Разночинец

Глава 3

1

— Подожгли, как есть подожгли! И поймали шайку, что маслом крыши поливала!

— Никакой шайки, это варнаки напились, и спьяну дом Вагина спалили!

— Говорю, шайка, ездють по несгорелым домам в полицию обряжены, выгоняют людей из города, а потом обчищают!

— А вот Машка сама видала, как ихний сосед Серебреников поймал у себя какого-то с пуком соломы, сдал казакам, а те враз отпустили нехристь!

— Это какая Машка? Что через дом от вас жила? Да она сбрешет, недорого возьмет! Нашли кому верить!

Обсуждение версий пожара стало самой популярной темой разговоров. О бедствии, оказывается, знающие люди предупреждали чуть не за месяц до того, но полиция вместе с людьми губернатора эти сведения от населения утаили. Хотя сам губернатор загодя уехал, и даже вывез имущество на десяти подводах. А также все деньги из сгоревших банков — Государственного, Медведниковского и Сибирского. Также среди авторов местного апокалипсиса числились поляки, китайцы, дезертиры и даже новоселы — среди рассказчиков обязательно находился обладатель знакомого, троюродный брат которого знал мужика, видевшего со спины в темноте свидетеля заговора.

При этом людей совсем не интересовало то, что в первую очередь надо было мне. Заодно с банками и Гостиным двором сгорело губернское управление с архивом. Мне теперь оставалось только дождаться, когда коллапс власти закончится, и легализоваться. Сделать это будет легко и просто. Свидетелей, что я был здесь с самого начала, куча. И это не какие-то неведомые никому босяки, а уважаемые люди — доктор Антон Герасимович Бреднев, священник Троицкой церкви отец Макарий, и даже самая настоящая дворянка, Анна Алексеевна Морошкина, вдова действительного статского советника. Все они согласны были подтвердить мою личность.

Вот только кончаться этот самый коллапс никак не хотел. За неделю я не видел ни одного, даже самого завалящего, полицейского или военного. Никто не хотел играть в МЧС. Растаскивали пожарища сами жители, из оставшихся. Потому что основная часть переместилась на острова Ангары, в Глазковское предместье, в Жилкину, на луг между городом и монастырём, на кладбище, даже в тюремный двор. Предлагали и мне, но я упрямо держался за импровизированный госпиталь, всё надеясь, что в один прекрасный миг замерцает передо мной волшебный портал, непременно разноцветный, овальной формы, в который я шагну, и вернусь в свое время.

Устроиться здесь? Я начал думать об этом, когда первый шок прошел. Поначалу мне всё казалось, что я во сне — тяжелом и дурном. Мало ли что, случайно выпил чей-то просроченный парацетамол, или консервами отравился, вот и привиделось всякое. Но каждое пробуждение на мешке соломы, который я, как и остальные, использовал вместо постели, делало предположение и диверсантах, подложивших в холодильник «Пятерочки» испорченную колбасу, всё более ничтожным.

Конечно, я сразу вспомнил образование. Историк я. Соловьев умер примерно в это время. Он отпадает. Зато есть Ключевский, сравнительно молодой, но уже знаменитый. И вот я являюсь пред его светлы очи, и заявляю: «Здрасьти, Василь Осипович! Имею кой-чего сообщить вам по части исторической науки!» Чуть заикаясь, профессор отвечает: «Нуте-с, весьма любопытно». А в ответ я… да ни фига! Не знаю я ничего такого, что светилу отечественно историографии не было бы известно. Потому что если чего и знал, то забыл. Работа с деточками, она сильно способствует выветриванию из головы всего лишнего.

Податься в секретари? Для начала придется купить букварь и грамматику для начальной школы. Я не только в ятях и твердых знаках плаваю. Когда фита пишется? А ижица? Десятичное И по каким правилам употребляется? Что, Семен Семеныч, нету ответа? Так сходите, подготовьтесь. Прописи заодно приобретите, а то почерк у вас и без стального перышка был из серии «пишу без ошибок, потому что понять никто не может».

Стать модным композитором и перепеть «Плесните колдовства в чего-то там бокала»? Так я текст не помню, про ноты знаю, что их семь, а из музыкальных инструментов хорошо играю на расческе. И где гарантия, что текст про колдовство пройдет цензурный комитет? Затмить славу Песталоцци? Если сильно захочется есть, может, я и подумаю над учительством, но точно не сейчас. Да и не знаю я особенностей современного педагогического процесса. Где тут магазин с методическими пособиями по преподаванию истории в средних классах гимназии? Сгорел в пожаре, наверное. Ни на что я не гожусь. Вообще. Выпить бы сейчас, а негде. То спиртное, что не сгорело, уже давно растащили недобрые люди.

2

Если бы не вдова статского советника, вся затея с госпиталем накрылась медным тазом. Или еще чем, что покоится сверху быстро почивших в бозе начинаний. Поначалу я на нее и внимания не обратил. Приехала вдвоем с отцом Макарием, сразу пошли к доктору. Думал, как обычно — иконки, крестики, вы тут держитесь, вдруг кто поможет, а мы за вас помолимся. Но священник не уехал, пока не поговорил со всеми, кто был способен шевелить языком, благословлял, соборовал тяжелых, а умерших велел сложить для отпевания и погребения.

Удостоился беседы и я. Знаю, сейчас церковь за многое отвечает, так что на рожон лезть нечего. Вспомнить из православных обрядов удалось немного, но я частично повторял посмотренное за другими, а еще притворился сильно ушибленным судьбой. Хотя что притворяться? Так оно и есть. Так что дождался духовного напутствия, и отошел в сторонку. Внешне поп выглядел несолидно: низенький, тщедушный, с жиденькой бородой и потеющим лбом, который он то и дело промокал несвежим платком. Ко всему еще и сильно косил правым глазом, постоянно отправшимся в самостоятельное плавание, и имел здоровенную бородавку почти на кончике носа. Не тянул на столп веры никак. Зато говорил проникновенно и завлекающе. Вот прямо чувствовалось, что не номер отбывает, а и вправду переживает за все.

А часа через два приехал какой-то старик на подводе, в сопровождении двух мужиков средних лет, и женщины весьма неопределенного возраста. Привезли хлеб, муку, крупы какие-то, окорок. Наскоро сколотили навес — так, чтобы солнце в голову не жгло, и привезенная куховарка принялась готовить какой-то кулеш в здоровенном котле.

Не иначе как на запах со всей округи начали сползаться нахлебники, но это быстро пресек Ефим. Не знаю, где он был до этого момента, но первого же попрошайку он просто отшвырнул в сторону.

— Вон отсюдова все! — даже не закричал, а зарычал он. — Тут кормить только болящих будут!

Наверное, раньше личностью он был известной, и авторитетом пользовался. Пришелец даже огрызаться не стал. Молча встал, и побрел в сторону уцелевшей части города. А за ним и остальная гоп-компания, человек десять, не меньше.

Со второй подводой приехала та самая дама. Вот тогда доктор Антон Герасимович и представил меня Анне Алексеевне. Милейшая женщина, как оказалось. С трудом представляю, чтобы кто-то в мое время просто так, по доброте душевной, открыл мошну и начал заниматься благотворительностью в таких объемах. И ведь даже с налогов не спишет, потому что всё закупалось за живые деньги, без чеков и накладных. Отчета с доктора тоже не требовала.

Продукты складывали в сарайчик. Вроде и понемногу всем доставалось, так, лишь бы с голоду не умереть, но умножить всё на несколько десятков едоков — и даже дневной запас представлял собой серьезную величину. А в городе этого добра осталось не очень много. Сгорели торговые ряды, таможенный склад, и это только крупные, так сказать, объекты. А лавки? Кладовые в каждом доме? Все, кто сейчас ютился на островах и на кладбище с тюремным двором — им тоже хотелось есть, желательно каждый день. Так что у нас в руках неожиданно оказалось если не богатство, то весьма лакомый кусочек. Доктор Бреднев распорядился сторожить у двери в кладовую. Дежурным — мне и Ефиму, Антон Герасимович выдал даже оружие — винтовку. Сказал, что выкупил после турецкой кампании. Я, конечно, специалист по огнестрелу не очень большой, но похоже на берданку. Конструкция древняя, но выглядит почти новой. Я почувствовал себя на сходке реконструкторов.

Естественно, я попросил показать что тут и как. Лучше я сто раз покажусь дебилом, чем меня зарежут бандиты. Уверенность именно в этом способе расправы у меня была почему-то весьма большой. И правда, не будут же налетчики таскать с собой дуэльные пистолеты, или что там сейчас применяется.

Первая ночь прошла спокойно. Я к караульной службе был совершенно непривычен, да еще и днем упахался, а потому в свою смену, весьма мизерную, двухчасовую, позорно уснул. Поначалу я решил немного посидеть, но потом отрубился, выронив при этом из рук берданку, которая тут же грохнулась на землю. Услышал это Ефим, который и разбудил меня. Хорошо хоть не продал меня доктору, а то позору было бы — не счесть.

Но это оказалось единственным приключением за весь караул. Днем я немного поспал, в компенсацию, так сказать, и вечером вновь был готов нести службу. И даже помогал санитару Василию, которого доктор держал не иначе как из милости. Потому что был тот не только стар, но и болезный по самое никуда — постоянно кашлял, выплевывая комки сероватой мокроты, которые просто давил ногой.

Если честно, то в это время лучше не болеть. Из лекарств только свежий воздух и условно чистая вода. Какие-то примочки, корпия вместо ваты и тряпицы в роли бинтов. Пока я сюда не попал, то про глубинную суть этой корпии не знал. Читал в «Севастопольских рассказах», или еще где-то, что ее щипали. Оказалось, это надерганные из совсем уж ветхих тряпок нитки. Да что там вата, доктор и руки мыл только когда крупные куски грязи отваливаться начинали. Так что заболел — полагаешься исключительно на силу организма и божью волю. Не диво, что слова священника так популярны, это же главное лекарство, если подумать.

Ночь выдалась лунная, прямо как в старинной песне, в которой сообщали, что можно собирать иголки. Я развлекался тем, что вспоминал все покушения на актуального императора, Александра Николаевича. Историк я, или кто? Пока у меня случился затык, я никак не мог решить — Соловьев, который промазал пять раз с трех метров, был перед взрывом поезда, или после? Также я запамятовал, кто руководил Третьим отделением во время шестого и последнего покушения: уже Черевин или еще Дрентельн? И не потому что я двоечником был, тема бесконечных покушений на царя меня всегда интересовала, еще со школы. Давно это было просто. Детали забылись. А что, приехать, и сдать жандармам Халтурина. Написать анонимку, мол, так и так, дорогие товарищи, ваша система безопасности сильно дырявая, а потому сообщаю, что в Зимний дворец террористы натаскали три тонны взрывчатки. Государь, когда узнает, прослезится от умиления, и даст мне орден. Или два. И имение в Крыму. И заживу я припеваючи…

Отвлек меня какой-то шум. Оказалось, пока я тут получаю ордена, у меня самого чуть штаны не украли. Метафорически. Какой-то крендель, совершенно не таясь, ковырялся в замке на нашей кладовой. Наверное, от неожиданности я не придумал ничего лучшего, чем вякнуть:

— Эй, ты чего там делаешь?

Незнакомец повернулся ко мне и, весело подмигнув, прислонил палец к губам, скривившихся в наглую улыбочку. А потом занялся своим делом, потеряв ко мне всякий интерес.

Я схватил берданку и направил на вора. Между нами метра три было, не больше, так что между стволом и незваным гостем чуть больше метра осталось. С той же ухмылочкой тать шагнул вперед и направил дульный срез к груди.

— Ну стреляй, чего ждешь? — сказал он, и толкнул берданку рукой.

Я же профессиональный военный, а потому винтовку выставил перед собой как палку, и приклад довольно-таки болезненно стукнул меня по плечу. Но я выровнял винтовку и крикнул:

— А ну уходи!

К сожалению, прозвучало это не так грозно, как задумывалось, и я позорно дал петуха. Вор засмеялся, и вновь схватился за ствол, теперь обеими руками.

— Уж мне штуцер побольше пригодится, чем тебе, безрукому!

Стрелять я не собирался. Хоть и дослал патрон в бумажной гильзе странным затвором, внешне похожим на дверной засов, но мысли о пальбе, тем более, по живым людям, не возникало. Но тут… Наверное, я случайно потянул за спусковую скобу, или как она в этом карамультуке называется, но вдруг раздался щелчок, довольно громкий, и тут же бабахнуло так, что у меня уши заложило. Перед глазами у меня тут же появилась дымная и остро пахнущая завеса. А когда хоть что-то стало видно, то я увидел вора, лежащего навзничь. И в груди у него, в самый раз в том месте, которое он упорно показывал в качестве мишени, образовалась здоровенная дыра.

И только после этого я посмотрел по сторонам. Оказалось, у меня уже появились зрители. Ефим подходил широкими шагами, санитар дядя Вася чесал затылок на пороге сарайчика, в котором спали мы все. И доктор Антон Герасимович выходит во двор как раз.

Ефим подошел, и взял у меня из рук берданку, которую я, оказывается, не опускал. Вот только что, казалось бы, несколько секунд назад, я держался за нее изо всех сил, а тут даже не почувствовал, как забрали.

— Живой? — спросил я, глядя на лежащего передо мной вора.

— С такого расстояния и таким калибром? — хмыкнул Ефим. — И медведя наповал бы, а этого…

— Значит, мертвый? — продолжал тупить я.

Руки, которые я так и не опустил, ходили ходуном, меня вдруг затошнило, и я отбежал в сторону, давясь рвотой. Немного успокоился я только через пару минут, когда дядя Вася дал мне ковшик с водой, чтобы я прополоскал рот. Я подошел к совещающимся о чем-то доктору и Ефиму.

— Не переживай, студент, — сказал мой соратник по караульной службе. — Бывает. Прибили ворюгу, туда ему и дорога. Сходи, поспи.

— А с этим что? — показал я на тело, которое санитар деловито прикрывал дерюжкой.

— Вывезем да прикопаем. Сейчас народу много хоронят, и этого туда же.

— Идите, Семен Семенович, отдохните, — добавил доктор. — Мы тут и сами справимся.

3

Утром всё закрутилось по-новому, о ночном происшествии и не вспоминал никто. Просто не до того оказалось. Это ночью все спят, а как солнце взошло, так работа всем находится. Бабы, которые приходили помогать по хозяйству, действовали по принципу «я проснулась, все вставайте», и вопить начали, едва войдя во двор. И не от избытка чувств, просто манера общения такая. Наверное, чтобы в отсутствие средств связи можно было поделиться новостями с собеседником на другом берегу Ангары.

И хоть сон долго не шел, но в итоге вырубило меня знатно, и разбудить жизнерадостные выкрики смогли меня не сразу. Я вышел из нашего сарайчика, протирая глаза, и увидел отца Макария. А ведь он явно меня дожидался! Вон как смотрит! Наверное, приходил отпевать умерших за ночь. А как же, медицина работает — кому удалось перенести лечение, тот уходит, а кому нет — тот к священнику. Таким образом на вчерашний вечер у нас было тридцать восемь пациентов, из них шестеро детей. А сколько на утро осталось — так кто ж его знает, еще не узнавал.

— Благословите, — поклонился я слегка, сложив ладони лодочкой перед собой.

Жест этот я долго репетировал, до автоматизма, потому что сначала руки тянулись какой-то домик изобразить, как Черномырдин на предвыборном плакате, а потом до меня дошло, что из-за этого любой меня разоблачить как иностранного агента может.

Потом изобразил целование правой кисти, и получил, как ни странно, вовсе не порицание, что лишил человека, хоть и заблудшего, жизни, а одобрение, что не побоялся пожертвовать собой ради общего блага, выйдя на схватку против заведомо более сильного соперника. Если меня все же за вчерашнее привлекут, я знаю, кого в адвокаты позвать.

Впрочем, я получил задание прочитать по двадцать раз «Отче наш» и «Богородице, дево, радуйся». Хорошо хоть Макарий не спросил, знаю ли я тексты. Потому что первую через пень-колоду изобразил бы, а вот чему там должна радоваться богородица — убейте, не знаю. Тем более, что никаких видеоотчетов от меня не потребовали, так что через врем можно просто сказать, что уже всё, отчитал.

Ефим сидел на завалинке и играл с Саввой. Парень уже вне опасности, ожоги заживают, вот только слабый пока, и головные боли беспокоят. Всё от того, что надышался угаром. Помню, что-то там с кровью происходит, и пока новая не образуется, так и будет страдать.

— Садись, Семён, — пригласил меня здоровяк. — Представляешь, радость у нас. Барыня Анна Алексеевна берет трех пацанов из погорельцев в воспитанники, и Савву с ними. Будет жить у нее, учиться. Мне-то пока… самому бы… — он помолчал, потом наклонился поближе, и тихо, почти скороговоркой, сказал: — Бежать нам надо! Я по ночи не приметил, а утром рассмотрел. Сашку Глаза ты порешил! А он не сам, над ним такие, брат, что и думать страшно! Порежут и тебя, и меня для порядку, да и всё!

— А тебя за что?

— Так разбирать не будут, сторожили мы вдвоем.