Римлянин. Книга вторая

Глава XVII. Готтентотская этика

//Северный Кавказ, где-то в горах, 1 июня 1743 года//

— Заставьте их говорить на нормальном языке, — распорядился Таргус, отворачиваясь от качественно перебинтованных и закованных в кандалы горцев. — Или найдите человека, который переведёт вам их тарабарщину.

Горный посёлок, который предстояло со всей жестокостью покарать, пока что был не определён.

Нет, посёлка было целых три, они недалеко друг от друга, можно навестить их всех, но Таргус взял за правило последовательность. Карать вообще всех, кто попался под руку — этого не поймёт никто и урок будет пусть и наглядным, но недостаточно однозначным. Поэтому нужно установить виновных и демонстративно препарировать их, чтобы понятный посыл дошёл до всех.

В процессе могут пострадать непричастные жители селения, но тут уж надо было заранее проявлять сознательность и валить из посёлка ещё в тот момент, когда отряд налётчиков покинул его пределы. Да, жители не могли знать всех отдалённых последствий этого налёта, но тут уж просто не повезло.

Первая карательная акция никому ничего не скажет, но есть ведь последовательность. Второй раз никто ничего не поймёт, в третий, но к четвёртому уже начнёт приходить осознание и проявляться системность. Пусть никто из горцев не знает про теорию подобного явления, но оно существует всегда и интуитивно понятно даже первым кроманьонцам.

Настанет момент, когда самые тупые из горцев отчётливо поймут, что злые чужаки совершенно не обращают внимание на селения, которые не отсвечивают и живут мирной жизнью. Это неизбежно усложнит их тактику, но к тому моменту в каждом поселении будет колониальная администрация, задачей которой будет недопущение налётов и прочих актов неповиновения.

Раненых горцев пытались допрашивать, но они не говорили ни на немецком, ни на латыни, ни на русском. Таргус не был дураком, поэтому собрал целую команду переводчиков с целого ряда местных наречий, но ни один из них не говорил на том, на чём общаются между собой эти недоумки, не сумевшие осознать, что нападение на легион на марше — это самоубийство.

Пленных разместили в специальных телегах для заключённых, до тех пор, пока не будет найден компетентный переводчик.

Дальше идти было нельзя, потому что налёт не должен остаться без ответа.

Каструм разбили в самом узком месте горного перевала: возвели двойной частокол и башни на высших точках.

Установленная по центру лагеря гаубичная артиллерия достанет до любого, кто посмеет атаковать лагерь, но нападение было маловероятно.

«Не могут быть горцы настолько тупыми», — подумал Таргус, завалившись на лежанку.

Путешествовать он предпочитал с комфортом, если это вообще возможно.

Он слишком стар, чтобы подвергать себя ненужным лишениям. Недавно он подсчитывал свой фактический возраст: ему было сорок три, когда его заслали в Каскад миров, там он провёл суммарно 15 лет, а ещё 12 лет он провёл в параллельном мире, конкретно в США образца 1970-х годов. Ему уже ровно семьдесят. С его профессией до такого возраста доживают единицы и он не входит в их число. Он погиб в Каскаде миров, но у Бездны были свои планы…

«Какие же всё-таки планы у Бездны?» — раздражённо подумал Таргус. — «Я творю тут всё, что хочу, но это легко может оказаться её планом. Хотя это неважно, раз нет задания, значит, я предоставлен самому себе и буду делать то, что считаю нужным. Санкций никаких не последовало, „поводок не стягивается“, а значит, течение событий полностью устраивает Бездну, иначе я бы уже был приструнён. Что ж… Делай, что должен, и свершится, чему суждено».

Последняя фраза — цитата. Впервые была произнесена философом и легионером Титом Аннеем Паулином. Он попал в весьма мутный цугцванг во время отражения очередного вторжения гуннов. Продолжение преследования отступающего противника было чревато попаданием в подготовленную засаду, но и остановиться было нельзя, ибо враги держали путь в беззащитную в тот момент Саварию, населённую двадцатью тысячами жителей. Он должен был преследовать гуннов — он бросился в погоню. Засада была, в ней он потерял большую часть легиона, но зато спас город, истребив всех гуннов. И сам погиб, пронзённый кавалерийским копьём.

Это легионерский долг — при необходимости пасть для спасения мирных жителей. И Тит Паулин со своими подчинёнными — это образцовый пример, как надо действовать в отчаянной ситуации. Решительно идти к смерти и забрать с собой в Тартар как можно больше врагов.

При обучении в лицее Таргус был с экскурсией в Саварии, где стоит величественный двадцатиметровой высоты монумент Титу Паулину и его легионерам. Скульпторы подошли к делу вдохновенно: мраморные легионеры, гордо смотрящие вдаль, были покрыты кровоточащими ранами, а у ног их лежали сломанные копья гуннов. Этот памятник оставил неизгладимый след в психике Таргуса, который уже тогда, в возрасте десяти лет, решил стать легионером.

«И это очень важный момент, который я прямо сейчас упускаю», — подумал он. — «Нужны памятники. Победы в битвах должны быть надёжно увековечены. Герои их должны быть на слуху и в достойном почёте. Нужно написать письмо Зозим, чтобы начинала работу в этом направлении».

Быстро вскочив с походной лежанки, Таргус уселся за письменный стол и начал набирать шифрованное письмо.

Помимо старта работы над проектом монумента, он указал на необходимость подробного освещения в прессе хода боевых действий. Люди любят читать о том, как кто-то убивает ради них людей на другом краю планеты. А ещё они любят читать о победах. Громких победах.

Письмо было закончено спустя час, Таргус подробно расписал план пропагандистской кампании, нацеленной на создание героического образа легионеров, сражающихся в Таврии, в Северной Америке и на Кавказе.

И пусть в последнем случае пока нет громких побед, зато колонка Америки поглотит всё внимание читателей.

//Северная Америка, Тринадцать колоний, провинция Нью-Йорк, 5 июня 1743 года//

Иоганн Готлиб Граун завербовался в легион семь лет назад. Ну как завербовался…

Это был обычный июльский денёк, тёплый и солнечный. Занятия закончились, поэтому он с двумя братьями отправился в Дрезден, чтобы выпить пива и повеселиться на ярмарке в честь дня рождения бургомистра.

К несчастью для него, графские вербовщики из соседней земли тоже решили наведаться на ярмарку, где, как оно обычно бывает, полно молодых и физически крепких парней, находящихся в состоянии подпития.

К полуночи Иоганн уже был мертвецки пьян, поэтому упустил момент, когда его перестали тащить братья и начали волочить куда-то какие-то другие люди.

Ослепительно яркое июльское утро безапелляционно разбудило его, он начал приходить в себя и постепенно осознал, что находится не в родительском доме, куда его обычно скидывают братья, а в некоей деревянной клетке, которую постоянно потряхивает.

Вокруг него были другие люди, парни примерно его возраста, точно так же недоумевающие насчёт своего местонахождения.

Уже к обеду того дня он сумел узнать, что теперь он рекрут Его Светлости Карла Фридриха I, герцога Гольштейн-Готторпского и прошлая жизнь бесповоротно закончилась, уступив место новой, полной истязаний, страха и муштры.

Дальше было несладко. В тренировочном лагере «Нёр» было поначалу страшно и тяжело, а затем просто тяжело.

Деканы и центурионы совершенно не говорили на немецком, раздавая команды на странной латыни, некий отдалённый аналог которой Иоганн слышал из уст городского священника на проповедях.

Но самое худшее было то, что ответа они требовали тоже на этой латыни, которой, к счастью, их начали учить.

Кто-то не успевал запоминать новые слова, их пороли плетьми. Кто-то проявлял норов — тоже плети. А кто-то пытался сбежать — плети.

Плетей в их жизни было много и даже сейчас, спустя семь лет службы, Иоганн время от времени «видится» с плетями.

Зато платят очень хорошо.

Настолько хорошо, что Иоганн сейчас содержит всю свою большую семью, состоящую из отца, матери и двоих братьев, которые не смогли отбить его у вербовщиков.

Центуриону второй когорты второго легиона платят очень высокое жалование, которое с лихвой превосходит совокупный доход всех его родичей.

Семья переехала в Шлезвиг, где отцу выдали землю, снабдили инструментом и дали налоговое послабление сроком на десять лет. Послабление это дают не каждому желающему, а только официально зарегистрированному как близкий родственник ветерана-легионера.

Деньги Иоганну сейчас не нужны, он при всём желании не сможет потратить их посреди дикой местности колоний, поэтому они передаются родным в Шлезвиге.

«Наверное, братья не могут нарадоваться, что не смогли набить морды тем ублюдкам…» — грустно усмехнулся своим мыслям Иоганн, прокалывая штыком очередного минитмена.

Убийство — это ужасно.

Поначалу.

Потом это превращается в неприятную работу.

А затем в повседневную рутину.

Сейчас они брали Нью-Йорк, который не особо-то и нужен стратегически, но является своеобразным символом победы английского оружия.

Примерно восемьдесят лет назад англичане силой оружия отняли этот город, называвшийся тогда Нью-Амстердамом, у голландцев. (1)

Вот и самих англичан постигла такая же участь.

Новая власть — новые порядки.

Город не был как-либо защищён, несколько наспех сооружённых редутов, за несколько минут артобстрела сметённых с лица земли, не в счёт.

Англичане ждали их, набились в город, рассчитывая дорого продавать каждый метр улиц, но эта методика не работает против закованных в пуленепробиваемую броню легионеров.

На самом деле, броня ещё какая пулепробиваемая: Иоганн лично видел личину бедолаги Геккеля, которому пуля попала прямо в лоб.

Это научило Иоганна тому, что броня удержит не всякую пулю, поэтому лучше не надеяться на неё как на господа, а подвергать испытанию только в крайнем случае, когда нет другого выхода.

Полыхнула вспышка затравочной полки где-то в переулке слева.

Иоганн поднял щит и пригнулся. Не помогло.

Пуля попала в набедренную бронепластину, срикошетив куда-то в небо.

Ногу болезненно отсушило, Иоганн, превозмогая ощущения, вскинул винтовку и произвёл выстрел навскидку. Возможно, что попал.

«Вот бы раздобыть револьверную винтовку…» — подумал он, пытаясь подняться.

— Ты как, идти можешь? — положил руку ему на плечо опцион Андерс Беккер.

— Нормально, продолжайте продвижение, — кивнул ему Граун и поднялся на обе ноги. — Артиллерия не отстаёт?

— Никак нет! — ответил опцион.

— Вот и отлично, — кивнул Иоганн и огляделся.

Вокруг ребята из его центурии. Капитан где-то позади, раздаёт оперативные приказы, спереди первая центурия первой когорты — самые злые и сильные ублюдки легиона.

Центурион вновь вернулся мыслями к револьверной винтовке.

Первая центурия первой когорты поголовно вооружена капсюльными револьверными винтовками, которые имеют скорострельность пять выстрелов в пять секунд, что невероятно быстро и чертовски помогает на близкой дистанции.

Капсюли также ускоряют перезарядку, если знать способ: рукастые умельцы модернизировали бумажные патроны, заранее закладывая в основание капсюли, что избавило стрелка от дополнительных манипуляций при перезарядке. Правда, модернизация патронов отличается высокой сложностью и требует особого хранения, но это малая цена за скорострельность. К тому же, в первой центурии состоит не кто попало, а настоящие профессионалы, которые на обращении с оружием собаку съели.

Иоганн уже давно здесь, в Северной Америке, поэтому отчётливо убедился, что местные им не противники.

Уровень военной подготовки минитменов годится только для противостояния таким же иррегулярным обалдуям, но против настоящего легиона они совершенно не годятся.

Рядом прожужжала пуля.

«Стреляют, правда, неплохо», — мимолётно подумал Иоганн, вскидывая капсюльную винтовку и разряжая её в силуэт в окне.

Оружие к ноге, зубами вскрыть донце бумажного патрона, порох в ствол, скомкать бумагу и вместе с пулей туда же. Утрамбовать шомполом, извлечь разбитый ударником капсюль, заменить новым. Взвести ударник — оружие готово к бою.

Жертва предыдущего выстрела свисает из окна, истекая кровью из простреленного горла. Попадание на миллион: даже лучше, чем в голову.

За эти семь лет службы Граун видел всякое. Даже несколько раз случалось, что пуля не пробивала череп противника и тот продолжал оказывать сопротивление. И это было удивительно, так как сам Иоганн имел несчастье получать заряд свинца в лицевую маску. Он четыре месяца провёл в госпитале, где его лечили от последствий контузии и переломов лицевых костей, из-за чего он лишился способности улыбаться. И после того попадания он точно не был способен продолжать бой. Тем ужаснее было видеть, как только что «убитый» тобою противник поднимается на ноги, голова его в крови, изо лба его торчит смятая пуля, а сам он вскидывает мушкет, чтобы забрать тебя с собой.

На самом деле, всё это было возможно вследствие испорченности пороха в патроне: иногда он выгорает не полностью и пуля получает недостаточно энергии, что и создаёт такие вот жуткие эпизоды, которые потом снятся всяким центурионам в кошмарах.

Иногда ему казалось, что кошмары — это всё, что осталось в его сознании. Кошмары и воспоминания из прошлого.

А ведь Иоганн раньше был известным музыкантом.

Он получил соответствующее образование в Лейпцигском университете, работал концертмейстером при дворе кронпринца Фридриха, который сейчас является королём Пруссии, а далее королевским капельмейстером. (2) Его жизнь и так неплохо состоялась и до легиона…

Не надо было возвращаться в Дрезден. Он бы так и занимался музыкой, возможно, достиг бы выдающихся результатов, остался в истории…

Но про музыку пришлось забыть. Сейчас у него другие… занятия.

И вообще, никто сейчас не поверит, что Багровый Граун когда-то занимался музыкой и может руководить музыкальным ансамблем.

Иоганн начал прокручивать в голове скрипичную сюиту, над которой умозрительно работал последние два года.

Грохнула пушка.

По мощёной улице застучала картечь, убившая несколько легионеров, идущих впереди.

— К бою! — заорал Иоганн, падая на брусчатку.

Пушка обнаружилась в конце улицы: она торчала с галереи второго этажа доходного дома (3), причём её прямо сейчас отчаянно перезаряжали защитники города.

Граун прицелился и разрядил винтовку в раздетого по пояс негра, помещающего ядро в ствол орудия. Пуля пробила голую чёрную спину, негр завалился на пол, подёргался и затих.

Артиллеристов увидели все заинтересованные легионеры, поэтому по галерее второго этажа начали садить из всех стволов.

Один из легионеров первой центурии даже зарядил ручную мортиру осколочной гранатой и очень удачно попал прямо в орудие, надёжно уничтожив обслугу.

Разобравшись с очагом сопротивления, легионеры поднялись на ноги и продолжили движение.

На параллельных улицах шли другие когорты, город захватывался планомерно и всеобъемлюще, в точном соответствии с разработанной лично курфюрстом осадной тактикой.

Население города составляло двадцать три тысячи человек, но защитников было около восьми тысяч, потому что сюда нагнали всех минитменов Тринадцати колоний. Ну, тех, кто ещё не разбежался.

Сопротивляются они отчаянно, но им не хватает организации обороны. Локальные очаги сопротивления — это всё, на что их хватило. Будь их тысяч двадцать, это имело бы хоть какой-то смысл, но сейчас эти обороняемые дворы и баррикады вскрываются легионерами как ореховые скорлупки.

Минитменам отчаянно не хватает оружия, шанцевого инструмента, боеприпасов и компетентных командиров. Одним словом — иррегуляры.

«Неправильные…» (4) — подумал Иоганн, вытаскивая из подсумка гранату и дёргая за тёрочный взрыватель.

В одном из домов мелькнул силуэт и вспыхнула запальная полка. Иоганн метнул туда гранату и получил заряд свинца в грудь.

Что-то хрустнуло в груди и он упал.

Спустя три секунды в помещении раздался негромкий взрыв и кто-то отчаянно завопил.

Грауна потащили назад, поэтому полностью удостовериться в успехе своих действий он уже не сумел, по пути потеряв сознание.

//Северный Кавказ, где-то в горах, 20 июня 1743 года//

Это надолго.

Таргус прочувствовал это только сейчас.

Местные жители склонны прятаться во всяких потайных местах, которых у них, ввиду постоянной войны между кланами, накопилось в избыточном количестве.

Вот и уходят они целыми поселениями в свои горные убежища, которые пойди ещё найди.

К счастью, удалось найти несколько черкесов из московской знати, которые согласились сотрудничать с Таргусом и решили проблему языкового барьера.

Таргус и не думал, что русские уже давно «вась-вась» с местными аристократами, которые охотно перебираются в Москву, где их титулы вполне себе признаются.

В бывшей столице Русского царства обнаружились также другие горные аристократы, которые были не прочь улучшить своё положение в империи за счёт соотечественников. Впрочем, ничего нового.

Пленных допросили, узнали, что налёт на легион на марше — это дело рук конкретного горного поселения, а именно Кепталы.

Четвёртая когорта наведалась туда неделю назад и устроила показательную акцию с казнью одобривших вылазку старейшин.

Помимо казни было произведено изъятие пятидесяти детей возрастом до двенадцати лет, которые будут отправлены в Шлезвиг, где их будут держать в качестве заложников.

Идея с заложниками пришла Таргусу не сразу, более того, ему подсказали её… османы.

Нет, никто не приезжал от султана и не доводил до него эту идею, но он вспомнил про янычар.

Пусть это не совсем девширме (5), но идея подготовки кадров будущей администрации из местных детей — это сильно. Брали не абы кого, а потомков уважаемых местными людей, влиятельных и могущественных, по местным меркам, разумеется.

Через десяток лет они вернутся, не забыв родной язык и культуру, но уже не черкесами, а романо-черкесами. И будут осуществлять нужную Таргусу политику, позволяя полностью контролировать регион.

Пока что придётся использовать классические методы замирения варварских народов, но горцы даже не подозревают, что обречены на интеграцию.

— Ваше Величество, письмо! — примчался запыхавшийся фельдъегерь.

Таргус молча принял письмо и начал читать.

— Ого, — только и произнёс он.

Это меняло всё.

Примечания:

1 — Захват Нью-Амстердама — дело было в 1664 году, то есть за 78 лет до описываемых событий. Город сдался без сопротивления, но бой, на самом деле, был: годами англичане воевали с голландцами на море, погибло много людей, но окончательно вопрос с принадлежностью города решился во Второй англо-голландской войне 1665 года, когда голландцы были вынуждены признать результаты предыдущего конфликта.

2 — Капельмейстер — руководитель капеллы, в современном понимании дирижёр.

3 — Доходный дом — распространённое в Европе явление, когда сооружается многоквартирный дом, который сдаётся в аренду. Практика строить здания специально в аренду началась в XVIII веке, но наибольшую популярность обрела в веке XIX. Гораздо выгоднее доить людей на ежемесячную аренду, нежели продавать квартиру одномоментно, пусть и за серьёзные деньги, это понятно даже интуитивно. С течением времени доходные дома сформировали свой самобытный архитектурный стиль, как оно обычно и бывает в случае с чем-то массовым. На самом деле европейцы в XVIII веке ничего концептуально нового в этой сфере не изобрели: у древних римлян испокон веков было такое явление как «инсулы», которые фактически являли собой доходные дома, где квартиры по тем же принципам, что и в наше время, сдавались в аренду. Коммунальный вопрос — древний вопрос.

4 — Irregularis (позднелат.) — неправильный. Ярким примером иррегулярных войск являются казаки, причём не те ряженые алкаши нашей с вами печальной современности, а казаки первоначальные, задачей которых была защита приграничья от злых супостатов и массовый героизм, а не участие в мероприятиях в честь дня города и массовый алкоголизм. Декоративные казаки не имеют ничего общего с казаками настоящими, которые тоже были не подарок и в Великую Отечественную войну воевали на обеих сторонах фронта. Так или иначе, но казаки были иррегулярами, которым не место в нормальной армии. Да, согласен, военное сословие и так далее, но это могло прокатить только до конца XIX века, когда численный состав регулярных войск начал переваливать за миллионы.

5 — Девширме — налог кровью в Османской империи. Это такой натуральный налог, заключающийся в наборе мальчиков из христианских семей, которых обучали в совершенно иной религии и культуре. В итоге получались капыкулу, то есть личные рабы султана, также известные как «новые воины», то есть янычары. Первоначально из капыкулу готовили администрацию для управления покорёнными народами, благо, они хоть как-то могли сойти за местных, но капыкулу обычно определяли в янычары, так как завоевательные походы регулярно требовали всё новых и новых солдат. А вообще, главной причиной появления янычар было недоверие султанов к собственной тюркской элите, которая то и дело норовила скинуть правителя и сесть на его место. Выращенные в особых условиях невольники теоретически не должны иметь никаких связей с аристократией, что теоретически должно было обеспечивать статус-кво при султанском дворе. Только вот практика показала, что ползучая экспансия знати во двор вызывает разложение любого института, поэтому янычары очень быстро начали служить неисчерпаемым природным источником дворцовых переворотов, прямо как преторианская гвардия при римских императорах. В нашей истории институт капыкулу к середине XVIII века был полностью разложен и особой ценности не представлял.