Развод. Не жди прощения

52

— …за противозаконную деятельность правоохранительными органами был задержан предприниматель Тимур Воронов, — голос дикторши звучит привычно деловито и сосредоточенно. — В своем антикварном салоне Тимур отмывал деньги для организованной преступности.

Вот, о чем Маша говорила. Все антиквары отмывают деньги. В груди остро екает — вдруг и Герман открывает салон с этой же целью? Да ну нет! Вряд ли. Он — не Тимур. И определенно птица на порядок более высокого полета.

— …Прокуратура возбудила уголовное дело по статье сто семьдесят четыре Уголовного кодекса Российской Федерации, — продолжает дикторша. — По предварительным оценкам, Тимуру грозит от десяти до пятнадцати лет тюремного заключения и штраф в размере одного миллиона рублей. В отношении второго собственника салона, Марии Подольской, ведется разбирательство…

Ничего себе! Сурово. Нет, Герман точно не стал бы меня подставлять. Я даже не могу допустить, что он изначально планировал меня замазать в таком преступлении. И вообще, я все больше склоняюсь к мысли, что Герман решил открыть салон, только чтобы было чем занять меня. Все, что он делал, было направлено на меня, а не на него. Ему хватает доходов со строительства и фармы.

Сейчас мне становится даже радостно, что я никак не фигурирую в юридических лицах Тимура. Никак не аффилирована с его бизнесом. Официально я не участвовала в жизни и работе салона. Занималась только мебелью. Максимум, каким образом я могу быть причастна к этому делу — в качестве свидетеля.

Думаю, мне вообще ничего не грозит. Герман держит руку на пульсе. Даже если меня захотят допросить, уверена, он сделает так, что это потеряет актуальность. Или приставит ко мне Игоря, который скажет, как отвечать на вопросы следствия.

Выключаю телевизор. Я просто уверена, что арест Тимура — дело рук Германа. Интересно, с какого момента он копает под Тимура? С угрозы меня убить? С уничтожения моих документов? С оскорбительного видео?

Кажется, за себя можно не беспокоиться? В смысле закона я чиста, но Тимур вряд ли оставит меня в покое, особенно теперь, когда его арестовали. Его криминальные дружки лишились карманной отмывки, а он говорит им, что причина тому я. Теперь доходит, почему Герман спрятал меня в этой клинике и говорил про охрану. Никогда бы не подумала, что я — обычный искусствовед — окажусь с мишенью на лбу.

Ночь проходит тяжело. С приступами головной боли и сильной тошноты. Утром ко мне приходит Владислав Алексеевич и объявляет, что сегодня мне проведут необходимые обследования. Сначала МРТ, затем КТ. На мой вопрос, а не много ли будет в один день, доктор заверяет, что в такой последовательности допустимо.

А к вечеру приезжает Герман.

Я успела порядком утомиться, пока таскалась по больничным коридорам и ожидала своей очереди у кабинетов, но его появление прибавляет сил. И радости. Я соскучилась.

— Я к тебе с дарами и радостными новостями, — он улыбается, закрывая за собой дверь моей палаты. — Что сначала? Дары или новости?

В самом деле задумываюсь. Что первее?

— Дары! — все же определяюсь. — Новости оставим на сладкое.

— Очень сладкое, красавица! — подхватывает Герман.

У него с собой большой бумажный пакет из какого-то продуктового гипермаркета, и он принимается выкладывать его содержимое на стол, стоящий недалеко от двери. Глазированные сырки, творожки Даниссимо — как угадал, мои любимые со вкусом пломбира — а еще киви, груши и бананы.

— Я это и за месяц не съем! — шутливо бурчу.

— А ты постарайся. Для выздоровления нужна энергия, я это в википедии прочитал, — Герман не менее шутливо грозит мне пальцем. — Открытие салона через пять дней. Я бы хотел, чтобы ты присутствовала. Это же и твое детище! Но это только в случае, если Владислав Алексеевич скажет, что ты вольна покинуть больницу.

— Хорошо, — соглашаюсь. — Звучит справедливо. Тогда дай мне, пожалуйста, банан. Ужин уже прошел, а я не наелась.

Герман отламывает от связки продолговатый желтый фрукт, надрывает кожуру с одного конца и протягивает мне. Тимур никогда так не делал. Да он даже не стал бы мне что-то подавать, бросил бы раздраженно: «Возьми сама, а?» — и на этом все бы закончилось.

Сдираю кожуру до середины и принимаюсь есть банан. После первого же укуса ощущаю на себе взгляд и гляжу на Германа. Становится неловко и стеснительно. В его глазах отчетливо заметно возбуждение. С чего бы? Изгибаю бровь, прожевывая кусок банана.

— Не смотри на меня с таким удивлением, — Герман плотоядно улыбается. — Ты есть лучше продолжай. Очень эротично получается.

— Пожалуй, тогда не стоит травить тебе душу, — откладываю надъеденный банан на тумбочку. — Я сейчас не в том состоянии, чтобы служить секс-символом.

— Ты секс-символ в любом состоянии Виктория, — Герман подходит вплотную к каталке. Запускает руку мне в волосы и, наклонившись, целует в лоб. — Ты главное поправляйся поскорее.

От тембра голоса и этого, кажется, ничего не значащего поцелуя, внутри становится горячо, под волосами бегут мурашки, стекают на шею. Ловлю себя на мысли, что хотела бы нормального поцелуя вместо этого. Тушуюсь и отвожу взгляд.

— Я буду изо всех сил быстро поправляться, — отшучиваюсь. Ясное дело, что от меня это не зависит.

— Это еще не все дары, солнышко, — рокотливо произносит Герман, отстраняясь, и вынимает из внутреннего кармана новый телефон. — Твой разбился, мои спецы вытащили из него все данные, вшили в этот. И теперь точно без контакта Тимура.

Беру телефон. Тоже андроид, навороченный, красивый, блестящий. И полностью заряженный.

— Настрой блокировку и все остальное под себя, — добавляет Герман. — И теперь сможешь мне звонить в любое время.

Радостно киваю и тут же вспоминаю о головной боли. Замираю, благодарю словами, а затем добавляю:

— Если с дарами все, ты говорил, у тебя радостные новости есть. Речь о салоне? Небось, все готово?

— Нет, речь не о салоне, а о Тимуре, — Герман серьезнеет. — Его арестовали.

Даже не знаю, палиться, что я уже посмотрела новости, или дождаться раскрытия мысли от Германа. Решаю не палиться.

Округляю глаза и испуганно гляжу на Германа.

— За что его могли арестовать? Разве он нарушал закон? — спрашиваю с искренним интересом и тут же договариваю отрывистым тоном. Даже разыгрывать не приходится: — Я не знала ни о чем таком. Ни за что бы не стала участвовать в противозаконных делишках!

— Знала ты или нет, он отмывал деньги. Но теперь лавочка прикрыта, — продолжает Герман и твердо добавляет: — Тимур сядет.

Делаю непосредственное выражение лица и задаю закономерный вопрос:

— И что теперь будет?