошло. Но мне кажется, что мужчина пострадал от дикого зверя. По крайней мере, его голова сильно изуродована.

— Не, Семён. Это зверь его потом погрыз, может росомаха. Следов убийства нету, — мой подельник не такой щепетильный как я, перевернул труп и рассмотрел подробности.

Чуть в стороне валялись ружьё и попорченный вещевой мешок.

— Может, ногу сломал или просто хворый был, иди знай, все под богом ходим. А это лиса, наверное, прогрызла, — Ефим просунул кулак в прореху мешка. — Видать, что съестное учуяла.

Так, в мешке остался мешочек с солью, патроны к ружью, моток грубых нитки с цыганской иголкой и приятно пахнущий свёрток с травкой. Хм, похоже на чай. А вот это весьма кстати, задолбало пить травяной взвар. Так хочется нормального чайку.

— Ладно, Ефим, пора трогать, нам нужно подальше уйти от Покровского.

Реакция попутчика меня поразила.

— Да ты что? Хочешь его так бросить? Это не по-божески, оставить православного без упокоения, — Фима оголил шею покойника, выпростав простой оловянный крестик на кожаном шнурке.

Вот же эти религиозные предрассудки, мы же вроде как в бегах. Мне не улыбается зависнуть тут надолго. Тем более у нас и лопаты то нет. На этапе была естественная убыль в людях. Меня трижды звали засвидетельствовать смерть каторжников. Один ногу поранил и довёл дело до сепсиса. Другой сгорел от лихоманки, третий похоже загнулся от туберкулёза, сильно кашлял кровью. Так те трупы мы не бросали вдоль дороги, довозили до этапа и там хоронили на погосте с батюшкой. А нет, так и сами читали заупокойную. Так-то смерть «подшефных», за них отчитываться надо, а это совсем левый мужик.

Ну а что я скажу — нет? Тогда Ефим решит, что я сатанист. Что в эту кучерявую башку придёт? Сейчас все помешаны на религии. Пришлось помогать ему копать имеющейся доской яму. А когда уже решили, что полметра для покойника вполне хватит, раздался ужасный звук. Я не сразу обратил внимание на тревожное ржание лошади, но никогда не слышал, чтобы домашнее животное так хрипело.

Мы оба застыли на мгновение, а потом ломанулись к телеге. Телега с ней так и осталась недалеко от дороги, на поляне, где мы ночевали.

Бляха муха, вот идиоты. Пока мы отдавали последнюю дань абсолютно чужому человеку, на нас напали средь бела дня. Лошадь была привязана длинной верёвкой к колышку, позволяющему ей пастись и щипать травку.

Я, придурок, забыл, что даже в моё время эти места не безопасны. Здоровенный медведь весьма неопрятного и зловещего вида завалил наше средство передвижения и в данное время лакомится требухой. Лежащая лошадь ещё издаёт какие-то звуки и пытается поднять голову. Оба ружья остались в телеге, нам остаётся только ждать, пока хозяин тайги набьёт своё брюхо. Тихо, пока он нас не обнаружил, мы отползли назад.

И что это за хрень? Я внимательно рассматриваю трофей от покойника. Двухствольная переломка куркового типа. На приклад и ложе из дерева тёмного цвета наложены металлические накладки с искусной гравировкой. Я достал вполне привычные мне патроны унитарного типа, попробовал вставить и защёлкнул конструкцию. Сразу почувствовал себя спокойнее. Гладкая и увесистая штукенция внушила мне уверенность. Осмотрел ружьё и не увидел предохранителя. Возникшая мысль пальнуть в хозяина тайги быстро погасла. С чужим ружьём это был бы верх идиотизма. Вряд ли он испугается и убежит. Даже если попаду, с этим калибром надо целиться в глаз. А мишка на рану крепок. А лошадь уже не вернуть.

Нам с Ефимом пришлось ждать полтора часа, пока эта лохматая зверюга убралась в лес. С перепугу мы даже забыли про покойника.

— Фима, а что, без лошади мы не доберёмся?

Мне пришла в голову неожиданная мысль. А что, если направить преследование по ложному пути. Я не сильно опасался казачков, в принципе мы с Севастьяновым свободные люди. Ну да, некрасиво брать чужое. Угнали подводу и лошадь. А заодно я прибрал аптечку и коробку с лекарствами для окружного врача. Взял из принципа, раз на меня все навалились, так пропади всё пропадом. Но думаю, служивые сначала займутся беглыми, которые к тому же вырезали конвой. Такое не прощают, будут гнать, пока не поймают всех. А уж в последнюю очередь вспомнят про нас.

Сложнее с уведённым свёртком от Выкреста. Мы только сейчас раскрыли его. Лежат бумажные деньги непривычного вида, пачки перевязаны бечёвкой.

Так, Государственный кредитный билет достоинством десять рублей. Я с интересом перебрал несколько пачек с изображением двуглавого орла. Большинство сотенные, есть червонцы, пятёрки и трёшки. Бляха муха, да тут на первый взгляд под миллион. Не думаю, что нам просят такую сумму.

Через три часа мы уже прошли версты три по дороге и углубились в лес при звуках приближающегося шума. Мимо нас промчались несколько всадников. Надеюсь, наш маскарад примут серьёзно. Вот господин Севостьянов до сих пор на меня дуется и смотрит волком. Мне пришлось прикрикнуть на него, чтобы оставил мешок в покое. Постепенно у нас установились определённые отношения. Мужик физически покрепче меня будет и смотрит как на малахольного, когда я опасливо обхожу лошадь. Всё что касаемо крестьянского труда, это его, тут он король. А вот в отношениях с окружающим миром как дитё, право слово. Поэтому я думаю за двоих.

Мы переодели труп в мою тёмно-серую студенческую шинель, фуражку забросили подальше. Пришлось попортить одёжку, изображая когти зверя. Верхняя часть тела изуродована зверьём, лица никак не опознать. Обрывки верхней одежды с трупа мы захоронили в выкопанной могиле. Единственное, я оставил свои сапоги. От найдёныша мне бы точно не подошли, маловаты. А босиком переть через тайгу — гарантия подхватить воспаление лёгких. В телеге для достоверности бросили штуцер, который где-то в Иркутске прикупил Ефим. Обозники однозначно его опознают. Я же забрал найденную переломку. Припасы, само собой, прибрали, а вот с деньгами прям беда. Сердце кровью обливается, я взял только десять тысяч сотенками и две тысячи купюрами поменьше, трёшки и пятёрки. Остальные оставил в мешке, часть раскидал около телеги. Типа зверь попортил мешок и ветром разнесло.

Думал, здоровяк Ефим меня прибьёт. Он с налитыми кровью глазами смотрел, как я разбрасываю огромные деньжищи. При этом сжимал внушительные кулаки, сдерживаясь от того, чтобы не набросится на меня.

— Оставь Фима, нам этого хватит. Они добра нам не принесут, Иваны из-под земли достанут. А так деньги найдутся, виновный тоже вот он. Всё указывает на меня, аптечка и коробка с лекарствами в телеге. Похоронят и забудут, — на Ефима подумают, что я его грохнул раньше и прикопал в лесу, — а мы с тобой где-нибудь пересидим. Документы наши никто толком не видел, есть пустые бланки от полицмейстера. Так что не боись, всё путём. Ну, с богом?

Мужчина неожиданно обмяк, будто из него стержень вынули, и побрёл за мной.

Телегу видать с дороги, мы даже немного проредили кустарник, чтобы даже слепой заметил. На пиршество уже подтягиваются местные падальщики. Вороны расселись на ветках близстоящих деревьев и активно нас выпроваживают. В кустах заметил любопытную мордочку мелкого зверька.

До Верхоленска добирались дней десять, шли хоронясь. К концу пути закончилось мясо, это Ефим ещё охотился по дороге. Хорошо, у него дробовые патроны, подходящие для охоты на зайца или пернатых. А вот моя пушка в этом плане бесполезна. Пулевые патроны, с таким калибром только на крупного зверя выходить.

Идя вдоль берега Лены, вышли на окраину городка. Смутно узнаваемая местность, по местным меркам поселение очень даже приличное, дворов с полтораста будет. Среди них немало и каменных. А вот привычных очертаний собора нет, вместо него весьма скромная деревянная двуглавая церквушка. Я помню, видел рисунок в краеведческом музее. Богоявленская церковь была утрачена. Видимо в советские годы, точной даты нет.

— Мать, пустишь переночевать, а то от своих отстали, сил нет, — Ефим включил своё деревенское очарование.

Перед нами перекосившееся изба-пятистенок и её хозяйка, пожилая женщина с козой на верёвке. Она разглядывает нас, прикрыв глаза рукой, защищая их от солнца. Мы подошли ближе. Видок у нас, конечно, ещё тот. Грязные и заросли, как лешие. Мне Ефим выделил из своих вещей потрёпанный тёплый зипун. На меня коротковат, но без него я бы околел ночью.

Бабка с сомнением смотрит на нашу парочку, пришлось мне подключаться.

— Уважаемая, нам бы отдохнуть, устали мы, заблудились. Мы из экспедиции профессора Бенедикта Ивановича Дыбовского, изучаем природу Забайкалья.

Бабка уже не с таким подозрением смотрит на нас. Она, конечно, ни хрена не поняла из моего спича, но признала меня более достойным внимания. А вот на моего попутчика с чисто варнакской внешностью косится с подозрением.

Про профессора я брякнул наугад. Но такой в самом деле существовал. И к тому же про Дыбовского я немало читал, популярная личность была в те времена. Не уверен, что он сейчас находится в наших краях. Но этот выходец из Польши настоящий гуру среди учёных того времени. Географ, зоолог, медик и даже изучал местный фольклор.

— Да ты не переживай, бабуль, мы заплатим. Всё честь по чести. Я рубль дам за несколько дней. А потом приведём себя в порядок и поселимся в гостинице.

Видимо сказала своё веское слово извлечённая купюра в рубль. Понимаю, что палюсь, но меньше нет. А нам нужно срочно залечь на дно, пока не поймём обстановку. А домишка подходящий, на самой окраине городка. Сразу за ним начинается лес и река.

— Хммм, — бабка, видимо, немая. Она махнула нам рукой, приглашая в дом. Ну, здесь как бы две комнаты, правда без разделения, только примитивная мебель отделяет спальное место и горницу со столом. В жилой части стоит русская печь вполне привычного вида. Красный угол с иконкой и лампадой, в принципе, не так и уныло. Я ожидал худшего, снаружи дом производил впечатление убогого. Темные от времени брёвна, перекосившееся крыльцо, какие-то неказистые пристройки сбоку. А так чисто, нам показали на широкую лавку. Типа здесь устроитесь. А потом началась пантомима, бабка мычит и изображает мельницу руками.

— Баня, ты про баню? Так это здорово, давай.

Женщина удовлетворённо взяла у меня рубль и ушла. А мы с Ефимом устало вытянули ноги. Блин, неужели хоть какая-то цивилизация. Деньги имеются, нам бы отсидеться немного, прийти в себя. Приодеться, опять-таки. Тут ведь как и везде. И хотя сибиряки одеваются получше своего сословия в центральной России, но судят по одёжке. Нам бы схорониться, до зимы. А там время пройдёт, глядишь, и забудут. Я надеюсь, если кого и не обманет наше представление, то они предположат, что мы кинемся удирать на запад. А мы туточки, под боком.

Минут через десять бабка вернулась, да не одна. С ней девчушка лет четырнадцати. Невысокая, крепко сбитая, в холщовой юбке и меховой жилетке. На голове, само собой, цветастый платок.

— Здрасьте господа хорошие, — затараторила девчонка. — А тётка Агафья просила сказать, что баньку приготовят к вечеру. Да вы располагайтесь.

Ну, слава богу, с этой хоть поговорить можно.

— А скажи-ка, красавица, — перебил я её красноречие, — ты кто такая будешь?

Девица смутилась.

— Так это. Я Дуняша, соседка. Тётка Агафья не говорит, только мычит. Нет, она всё слышит и понимает. Просто в детстве её напугали, вот с тех пор и немая.

Так-так, я с любопытством смотрю на шуструю девчонку. Сероглазая, пухлые щёчки с румянцем, глаза любопытные — просто жуть. И тараторит, не умолкая. Зато вскоре мы узнали, что её отец служит у важного человека, а она почти взрослая и матери помогает по хозяйству. А так как у тётки Агафьи своей баньки нет, то старший брат Евдокии Иван уже пошёл готовить для нас баню на их участке.

— Ефим, у тебя есть деньги? Надо за еду заплатить.

Мой спутник долго ковырялся в кармане, горестно хмыкал и многозначительно смотрел мне в район пупка. Но в конце концов достал полтину, которую я и вручил девчонке. Мы договорились, что для нас на ужин зарежут курицу. Жрать хочется неимоверно. И когда Агафья налила нам по тарелке некой бурды из овощей, то мы с Ефимом дружно накинулись на предложенное. Горячее варево с горбушкой серого хлеба показалось нам изысканным блюдом. Утолив отчасти аппетит, мы поблагодарили хозяйку и вышли на крыльцо.

— Боязно мне, Семён. Как бы не попалили нас, за версту варнаками пахнет. Здесь настоящий город, и становой пристав имеется.

— Ничего, через день нас даже мама родная не признает.

Ближе к вечеру за нами опять прибежала соседка. В небольшом предбаннике суетится парнишка лет семнадцати. Угрюмо зыркнул на нас и махнул рукой. Одёжку забрала Дуня постирать, вместо неё выдала нам чистое исподнее, наверное, отцово. Я и не надеялся на привычную парную. Просто знал, что в наших краях топили всегда по-чёрному. Прогревали парную, дым уходил через маленькое оконце. Стены покрыты копотью, но две полки чистые. И, главное, жар хороший. Ополоснувшись по-быстрому, мы полезли париться.

Сделав три полноценных захода, благостные и чистые, сели к маленькому столу в предбаннике. Здесь нас встретила хозяйка лет сорока. Полная женщина с приятным лицом:

— Сидайте к столу, — куски жаренной курицы, напластанное копчёное сало с прожилками мяса, плошки с соленьями, пышный ноздреватый хлеб и свежая зелень с грядки порадовали наши глаза. Для полноты картины бы четверть с мутным самогоном. Но это чисто эстетическое восприятие, я же понимаю, что мы в стане любопытного врага. Расслабиться категорически нельзя, особенно моему напарнику. Под этим делом он становится буйным и разговорчивым. Спалит нас на раз.

Домой к Агафье шли через огород как два привидения. Оба в белом исподнем. Сытые, после парилки так и хочется раскинуть руки и попробовать взлететь. Вот и шли босиком, а в избе тётка сразу взяла нас в оборот. На лавку был брошен тюфяк, каждому кинула по настоящей перьевой подушке и дерюжку укрыться. Вроде примитивно, но после наших злоключений — просто барская роскошь.

Отрубился почти сразу и даже могучий с подвыванием храп Ефима мне не помешал.

Проснулся, уже было светло. Ефима нет, я сразу сбегал в нужник и заглянул на шум. Забавная картина:

Севостьянов, голый по пояс машет колуном. Позади него куча чурбаков, а в сторонке уже поколотые дрова. Тётка Агафья оттаскивает готовые полешки и аккуратно укладывает в поленницу вдоль стены сарая. При этом она с любопытством поглядывает на потного помощника. Я не присматривался к нему раньше. А мужик крепкий, при работе валики мышц перекатываются по спине и груди. Он замахивается и, крякнув, резко опускает колун.

Приглядевшись к тётке, делаю вывод, что она совсем не старая. Лет тридцать пять, может сорок. Просто одета как зачуханка, в старьё, и держится зашуганно. Лицо и руки в жизни не знали кремов и прочей косметики, вот и постарела раньше времени от забот.

Но, видать, на завтрак Ефим заработал. Хозяйка выставила нам плошку желтоватой от жира сметаны с ломтями хлеба. Умяли всё, даже мыть посуду не нужно.

— Семён Семёнович, я даже не стала стирать вашу одёжку. Уж больно худая.

Да я и сам бы не решился опять одеть эту рванину. Исподнее только на выброс, верхнее тоже. Сапоги вот у меня добрые, ещё послужат. Но однозначно не для выхода.

Дуняшину мамашу величали Гликерией.

— Глаш, тут такое дело, — мне пришлось повторить свою легенду про потерянную экспедицию. — Мне, право, неудобно выйти в народ в таком виде, — и я развёл руками. — Что обо мне люди говорить потом будут. Ты не могла бы нам прикупить кое-что из одежды? Ну, порты там, чтобы не стыдно было выйти, и сверху накинуть что-нибудь, обувь не надо. Сами прикупим.

Женщина подзависла.

— Уважаемая, ну магазины готового платья у вас имеются?

— А как же, конечно. Чай не в деревне живём, — отмерла та.

— Так я мигом, только Дуньке накажу чего делать и сбегаю, — я выдал женщине червонец из своих денег.

Накануне Ефим попытался растопырить пальцы веером и пойти тратить шальные деньги в трактир.

— Фима, ты чего? Совсем крыша потекла? Нам нужно сидеть ниже травы, тише воды. А ты собрался гулять от широты купеческой души. Нахрена тогда в бега подались? Нас сразу местный становой повяжет. Ты вот можешь объяснить, откуда взялись денежки? Да у тебя даже документов толком нет, сплошь подозрительная личность. Повяжут обоих, и пойдём по этапу в кандалах. Деньги не тратим, только те, что у нас были.

А на кармане у меня лежало только 13 рублей с мелочью. Это то, что нам выдали перед отправкой на этап.

Мужик недоверчивым взглядом окинул меня и сплюнул в сердцах.

Глафира взяла нам неприметные штаны и по кожушку сверху, а также рубахи и исподнее. Да ещё осталась мелочь, на которую я махнул рукой. Пришлось выдать ей трояк на пропитание. Я не вполне ориентируюсь в местных ценах, но думаю выданного ранее полтинника даже на курицу не хватило бы.

Размеры в общем подошли, учитывая, что одежду тут носят свободную. Так что мы смогли выйти и прогуляться по городку.

Планировка поселения не изменилась. Одна главная улица, которая в моё время звалась Федосеева, проходила вдоль всего городка. Ещё одна поменее жалась к реке. Ну и к этим улочкам примыкали поменьше. Но именно на главной улице стояли каменные дома известных купцов и администрации. Ну как же, купеческие сибирские фамилии Купцовых, Большедворских, Соловьёвых, Шульгиных, Черепановых выделялись среди прочих богатой резьбой по фасадам, украшениями в виде башенок. Настоящий барские хоромы.

На особицу стояли каменные здания земского собрания, полицейского хозяйства во главе с исправником, контора уездного судьи. Различные присутствия меня мало интересовали, а вот пара универсальных магазинов на главной улице очень даже.

Я подобные лавки только в кино видел. Двухэтажное здание, второй этаж явно жилой. Внизу в общем зале — непередаваемый духан. Здесь благоухали подвешенные окорока оленины и свинины. В мешках стояли различные крупы. Чай, кофе, пряники сомнительной свежести, жёлтые головки сахара. В мешочках специи, бруски мыла. Бутыли с маслом и водкой. Причём последняя меня особо заинтересовала. По цене водки всегда определяли благосостояние народа. Была дешёвая, на глаз литровая бутылка стоила всего 6 копеек. А вот за другую просили пятиалтынный, я понимаю, что разница в качестве. Приказчик сказал, что последняя двойной очистки, для понимающих.

Отдельно стояла мануфактура и скобяные изделия. Одежда, и даже шкурки-меха. Приказчик просветил по поводу стоимости товара.

Пуд сала пять рублей, масла — четыре, сахар — семь с полтиной. Десяток яиц 6 копеек. Из живности на рубль можно взять трёх поросят, четырёх гусей или четыре килограмма мыла. По крайней мере я получил представление в грубом приближении о ценах. Сразу наши денежные запасы перестали мне казаться богатствами царя Мидаса.

Я не стал пока ничего покупать, взял обоим по головному убору. Ефиму картуз, себе суконную фуражку.

Цирюльника здесь как такового нет. Его роль исполнял владелец единственной в городке кондитории. Немолодой мужчина подстриг нас громадными ножницами и даже побрил. Ефим только подравнял бородку, а я с удовольствием погладил гладкий подбородок. В маленькое зеркальце на меня смотрит молодой человек. Тёмно-серые глаза, лёгкие скулы, немного впавшие глаза. Я вообще сам себе всегда в зеркало нравился, красавчик хоть куда. В целом впечатление положительное, вот только желательно бы откормить. В последнее время я сильно похудел.

Назад шли совсем другие люди, и даже важно прогуливавшийся по улочке городовой вежливо кивнул. Дородный мужчина в чёрной суконной шинели с револьвером на боку и шашкой на кожаной портупее. Нас он окинул безразличным взглядом. Зато ватажников, направлявшихся к трактиру, проводил отеческим строгим взором. Вообще в городке немало залётных старателей, охотников и прочей братии, для которых лес и земля были кормильцами. Они появлялись в городе скинуть добытое, погулять и пропить заработок. На их фоне мы вполне благонадёжны. А ещё меня удивила полученная от разговорчивого кондитера информация, что постоянных жителей в городке совсем немного по меркам. Даже тысячи не наберётся. Вот тебе и уездный город.

Пока идём, я вглядываюсь в лица людей. Большинство жителей из старообрядческой общины. Есть буряты, но они живут за горами, наведываются за покупками. А так хватает бывших ссыльных, которые отпахали свой срок и остались здесь навсегда. Нам бы с Ефимом отсидеть здесь зиму. Мне нужна практика в письме. Уверен, что за зиму бы подтянулся бы. Не так трудно понять эти дурацкие яти, фиты и ижицы. Мне бы незаметно так отсидеться, а там, глядишь, и подадимся в более приветливые края. Может в столицу нагрянем. Интересно же, как там царь-батюшка без нас поживает?