Развод. Не жди прощения

41

Просыпаюсь поздно. Сама. Без будильников. На часах одиннадцать утра. Наконец-то день, когда можно отдохнуть! Реставраторы трудятся, мебель из Германии едет. За доставкой следит Виола. За ремонтом в салоне — Саня. Благодать!

Обнаруживаю, что спала в платье и вспоминаю вчерашний вечер. Похоже, Герман заходил и уложил меня по-нормальному. Наверняка замерзла бы, если бы он меня не укрыл.

Вчера я как никогда была близка к тому, чтобы отдаться ему. Если бы Герман продолжил в том же духе, не сбавляя ласкового натиска, я бы не выдержала. Я бы сдалась. Похоже, Герман мне больше, чем нравится. Не понимаю, как такое могло произойти. Хотя почему не понимаю? Тимур выжег в моем сердце все, что только можно, и я уже не чувствую себя его женой.

Но штамп в паспорте по-прежнему не дает мне наконец подпустить к себе Германа. Я не хочу быть изменницей. Хотя бы для себя. В глазах Тимура-то я давно шлюха и подстилка. Становится горько. Этот говнюк судит меня по себе. Или по своей белобрысой Маше.

Умываюсь, расчесываю волосы — когда засыпаешь с мокрыми, наутро они немного подвиваются. Даже укладку делать не надо, на голове эстетичный художественный беспорядок.

Спускаюсь на первый этаж и по пути на кухню сталкиваюсь с Германом, который выходит из кабинета.

— Доброе утро, Виктория, — он жестом приглашает меня в столовую. — Надеюсь, ты хорошо спала. У тебя на вечер планы.

Тоже здороваюсь и ничего не понимаю. Какие еще планы? Что у него за манера ставить перед фактом-сюрпризом?

— Сегодня мы приглашены на благотворительный аукцион предметов современного искусства, который проходит в концертном холле, — Герман кивает подошедшей Марте, и та принимается сервировать мне стол к завтраку. — Днем нам придется купить тебе платье и сделать прическу. Так что времени в обрез.

— А если я отдохнуть наконец хотела? — спрашиваю против воли недовольным голосом. — Я полторы недели пахала, как проклятая, с утра до ночи.

— Да что с тобой не так? — вспыхивает Герман. — Я тебе предлагаю развеяться, отдохнуть, посетить культурное мероприятие, а ты отказываешься?

— Я не собачка карманная, чтобы меня, как аксессуар, с собой таскать! — меня сердит его потребительская манера.

— Верно, Виктория! Собачек на поводке водят! — Герман ожесточает тон. — Позавтракай, приведи себя в порядок, и чтобы через два часа стояла у двери готовая к поездке. Считай это приказом, если тебе так проще.

На этом он встает и уходит из кухни. Провожаю его взглядом. В душе вскипает концентрированная злость. В сердцах хватаю со стола красивую фарфоровую тарелку, которую уже поставила Марта, и размахиваюсь, чтобы швырнуть об пол. Бесит! Бесит меня нрав Германа. До боли в стиснутых зубах бесит! Чуть что не по нем, рычит и ставит ультиматумы! Почему нельзя было по-другому?

Опускаю руку и возвращаю тарелку на стол. По-другому — это как? Он ласково сказал мне о мероприятии, а я начала капризничать. Если положить руку на сердце, я просто хотела, чтобы он меня поуговаривал. Вот результат. Пока мы связаны контрактом, он не будет уговаривать. Ведь всегда можно приказать. Эффективно.

Этот его метод меня одновременно и злит, и восхищает. Мне бы так научиться, не тратить усилий там, где можно обойтись минимальными затратами.

Через два часа, как велено, спускаюсь к входной двери. Красиво накрашенная и одетая в «приличную» одежду. Герман встречает меня у лестницы. Выглядит очень эффектно в темно-синем, почти черном костюме и белой сорочке с галстуком-бабочкой. Держит в руках мое пальто.

Позволяю себя одеть, и мы молча выходим к машине. Георгий везет нас в Москву. Останавливается у явно очень дорогого салона платьев. Манекены на витринах выглядят, будто только что с показа мод. Герман ведет меня к дверям. Нажимает кнопку звонка. Похоже, это место из тех, куда люди с улицы доступа не имеют.

Нам открывает девушка в строгом платье с очень туго затянутыми волосами и при идеальном макияже. Герман кивает на меня и скупо велит подобрать вечернее платье, а сам усаживается на банкетку в зале и принимается копаться в телефоне.

Консультант переключает внимание на меня. Выясняет потребности, а мне вообще ничего не хочется. Прошу ее сделать так, чтобы я выглядела красиво и эффектно.

Вскоре она выбирает три облегающих платья в пол — черное, голубое и золотистое. У всех глубокое декольте и оголенная спина. Иду мерять. Черт, вот воистину чувствую себя той самой карманной собачкой, которую хозяин привез в салон миленьких комбинезончиков, чтобы его сюсе-пусе подобрали одежку.

Первым меряю черное платье, выхожу, кручусь перед зеркалом. Вроде ничего. Даже не надеюсь, что Герман обратит внимание.

— Старит. Другое, — вдруг резко выговаривает он и сверлит меня негодующим взглядом.

Я-то причем? На девушку пусть пялится!

Голубое ему тоже не нравится — шлейф идиотский, видите ли. Остается золотистое, но он и его забраковывает, потому что блестит, «как сопли на солнце». От этих слов консультант заливается краской.

Герман очевидно на взводе и, похоже, в этом даже нет моей вины. Что-то произошло, и это его тяготит. Он с раздраженным видом встает, сам проходится вдоль длинной стойки, на которой висят вечерние туалеты, и выбирает платье из плотного матового материала насыщенного розового цвета. Велит мне примерить.

Пожимаю плечами и надеваю. Оно садится по фигуре, впрочем, как и предыдущие. Но у него нет бретелей — верх корсетный, идеально поддерживающий спину и выгодно подчеркивающий грудь.

— Берем, — произносит Герман все тем же отрывистым колючим тоном.

Но смотрит он на меня теперь, не скрывая удовольствия. Его взгляд ощупывает изгибы моего тела. Смущает. Чувствую себя перед ним голой и краснею.

— Подберите туфли и верхнюю одежду под это платье, — командует он консультанту и снова углубляется в телефон. — Поторопитесь, пожалуйста.

Девушка быстро приносит мне лодочки в тон платью. Размер мой, прекрасно садятся на ногу. Соглашаюсь. После мы проходим во второй зал поменьше и девушка подбирает мне меховой полушубок молочного цвета. Похоже, на норку.

Полностью готовая, подхожу к Герману. Он кивком одобряет мой внешний вид и идет расплачиваться. Стараюсь не греть уши, но все равно слышу ценник. Шестизначный. Я в шоке. Столько денег отдать за наряд, который я надену раз в жизни!

Да и плевать. У богатых свои причуды. Надо ему одеть меня в бешенно дорогое платье, пусть будет. Выгляжу я потрясающе, это правда. Никогда в жизни я не чувствовала себя настолько красивой.

Не без удовольствия кручусь перед зеркалом, пока ко мне не подходит Герман. Придирчиво оглядывает меня с головы до ног и вдруг произносит на удивление тепло:

— Отлично, но кое-чего не хватает, — он хитро прищуривается. — Акцента.

Затем он извлекает из нагрудного кармана плоскую коробочку, обтянутую красным бархатом, и достает оттуда цепочку с подвеской. Расстегнув, надевает ее мне на шею. Обворожительно красивая тонкая цепочка из белого золота с такой же подвеской в виде древесного листа с вкраплениями мелких бриллиантов на манер росы.

От восхищения перехватывает дыхание. Эта подвеска божественна. Очень красивая. И, судя по виду, стоит каких-то немереных денег. Это слишком солидный подарок. Вряд ли Герман таким образом пытается купить мою благосклонность, но все равно. Следует отказаться.

— Я не могу это принять, — произношу твердо. — Вряд ли ты всем сотрудницам даришь подвески с бриллиантами. Сними, пожалуйста.

— Не оскорбляй меня, Виктория, — скрежещет Герман. Рассердился просто моментально. — Моя спутница не будет носить какую-нибудь дешевку.

Замолкаю. Этого следовало ожидать.

Мы возвращаемся в машину. Георгий, судя по всему, знает, куда ехать, и везет нас по нужному адресу.

И этим местом оказывается… Салон красоты. Куда Герман заводит меня тем же манером. По звонку. Велит мастеру, пухленькой девушке в черном фартуке, сделать мне высокую прическу.

Чувствую себя золушкой, на которую напала фея-крестная и старательно причиняет той красоту. Все действо занимает около часа, судя по настенным часам в виде логотипа Эппл. Боже, собранные на макушке локоны живописными завитушками рассыпаются вдоль головы, и это выглядит невероятно. Придает лицу нежный шарм. Мастер мне попалась от Бога, ничего не скажешь.

Герман отдает за мою прическу двадцать тысяч рублей, и мы снова садимся в машину. Теперь уже держим путь на мероприятие. Герман все время переписывается с кем-то и злится только сильнее. Я тут точно не при чем. У него какие-то собственные сложности.

Когда машина тормозит, замечаю тянущуюся к двустворчатым дверям красную ковровую дорожку и собравшихся вокруг заграждения репортеров. Прямо ощущаю, как кровь отливает от лица.

Видя мое состояние, Герман приобнимает меня за талию и притягивает к себе. Сжимаюсь. Даже если он злился не на меня, все равно страшно попасть под горячую руку.

— Я хочу, чтобы ты сияла, Виктория. Постарайся, это важно, — произносит он почти любовно. — Ты красавица! Обворожительно выглядишь! Соберись и затми собой все здешние огни! Слышишь?