С головы Стаса, обритой «под ноль», уже сняли швы, а затем и повязку, обнажив большой рубец от лезвия топора. Однако, чувство юмора не покинуло белорусского парня и он, чтобы не расстраивать своим видом Риту, пошучивал в духе, что «мужчину украшают шрамы», а также цитатами из ковбойских вестернов, которые доводилось ему видеть в США за годы пребывания там.
Рита старалась как могла: готовила вкусную еду, приносила в больницу журналы и книги, свои лучшие записи; однако, понимала, что откровенного разговора со Стасом ей не избежать и по прошествии двух дней после его выписки из больницы решилась рассказать о своем свидании с Глебом. Рассказала все честно и открыто, что случилось между ней и парнем.
На лице Стаса, таком знакомом и все же, изменившемся за прошедшие десять лет, трудно было разглядеть хоть какие-то эмоции. Глядя на него, казалось, что то, о чем рассказывает Рита, к нему совсем не имеет отношения. Она видела, что это уже не тот робкий парень, который перед ней краснел и от волнения терял способность ясно выражать свои мысли при помощи слов. И еще она заметила, что Стас перестал заикаться. Было неудобно спросить, когда он расстался с этой «трогательной погрешностью», от которой еще больше смущался и поэтому так мало говорил. Может и музыку из-за этого начал писать. Она помогала ему выражать свои мысли и чувства, накопившиеся внутри.
Рита рассказала Стасу все без утайки: о Илье, о потери голоса, о трагической гибели сына и о своем бегстве из Москвы, чтобы постараться уйти от прежних воспоминаний. Когда она закончила говорить, посмотрела на Стаса, а он, словно внутрь себя глядел и молчал.
Рита знала: если Иваницкий так молчит, то внутри него все бушует.
- Стас, я хочу попросить у тебя прощения за то, что не сдержала своего обещания, не дождалась тебя.
Иваницкий поднялся с кресла и подошел к окну:
- Да, надо тут кое чего у тебя по хозяйству поделать. Вот, и беседку кто-то не достроил… Это Глеб мастерил?
- Нет. Глеб скамейку и стол сделал. В саду планировкой и посадкой занимался.
- Нормальная работа. Я, ведь, тоже стал рабочим человеком, а не только горазд музыку писать. Оказалось, что эту способность легко можно потерять. Просто, однажды ты понимаешь, что все, - внутри пусто.
Как в доказательство своих слов, Стас похлопал себя по нагрудным карманам джинсовой куртки.
Рита опять вернулась к своему откровению, ей было важно его понимание, а, главное, получить прощение от Стаса.
- Так, ты прощаешь меня, Стас?
- Не за что мне тебя прощать. Это твой выбор. Он и сейчас у тебя есть.
- Ты, о чем, Стас?
- Ты знаешь, о чем… Мы уже взрослые; тебе двадцать восемь, мне тридцать четыре стукнуло. Нельзя человека принуждать любить себя. Да, это и невозможно.
- Ты очень серьезный, правильный, почти, как отец Георгий…
- Ну, уж это ты напрасно. Ошибаешься, уж не такой я и правильный.
- Ты, о чем Стас?
- Тебе, что-то известно об Игоре?
Рита опустила глаза.
- Нет. С тех пор он пропал. Да и я не искала с ним встреч. Может уехал в Магадан, у него там бабушка.
- Бабушка у него замечательная.
Рита с удивлением посмотрела на Стаса.
- Дело в том, что Игорь погиб он наркотиков и СПИДа. Перед смертью написал мне, чтобы я помог бабушке с его похоронами. Бабушке тоже письмо написал. Она на поминках после похорон, вернее, кремации тела Игоря, спросила о тебе. Видимо, Игорь, что-то хотел передать или она от себя о тебе интересовалась… Я сказал, что ты вышла замуж и уехала из Москвы. Не хотел тебя волновать. Ты только из больницы вышла за месяц до родов… Побоялся, если, что случится с тобой и с ребенком, не прощу себе. И потом в Водимовске тоже не сказал. Так, что не такой уж я и правильный. За десять лет в Штатах тоже многое случалось. Теперь твоя очередь послушать меня. Всякое бывало. И в тюрьме посидеть довелось.
- Я думала, ты пошутил. И сколько ты сидел?
- Почти пять лет.
- Господи, и за что?!
- Был бы человек, найдется за что… Тем более на чужбине, где и законов страны пребывания не знаешь. Теперь и ты меня послушай.