Но даже когда снег не шел, мы все равно с ним боролись. Сначала отчищали плац «до асфальта» (а нашей роте досталась бетонная сторона, неровная и вся в выступающих камешках), потом ровняли (по нитке) снежные бордюры снаружи, а когда нам работы совсем никакой не находилось - то и внутри. Ибо курсант без работы - потенциальный преступник. К весне окраины плаца имели вид замковой стены высотой под 3 метра с кокетливыми башенками по углам дорожек и клумб.
Странно, но к 4 курсу территория роты ничуть не уменьшилась, а снежная проблема нас почти не занимала. 4-5 человек за вечер справлялись с тем, на что раньше у всего отдела уходило полтора суток. И лопат стало хватать. Но снег с тех пор я все равно не люблю.
***
2 КУРС И ПОЛЕТЫ
«... пользованию навигационными инструментами обучен - считает быстро, но не точно, спиртные напитки употребляет умеренно, но с отвращением, летать любит, но боится, перерывы до 7 дней на качество выполнения полетных заданий не влияют - после перерыва летает также хреново, как и до него, ...»
(из пародии на летную характеристику курсанта).
На втором курсе из общеобразовательного осталась только физика, иняз и вычтехника. Наконец-то начали изучать матчасть своего будущего ПЕРВОГО САМОЛЕТА - «серебристого лайнера» Л-410 УВПЭ. Появились спецдисциплины: авиационная метеорология, практическая аэродинамика, навигация, авиационное вооружение, тактика ВВС (будь она неладна). И тренажер!!! Ближе к полетам нам, изучившим конструкцию самолета и арматуру кабины, полагалось налетать на нем порядка 5 часов для ознакомления с будущим рабочим местом. Тренажеры TL-410 в количестве 2 штук располагались в кубической пристройке к казарме 1 курсантского батальона, рядом с «чипком», отчего полеты на тренажере приобретали дополнительный шарм. Чтобы попасть в кабину, надо залезть по лесенке наверх, где на гироплатформе располагалась, как отрезанная голова скумбрии, носовая часть ЭЛки.
Короткий разбег, взлет, сразу после уборки шасси за стеклами вместо первоначального «среднеаэродромного» пейзажа появляется серая пелена, а после уборки закрылков - горизонт делится на две части - верх ярко-синий, низ белый, типа облака. Инструктор, старенький дедок, уверенно одной правой рукой пилотирует самолет, левой показывая на приборы и что-то непрерывно тарахтя. Полученные знания из разных дисциплин почему-то в стройную картину полета нифига не складываются. Ладно, прорвемся. Посадка, экран перед носом «скумбрии» на пару секунд выключается, и вот мы снова стоим в начале ВПП. «Взлетай». Уверенно (а хер ли нам, молодым и красивым) двигаю РУДы до упора вперед, скорость растет, самолет виляет по полосе, как велосипед, на скорости 150 подрываю самолет с края полосы. «Молодец, - дребезжит справа дедок, - половина и на полосе-то удержаться не может». Дальше - цирк. Основной прибор в авиации - авиагоризонт, который показывает положение самолета по осям крен-тангаж (плюс индикатор скольжения в виде плотницкого уровня-шарика в нижней части). Говорят, что летчик полжизни смотрит на АГД (авиагоризонт), а полжизни на задницу официантки в летной столовой. Пытаюсь удержать самолет без крена с тангажом 5-7 градусов. Хрен по всей морде! Пробовали баскетбольный мяч на кончике пальца вытянутой руки удержать? То же самое. «Выполняй первый разворот», - дребезжит дедок. Фига себе! «Самолет» заваливается в прогрессирующий правый крен, бело-синий горизонт за окном встает дыбом. «Крен поменьше», - дедок одним движением выправляет самолет. Он думает, что я им управляю! Три ха-ха! В борьбе с креном прощелкал высоту, надо набирать, пока соображал, что и как для этого повернуть, давно закончился первый разворот и самолет пошел во второй, чего я даже не заметил. «Зря сдвоенный выполнил, - дедок все еще держит меня за аса, - потом на полосу не попадем, возьми градусов 5 влево». Весь в мыле, матерясь сквозь зубы, напрочь забыв про радиобмен (второй инструктор сидит за пультом в соседней комнате и в меру своей трезвости и лени имитирует руководителя полетов - РП), собираю в кучу чертовы стрелки, вваливаюсь обратно в серую тьму, внезапно вывалившаяся на экран полоса находится под углом и совсем рядом. «А чего это у них полоса такая короткая? Слава Богу, зато какая широкая, командир...» Плюх, и рулю уже по «траве».
- Ну, пойдем, посмотрим, чего ты там налетал, - инструктор уже разобрался в моих летных способностях. Через комнату с ЭВМ, мигающую парой сотен желто-оранжевых лампочек, и пульта «руководителя полетов» идем в третью комнату. Там на боку стоят два планшета с макетами местности, над которыми на хитрой конструкции из проволочек и струн порхают камеры, передающие изображение этих макетов на экран перед носом тренажера. Рядом еще один планшет, где на белом пластике два карандаша, зажатые в лапках плоттеров, рисуют мой полет вид сверху и вид сбоку. Темный прямоугольничек - полоса. Прямоугольник побольше со скругленными углами - маршрут полета. Первое впечатление - на планшете баловался 3 летний ребенок, впервые взявший в руки карандаш. Вид сбоку - кардиограмма сердечника, встретившего в гастрономе пришельца из фильма «Хищник». Вид сверху - э-э-э, такие линии обычно «выписИвают» на свежем снегу вдоль тропинки юмористы - любители пива после второго литра. «Посмотрел?» - в голосе старичка прорезалось чисто летное ехидство. «Иди, зови следующего», - и начинает стирать с планшета мой позор. Мда-а-а, а смогу ли я стать летчиком?
***
В другой раз прапорщик из соседней эскадры с женой собрался поехать куда-то на огород, но засомневался в уровне бензина в баке мотоцикла. Подсветил спичкой. Обоим обожженным потребовалось переливание крови. Две эскадры летали (одна первую смену, другая вторую), поэтому добровольцев выкликали среди нас. Набрали человек 10-15 среди тех, кого на следующую смену летать не планировали, дали сопровождающего и с утреца отправили на станцию переливания крови. Сопровождающим оказался старлей, который регулярно менял повязки на левом рукаве с «Дежурный по части» на «Дежурный по связи», так регулярно, что мы и не знали, что он из нашей эскадры. Как в известном фильме «назначить дежурным, вечным дежурным по аэродрому». Оказалось, что он тоже инструктор после какого-то перелома отстраненный суровой авиационной медициной на год от полетов. Кровь сдали успешно (мне поплохело где-то ближе к 300 граммам), старлей сдавал вместе с нами, на обратном пути «слово за слово, хером пО столу», разговорились. На вопрос, «что сломали-то» рассказал такую историю.
- Закончил я, мужики, Борисоглебское училище, а меня на ваши бурбухайки двухмоторные инструктором закатали. С горя купил машину. Ну, мы, истребители, медленно не ездим - западло. Иду как-то по трассе на Балашов, ну, так, средненько, не больше 120. Тут левый поворот. Я газ-то сбросил слегка, но посреди поворота спинным мозгом чую - скольжение вправо пошло, шарик из центра убегает, вираж размазывается. Непорядок для пилотажника. Ну, я левую ножку-то и сунул.
- И что?
- А ничего, машина - не самолет. У ней левая педаль - газ. Выбросило меня с того поворота. Березу лишь слегка бампером задним зацепил, канаву вовсе миновал, так что обошлось.
- Там и перелом заработали?
- Глухой что ли, уши утренним компотом мыл? Говорю же, обошлось. Подвеску я восстановил, бампер приварил, месяца через два жена меня на огород погнала, чтоб он пропал. Ну, по городу я тоже медленно не езжу, западло истребителю всякие скорые помощи вперед пропускать. А тут осень на носу, коммунальщики трубы кладут. Дорогу поперек разрыли. Я, главное, несусь к канаве и думаю: «Тормозить надо». А руки-ноги сами за меня решили. Газу до отказу и штурвал, тьфу, то есть руль - на себя. Вот там то я здоровье на год и оставил.
- А жена как?
- Кверху каком... Зажило, как на собаке. А я тут мучайся теперь.
Нам про этого кадра потом Глеб порассказал. Поставили его, еще будучи зеленым лейтенантом, дежурным по части. Весна, курсантов еще нет, только солдаты из ОБАТО и ОБРТО (батальоны аэродромного и радиотехнического обеспечения, соответственно) да рота стройбата. Ну, он батальонных на зарядку выгнал с утра, пошел в стройбат. А там спят, поскольку дальше стройбата только тюрьма, ссылать уже некуда. А за невыход на зарядку даже при коммунистах не сажали. Лейтенант поорал, поорал, из дальнего угла казармы прилетел сапог. И все. Как стройбатовцы думали. Но выход был. Два выстрела в потолок, и бездельников через 30 секунд через окна (а возле двери дежурный с пистолем наголо стоял) на плац выдуло. С тех пор проблемы с распорядком дня там не было. Командование так обрадовалось, что даже наказывать дежурного не стало. Но и дежурным по полку не ставили, пока тот в аварию не загремел.
***
В Ртищево сразу ударила по желудкам вожделенная «лётная пайка». После вареного сала с ложкой сечки из Балашовской столовой, немеряные порции в летной столовой Ртищевского полка не все сразу могли осилить. А ведь можно еще было и попросить добавки! И официантки никогда не жмотились ее принести! А после приказа о допуске к полетам нас стали кормить по усиленной «реактивной» норме с вожделенным шоколадом. Держись, Ртищево, теперь все девки наши!
***
Начали полеты с тренажей в кабинах, потом рулежки по аэродрому, потом первый, ознакомительный полет, а потом - работа повседневная и не всегда легкая. В первом полете курсант должен «мягко держаться за управление», слушать указания инструктора, запоминать ориентиры полета по кругу и последовательность действий с арматурой кабины. Какое там!
Судорожно вцепившись в штурвал, я с недоумением смотрел, как левая рука инструктора лазит по кабине, чего-то прибирая, добавляя, переключая и показывая. В это время небо в окне периодически вставало на бок. На левый. От этого хотелось вцепиться когтями в кожаное ограждение форточки, а при крене больше 15 градусов - еще и повизгивать от страха. После 2 разворота осмелился выглянуть в окно. Заинтересовался. До самого третьего разворота пытался соотнести увиденное внизу с картой, которую только что (для допуска к полетам) рисовал штурману эскадрильи по памяти в радиусе 50 км. от КТА. Хрен чего получилось, и к третьему развороту интерес к почве потерял. Весь третий разворот заставлял себя не цепляться за штурвал, а мягко держаться. Получилось, очень остался собой доволен, отчего и пропустил выпуск закрылков на 18 и начало четвертого разворота. При выпуске закрылков на 42 градуса самолет встал дыбом, полосу стало хорошо видно практически посередине лобового стекла. Инструктор говорил, что как-то она должна двигаться характерно и даже показал два вида ее нехарактерного движения: когда самолет уходит под глиссаду и когда идет выше. Сели. Нифига не понял, но очень понравилось. Пообещал себе в следующем полете все хорошенько рассмотреть и запомнить, начиная со взлета.
Во втором полете был жестоко обломан. Инструктор сложил руки на пузе и сказал: «Взлет - твой». Ой, мамочка! Взлетел сам. Задачу-максимум выполнил - остался в живых. Так дальше и пошло: «К полету я морально не готов, да ладно, бог с ним. Контроль по карте...»
***
Одно из первых потрясений, впрочем, подстерегало еще до начала полетов. Пробегая мимо чужого самолета, был остановлен его бортачом: «Курсант, иди сюда». Подхожу, борт запускается. «На, держи, жэпээснапэтэо», - проорал он мне в ухо, сунул какую-то амбарную книгу, прыгнул в самолет и закрыл дверь. Уже и стих рокот винтов этого борта, а я все переваривал полученное задание, пытаясь соотнести услышанный набор звуков со своим небогатым авиационным опытом. Отчаявшись, побрел на пересадку отчаянно размышляя, как выкрутиться, не вызвав кучи насмешек. Вариант «спросить» поэтому отпадал. На пересадке (это такой домик, где тусуются курсанты и инструктора в ожидании своих бортов. На стенке динамик, выдающий во всеуслышанье радиообмен на частоте «Старта») толклись пара промокших прапорщиков: «С какого борта?»
- С 23-го, - механически отвечаю.
- А чего жэпэс с 28-го? - и тянут тетрадку у меня из рук.
- Вы чего, меня просили ее отнести, - упираюсь я.
- Ну вот, принес, положи вон в ту кучу.
На лавке лежала целая стопка таких же затертых и растрепанных журналов. Я молча сунул свой на верх, решив не спорить. Расшифровку через пару часиков мне сообщил наш борттехник. «ЖПС на ПТО» означает «Журнал Подготовки Самолета (отнести) на Пункт Технического Осмотра (пересадку)». ППП, ПВП, НПП, ОПП - сколько аббревиатур вдалбливается в голову любому авиатору! ВПП бывают БВПП и ГВПП. В авиации вообще любят все сокращать, причем, хотя в славянских алфавитах буковок побольше будет, чем в латинских, все равно их не хватает и одно и то же сочетание звуков в зависимости от контекста может означать совершенно разные вещи.
ТРД - теория реактивных двигателей - наука. И ТРД - собственно турбореактивный двигатель, ее младший брат. А вот ТВД - турбовинтовой двигатель и театр военных действий одновременно. ППМ - поворотный пункт маршрута, ПРМ - приводной радиомаяк. Тоже бывает ДПРМ и БПРМ. ТЗ - топливозаправщик, БЗ - бензинозаправщик, МЗ - маслозаправщик, ВЗ - (идите накуй, какой воздухозапращик, я сейчас о другом) воздухозаборник, КЗ (вы что, с ума сошли, пехота тупорылая, я вам покажу кислородозаправщик... нет, и не Красное Знамя, вы что, Биглер.ру на ночь читаете?) - командир звена.
Извините, отвлекся.
***
Вообще задача перевода самолета в горизонтальный полет с одновременным началом первого разворота и его докладом поначалу казалась невыполнимой в принципе. Примерно как читать на ходу, прыгая на одной ноге, лавируя среди луж, грызя яблоко и объясняя прохожему «как пройти в библиотеку». Многих мучила та же проблема, отчего страдали полнота и своевременность докладов. А тут еще проблема СПУ-Радио. Кнопки в запале иногда путали даже инструктора. После того, как, зажав кнопку, «шефы» принимались на посадке комментировать действия своих студентов, вклиниться в радиообмен уже не было возможности, оставалось ржать и ждать освобождения эфира.
А уж как начались самостоятельные полеты, «корки», отмоченные в эфире, посыпались, как из рога изобилия.
- ... шасси, закрылки выбросил...
- ...очко-полста-червонец, лапти вывалил, зеленые мерцають, - это аэроклубовские крутизной бравируют, ох, и огребли потом...
- ... разрешите доложить, шасси выпустил. Закрылки выпустил. На 42. Фары выпустил. (молчание и шипение в эфире). Все.
РП не выдерживает - А форточка закрыта?
- (робко и неуверенно) Д-да!
- Тогда садись, ...мля.
- Двести тринадцатый, на посадочном, наблюдаю вертолеты (пара «вертикальных» с прыжков возвращается).
По всем бортам дружное ржание, ибо «ловить вертолеты» (Хэта после дыни помните?) - устойчивое балашовское многолетнее понятие.
РП - Двести тринадцатый, не бойтесь, ХРЮ-ХРЮ (это прорывающийся смех), садитесь.
***
С Андрюшей Мыльниковым однажды РП устал бороться. Что не спросит, Андрюша переспрашивает. «Повторите, какая зона?... 1800?... Не понял, работу в зоне разрешили?...» РП взбеленился: «223-й, после посадки конвейер запрещаю. Слышишь?!! ЗАПРЕЩАЮ!!! После посадки обрулишь по магистральной!!»
- Понял, после посадки обрулить, - мгновенно прорезался слух у Андрюхи.
Сел - «223-й, посадка».
- 223-й, вправо по второй, после освобождения ВПП прибавь громкость на обеих радиостанциях.
- Понял.
Минуты через две мимо КП по магистральной РД гордо проплывает белоснежный лайнер Л-410 с Андрюхой внутри. РП с уже поулегшейся злостью за ним наблюдает, а я тихо давлюсь смехом за его спиной на месте планшетиста. «Гл-лухомань, бля...»
- 223-й, как меня слышишь?!!
- Хорошо!
- (Почти отеческим тоном) Громкость везде прибавил?
- А??!!
Вся группа руководства падает со стулев (руководитель посадки при этом срывает шторку на своем затемненном углу). РП (замкомэска) от злости пробегает по потолку. Тихо похрюкивает в эфире из расположенного в километре от нас клетчатого черно-белого домика помощник РП (ПРП) старый пилотяга с коричневым и продубевшим от степного ветра лицом, майор Киреев.
Рафик Киракосян после очередной смены позывных (секретность на высоте) полетел в первый полет и... забыл позывной вскоре после взлета. Почти весь круг прошел молча, никем не замеченный. Спустя 10 минут РП и ПРП обнаруживают на глиссаде неизвестный борт.
- Кто забыл четвертый доложить?
Тишина.
- Борт, подходящий к дальнему, ваш позывной.
Тишина.
- Да кто там, бля, на посадку заходит?!
- (Робко и тихо с армянским акцентом) Домык в щащечку, Кито я?
- (ПРП с облегчением) Долб##б!
- Поняль, разрешите посадка.
***
Лирическое отступление. Аэродром в Ртищево представлял из себя три бетонные полоски с курсом 83-263, соединенные перемычками. Первая полоса бетона - собственно ВПП, вторая той же длины, но поуже - магистральная РД (МРД). Третья - пошире, чем ВПП - стоянки авиатехники на части из которых оборудованы пункты заправки с подведенными к ним под землей стационарными керосинопроводами. Это место (со шлангами) называется центральная заправочная или ЦЗ.
Стоянка не только шире, но и длиннее ВПП, на «лишних» законцовках оборудованы с одной стороны - еще стоянки эскадрилий, с другой - стоянка перелетающих экипажей (Тушки, Боинги, в смысле, Ил-76, Ми-6, такие же ЭЛки из гражданской санавиации, даже пограничный Ан-72 - кого там только не появлялось). Еще левее стоянок (если с курсом 83 заходить) находилась стоянка и ангары ТЭЧ (технико-эксплуатационной части) на территории которой постоянно паслись пара-тройка ЭЛок и не вылезающие из бесконечных командировок мрачные, небритые и разящие перегаром чехи с завода-производителя. Нас туда не пускали, видимо, чтобы не подрывать веру в надежность наших белокрылых ласточек. Еще левее караулка и дорога в городок.
Вовик Самарский (в обиходе Самара или Сэм) решил зайти по приборам «под шторкой» по самое не могу, сколько мастерства хватит. А тут еще и облачка натянуло. Правак тоже ничерта не видит. Запрашивают:
- 229-й, дальний, шасси, выпустил, зеленые горят, закрылки 42.
- (легкое замешательство в группе руководства) 229-й, посадку разрешил... только я вас не наблюдаю.
Через 30-40 секунд из облаков из-за ТЭЧ вынырнула ЭЛка. Метнувшись между ближним приводом и торцом ВПП с бешеным левым креном она с трудом умостилась на край ВПП, плюхнувшись как ворона, всеми тремя колесами одновременно.
- П-п-посадка, 229-й, - Вовик от волнения иногда слегка заикался.
- Освобождай полосу, 229-й, после заруливания ко мне зайдешь.
Спустя 15 минут я тихо покуривал на лестничной клетке на втором этаже ртищевского КДП. С грохотом распахнулась железная дверь в «воронью будку» на третьем этаже и впереди собственного визга и грохота ботинок по лестнице ссыпался Сэм. Пролетел мимо меня, даже не стрельнув сигарету (для Сэма немыслимо). А вслед ему из-за незакрытой двери неслось: «... Я, бля, старый майор, замкомэска, нах, не позволяю себе в такую погоду еще и шторками закрываться!!! А тут щенки сопливые авиашоу из учебных полетов устроили, бля!! 2 недели без полетов, и пусть хоть одна б##дь попробует за него заступиться!!!»
***
Чтобы самолеты не наезжали друг на друга при полете по кругу, когда на этом самом кругу одновременно висит 10-12 бортов, 1 и 3 развороты разрешаются только после выполнения впереди идущим соответственно 2 и 4 разворота. Увидел впереди идущего справа (или слева, смотря с каким стартом работаем) - можно самому штурвал крутить. Один клоун разворот чуть прощелкает - все остальные из очереди сзади вынуждены тоже затягивать. В итоге к пересменке\заправке круг вытягивается соплей по 10 лишних км. с каждой стороны. Если борт возвращается из зоны, где высота полета от 1200 до 3000 м. (круг на 300), то основная задача - не сесть на голову тем, кто под тобой по кругу ходит. Поэтому перед снижением до высоты круга к обычному докладу надо добавлять «... впереди наблюдаю». И при этом, правда, надо видеть того, за кем в очередь встаешь. Валера Астахов возвращался из зоны, снизился с ДПРМ (дальнего приводного радиомаяка, или просто «дальнего привода») к первому до 600 метров, обогнав при этом очередного ур-р-рода, забывшего про первый разворот. Выпав в блистер, Валера с праваком прозревали все окрестности, в том числе и под и над собой и сзади и спереди - блистер на ЭЛке большой, и тихо исходили злобой. «Сейчас этот кОзел затянет круг, мы вместе с ним - зону, круг - соплей, а у нас еще полплана не выполнено, - бурчит Вадик Сверчков по СПУ, - сядем последними, еще заправка, чехление, машина в городок уйдет, ждать никто не станет, с-собаки серые, - Вадик умел быть нудным, - потопаем потом пешком домой, как раз на последний сухарь в столовой успеем... если оставят.» Валера от этой перспективы звереет и принимает мужское решение. Так родился доклад: «187-й, на первом 600, ПОЗАДИ наблюдаю».
***
А Андрюха Тымчук до того привык со стартом 83 летать, что когда однажды из-за ветра старт на 263 развернули, он про сей факт напрочь забыл. Правак спал, борттехник нагло давил харю со взлета, Андрюха привел самолет на привод и, не особо утруждая себя размышлениями о взаимном положении ДПРМ и ВПП, вошел в круг полетов «против шерсти», т.е. навстречу движению. Перехватили его, когда он уже с 600 к 300 метрам снижался. Ох, и крика в эфире было! Тыма потом на свою предпосылку недели две плакат из 6 ватманов рисовал со схемой полета, своим радиообменом, пеленгами, высотами и прочей лабудой.
***
А вот еще одна радиофишка - непереключение с частоты СТАРТА на ПРИБОЙ (пеленгатор) - это был Ртищевский национальный спорт по под##бам.
Суть дела - на Л-410 две УКВ радиостанции. Одна настроена постоянно на частоту "старта", вторая - по обстоятельствам - на ОБУ (офицер боевого управления, короче, военный диспетчер, руководит полетами по маршруту), Прибой, старт соседнего аэродрома и т.п. А бывает, что обе настроены на одну и ту же частоту СТАРТА. А еще на этом чудном лайнере есть панель коммутации, которая позволяет прослушать в наушниках любую комбинацию сигналов (включая оба АРК, обе УКВ, СПУ, МРМ и иже с ними). Обычно после выхода в пилотажную зону запрашивается "прибой", т.е. обратный пеленг или "курс домой", сравнив который с картой, можно сделать вывод о правильности выхода в зону. Звучит это примерно так. После переключения: «Борнео-Пеленг, я 143-й, Прибой». Боец с пеленгатора: «143-й, прибой 170». Переключаемся обратно на СТАРТ: «Анодик-старт, я 143-й, вторую занял, прибой 170» Естественно, перейти на УКВ-2 и обратно часто забывают. И тут два варианта - либо просто забывают про переключение, либо переключаются на УКВ-2, где настроена та же самая частота.
"Анодик-старт, я 143-й, прошу Прибой". И тут начинается спорт между работающими в эфире - кто вперед кнопку нажмет. "143-й, Прибой 419". "Понял, 419". Через пару секунд в том же эфире: "Анодик-старт, я 143-й, третью занял, прибой 419, задание". И тут по всем 10-15 бортам, висящим в воздухе, а также на земле вокруг громкоговорителя у домика пересадки начинается неприличный ржач. (Надеюсь, все помнят, что в круге 360 градусов и «Прибоя», т.е. курса 419 существовать не может?)
***
Середина смены, почти все самолеты стоят на ЦЗ. Экипажи ускакали на стартовый завтрак. Те, кто припозднился с заруливанием, чертыхаясь, заканчивают заправку, чтобы потом быстро срубать насквозь прокеросиненными руками «стартуху», которую вот-вот принесут из столовой посланцы. Бортачи тащатся - вокруг море курсантов, можно не лазать самому на спину к самолету, не возюкать тяжелый и вечно грязный шланг, не вонять керосином. Вдалеке жужжит нудным шмелем возвращающийся из зоны запоздалый борт. Стартухи им уже не хватит. Последнему всегда не хватает... почему-то. Со стеклянной выси КДП на эту идиллическую картину умиротворенно взирает и.о. комэска, а сегодня еще и РП, майор Сергачев. Один борт на кругу - это не пятнадцать и можно, отключив мозг, смотреть на стоянку и рассеяно прихлебывать чуть теплый кофе со сгущенкой. Динамик командной радиостанции оживает на столе: «П-ш-ш-ш. Ф-ф-ф-фу» «Опять какой-то му**звон рукавом кнопку РАДИО зацепил», - лениво думает комэска. «Пш-ш-ш. Ф-ф-ф-фу», - РП лениво перебрасывает тангенту на столе в положение СВЯЗЬ: «Кто дует, прекратите». «Пш-ш-ш. Ф-ф-ф-фу», - хитрый комэска перебрасывает тангенту в положение ПЕЛЕНГ, надеясь увидеть привычную зеленую стрелу, указывающую на борт, вышедший на связь. Хренушки, передатчик слишком близко и на экране локатора расползается лишь безобразная зеленая клякса. Сволочь притаилась в одном из 15 самолетов на ЦЗ. «Пш-ш-ш-ш. Ф-ф-ф-фу». «Немедленно прекратите баловаться, - звереет в эфир Сергачев, - кто там дует?» «Пш-ш-ш-ш, ве-е-етер». И вновь лишь ошалелые июльские кузнечики тревожат эфир над аэродромом.
***
Неотъемлемой частью первоначального обучения в ртищевском 666-м УАП были те же самые тренажеры TL-410. Однажды (5 июля 1990 года) подошла очередь и нашего экипажа. Глеб привел нас в зал, поставил задачу - отработка посадки с двумя отказавшими двигателями из створа полосы с удаления 15 км, высота 3 км. Первым полетел Вадик Сверчков (Сверч) с Валерой Астаховым, а Глеб Пермяков натаскивал остальных по управлению пультом РП. Минут через двадцать, когда Сверч с Валерой уже взмокли и «разбили» пару самолетов Глеб встал и буркнул: «Так, я покурить... пошел. Вернусь... через пару часиков. А вы потренируйтесь. Все ясно?» И, не дожидаясь ответа, слинял.
Мы сначала азартно, а потом все более уныло разбили каждый еще по паре самолетов. Прошел час. Стало скучно. Серега Глазунов (Глаз), бывший аэроклубовец, решил проверить тренажер на вшивость. Сначала выполнил бочку. Понравилось. Потом - пару все более глубоких горок. Потом попробовал штопор. «Самолет» свалился, но не штопорил. Постучали по лбу, вспомнив строку из РЛЭ Л-410: «штопорными характеристиками не обладает». Глеб зашел как раз в ту минуту, когда Глаз в упоении орал в микрофон «внешней» связи: «Старт, прошу добро на боевой разворот», а раздухарившийся Валера (тоже аэроклубовец, только планерист) орал в ответ: «Разрешаю!» Глеб, коротко блякнув, ринулся в кабину и через минуту выволок оттуда за ухо почти не упиравшегося Глаза. Потом, не выпуская уха ткнул пальцем в кнопку обнуления тренажера. И через несколько секунд, когда стих «рев двигателей» и вой сервомоторов гироплатформы, также не выпуская уха, провел среди нас воспитательную работу. На наши унылые отмазки: «А че он, товарищ капитан, без двух двигателей не садится», - немедленно выпустил ухо, сел в кабину и показал посадку без двух двигателей из любого положения (в створе полосы, над полосой, с траверза дальнего и пр.).
***
А однажды случилась беда. Набранные по глухим деревням и кишлакам выездными комиссиями МО нацкадры (или в просторечии, «нацкедры») за редким исключением показывали наихудшие результаты как в учебе, так и в летной практике. Не их вина, просто они не прошли жесткого сита отбора при училище, а были набраны на очень льготных условиях, что и сыграло потом с ними злую шутку. Большинство из них до выпуска не дошло. Андрюха Буркан относился к молдавской фракции нацкедров и был одним из немногих, кто до выпуска честно (без спонсоров и поблажек) доскреб. Ярко характеризует Андрюху следующая бытовая сценка. 2 курс, лекции из серии сонно-бестолковых (не то физика, не то философия). Все заняты своим делом. Мы с Витькой Галкиным шепчемся на отвлеченные темы, одновременно наблюдая за сидящим впереди и чуть ниже Бурканном (аудитория ступеньками). Тот, судя по движениям, явно вертится перед карманным зеркальцем, пытаясь целиком рассмотреть в нем свое красивое и мужественное лицо будущего матерого воздушного волка. Но зеркальце маленькое, а морда у волка большая, и занятия Андрюхе хватило как раз до звонка. Мы с Витькой спускаемся, а Буркан все еще не может от себя оторваться. То отодвинет зеркальце подальше, то придвинет к самому носу. Зачарованные зрелищем, мы приостанавливаемся, а Андрюха, заметив наше внимание, убирает зеркальце в карман и немного смущенно произносит: (готовы? воздуха в грудь набрали?) «Вот чем мне зеркала нравятся - резкость наводить не надо».
И вот именно у него при выполнении контрольного полета с инструктором (молодым лейтенантом) на взлете отлетело незаконтренное после замены пневматика колесо с передней стойки. Обнаружил это не спавший (как делали большинство) на травке возле домика ПРП Андрей Ефимченко, в ту пору комсомольский вожак роты. Увиденному в бинокль он не поверил и с трудом заставил поверить своего КЗ (командира звена), замаянного ПРПшными буднями. Зато потом поднялся тако-о-ой шухер... Буркана угнали на второй круг, при проходе над полосой убедившись, что колеса и вправду нет. Всю эскадру срочно загнали на аэродром, пока Андрюха в воздухе вырабатывал топливо. Связались с Жуковкой, заводом-производителем и чешским КБ. Приняли решение, во избежание капотирования на пробеге, сажать на бетон, а не на грунт.
Сели, держали «ножку» до последнего. Когда передняя стойка коснулась, наконец, полосы искры посыпались аж через киль, а на бетоне осталась борозда глубиной сантиметра полтора. Андрюхе тогда дали какой-то офигительно почетный комсомольский значок. Но, поскольку любое происшествие в нашей стране имеет три стадии: оправдание виновных, наказание невиновных и награждение непричастных (а Андрюхина роль была, если честно, минимальной), то в полном соответствии со сложившейся традицией всех «люлей» получил лейтенант-инструктор за некачественный предполетный осмотр. А те, кто забыл законтрить гайку, крепящую колесо, отделались легким испугом (выговоры, вроде, сейчас не вспомнишь). Короче, ни одно жЫвотное при разборе не пострадало, и даже инструктору разрешили служить дальше.
***
Кстати, наша фазенда была знаменита тем, что когда молодой начальник училища Вертель (предшественник Власинкевича), еще неизвестный никому полковник, а не легендарный и любимый всеми генерал, приехал с первой проверкой в Ртищевский полк, то зашел туда в гости. Фазенду перед этим надраивали несколько суток. Она блестела и лоснилась свежей зеленой краской. Стоявший на тумбочке курсант, увидев на входе будущего генерала, пролаял восторженно-уставную фразу. Вертель, ни слова не говоря, подошел к тумбочке, переставил ее в сторону и незамедлительно обнаружил на полу большой и пыльный квадрат. «По этому поводу, товарищ курсант, - не обращая внимания на свиту, произнес Вертель, - есть хорошая русская пословица». (Имея в виду, что ложка дегтя может испортить бочку меда). «Так точно, есть, тащ полковник», - молодцевато и придурковато вытянулся приунывший было курсант. «А какая?» - и посмотрел на дневального с ленинским добрым и хитрым прищуром. «Э-э-э-э, свинья грязи найдет», - не подумав, на автопилоте брякнул курсант. Вертель молча вышел.
Я понимаю, что баян с бородой, но... легенда есть легенда.
А вот вам еще баян, но его должны хорошо только летчики знать. А мне его рассказывал курсант на курс младше (мы уже на 3-м курсе в Петровске летали, а они на 2-м в Ртищево) как виденное своими глазами.
Снова Ртищево, второй курс, полеты. В пятой пилотажной зоне, неподалеку от Ртищевского вокзала крутятся в контрольном полете курсант с инструктором. Вдруг РП их запрашивает: «810-й, у вас на границе зоны посторонний борт, на запросы не отвечает. Наблюдаете?» И правда, над привокзальной площадью носился небольшой винтовой самолетик.
- Наблюдаем, Як-18Т, любитель.
- Почему решили, что любитель?
- На хвосте «ФЛА» написано.
- Ну, пригласите его в гости.
Инструктор, выпускник Борисоглебского истребительного училища с восторгом ринулся на перехват. Нарушитель к тому моменту уже успел выполнить два захода вдоль путей на Ртищевский вокзал, и заходил на третий круг. Перехватили, покачали крыльями. Понял, пристроился сзади. Провели его по кругу, сами ушли с проходом, нарушитель сел, при освобождении полосы у него кончился бензин. Закатили на руках. Стали расспрашивать.
- Как здесь оказался?
- Вот, летел из Пензы в Тамбов (!) и заблудился.
- А АРК что?
- Отказал.
Сунулись в кабину - и правда АЗС АРК стоит в положении ВЫКЛ. Мда-а-а.
- Хорошо, а на вокзале зачем людей пугал?
- Да я там с торца на синем фоне буквы здоровые увидел, прочитать хотел...
- Прочитал?
- Ага, с третьего раза... «БУФЕТ» написано.
***
Чудили не только мы. Однажды нас с Глазом спланировали на чужой борт. Полет во второй половине смены, после заправки и стартухи. Благодушно отдуваясь, взрыгивая колбасой и сыром мы с Серегой в великолепном настроении (ни свой, ни чужой борт заправлять не надо. Один уже заправили, на другом - не нам летать), невзирая на легкий дождик, ввалились на борт. И были тут же выперты обратно под дождь каким-то гиперактивным бортачом - вытирать ноги. Проверив стерильность подошв, он позволил нам подняться на борт. Во время запуска непрерывно сопел мне в ухо, контролируя, чтобы я чего не то не включил. Вырулили на предварительный, переждали садящийся борт (а к дальнему уже подходит другой), заняли полосу. Короткий запрос - и взлет. Сую оба РУДа вперед до отказа, отпускаю тормоза, меня привычно вдавливает в сиденье. Поехали!!! Что-то вяленько разбегаемся. Краем глаза замечаю чью-то руку, прибравшую РУДы на треть.
- Серега, ты?
- Чего я?
- РУДы трогал.
Оба оборачиваемся и натыкаемся на невинные поросячьи глазки любителя чистоты. Чертыхаюсь, снова ставлю взлетный. Сзади из-за спинки моего кресла тянется рука, обратно прибирая тягу, давая возможность сзади летящему борту выбрать - сесть нам на хвост или уйти на второй круг, подставив свое брюхо под наш, взлетающий, серебристый лайнер. «Винты хрюкают», - возмущенным тоном поясняет чистюля. «Убери лапы», - ору, - «а то я ща нахрюкаю». Придерживая РУДы, одной рукой подрываю весело подпрыгивающий все это время на околовзлетной скорости самолет. Убираем шасси, закрылки, и после первого разворота дружно набрасываемся на полудурка-бортача. Мы все ему вспомнили - и маму его, и чистоплотность, пообещали оборвать ему хрюкающие (вместо винтов) причиндалы и мытые компотом уши. Пока до траверза ДПРМ дошли, всю кабину заплевали. Чуть шасси выпустить не забыли. И даже на заходе периодически оборачивались на притихшего свинтуса-чистюлю, инстинктивно взрыкивая и шумно втягивая капающую с клыков слюну (почти по Стругацким). Следующие три полета прошли без эксцессов.
***
Вообще бортачи наши были несчастные люди. Рано или поздно, но наступал момент, когда инструктора уходили из кабин и они оставались один на один с двумя веселыми и бестолковыми оболтусами. Курсанты весело звали прапоров-борттехников «заложники». Анекдот в тему.
Приходит комэска к заму комполка по летной подготовке: «Слушай, Михалыч, у меня все курсанты тупые, ни одного нельзя самостоятельно выпускать. Не знаю, что и делать. Может, слетаешь с парочкой, сам посмотришь?». Тот слетал, взял комэска, пошли к комполка вдвоем. «Командир, в 1 АЭ все курсанты тупые, к самостоятельным не готовы. Не знаем, что делать» Командир: «Да не может быть, готовьте 2-3 на проверку». Слетал, призадумался. «Надо в училище звонить». Позвонили в училище: «Не знаем, мол, что делать. Выгнать жалко, выпустить в тренировочный страшно».
Прилетел замначальника училища, убедился, вызвал генерала. Прилетает генерал. «Что, прямо все-все тупые, и что делать - не знаете? Давайте любого на проверку». Слетал начальник училища, сел и говорит: «Нормально все - выпускайте самостоятельно». Курсант взлетает - на первом развороте теряет скорость, сваливается и ХРЯСЬ об землю!!!
Генерал, - «Ну вот, а вы не знали, что с ними делать...»
Но ко всему человек привыкает, вот и борттехники свыкались с постоянно висящим над головой дамокловым мечом. Большинство даже спали в полете, особенно когда пошли полеты в зону и по маршруту. Народной курсантской забавой было перекладывание спящего бортача с одной скамейки на другую. ЭЛки в полку были двух подвидов: Л-410УВПЭ-2 и Л-410УВПЭ-3. Модификация УВПЭ-3 была военно-транспортной - с откатывающейся (внутрь) дверью, ушами-блистерами по бокам пилотской кабины и лавками вдоль борта, УВПЭ-2 - с поднимающейся вверх входной дверью и несколькими рядами мягких сидений. Вот на транспортном варианте, когда вскоре после взлета бортач укладывался среди колодок и инструмента вздремнуть (кабинный чехол под голову), и начиналась потеха. Надо было, создав невесомость (т.е. переведя самолет в режим управляемого «падения»), добиться отделения тела от лавки, после чего, работая педалями добиться (по командам хихикающего правака) перемещения тела вместе со всеми бебехами на противоположную лавку. В конце развлекухи штурвал брался на себя, и бортач вместе с колодками и пассатижами с грохотом и матом сыпался вниз. Просыпание испытуемого посреди процесса только добавляло шарма проделке. НО! Запасы высоты и прочности конструкции ограничены, поэтому надо было проделать все секунд за 10, чтобы не набрать полный рот земли и не сложить несчастному самолетику крылья «на пузе». Кстати, чемпионом полка по «невесомости» с результатом около 13 секунд (о чем нам по-секрету сообщили бортачи) являлся наш флегматичный шеф - Глеб Пермяков.
***
Достойнейшими представителями летного племени всегда были авиационные замполиты. В силу того, что обычно это были плохенько летающие, но амбициозные летчики (хорошие летчики шли по командной линии замкомэска-комэска-замкомполка-комполка и т.п.), неплохие мужики среди них попадались чаще, чем в среднем по войскам. Я лично знал двух таких (причем про технику пилотирования одного ничего не скажу - вместе не летали, а второй летал не хуже любого другого инструктора). Майор Казначеев из 5 АЭ 666 уап Балашовского ВВАУЛ был классическим авиационным замполитом. Языкастым, кичливым, посредственно летающим, но любящим свысока порассуждать о хреновой технике пилотирования у проверяемого курсанта. Вот такое чудо и досталось нашему экипажу на итоговый экзамен-проверку техники пилотирования в конце второго курса.
Первой жертвой пал Глаз. Выскочил он из самолета злой, как собака.
- Представляешь, это чмо весь полет орало. «Курс!!! Высота!!!» Компас на градус ушел - «КУРС!!!». Высота на 10 метров изменилась - «ВЫСОТА!!!» А потом взялся АЗСом курсо-глиссадной щелкать. «ВКЛ\ВЫКЛ». «ВКЛ\ВЫКЛ». А в наушниках - клац-клац, клац-клац. А на приборах бленкеры туда-сюда, туда-сюда. Клац-клац. «КУРС!!!» Туда-сюда. «ВЫСОТА!!!» Убил бы ур-р-рода... Серега нервно раскурил сигарету.
Я летел третьим. Утомленный щелканьем и слегка охрипший Казначеев сильно меня не допекал, и я на заходе вздохнул с облегчением. Рано. После ближнего этот... убрал мне РУДы почти до нуля. Ввел, так сказать, отклонение (есть такой прием в арсенале инструкторов. Они вводят на посадке то или иное отклонение, и следят, как курсант его исправит. Если курсант не видит, или не справляется, устраняют сами, а потом, на разборе полетов, выписывают бестолковому люлей). Я заметил, что идеально скользивший то того по невидимой веревочке самолет стал проваливаться под глиссаду снижения. Потянул штурвал на себя, стала падать скорость. Не глядя, ткнул правой рукой в РУДы. Движки взревели, самолет продолжал просаживаться, но метрах в 20 над травой вышел в горизонт, перемахнул через забор из колючки и попер слегка вверх. Так же, не глядя (а после 30 метров высоты курсантам вообще запрещали глаза в кабину опускать) убрал тягу, подождал, пока штурвал не «полегчает» и со злости сел на «пятерку» строго по осевой с небольшим перелетом. На пробеге глянул на Казначева. Тот глядел прямо перед собой, сложив руки на коленях. Лицо было все в бисеринках пота, руки и губы подрагивали. «Тьфу», - чертыхнулся я про себя. Сил ругаться и спорить уже не было. Летную книжку с оценкой «хорошо» мне расписал, не глядя, какой-то капитан Шишкин.
Конец летной программы. Я стал летчиком! ОТПУСК!!!
***
Снова отвлекся, теперь о нас, любимых. Курсант вообще очень странный предмет: вот он есть, и вот уже нет. Искусством просачивания сквозь стены, не говоря уже о заборах, мы в Кривбате за полтора года овладели в совершенстве. И только тертые ротные и взводные командиры, а также наиболее дотошные и внимательные преподаватели из числа дежурных по училищу могли уличить курсанта в отсутствии. Ловили самоходчиков обычно вне училища, случайно, ибо те в совершенстве владели искусством курсантского ниндзюцу - быстро бегать и хорошо прятаться. Тем смешнее было смотреть на потуги «горе-строевиков» от авиации из учебных авиаполков проверить личный состав. Однажды начальник штаба АЭ мрачный старший лейтенант Рубцов решил перед походом в столовую (расстояние - 50 метров) на обед проверить личный состав. Типа «кто не все, того накажем». Счас-с-с. Построили по экипажам, и каждый старшина экипажа доложил начштаба о расходе «лысого состава». Все отсутствующие отсутствовали на законных основаниях. Разочарованный Рубцов велел перестроиться в колонну по три и топать в столовую. На прощание пересчитал еще раз шеренги, умножил на три, прибавил неполную предпоследнюю шеренгу... и получил число, меньшее на единицу. Из строя никто не выходил. Построили обратно поэкипажно. Начштаба взял блокнот, выслушал доклады старшин, записал все в блокнот, просуммировал и получил правильное число. Чертыхнулся, построил в колонну по три, пересчитал, загибая пальцы и морща от непривычных усилий лоб. И что? Правильно, одного не хватало. Затребовал расход у дежурного по эскадрилье, записал данные в блокнот, просуммировал, сравнил с данными старшин экипажей. Все верно. С ненавистью оглядел строй. На него преданно уставились энное число пар тупых оловянных глаз, число которых (пар) было все равно на единицу меньше, чем нужно. Рубцов с ожесточением плюнул под ноги и, развернувшись на каблуках, поплелся в штаб, хотя до этого шел из штаба на обед. А в чем хитрость, спросят те, кто в армии не служил. А я не знаю. Ибо обведение вокруг пальца проверяющего было головной болью исключительно дежурного по эскадрилье и того старшины, чей соэкипажник слинял в самоход. А я в тот день просто хотел жрать и думать было лениво.
***
Нашей эскадре повезло - мы жили в отдельном зеленом домике - «фазенде», собранном из деревянных щитов, а две другие ютились как бомжи на первом этаже каменной казармы. Почему ютились? А потому, что единственный выход из нее пролегал мимо стеклянного окошка дежурного по части. Мы же пользовались почти абсолютной свободой передвижения, а после отъезда комэски Горина в акамедию - без всяких почти. Пару раз ко мне в гости приезжала жена. Женами тогда среди курсантской братии называли крепких (в смысле межличностных отношений) боевых подруг с прозреваемой в обозримой перспективе женитьбой на них. (Забегу вперед и скажу, что Катя не поменяла статуса жены с тех времен и до сегодняшнего дня). Итак, перед приездом боевых подруг необходимо было собрать N-ное число шоколада для уламывания комендантши офицерской общаги, в которой пара-тройка комнат была выделена под «гостиницу для перелетающих экипажей». Командование несомненно знало об этой порочной практике, но закрывало глаза, предпочитая из двух зол (поселение девчонок черт-те где на другом конце Ртищево или под боком) выбрать меньшее. Тем более, что общага-гостиница была расположена в 50 метрах от нашей фазенды. (Да-да, т.е. примерно в 100 метрах от летно-технической столовой, внимательные вы мои). Но между фазендой и общагой на расстоянии примерно 25 метров пролегала невидимая граница, переход которой для курсанта был наказуем. Это была присказка, сказка впереди.
Итак, условия задачи: приехала жена, поселилась в гостинице, полеты были во вторую смену, толпы офицеров шныряют по бетонной дорожке вдоль гостиницы, то и дело пересекая в обоих направлениях невидимый рубеж. Смеркалось. Что делать? Вот вы ответьте... Да-да, вы. Как это не знаете? Пиджак? В казарме сроду не жили? Сядьте, два. Что значит «за что?». «Не знаю», это не ответ. Самое простое решение: снимаем пилотку, выдающую сзади курсанта, делаем усталую походку и бредем в общежитие с грацией утомленного старлея, пристально зыркая глазами в секторе 270 - 90 относительно направления носа. Просачивание удалось успешно и, спустя час-полтора (пожертвовав ужином) для прохождения вечерней проверки я вышел на крыльцо общаги в теплую звездную августовскую ночь ... прямо пред ясны очи зам. командира полка. «Товарищ курсант, ко мне». «Ищи дурака...», - подумал товарищ курсант и ломанулся в спасительную темноту за гостиницу на простор полкового стадиона. Натужное подполковничье сопение пропало из зоны слышимости примерно на пятнадцатой секунде. Сделав нехилый (для верности) круг по задам стадиона вокруг бассейна и санчасти, я вскоре оказался у задней стены и ярко освещенных окон родной фазенды. Все окна были закрыты (ч-ч-черт), а внутри заканчивалось построение. Подполковники тоже не дураки - раз в техничке, значит только с полетов (шастать по гарнизону в комбезах без надобности запрещалось), значит из 5-й АЭ. Надо лишь построить и проверить. Решение пришло мгновенно. Я сбросил планшет и куртку с пилоткой за толстый ствол дерева, чтобы их нельзя было увидеть в свете, падающем из окна, короткими перебежками обогнул казарму со стороны столовой и, пользуясь темнотой за деревьями, обрамлявшими мини-плац перед фазендой отбежал подальше...
Наш экипаж уже начали пересчитывать, но Валера Астахов еще не успел ничего соврать, когда я появился на плацу в круге света от фонаря с расстегнутой ширинкой, полусонной мордой, запинаясь и глядя под ноги полусонными глазами. «Внезапно увидев» построенную эскадру и стоящего в сторонке замкомполка, я «проснулся» и уставился на строй теми же оловянными глазами.
- Ваша фамилия, - прервал затянувшуюся паузу подпол.
- К-корнеев, - и потер кулачонками «заспанные» глаза. (А сам думаю: «Только не переиграть»)
- Почему не в казарме?
- В тувалет ходил, - «замечаю» расстегнутую ширинку и начинаю лихорадочно заправляться.
- Почему в техничке? - тут начальник замечает, что почти весь строй переминается с ноги на ногу в точно такой же, как у меня форме - летные штаны, ботинки и майка, - становитесь в строй.
Пересчет отсутствующих не выявил. Зам понял, что его где-то на... обманули, подозрительно глянул на меня и произнес перед полусонным строем пламенную речь, смысл которой сводился к фразе: «Если надо уйти, честно отпроситесь, мы ж не звери, но обманывать нехорошо». Ага, а за чем по кустам за мной гарцевал? Ну ладно, учтем. После команды «вольно, разойдись» я направил стопы прямо к неостывшему от своей пламенной речи бегуну-воспитателю. «Товарищ подполковник, вы так хорошо говорили, что я подумал,... тут ко мне невеста приехала,... а завтра полетов нет,... а спать я на занятиях не буду,... и вот если бы я честно попросил,... то Вы бы меня не отпустили? А?» Отступать бедолаге было некуда, вокруг еще вились стайки курсантов, прислушиваясь к нашему диалогу. «Иди к дежурному по части, скажи, что я разрешил, до 6.00», - быстро проговорил зам и растаял в ночной мгле. (А если бы не растаял, то полэскадры ломанулись бы на эту ночь отпрашиваться).
Но, как говориться, на хитрую жопу найдется хер винтом. Недолго музыка играла, недолго фраер танцевал... Наутро с извращенным и мстительным удовольствием зам отымел и.о. комэски Сергачева, тот - КЗ Киреева, тот Глеба Пермякова, а уж Глеб - всех нас. За что? А за то, что я обратился не по команде, через голову одного непосредственного и двух прямых начальников. В качестве исправительных работ Глеб поручил мне скосить траву в хоккейной коробке, которую летом планировали изредка использовать, как футбольную, да так руки и не доходили. Но это уже совсем другая история, скучная и неинтересная, поскольку Глеб дал мне совершенно тупую косу с коротким черенком и без боковой ручки. Об нее-то я и стер руки чуть не до локтей, с ожесточением напевая «песняровскую» «Косил Ясь конюшину» («Хэй, ла-ла-ла-ла ла-ла ла-ла...»).
***
3 КУРС И ВОЛЬНОЕ ВРЕМЯ
В каждом училище есть свои легенды-байки, передаваемые из поколения в поколение. В Балашовском ВВАУЛ была очень старинная и красивая легенда, почти сказка. С тыльной стороны старого корпуса УЛО (учебно-летного отдела) стоит на постаменте Ил-14. Гляньте картинку, это важно (http://www.bvai.narod.ru/). Слева и справа от него две фигуры на постаментах, изображающие нелегкие будни пилотов РККА (судя по одежде). Один персонаж вглядывается вдаль в заросли тополей на другой стороне плаца с поднятой правой рукой. То ли встречает кого, то ли отмашку готов дать, неясно. Второй задумчиво смотрит в открытый блокнот, держа карандаш наготове. Так вот, старинная авиационная легенда, помнящая еще Балашовскую планерную школу на месте нынешнего БВВАУЛ, гласит, что если по этом у плацу-площади пройдет девушка (в первоначальном, неискаженном, так сказать, девственном смысле), то летчики оживут, первый летчик даст отмашку второму, который запишет это событие в блокнот, после чего они запустят движки самолета-памятника и улетят, навеки оставив свой вечный пост. Но напрасно ждут два каменных пилота. Так випьем же, дырузья, за то, читобы... ой, куда это меня понесло?! Короче красиво, правда ведь, правда? Романтично так, по-рыцарски, правда?
Ладно, снова отвлекся. Занятия по ОМП (оружию массового поражения) скорее любили, поелику преподаватель, тот самый подполковник Мажуолис, начхим училища, был спокойным и незлобным знатоком своего предмета. Характерный прибалтийский акцент и прибалтийская же флегма лишь добавляли к нему симпатии. (Хотя странно, тот же акцент и флегма у «Кажися» с кафедры аэродинамики доводили до бешенства.) Правда, сдавать Мажуолису норматив по облачению в ОЗК мы запарились, причем в прямом смысле. Надо не только все пупочки/фишки правильно застегнуть и три шпильки на место поставить (вариант одевания - комбинезон), но и соблюсти все условности. Одевать спиной к ветру, снимать лицом к ветру, перед надеванием противогаза сделать глубокий вдох и т.п. К тому же на время. Но наши шкодливые натуры превратили химтренажи в игру, и скоро весь курс легко перекрывал норматив вдвое.
Так вот, сидим как-то на практическом занятии по ОМП в старом корпусе УЛО. Весна, окна, выходящие на плац с самолетом, приоткрыты. Все заняты. Мы пытаемся за две пары решить на карте сложнейшую задачу по расчету и нанесению на карту зон радиоактивного заражения ядерного взрыва, Мажуолис проверяет подобную же ахинею предыдущей группы. Вдруг под окном раздается пару чихов поршневого авиадвигателя, переходящих в устойчивый «попердывающий» рев. Мы остолбенели. ПОД ОКНАМИ НА ПЛАЦУ ЗАПУСКАЕТСЯ САМОЛЕТ!!! Весь класс сдуло к окнам и вывесило гроздьями. Сквозь частокол веток и кружево листьев 25 балбесов, капая слюной, пытались рассмотреть ЕЁ, ЛЕГЕНДУ Балашовского ВВАУЛ, чтобы потом в маститой старости рассказывать внучкам курсантам о том, как «улетал тот самый самолет». Под окнами, чуть правее нашей аудитории заводился трактор «Беларусь» с ковшом, собираясь чинить прорванную в дежурство Авласова канализацию. Нет таких матерных слов в русском языке, которые могли бы выразить наше разочарование и боль. Угрюмо мы расползлись по своим местам. И только тут Мажуолис заметил, что в классе что-то происходит. Но, поскольку к окончанию недоуменного подъема бровей все снова уткнулись в опостылевшие карты, брови сами собой сползли вниз, и глубина нашего разочарования осталась для Мажуолиса тайной.
Так мы впервые поняли, что такое КРАХ МЕЧТЫ.
***
Знаете, что такое «финансово-половой кризис»? Это когда открываешь кошелек, а там - х... Вот в то время в стране настал табачно - половой кризис. А строгая летческая традиция требует на первый самостоятельный вылет под колесо самолета перед полетом пачку «Беломора» положить. Да инструктору пачку крутых сигарет (Мальборо, Винстон) или блок обычных с фильтром подарить. Да по пачке бортачу, КЗ, комэске, каждому в группе руководства, короче, всему начальству. Да еще и каждому, кто в этот день тебя поздравит с первым самостоятельным, от солдат до официанток в летной столовой, давать сигаретку-другую. Кто где брал - не знаю, но на стеклянных дверях чипка висело красиво написанное тушью (не иначе, за пачку сигарет) объявление «СИГАРЕТ НЕТ!!!» А чуть ниже корявым почерком продавщицы добавлено «вообще». Поскольку все заходили и переспрашивали: «Что, вообще нет?» Меня частично выручил курящий тесть, частично - некурящий дед-ветеран (талоны отоваривал). А частично - солдатская смекалка. Пользуясь своими какими -никакими художественными способностями по выкройкам сигаретных пачек я наделал «фирменных» сигарет с самыми хитовыми названиями: «Инструкторские» (красивой золотой вязью на фоне синего неба с облаками), «Комэска» (значок летчика первого класса), «ПРП» (в черно-белую клеточку) и пр. Для этого в клее ПВА (который при высыхании становится прозрачным) разводились бронзовый и алюминиевый порошки. Ну, плюс фломастеры.
А чипок Ртищевский запомнился мне еще и участием в споре. В моде в то время были самые нелепые споры (про шоколадку за минуту я уже рассказывал). Я подписался в одиночку выпить трехлитровую банку сока. Из стакана и без пауз. Налил - выпил. Пока наливаешь снова - передышка. И все бы ничего, но из соков остался в чипке только березово-лимонный (водопроводная вода, лимонная кислота и сахар). Так что ихтиандра я пошел звать, не допив всего-то пару стаканов. Был бы яблочный - выиграл бы.
***
Ну, давайте еще немного про полеты, пока вспомнилось. Почему-то первый лётный курс особенно объемен на воспоминания.
Сижу как-то планшетистом в каморке ОБУшника, веду прокладку бортов на маршруте. Тишина, частота старта отключена, вечереет, доклады по маршруту редки и однообразны. Вдруг из динамиков раздается тихое шипение и замогильный голос с завыванием выводит: «Зо-о-омби, зо-о-о-о-омби». ОБУшник очнулся от дремы, в глазах ужас. «Зо-о-о-омби», - завывает в радиостанции. Чисто механически офицер пеленгует источник сигнала. Неожиданно для него локатор дает четкий пеленг на один из бортов, мирно топающих по маршруту. Налет мистики сразу развеивается. «184-й, прекратите нарушать радиообмен». Оказалось, что к Денису Заикину приехал не то брат младший, не то племянник, и Денис протащил его в самолет - покататься. Мелкий-то его и подставил, выкликая по радио «позывной» (ну, странноватая кличка, ну и что?) другого курсанта - Дементьева. Зомби-Дементьев, не будь дурак, не отозвался, все похвалы Денису достались.
***
3 КУРС И ВОЛЬНОЕ ВРЕМЯ
- Дяденька курсант, дайте рубль на мороженое!
- (задумчиво потрепав малыша по голове) На тебе трешку, может, и мой где-то так бегает...
(Из анекдота)
Третий курс - самое золотое и беззаботное время курсанта советского летного училища. Матан, инъяз и история КПСС давно позади, учебный самолет изучен до винтика год назад, и все зачеты по нему сданы, а знания вбиты так крепко, что ночью разбуди - я отказ ЦЕБО (Центральный Электронный Блок Ограничений - самый запутанный и сложный отказ на Л-410) расскажу, не открывая глаз. Единственное, что омрачает небосвод, так это ТРД, которая из термодинамики, мучившей нас на первом курсе, на третьем с той же аббревиатурой превратилась в «Теорию реактивных двигателей», да слегка напрягает нудная кафедра тактики со своими военно-специфическими предметами. А в остальном - гуляй, рванина! Я почти весь курс просидел за своей любимой «Искрой» в лаборатории ЭВМ, сбегая туда даже с занятий. Надо сказать, что я уже приспособился вместо зачетов, лабораторных и курсовых по многим предметам выполнять задания преподавателей на ЭВМ. Так, на втором курсе с двумя товарищами мы написали программный комплекс для расчета курсовой по аэродинамике. Причем, прежде, чем дать допуск к работе, программа устраивала небольшой экзамен по предмету. На втором курсе я тупо набирал тексты для кафедры инъяза. На «Бейсике»!! без всяких текстовых редакторов (сиречь, Word’ов). Вот как это примерно выглядело.
PRINT “My name is Vasya Pupkin”
PRINT “I am 20 years old. I am cadet of Balashov Flight Military High School”
На третьем - решал задачу «трех тел» в космическом пространстве для кафедры вооружения. На четвертом - программу расчета курсовой работы по тактике. Плюс шабашки, одну из которых оформили как рацпредложение и всей группе (а я, в-общем, только картинку-фон рисовал) какие-то деньги выдали, рублей по 30 (а курсантская стипендия тогда 22 рубля была).
Короче, каждый убивал время, как мог, а предметы, которые мы изучали тоже должны были заполнить тягостный промежуток между двумя летными семестрами, оттого и рассказа связного про третий курс не получится, скорее набор баек. Итак, поехали.
***
Интересно было бы посмотреть на самого первого дятла, прос..вшего хлястик от своей шинели. Абсолютно бесполезное в современных условиях украшение на 2 пуговицах в районе задней части талии военнослужащего не могло иметь никакого осмысленного применения. Каждый уважающий себя военный стремиться скрепить две складки сзади шинели нитками от самого верха до копчика. Командиры неустанно зачем-то борются с этим, есть даже устойчивое выражение «порвать зад» (читайте Покровского). Тем не менее, круговорот хлястиков в любом военном училище сродни вышеописанному круговороту снеговых лопат. Вот и у нас десятка два-три хлястиков хаотично меняли хозяев. Естественно, что все проблемы старших курсов с этим украшением армейских задниц решались за счет «минусов». Проходя мимо вешалок с сиротливо-одинокими курсовками, взрослые дядьки не упускали случая восстановить целостность своей задницы, и заодно прихватить еще один хлястик «про запас». Проще всех было миниатюрным курсантам вроде Петрунькина или Симонова, длины их хлястиков не хватало курсантам с «обычной» фигурой, а хлястиками глыб типа Невмержицкого, Рыбалкина или братьев Леонтьевых (по кличке Понс и Зёбра) «среднему» курсанту хватило бы обмотаться. С целью борьбы с этим явлением командиры выделяли по одному на взвод человеку на «охрану шинелей». Занятие было сколь приятным, столь и бесполезным. Охраняющий брал стул, «затаривался» в кучу шинелей и там беззастенчиво «топил массу». Самые бдительные, пытавшиеся противодействовать старшекурсникам - расхитителям, порой щеголяли роскошными фингалами. «Самые залетчики», застуканные спящими в шинелях, получали от командиров подразделений люлей. Смысла в охране все равно не было никакого, ибо после обеда, во время самоподготовки охрана снималась и «проклятые расхитители социалистической собственности» могли творить свое черное дело совершенно безнаказанно. Охрана шинелей была этакой вещью в себе, вариантом армейского ребуса «почему в шапке, почему без шапки». Что не делай, есть риск нарваться, поэтому надо плюнуть на все, и заниматься чем надо тебе, а там авось пронесет беду... Иллюстрации к бессмысленности борьбы и примату принципа неотвратимости судьбы, носились по училищу с «порванным задом», развеваясь полами шинелей-пелерин. Отвлекаясь от основной темы, знаете анекдот, почему у шинелей такая странная конструкция?
Курсант провожает девицу домой, держит ее за ручку и для поддержания разговора интересуется, зачем, мол, у Вас на перчаточке разрез сверху? «Чтобы джентльмен мог даме ручку целовать, а не ткань слюнявить», - кокетничает девица. Курсант останавливается и с видом величайшего изумления с размаха хлопает себя по лбу: «А я-то все думал, нафига на шинели сзади разрез!»
***
У летчиков с физкультурой сложные отношения. Нет, к черту политкорректность. Летчику физкультура в хер не упиралась. Вот так верно, хотя и грубо. Если летчик ходит на работу пешком - он уже спортсмен. Истинный летчик в душе, из всех доступных в училище видов спорта я выбрал и возлюбил лопинг. Лопинг - это спортивный снаряд, представляющий собой рамку (качели), подвешенную к П-образной стойке, которая может крутить «солнышко» вокруг горизонтальной оси буквы П. Если на рамке снять две чеки, то рамка при этом может еще вращаться вокруг оси тела находящегося в ней человека. Ну, вспомните фильмы о тренировке космонавтов. Человек в рамке становится на площадки для ног, после чего ступни и кисти рук ремнями привязывают к рамке. При правильной привязке выпасть невозможно, только руки в запястьях/предплечьях вывихнуть. Но для этого надо очень сильно раскрутиться, после чего потерять сознание. Вся фишка в том, что нам надо было выполнить 20 оборотов на время. 10 спиной вперед, 10 лицом вперед. Переход при смене направления должен занимать один оборот. Для этого после 10 оборота в нижней точке надо резко присесть. Тебя вознесет почти до верха и, когда рамка начнет движение в обратном направлении, встать, разгоняя ее для перехода на обратное вращение. Все это требует хорошего вестибулярного аппарата, великолепной координации, крепких мышц пресса и стана, ног, а также ладоней и шеи. Ибо центробежная сила рвет на части совсем не по-детски, стремясь оторвать руки от стоек рамки, а шею запрокинуть назад до хруста. Сдать лопинг было непросто, но мне понравилось и на «свободных занятиях» по моей просьбе меня в начале первого часа привязывали, а в конце второго - отвязывали от рамки. И ведь не надоедало... Иногда я усложнял упражнение, убирая чеки. При этом требовалось на каждый оборот вокруг оси лопинга («солнышко») выполнить полоборота вокруг оси рамки. Таким образом, первый оборот я начинал лицом вперед, второй спиной вперед, потом снова лицом и т.д. Но это упражнение практиковалось только в истребительных училищах и Отряде космонавтов.
И вот однажды балабол неверующий, Андрюха Тымчук, завел со мной разговор на «слабо» о том, сколько я смогу оборотов сделать. Как теперь сказали бы « раздул непродуктивный флейм».
- Да хоть сколько, хоть пятьдесят.
- Подряд? Хотя 50 и я смогу. А сто?
- Да пожалуйста...
- А 200?
- Легко...
- Звиздишь, спорим, не сможешь?
- А на что? - заинтересовался я.
- На пузырь, - опрометчиво ляпнул Тыма. (в результате антиалкогольных мер, водка окончательно к тому времени перешла в разряд «жидкой валюты» такой же дорогой и редкой).
Поспорили на пузырь. 200 оборотов подряд, в любую сторону, без перерывов, без секундомера. На зрелище сбежалось все отделение, даже наш невозмутимый физрук прискакал. Меня привязали, я немного покачался, сделал пару оборотов туда-обратно, после чего крикнул: «Громко считайте». Отделение считало, а я, весь отдавшись незабываемому ощущению полета, тащился. После 203 оборота меня попросили остановиться, отвязали. Слегка подташнивало, болели мышцы шеи и на нижней стороне бедер (толчково-разгонные), отчего денек я ходил походкой надменного Буратино (подбородок вверх, ноги прямые). Тема имела продолжение. Следующий спор был уже на несколько пузырей (2 или 3) и 300 оборотов. Претендент проиграл. Следующий спор на 300 оборотов и 5 пузырей (народ после предыдущей неудачи думал, что это невозможно) претендент выиграл, но, вроде, попал в санчасть с растяжением. По слухам, имел место спор на ящик водки против 400 оборотов, но чем он закончился, не знаю. А со мной больше никто не спорил. А жаль, если бы речь шла о ящике водки..., я бы еще немного потренировался и...
***
3 КУРС И ВОЛЬНОЕ ВРЕМЯ
(продолжение)
Слава богу, на третьем курсе закончилась мука с «морзянкой». С самого первого дня учебы и до выпуска 10 минут после первой пары занятий отводилось под радиотренаж. Требовалось достать из офицерских сумок-портфелей специальные тренажные блокноты и принять на слух радиограмму из точек и тире, звучащую из каждой радиоточки в каждой аудитории. Надо ли говорить, что большинство курсантов использовали эти 10 минут с гораздо большей (с их точки зрения) пользой. Но вот перед полетами незаметно подкрался первый полярный лисенок. Перед сдачей зачета с оценкой на знание радиоэлектронного и авиационного оборудования самолета надо было получить «допуск» к зачету. А именно, сдать маленькую контрольную по морзянке.
И тут началось «изучение китайского за одну ночь». Процентов 50 сдали морзянку сходу, еще процентов 30 со второго-третьего раза. Оставшиеся ежедневно по 20-30 минут самоподготовки тратили на тренаж морзянки, готовясь к «крайнему бою». Говорят, что из сотни человек с полдесятка неспособны освоить морзянку в-принципе из-за особенностей слуха, собственной тормознутости и дуболомства. Надо ли говорить, что я попал как раз в те 5 процентов. Я стал самым прилежным учеником у усталого прапорщика-лаборанта с кафедры АиРЭО. Я зубрил перед отбоем и с подъема проклятущие сочетания точек и тире, но выучить их самым простым и доступным любому нормальному человеку способом - напевом фраз-мелодий не мог. «Ка-а-к де-ла» и «пи-и-ила по-ет» я проговаривал - напевал совершенно одинаково, запутывая себя и зля окружающих. В конце концов, в результате ежедневной долбежки я запомнил расположение клавиш на агрегате, напоминающем пишущую машинку с которым приходил к нам прапорщик-лаборант. Еще пара занятий ушли на тренировку мысленного переворота этой клавиатуры на 180 градусов. Естественно, я не видел нажимаемой клавиши, но видел область, в которую нажимал лаборант и из полудесятка клавиш, находящихся в той области, выбирал наиболее похожую по напеву букву. Естественно, процесс ошибок был выше, чем при нормальном способе запоминания, но на троечку-допуск я все же натянул. С тех пор весьма критически отношусь к музыкальности своего слуха.
И вот на третьем курсе подкрался песец морзяночный, номер второй. Я отбился от него, нарисовав на любимой «Искре-226» сотни полторы контуров «ЭЛок», которые препод планировал использовать для контрольных на втором курсе (надо было на силуэте места расположения всех антенн нарисовать).
***
Одна из самых запутанных дисциплин в курсе тактики - РЭБ. Начиналось - то все просто: сигналы и их подавление на той же частоте, метки на локаторах и фольга, сбрасываемая с самолетов, уголки-отражатели всякие... А потом выяснилось, что данная наука оперирует вероятностными показателями. (Вероятность наведения помехи по каналу дальности, вероятность перенацеливания на облако диполей, сектор подавления средств обнаружения с вероятностью 0,9...). А «вышку»-то (высшую математику) уже забыли, как кошмарный сон. А тут и собственно тактики оторвались, наконец, от боевых уставов и ТТХ средств ПВО вероятного противника и тоже кинулись в формулы (вероятность поражения цели с ЭПР 1 м2 ЗРК типа ..., вероятность обнаружения истребителем типа ..., вероятность наведения истребителя того же типа... вероятность поражения при пуске перехватчиком ракеты типа ..., то же, но залпом из 2 штук...) А потом надо было еще назубок изучить все бортовые средства той самой РЭБ, их диапазоны и режимы работы. И была для этого ТАБЛИЦА. Супертаблица. Мать-таблица. Если почерк убористый - то в аккурат на развернутый тетрадный лист влезала. Содержала в себе базовые комбинации работы активных и пассивных постановщиков помех (из бортового комплекса Ил-76) в зависимости от тактической обстановки. Зазубривали наизусть. И также наизусть (на время) надо было на макете рабочего места радиста включить в любой режим эти самые средства, глядя на нарисованную преподавателем обстановку на индикаторе СПО-15. А потом уже и вовсе без макета обходились. Для этих целей три-четыре жертвы (в ролях командира, правака, штурмана и бортрадиста) становились пред доской в каре и, изображая из себя экипаж Ил-76, предпринимали все возможные действия и маневры для срыва «атак» еще полдюжины однокурсников в ролях истребителей, ЗРК и войсковых средств ПВО. Спектакль, чесслово. При этом правак, в-основном, гудел, изображая турбины самолета (тем самым имитируя кипучую деятельность - чтоб не спросили). Поэтому частенько обходились без него, в три рыла.
Короче, почти весь 5-й семестр прошел под знаком РЭБ (эх, знать бы в те годы, что будет такой Биглер.ру, еще бы лучше учился, чтоб сейчас блистать перед КБ).
***
Без всякого ложного стыда должен признаться, что был убежденным приверженцем коммунистической идеологии, в школе прошел трудный путь от сперматозоида, тьфу, от командира октябрятской звездочки через председателя Совета отряда и члена Совета дружины до заместителя главы школьной комсомольской организации. В училище местный батальонный комсомолец избрал меня в свои секретари-каптерщики (у него кабинет свой был, а у меня ключи). Я за него вел переписку с комсомольскими организациями по поводу высылки учетных карточек и пр. Помимо этого, я был штатным редактором ротных и взводных боевых листков, стенгазет и пр. наглядной агитации (вот оттуда и слог мой, авторский). Секретарь комитета ВЛКСМ и его непосредственный шеф - замполит батальона майор Бастриков Виктор Викторович (в обиходе Шустриков) хорошо и по-отечески ко мне относились. Нельзя сказать, что политруки пользовались офигительным авторитетом среди курсантов, скорее наоборот. И пока меня за разгильдяйство (хранение в помещении Комитета ВЛКСМ личных вещей, продуктов, курение и вечерние посиделки) из «комсомольских прихлебателей» не поперли, мои сослуживцы относились ко мне настороженно, а некоторые, возможно, и с брезгливостью (каптерщик-комсомолец, вдвойне пакостное сочетание). Ну что ж, что было, то было. Я и сейчас не чужд коммунистической идеологии, но вот нынешние ее носители - тьфу, говорить противно.
Майор (к нашему выпуску - подполковник) Бастриков внешне больше всего напоминал грибок-боровичок. Маленький, кругленький, в шитой фуражке типа «аэродром», бодро перебирая коротенькими ножками бегал он по своим воспитательным делам, изредка заворачивая и в сам батальон. Злые языки сравнивали его не с боровичком, а с мухомором, а самые злые величали «говно под лопухом». Ну, мне-то он был скорее симпатичен. И вот однажды в начале семестра он подкатился ко мне жизнерадостным колобком (без фуражки) с предложением подать заявление на вступление в ряды КПСС. До путча оставалось чуть меньше года, и отношение к партии большевиков уже довольно резко поменялось (для меня лучшей антирекламой были многословно-пустые выступления Мишки-меченого). И платить взносы, тратить время (партсобрания) и нервы ради членства в этой сомнительной компании как-то не хотелось. Я задумчиво посмотрел в потолок, пожевал губами, приложил руку в область не то сердца, не то желудка и, переведя взгляд на замполита, разразился сентенцией, что «не чувствую в себе внутренней убежденности, идейного стержня, чтобы встать в ряды, что надо подождать, подумать, чтобы решение выкристаллизовалось и окрепло». В-общем на... послать совесть не позволила, все же не бессовестным злодеем был Виктор Викторович, но и вступать не стал. Замполит, вопреки сложившемуся об их племени мнению, оказался умным человеком и больше мне до полетов ничего не предлагал. А там уж поздно стало.
А ведь сейчас жалею, такой классный сувенир в виде красной книжечки можно было получить. Именной.
***
Эта эпидемия разражалась обычно на втором курсе, ближе к полетам, когда мы переходили на «полулетнюю» форму одежды (ПШ и фуражка, а летом - ХБ и пилотка). Кстати, на фуражке изумительно спится. Тугая верхняя поверхность тульи, натянутая обручем-пружиной давала превосходные возможности для сна. При умелом размещении на фуражке щек, губ, носа и прочего челюстно-лицевого хозяйства последствий сна в идее пролежней, выдающих бездельника с головой, просто не имеют шансов появиться. На фуре можно спать сидя, упершись в нее лбом, лежа на боку (тело на лавке) или на животе (на чистом участке пола или на травке, подбородок упирается в фуражку) и даже стоя в последней шеренге, пристроив фуражку на спину впереди стоящему. При личной встрече, дорогой читатель, я готов показать приемы сна с фуражкой и без. О-о-о-о, каждый из нас к моменту выпуска был знатоком курсантской «сплюшной камасутры».
Простите, не о том хотел. Так вот, к концу срока носки первой партии фуражек (2 года, за 4 года снашивали 2 комплекта) на фуражках появлялись коты. Какая мистическая связь сделала это животное авиационным символом, не знаю. Но собак, хомяков, лошадей не рисовал никто. Птицы прижились только в виде «курицы» со звездочкой на тулье фуражке. А внутри фуражек испокон веков царят коты. Не кошки. Ибо наскальные рисунки изображают котов исключительно «вид сзади». Обычно кот в меру художественных способностей изображается гордо идущим вдаль, к вечно убегающему горизонту. Иногда это вид ¾ сзади, иногда кот останавливается и оборачивается на зрителя, но неизменно при этом демонстрирует большое, тщательно нализанное и ухоженное мужское достоинство. Изображение кота может быть схематичным, но в достоинство его художник неизменно вкладывает всю душу и талант.
Обычно кот рисовался на кожаном ромбике внутри фуражки. Если этот ромбик был спорот, у художника открывалось более обширное поле деятельности. У некоторых в фуре жила целая стая мелких котов от разных авторов, разбросанная по внутренней поверхности наподобие грибочков-земляничек на детских обоях. Сами себе котов рисовали редко. Некоторые пытались бдительно охранять свои фуражки. Помогало недели на две, от силы на месяц, после чего животное все равно прописывалось по привычному адресу. Проанализировав ситуацию и опасаясь неумелых каракуль я нарисовал кота в своей фуре сам. С хвостом трубой, дырочкой-гудком и обильными причиндалами (в тенях и с бликами). Ближе к выпуску у некоторых коты переезжали на внешнюю поверхность фуражек. Обычно их выцарапывали ногтем по заношенно-засаленной поверхности. Получался негатив, белое на серо-зеленом.
А когда мы приехали после третьего курса готовиться в отпуск, нам рассказали, что на ГОСах у четверокурсников в курилку возле УЛО спустился генерал - председатель госкомиссии. Все вскочили, генерал расслаблено махнул рукой, мол «сидите, сидите», сел на заботливо освобожденное место, закурил и... с облегчением снял шикарную шитую, с лаковым козырьком и мягкой кожаной нашлепкой внутри большую, с высокой тульей, фуражку. Положил ее у плеча на верхний бортик ограждения. Расследование, срочно проведенное командованием училища буквально через полчаса, виновных в появлении внутри генеральской фуры кота с яйцами не выявило. Кто бы сомневался...
***
Истинным проклятием третьего и четвертого курса была наука под названием «тактика». Эта наука «имела много гитик». Уже описанный мной ЗОМП, тактика общая (значки, карты), тактика общевойсковая (действия отделения в бою), тактика ВВС, РЭБ (кто на Биглер.ру не знает, что такое РЭБ? Прокляну! Это радиоэлектронная борьба) и еще что-то. Вообще я тактику любил, надо только было нащупать в этом ворохе сведений логическую нить и нанизать на нее плоды тупой зубрежки глав из Боевых Уставов ВВС и ВТА, характеристик отечественных и зарубежных самолетов и средств ПВО, параметров и режимов станций подавления и постановки помех и т.д. и т.п.
А кафедра тактики содержала в себе железный костяк из самых непробиваемых в училище дуболомов. Быть дежурным по классу на тактике - сущее наказание. Идешь к ним за наглядными пособиями. Стучишься. Там молчат. Еще раз стучишься. За дверью раздраженно возятся, но молчат. Открываешь дверь, лапу к уху: «Товарищ полковник, разрешите...» «У меня что, рентген в жопе? Я что, по-вашему, сквозь дверь вижу? Что вы там скребетесь под дверью? Вы будущий офицер, или насрано так? Зайдите, доложите четким командным голосом, что вам надо и нечего мямлить, как институтка!», - дружелюбно встречает тебя полковник.
В следующий раз четким командным движением распахиваешь дверь, два строевых шага вовнутрь (стены резонируют), ветку к черепу и: «Товарищ полковник...» «Что вы врываетесь, как в бордель?! У вас языка постучаться нет?! Кто ваш командир, доложите ему, что я вас наказываю. А пока выйдите и зайдите, как положено». Не повезло, нарвался на другого полковника. Их там как собак нерезаных. Один другого вежливей. Ходят «мозгами наружу» (это я о папахах каракулевых). Нич-чо, «нас ..бут, а мы крепчаем», гласит курсантская пословица.
У них там возле кафедры еще хорошие стенды висели. На них был изображен некий комикс, иллюстрирующий принятие решения командиром звена ВТА на десантирование во взаимодействии с офицерами ВДВ. На этих картинках летчики были изображены в ЗШ («каски» авиационные со светофильтрами), в полевой форме (!), портупее (!), с кобурой (!) и в сапогах(!), изучающими район десантирования по картам, вложенным в офицерские сумки (!) на фоне стоящего на травке (!) Ил-76 носом вплотную (!) к опушке леса. Шок, это по-нашему.
***
Будни авиационного училища - курс 3 (продолжение)
Продолжаю рассказ о своей жизни в БВВАУЛ, начало можно прочесть, задав поиск по историям сайта по нику Steel_major. По заголовкам будет понятно, что относится к училищным байкам. К ним же относятся отрывки, обозначенные ***.
Вообще про ношение формы курсантами-балашовцами разговор особый. Типичный облик одетого по последней моде балашовца образца 88-92 годов был таков.
Шинель - чем длиннее, тем лучше. В идеале из-под нее должны выглядывать лишь носки сапог. Хромовых, офицерских, с аккуратно сложенными в гармошку голенищами, чтобы не выше середины икры. Зад у шинели зашит. Погоны слегка согнуты по длине, что придает им жесткость. Желтые полоски прокрашены клеем ПВА. Через плечо офицерская полевая сумка (по форме была положена сержантская) на максимально длинном ремешке, чтоб издали планшет напоминала. Шапка «домиком». Для этого ее складывали пополам и спали на ней. («Что это вы, молодой человек за синагогу на голове носите?» Майор Пензин.) Кокарда согнута.
Идем в глубь. «Парадка». Брюки длинные, аж метут сзади землю, а спереди на ботинках (летных, с пряжечками) лежат красивыми складками-заломами. Расклешенные. Китель на 1-2 размера больше. Плечи слегка обвисают. Рубашка офицерская, чешская, с пластиковыми пуговками-грибочками на карманах. Галстук «селедкой» узенький, часто наглажен по средней линии. Фуражка без пружины, свисающая по бокам, заношенная и засаленная. Для пущего эффекта в передок тульи вставлялся черенок от алюминиевой ложки. Получается стиль «белая гвардия», как у Соломина в «Адьютанте его превосходительства». «Курица» кончиками крылышек выступает за тулью, кокарда тоже согнута.
ПШ. (Читается «пэша»). Наглажено, погоны также слегка согнуты вдоль. Вторая сверху пуговица не пришита, а вставлена в петлю и изнутри закреплена парой спичек (не для шика, а чтобы во внутренний карман удобнее лазить). Петля и крючок выдраны «с мясом» и ненавистью. Подшива в меру толстая, иногда со вставочкой в виде мягкого проводка. Сапоги если даже и юфтевые, то все равно аккуратно сложены гармошкой. Были в роте несколько спецов, умевших красиво и симметрично мять голенища, оставляя их на ночь плющиться под гирями. «Складки борзости» на спине наглаживали редко, преимущественно бывшие армейцы. Да и командиры на них внимания практически не обращали.
ХБ («хэбэ») - все то же самое, что и для ПШ, только застирано до белизны. И никаких черных пятен на заднице!
Ближе к выпуску, на «голубом карантине» (это период между окончанием стажировки и окончанием ГОСов, когда начальство стремиться запереть почти лейтенантов в казарме, чтоб хоть чуть-чуть к экзаменам готовились) над формой просто начинали измываться. На желтых полосках курсантских погон рисовали ручкой «лейтенантские» звездочки. На широких ленточках курсовок (а «галки» многие так и не пришивали) лезвием вырезали всякие лозунги и пожелания. На затертых верхах фуражек в технике «ногтем по грязи» выцарапывали от уже упомянутых котов и прочей похабени до вполне нейтрального «До выпуска ... дней». И цифра ежедневно затиралась и вместо нее нацарапывалась новая.
Не берусь судить, хорошо все описанное или плохо, но облик балашовского курсанта был характерен и узнаваем. Даже матерые полковники на тушинском авиационном празднике спрашивали «Вы не из Балашова, случаем?» и, получив утвердительный ответ, пускали слезу, «Надо же, все как раньше».
С модой боролись. Шинели заставляли обрезать, в фуражки давали пружины для вставки, или выдавали фуражки из старшинского «подменного фонда». Хромовые сапоги отбирали (у меня два раза и два раза я их возвращал обратно). Но бесполезно. Ремни на сумках удлинялись уже к следующему построению, пружины и новые фуражки «терялись» и т.д.
Курсант Симонов (Симона) был, пожалуй, самым маленьким на курсе и при выдаче шинели даже самая маленькая из имевшихся почти мела землю. Недели две он ходил миниатюрным подобием революционного солдата из «Ленин в октябре», а потом попался на глаза Полькину, своему ротному. Тот велел шинель обрезать до уставных 12 см. от пола. Симона погоревал, но пошел к старшине за меркой. В момент измерения надо было слегка приподняться на цыпочки, а шинель предварительно поддернуть вверх и прихватить ремнем. Так выигрывались дополнительно 3-5 см. длины. Симона сделал все по науке, получил от старшины меловую метку на шинели и пошел осваивать еврейское ремесло «обрезания». Расстелил шинель на столе, взял большие портняжные ножницы, отрезал, начав со старшинской метки широкую серую полосу. Неровно. После примерки разница в длине левой и правой полы составила сантиметров 5. Симона взялся подравнивать...
После К (хотя, К мало, пусть будет N), после N подравниваний шинель превратилась в полупальто, ближе даже к куртке. Старшина в одночасье поседел, Полькин орал, как потерпевший. Заставили несчастного пришивать одну полосу обратно. Проблема усугублялась тем, что последнее подравнивание велось уже не полосой, а отдельными фрагментами, с особым упором на уголки спереди, чтоб были на одной высоте. Поэтому нижний край шинели и край пришиваемой полосы имели волнистый характер и волны, что характерно, друг к другу не подходили. В результате после пришивания полоса имела вид волнистой оборочки. Полькин, плюнув, ушел, у старшины начали седеть яйца.
Но хорошие «похвалы» от командиров и тренировка с ножницами и иголкой в течение половины ночи вкупе с большим запасом полос (отходов предыдущих подравниваний товарищей) позволили Симоне добиться почти приемлемого издали вида. Вблизи, правда, цвета шинели и полосы снизу отличались (удачный опыт пришелся на полоску от чужой шинели, свои обрезки ушли на экскременты, тьфу, эксперименты), но дожди и солнце скоро их сравняли. Вот только длина (чуть выше колена) больше подходила девичьей юбке, чем одежде сурового военного, будущего воздушного бойца, которому есть что морозить под коротким подолом.
***
Непросто спится в казарме первоапрельской ночью... Не так. Трудно и опасно спать в казарме первоапрельской ночью. Не, вот так лучше - хрен уснешь в казарме в ночь на первое апреля, особенно, если утром хочешь проснуться в здравом уме и твердой памяти. Но половина все же спит, намаявшись за день, а вторая половина в это время строит козни первой. Прибивание тапок к полу - самая бородатая и невинная шутка. Привязывание двух гирь - поизощреннее. По бокам кровати в районе груди ставятся две 32-кг. гири, к ним привязывается лента (простыня, веревка), которая прячется под одеяло. Утром человек не может встать, а спросонок не поймет - почему. Для полноты эффекта можно пару гантелек ему в сапоги кинуть, чтоб бедняге еще приятней стало, когда отвяжется от гирь.
Однажды я полночи вышивал на спине Диме Яковлеву белыми нитками «Устав - мой друг». В это время во втором отделении всем спящим курсантам шили ефрейторские лычки, спящим сержантам лишние «сопли» спарывали. Дима вообще отличался фанатским отношением к внешнему виду. Всегда отутюженный, с подшивой сахарной белизны (я, вахлак, стирал подшиву, но после пары стирок она серела) с горящими на солнышке сапогами со стрижкой не длиннее, чем «на палец» он даже ходил по-уставному, четко, с отмашкой рук. Вот я и старался, белошвейка, блин. Где-то через «взлетку» не то в 5, не то в 6 отделе хихикали, обливая спящих водой. В спортуголке не осталось ничего тяжелого, даже гриф от штанги куда-то уволокли. Неподалеку, вспомнив пионэрское детство, кого-то мазали зубной пастой, кому-то подсунули в тумбочку тюбик из-под зубной пасты, трудолюбиво наполненный «Асидолом». Чью-то одноярусную койку потихоньку несли в туалет. Дверцу еще чьей-то тумбочки тщательно приклеивали к стенкам «Моментом», остальным, на кого клея не хватило, тумбочки просто развернули на 180 градусов. Кому-то большие пальцы ног тихонько привязали к перекладинам на спинке кровати. «Вечно хромому» курсанту Е., по привычке шарившемуся в ботинках, связали шнурки, хорошенько их затянув и полив водой. Беззащитному и доброму Юсипычу (помните, который вместе с Ерошкиным спал, к стульям пристегнувшись на первом курсе), который гордился своей службой в ДШБ и всегда наглаживал на лопатках «складку борзости», нагладили этих складок штук 15 по всей спине. Кому-то на сапоги привязали бубенчики, умело спрятав их в складках голенища. Много чего еще нашутили. Кому в сапоги нашутили, кому в сумку...
Я тоже закончил вышивание и лег спать. Через полчаса проснулся. По лицу текло что-то холодное и мокрое. Приоткрыв один глаз я увидел, что к сетке койки второго яруса привязано что-то светлое, откуда капает. Я уже занес было руку, чтобы от души шурануть по предмету, но меня остановило сдавленное хихиканье в 6 отделе. Открыв оба глаза и проморгавшись, обнаружил, что светлый предмет суть целлофановый кулек, наполненный водой с проколотым уголком. Оттуда и капало. Я аккуратно снял завязанный пакет с сетки кровати, отвел правую руку максимально вправо и резко метнул по дуге через вторые ярусы коек нашего отделения, центральный проход, еще пару верхних кроватей 6 отдела. Через пару секунд хихиканье резко смолкло. Попал. Заснул я секунд через 30, удовлетворенно улыбаясь доброй улыбкой человека, только что сделавшего гадость ближнему.
***
А когда вы, утомленные моей писаниной, читатели, последний раз были в армейском сортире? Не на экскурсии с белым платочком, брезгливо пробуя им на чистоту кафель возле раковин, а по реальной нужде, ровняющей в едином строю солдата, его старшину и майора - проверяющего. А? Забыли? Ща напомню.
Самой страшной участью для дневального на протяжении первых полутора лет учебы было попасть «на сортир». Участки распределялись по жребию, но иногда ротное начальство вмешивалось в демократический процесс распределения и выделяло особо отличившемуся этот хлопотный и почетный спецучасток. Обычно такая забота служила хорошим стартом для выхода «на орбиту». «Орбитой» называлась ситуация с объявлением трех нарядов на службу и выше. В нашей роте обычно наряды раздавались в торжественной обстановке перед строем, но при дефиците времени Пензин часто кричал: «Корне-е-е-в!» и показывал два оттопыренных пальца. Это значило «два наряда на службу». В роте Полькина кратность нарядов равнялась цифре 5. Соответственно два пальца означало 10 нарядов, 3 пальца - 15 и т.д.
Начав свою «орбиту» с дневального по роте, к тому же отвечая за «сортир», отличившийся имел все шансы в процессе набрать еще пару-тройку нарядов, а отбывая их - еще пяток, и так далее, пока ротному не надоест твою рожу ежедневно «на тумбочке» видеть. Ибо наш сортир представлял собой два облицованных кафелем практически под потолок помещения: умывальная комната и, собственно, анально-фекальное святилище. На 8 алтарей. Алтари были высоко подняты над уровнем пола и вмонтированы вровень со ступенькой. Конструкция типа «чаша Генуя», так, вроде, этот сантехнический шедевр с ребристыми площадками под сапоги, называется. (Почему не «Венеция», например?) Практически в любое время суток можно было увидеть кого-нибудь, висящего в позе орла головой над обрывом, а «хвостом» - над «гнездом». Изначально в роте было порядка 150 человек и все они (как казалось дневальному) гадили не менее 2 раз в сутки, отчего в «гнездах» образовывались залежи «личинок», а рядом с ними - бумажек. Процесс в обиходе так и называли: «отложить личинку». Как вариант - «слепить коня». А отдельные юмористы, застав товарища-орла над гнездом спрашивали: «Автопортрет лепишь?».
Одновременно с этим туалет служил местом для курения и чистки сапог. И никакого противоречия тут нет. Кто знает, подтвердит, что нет большего удовольствия, чем после долгого трудового дня устроиться на гнездо с сигареткой и фрагментом «Красной звезды» в руках. И провести самому себе политинформацию с тройной пользой. Но после отбоя в эти авгиевы конюшни было страшно входить (Как говориться - диарея - царица полей.). Но входили и устраняли, и мыли, и оттирали, и пропихивали вовнутрь, финишным аккордом натерев бархоткой до блеска латунные краники. Уважая труд своих товарищей, народ приспособился «бомбить» точно в «очко» сортира. Отдельные девиации с превышением допустимого КВО (кругового вероятного отклонения) относились уже на счет проблем с желудком и кишечником. А на полетах в Петровском учебном полку с целью предотвращения бросания бумаг в очко сортира какой-то умник выдумал изготовить и положить в очко кресты из тонкой арматуры. На этих крестах первое время скапливались нефиговые сталагмиты, но, спустя пару недель народ приспособился попадать по собственному желанию в любой из 4 секторов. На выбор. Слабо?
В каждой части рано или поздно находится клоун, желающий прочистить постоянно забитое очко сильнодействующими средствами (лом, гидроудар). У нас таким деятелем стал лейтенант, взводник в полькинской роте, выпускник Рязанского училища военных интеллектуалов, Гена Сальцев по кличке «Кинг-Конг». Высокий, ноги колесом, руки до колена, грудная клетка раскачана, походка вразвалку, выражение лица э-э-э, соответствующее прозвищу. В качестве сильнодействующего средства он выбрал взрывпакет. Беда еще и в том, что их рота располагалась на самом верхнем, четвертом этаже, и давлению от взрыва помогала еще и сила тяжести. Результат неизменный - каждая Генуя на несколько секунд превратилась в Петродворец. В каждой роте - Большой каскад фонтанов. Открытие, мля, сезона. У Гены раскололся постамент под прочищаемым очком и слегка были отбиты ноги (он на лист ДВП, положенный на очко, сверху встал). Лучше б он головой прижал...
В заключение обращу ваше внимание, что в теме сортиров ни разу не прозвучали слова: «говно» или «жопа» - я их берегу для других тем.
P.S. С 9 июня я в отпуске, посему в обсуждении могу участия и не принять. Заранее прошу пардону у завсегдатаев сайта и "поклонников моего таланта".
***
Ещё ко 2 курсу научно-технический прогресс добрался и до Балашовского ВВАУЛ. На первом курсе, традиционно скинувшись с одобрения командиров, мы приобрели себе телевизор (в ночь после выпуска он столь же традиционно вылетал в окно, но сейчас не об этом). А на втором был найден источник, дававший за умеренную мзду напрокат видак с набором видеокассет. Модель этого чуда враждебной техники называлась «Электроника ВМ-12». Ага, ровеснички, заиграла ностальгия? Скопированный с одной из худших моделей «Панасоника», что усугублялось традиционным качеством отечественных комплектующих и сборки, с верхней загрузкой кассеты, этот монстр был подлинным испытанием для нервов и интуиции видеофанатов. Наш экземпляр запускался только с 16-килограммовой гирей на крышке видеокассетного отсека, каждый час - полтора требовал выноса на лестничную клетку и интенсивного (с размахиванием полотенцем) охлаждения.
Репертуар, хм, а что репертуар? Что по вашему мнению могла выбрать стая молодых и здоровых самцов? Боевики, ужасы и порнуху. «Унесенные ветром»», почему-то ни разу не заказали. Зато от коллективного просмотра порнушки я получал больше удовольствия, чем сейчас от КВНа или сайта Анекдот.ру. Сама по себе тема была так... стандартной («о-о-о, йе-йе, шнель, шнель, даз ист фантастишь», далее по кругу), но вот комменты рулили однозначно. Описывать порносеансы не буду, во-первых, уже не помню, во-вторых, придумать такое невозможно. Живое творчество масс, ети их...
Но парочка непорнушных случаев по этому поводу вспоминается. Смотрели как-то боевичок про спасение американских заложников где-то в Ливане. По ходу дела враги-террористы ловят американского сержанта и начинают его уговаривать выдать самую главную военную тайну. Тот не соглашается, и враги начинают его пытать. Доходит дело и до циркулярной пилы, которой террористы угрожают и даже начинают (чем закончилось - не помню) пилить сержанту руку. Всю эту картину благожелательно созерцает, развалившись на самом козырном месте (на чужой, естественно, койке) старшина М, самовлюбленно-хамоватый солдафон небольшого ума. Вокруг этого доморощенного Шер-хана расположились прихлебатели-«табуки», остальные курсанты брезгливо разлеглись/расселись подальше. Подальше расположился в силу «некозырности» своего положения и природной тихости и незаметности и Юра Шныптев - хранитель «холодной каптерки». Там хранились метлы, грабли, носилки, снеговые лопаты, пилы, прочий строительно-уборочный инструмент и стройматериалы. Прямо над старшиной М. на втором ярусе нагло расположился (как опытный дворовый кот под носом у бульдога) Серега «Глаз». Итак, пиковая сцена, пила визжит, террористы орут, сержант тоже орет от боли, но военной тайны не выдает. С нижней койки изрекает самодовольный Шер-хан: «Что, сынки, хотите таких сержантов, как в американской армии?». «А то, - отзывается Глаз с верхней койки, - Шныптев, тащи сюда пилу!»
Несколько раз (в порядке эксперимента) просмотры организовывали не на центральном проходе (в просторечии - «взлетке»), а в каптерке, причем кабель от видака раздваивался и от аппарата, установленного в каптерке 4 роты уходил и к их, и к нашему телевизору. Качество, конечно отстойное, но кого тогда интересовало качество... Народ сплошным ковром разлегся на полу, выглядывал из приоткрытых шкафов с развешенной парадкой, гроздьями свисал с антресолей над шкафами. Мы со Сверчем и Валеркой Астаховым в тот раз устроились на антресолях у самой стенки справа от входа. Далековато, но зрение у всех хорошее, а ничьи ноги возле лица не шорохаются, да и «до витру» можно сбегать, не пробираясь среди раздраженных сокурсников. Естественно, «фишка» была выставлена и не одна, но что-то в стройной системе оповещения разладилось и в разгар очередного «дас ист фантастишь» дверь в каптерку открылась и, едва не наступив на лежащих на матрасах у входа зрителей, вошел дежурный по училищу. Сначала на него не обратили внимания, а мы, лежащие с краю, сочли неразумным проявлять в этом вопросе инициативу. Дежурный о увиденного тоже слегка обалдел и потерял дар речи. В ответ на грозный шерханов рык: «Закрой дверь, тормоз», раздалось удивленное и немного робкое поначалу повизгивание дежурного, кратко сводящееся к фразе: «Какого фуя?!» Шерхан тут же сменил гнев на милость, закрутил хвостом и, включив свою недюжинную житейскую сметку, часто заменявшую ему собственно мозг, пояснил: «Вот, товарищ майор, телевизор смотрим» («...а мы тут плюшками балуемся...»).
Повезло нам, что дежурил в тот день не матерый волчара с кафедры тактики, и не кто-нибудь из старших преподов/зам. начальников кафедр, а начинающий свою преподавательскую карьеру «ботаник» с кафедры АиРЭО (электронщик). Далее разговор М. с дежурным в лицах.
- Извините, товарищ майор, задержались с просмотром, да больно сегодня программа необычная.
- Ага, - рассеяно отозвался дежурный, заворожено наблюдающий за ритмичными «дас ист фантастишь» на экране, - какая, нахрен, программа, где видак, я его конфисковываю.
- Какой видак, тащ майор? - наш Шер-хан умел ставить в тупик любого офицера до подполковника включительно своей уверенностью, даже если нес полную ахинею, - новая экспериментальная программа сегодня: «Ночной канал».
- Какой, блин, канал? - майор тряхнул головой, стряхивая с себя наваждение ритмичных движений и звуков с экрана, - выключайте немедленно. И пошел среди разлегшегося народа к телевизору. Сунул руку к задней стенке, нащупал антенный кабель, проследил его направление... и жестоко обломался. Кабель сквозь штатную дырочку в раме уходил на улицу и вверх в сторону крыши.
- Что ж это такое, - пробормотал дежурный. Его нервы, расшатанные программами «Взгляда», сдали окончательно, - ЭТО уже по телевизору свободно показывают?
- Я ж говорю, - вклинился в словесный мазохизм майора наш Шер-хан, - экспериментальная программа, ночной канал, скоро уже закончится. А вы разве не смотрите?
- А у меня дома такого не показывает, - растерянно сдался майор.
- Так, может, с нами посмотрите? - вкрадчиво осведомился Шер-хан.
- Нет, спасибо, - сглотнул слюну дежурный (на экране подступал очередной оргазм), - я не могу - служба.
В этот момент запоздалая команда «шухер» прошла, наконец, через линию задержки и докатилась до каптерки 4 роты. Видак выключили, народ с дробным топотом (хорошо слышным на нашем этаже) ломанулся по койкам, экран нашего телека переключился на привычную картину «февральская пурга в Тикси».
- Вот уже и закончилась, - с неприкрытой жалостью вздохнул Шер-хан, одновременно делая оставшимся в каптерке недвусмысленные знаки в стиле: «Вон отсюда!!!» Народ бесшумными тенями заскользил к выходу. Секунд через 40 каптерка опустела.
- Ладно, пойду я, - сказал дежурный, протирая запотевшие очки, - мне еще 4 этаж проверить надо.
Шер-хан заботливо проводил его до выхода и, с усмешкой пронаблюдав, как майор вместо 4 этажа нетвердой походкой пошел вниз, недобро хмыкнул и отправился на розыски столь несвоевременно прошляпившего опасность дневального...
Немудрено, что однажды после подобных просмотров мне приснился сон-кошмар, который был настолько ярок, что помнится до сих пор. Просыпаюсь я однажды и в полудреме бреду, похлопывая тапочками, посреди ночи в сортир, столь любовно описанный в одном из предыдущих отрывков. На привычном месте сворачиваю к двери и упираюсь в стену. Двери здесь нет, но есть две другие левее и правее моей позиции. Естественно, выбираю правую (потом идти назад меньше, да и правша я), подхожу и упираюсь глазами в бирку «Ж». Охреневаю, смотрю налево, там на двери красуется бирка «М». Просыпаюсь окончательно и вспоминаю, что накануне в училище начали эксперимент по обучению девушек-пилотов, набранных в аэроклубах и временно размещенных в правой половине нашего этажа. Делаю свои дела под знаком метро и иду обратно. Справа от «взлетки» сплошь одноярусные кровати, неуставное цветастое постельное белье, бюстгальтеры среди курсантской формы то задорно выглянут из фуражки, то устало свесятся из сапога поверх портянки. Из под цветастых одеял тут и там выглядывают соблазнительно белеющие фрагменты тел. Часть кроватей как слева, так и справа пустует, часть, наоборот, содержит двойной комплект тел. Доносятся ритмичные постукивания и позвякивания... На этом месте меня прошибает холодный пот и я просыпаюсь взаправду. Еще час, ворочаясь, не могу уснуть. Нет, ну приснится же... Видак, блин, надо пропускать хотя бы через раз.
***
В конце концов, так ничему путному не научив, нас отпустили на полеты в пгт. Петровск. В просторечии - «пгп. Петровск», или просто ПГП, что означало «п..п..прекрасный город Петровск». Ну, более испорченные армией, вместо «прекрасный» более подходящее по смыслу слово вставят. 2 летный семестр на хорошо нам знакомом самолете, серебристом лайнере Л-410 УВПЭ.
Поселили нас на самом верхнем этаже 3-этажной казармы и даже на первые 3-4 дня назначили ответственных из числа летчиков-инструкторов. Один или два раза им даже удалось выгнать нас на зарядку, впрочем, к концу недели эта позорная практика к обоюдному удовольствию сошла на нет. Ответственных формально назначали, те формально показывались перед завтраком, командование (комэска - подполковник Цветков) делало вид, что так и было задумано.
Цветков был интересной личностью. Своим прямым и тяжелым, как рельса, характером, а также окающим говором и басом заслужил крестьянское прозвище «Плуг». Кто-то из наших одаренных предшественников подарил ему черно-белую (тушью) картину-плакат, где был изображен курсант с гарнитурой и в «парадке», пашущий земной шар тяжеленным плугом с логотипом АН (раньше Петровск целиком летал на Ан-24) и броским слоганом: «Летать - не крыльями махать, летать - пахать». Характер Плуга не предполагал наличие у офицера посторонних эмоций типа чувства юмора, и он растроганно повесил этот плакат на доску с наглядной агитацией в эскадрильском домике на радость всему полку.
Как водится, знакомство с нравами авиационной части лучше начинать со столовой. Летно-техническая столовая в Петровске была весьма недурна. На первом этаже располагалась варочная, овощная и пр. производственная лабуда. На втором - один большой П-образный зал. В одной из стоек П стояли столы летчиков-инструкторов и технарей, часть противоположной стойки занимал «командирский» зал. Перекладину над П и свободную от командования часть занимали курсантские столы. Инструкторская зона была дополнительно отделена от курсантской входной лестницей по которой и попадали в этот храм чревоугодия. Где-то на второй неделе случился небольшой инцидент, судя по реакции инструкторов, повторяющийся ежегодно. Поголовно вежливые и интеллигентные люди, курсанты прибывали строем на 10-15 минут позже инструкторов. Поднимаясь по лестнице, каждый из этого вежливого стада считал своим долгом, заглянув в глаза сидящим за ближайшими к лестнице столиками летчикам, произнести: «Приятного аппетита». Повторюсь, каждый. Вежливые «шефы» старались каждому из желающих приятного аппетита (своих в лицо еще не четко запомнили) кивнуть головой или ответить, отчего временами захлебывались супом и давились котлетами. Однажды чье-то терпение не выдержало, и за своей спиной я услышал яростный рев сквозь лохмотья капусты из борща: «Какое твое собачье дело до моего аппетита?!!!». Хоть рев был и не в мой адрес, но с тех пор я не люблю пустую вежливость и никому не желаю приятного аппетита.
Наряд в столовую был не то 2, не то 3 человека. И хотя сам факт работы на кухне для нас, матерых пилотов, был «не по понятиям», но нас особо там и не нагружали, просто вызывали по мере необходимости (бачки тяжелые на плиту взгромоздить или посуду помочь помыть). Зато возможностей было - море. Нет, не подкормиться, мы были уже выше этого, а вот «поддружиться» с официантками - это да. Опять же картошки пожарить на закуску, кукурузу, собранную на окрестных полях, сварить, насчет водки-самогонки договориться (разгар борьбы с алкоголизмом, не забудьте).
А окрестные поля давали неисчерпаемые возможности. Еще в Ртищево мы (даже не без участия «шефов») бегали на клубничные поля местного колхоза, разведка которых ежедневно проводилась с воздуха при выполнении учебных полетов. В Петровске столь же быстро с воздуха были выявлены дислокация ближайших кукурузных полей, яблочных садов и посадок какого-то весьма вкусного (сладкого) гибрида смородины (с крыжовником, что ли). Если кукурузные поля и полуодичавшие кущи смородины никто не охранял, то при неофициальных визитах в яблоневый сад, располагавшийся сразу за полосой, и охранявшийся бандой сторожей с применением трактора «Беларусь», сюжет зачастую приобретал детективный оттенок. Основным принципом при этом была фраза, услышанная мною только лет через 10 после этих приключений: «Спецназ своих не сдает». Вооруженные знанием тактики, мы создавали группы прорыва обороны, отвлекающие, основные и группы прикрытия. Я пару раз попадал в основную группу и только активность и бесстрашие моих «подельников» из группы прикрытия позволяли вынести с «поля боя» два мешка честно скраденных яблок. Словом, мы были обычными шалопаями с детством в «пятой точке».
Впрочем, на стихийном мини рынке возле железнодорожного пешеходного моста можно было купить все, что угодно. И мы разнообразили свои столы свежими овощными салатами, клубникой, домашним квасом и прочими отчасти забытыми а годами ранее столь обыденными лакомствами.
***
Почему-то руководство полка было сильно озабочено растительностью, пробивавшейся в щелях бетона ВПП, рулежек и стоянки. На втором курсе мы тоже пару раз ходили «на травку», но фанатизма при этом не было. Слегка пропололи и ушли. В Петровске же пляжно-травяным процедурам уделялось гораздо большее внимание, чем, например, борьбе за трезвость или соблюдению распорядка дня (зарядка, утренний осмотр, вечерняя проверка и пр.). Качество нашей работы обязательно перепроверялось руководством полка путем проезда на УАЗике, а ее регулярность и продолжительность весьма приветствовались женщинами, несшими нудные дежурства на КДП полка (телефонистки, планшетистки и пр.) И никакого нет здесь секрета - просто многие из нас загорали... э-э-э... не топлесс (это само собой), а «даунлесс», т.е. в одежде греческих статуй. КДП же располагало мощной бинокулярной оптикой. Говорят, что однажды прилетевший по санзаданию из Саратова Л-410 при обратном вылете минут 5 «грел двигатели» на предварительном старте (а мы тем временем загорали в сторонке, освободив полосу), пока врачихи-пассажирки не насмотрелись. Такого загара у меня не было ни до, ни после 3 курса. Глубокий и ровный, без светлых полосочек, он очень хорошо смотрелся на наших избавившихся от «минусовской» худобы и в меру раскачанных телах.
Правда, платой за загар стали сначала стертые, а затем намозоленные до состояния пяток указательный и большой пальцы на обеих руках. Больше повезло тем, кто располагался в районе ЦЗ (центральной заправки). Они просто договорились с бойцами-заправщиками о подаче давления в шланги и залили керосином все швы. Трава сдохла через 3-4 часа, и не росла недели 3. Остальным пришлось либо натирать мозоли, либо за более другую цену «нанимать» водителя ТЗ, что было гораздо труднее скрыть от командования.
Мне, впрочем, загар разок нехорошо отрыгнулся. Как-то разик с утра я перезагорал на полосе, а после обеда в липкой духоте наряда по столовой начался такой зуд на спине, что впору с ума сойти. Я обливался холодной водой, яростно чесался об косяки, скребся всем, что попадало под руку, в промежутках подвывая и бросаясь на стены. В конце концов с расцарапанной спиной ринулся в санчасть. Там спину чем-то намазали, дали противоаллергических таблеток, завернули в мокрую простыню, и к ночи я уже смог уснуть, а утром мне уже было страшно неловко перед экипажем за «оставление поста» и почти симуляцию.
***
Вообще более безмятежного и приятного времяпровождения, чем лето 91 года я в своей жизни не припомню. Мы занимались любимым делом в спокойной обстановке, хорошо ели, вволю спали, нас не дергали по мелочам, не бдели за каждым вздохом и шагом. Были, правда отдельные поползновения, когда замкомэска (комэска к тому моменту уехал поступать в Академию) объявил, что беспощадно накажет всякого, кого застанет в городе в неурочное время. Дня через три, переходя одну из самых оживленных улиц в Петровске, я с кем-то из товарищей лоб в лоб столкнулся с тем самым замкомэской, возвращавшимся из магазина с семьей и домочадцами. Мы вежливо склонили головы и громко поздоровались (пилотки были за пазухой), офицер покраснел от злости, но кивнул в ответ. Не знаю, какова была умиротворяющая роль семьи, но устно объявив на следующий день по двое суток ареста каждому, он и пальцем не пошевелил, чтобы эту угрозу реализовать.
Все свободное от полетов, подготовки к ним и нарядов время мы гуляли по городу, ели мороженое, пили пивко, купались в извилистой петровской речке, флиртовали с местными девушками (про загар помните?). Я успел записать в местной студии звукозаписи неплохую коллекцию, часть которой жива и по сию пору. Биттлз, Крис Ри, Крис Айзек, Браво... гм, там еще были Кар-Мэн и Эйс оф Бэйс, но чего теперь стесняться...
Как-то раз в жарким августовским днем я собрался с двумя друзьями и парой девушек (у меня дело шло к свадьбе, поэтому девушек на одну меньше) попить пивка и искупнуться в уютном месте. Двое ушли вперед для закупки пива и закуси, а я по какой-то причине (не то боевой листок, не то какие-то долги по подготовке к полетам) задержался и вырвался из казармы только перед обедом. Минут через 5 после выхода за забор меня обогнал курсант из нашей эскадры в полном повседневном обмундировании и языком на плече: «Иди назад, там тревогу объявили». Я постоял минутку, поразмыслил, прикинул шансы командиров собрать кворум хоть в какой-нибудь из эскадрилий («тревога, блин, ну, клоуны, заранее надо предупреждать»), а потом беззаботно продолжил путь к пиву и компании. На обратном пути, пробираясь «огородами» в нашу казарму мы заметили столь же виновато крадущегося в часть одного из командиров звеньев (его тоже никто заранее о тревоге не предупредил). Мы сделали вид, что друг друга не заметили. Так приятно и расслабленно встретил я с друзьями 19 августа 1991 года. В казарме нам рассказали, что в Москве твориться не то революция, не то восстание, что Горбачева свергли, а Ельцина арестовали, что велено сохранять спокойствие, но часть экипажей вместе с инструкторами и борттехниками будет постоянно ночевать в казарме в готовности N1. Принесли дополнительные кровати. Первую ночь так и было, а потом на готовность N1 как-то само собой забилось...
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги