Рима отвечает на вопросы

А СВЕТ И ПРАВДА ЛЬЕТСЯ!

Самыми знаменитыми в мире стеклодувами были венецианцы. Их стекло, их зеркала славились по всему миру. Когда великие мастера города Венеции выдували из расплавленной стеклянной массы свои затейливые вазы, каждая светилась всякими, какие только есть, красками. Потому и назывались их вазы и прочее миллефьоровыми — тысячецветными. Венецианцы уже давно приметили, что свет внутри прозрачных стеклянных изделий идет не прямиком, а многократно отражаясь от их стенок, преломляясь в них, и прекрасно пользовались этим для создания своей поистине стеклянной радуги.

А в прошлом веке один ученый обнаружил еще одно удивительное явление. Когда он ярко освещал лампой наполненный водой сосуд, а затем выпускал воду и она, как это часто бывает, вытекала эдакой струей-дугой, то по такой же дуге «тек» и... свет. Он лился по сверкающей водяной струйке, изгибаясь в точности как она.

Хотел того ученый или не хотел, не важно, главное другое — у него получился самый настоящий световод, «водяной» световод.

Вот тогда все и задумались: позвольте, но раз свет в буквальном смысле слова льется по жидкой водяной струе, почему бы ему в таком случае не литься-струиться, во-первых, куда нам надо и, во-вторых, по «застывшей струе», а проще говоря, по стеклянному волокну?

Подумать-то ученые об этом подумали, но на том все в ту пору и кончилось. Вновь вспомнили о световодах лишь через сорок с лишним лет.

В одном городе захотели осветить подвалы дневным светом. Но лампочек дневного света тогда еще не было. Вот и смекнули: а что, дескать, если свет доставлять сюда, как воду, извне, снаружи? Взяли тонкие полые трубы, покрытые изнутри блестящим металлом, и солнечный свет зигзагом заструился по ним в дотоле темные подземелья, где стало светло, как днем.

Но забыли и об этом светотрубопроводе. Вспомнили и о нем, и о других предыдущих опытах спустя еще сорок лет, в 1951 году. Именно тогда в разных странах одновременно за световоды взялись всерьез. Ученые брали и отдельные стеклянные волоконца, и пучки таких волоконец, и целые жгуты, составленные из пучков, заботясь прежде всего о том, чтобы все эти сотни и даже тысячи волоконец были как можно тоньше, прозрачнее и чтобы уложить их не забыли в строго определенном порядке (ученые говорят о «регулярно уложенных волоконцах»).

Чтобы свет струился по светопроводу еще лучше, стеклянные волоконца обязательно отделяют одно от другого, облачая каждое в этакое пластиковое «платьице».

Есть телефонный кабель, есть электрический, а теперь — пожалуйста!— появился и многожильный световой кабель, хорошо проводящий не только свет, но и изображение, да к тому же на редкость гибкий.

Иногда у ученых спрашивают: «Как же так, свет все-таки не вода, почему же он в таком случае течет по стеклянной трубе... простите, мы хотели сказать — по стеклянному волокну?»

Ответ чаще всего (конечно, для непосвященных людей) бывает такой: «Оговорившись, вы употребили слово «труба». Что ж, правильно. Если бы у трубы были зеркальные стенки (как там, в подвале), то свет отлично, как вы знаете, тек бы и по трубе, полностью отражаясь от ее сверкающих стенок, пока не дошел бы до другого конца трубы. Так вот, считайте, что особо прозрачное стеклянное волокно, толщиной с волосок, с чистыми, ничем не замутненными, без царапинок стенками,— это тоже своего рода труба. Отражаясь от ее гладких стенок, преломляясь в них, свет бежит и бежит из конца в конец волоконца. Важно только, чтобы лампа была достаточно яркой».