(Вот это да, ну и занесла нас нелёгкая!)


- А вообще-то, вы движетесь в направлении от Москвы или на неё?


- (!)... да вон, сзади - Голицыно, километров пять как проехал.


- Всё я-ассно, спасибо... Езжай!


Спрыгиваю с подножки и, огорошенный, передаю Сане наш разговор.


И только потом я сообразил, что должен был подумать обычный среднестатистический советский водитель, услышав подобные вопросы, видя при этом на обочине валяющиеся парашюты и торчащую антенну радиостанции...


Не успели мы обсудить создавшееся положение, как с той стороны, куда уехал “наш” молоковоз, появился автобус с вооружённым нарядом милиции. Выяснив при проверке документов, что мы “пытаемся выдавать себя за офицеров ВВС”, они тут же вызвали представителей военной прокуратуры, которые также приехали с удивительной быстротой.


И только через час с лишним, когда затягивающееся выяснение наших личностей грозило закончиться явно не в нашу пользу, наконец-таки послышалось над головой стрекотание поискового вертолёта, и следом подъехал грузовик с наземной поисково-спасательной командой.


И это-то - при проверке своего же базового аэродрома вылета!...


А штурман с АН-двадцать шестого потом извинялся за то, что он “немного попутал” в расчётах выброски. И когда это понял, то дал прерывистый звуковой и красный световой сигнал: “Отставить выброску!” Но было уже поздно...





(Из книги Александра Гарнаева «Аэроузел»)

***

Деловая хватка



Майор Петренко был «афганцем» и деловым человеком. Очень деловым.


В Афгане он уютно кантовался в штабе вертолетного полка на какой-то тихой должности вроде ПНШ, но перед заменой на зависть алхимикам трансмутировал в летно-подъемный состав, став начальником РЭБ полка. Сезон чудес не завершился и в Союзе - вместо заштатного гарнизона, откуда майор Петренко убывал в Афган, он совершил мягкую посадку в Москве и, как «боевой» РЭБовец, оказался на нашей кафедре. Спорить с высокими штабами было совершенно бессмысленно, поэтому на первом собеседовании начальник кафедры задал новому преподавателю только один вопрос: «Что будете читать?»


Такого подлого удара Петренко не ожидал и растерялся. Военная кафедра представлялась ему этаким предбанником военно-воздушного рая, где офицеры без подчиненного личного состава и закрепленной техники, неторопливо попивая коньяк, готовятся к дембелю. Помянув недобрым словом училище, которое Петренко окончил с заметным трудом, он дрогнувшим голосом спросил: «А... а что есть?»


Начальник пожал плечами и раскрыл перед ним папку с программой. Увидев «Строевую подготовку» и «Уставы» Петренко просветлел лицом, но оказалось, что он смотрит не в ту графу таблицы, и выбирать ему нужно из дисциплин военно-специальной, а не общевоенной подготовки. Среди мрачно-таинственных «Основ теории РЭБ», «Разведки», «Средств и комплексов РЭБ» курс «Эксплуатация и ремонт авиационной техники» казался этаким зеленым оазисом с синим озером посередине, окруженным растрепанными финиковыми пальмами.


Так майор Петренко попал на мой цикл.


Был он небольшого роста, толстенький, весь какой-то мягкий и бесформенный, как плохо набитый волосатым поролоном игрушечный китайский медвежонок. Безрадостную картину довершали усики a`la Адольф, круглые глазки-маслины и вечно мятые, блестящие форменные брюки.


Представившись, майор Петренко доложил, что будет читать курс «Ремонта». Получив увесистый кирпич с опорным конспектом, он убедился, что лекции имеются, и тут же потерял к ним интерес. Выяснилось, что готовиться к занятиям сейчас он не будет, так как должен «пробивать» орден Красной Звезды, к которому его представили в Афгане, но который где-то заныкали штабные, и вообще нерешенных вопросов накопилось... «разрешите убыть, товарищ подполковник?» Я разрешил...


Было ясно, что толку от нового преподавателя не будет. Он относился к известной армейской категории «дослуживающих». А вскоре у майора Петренко появилась небесно-голубая «восьмерка», и большую часть служебного времени он стал тратить на поклонение своему идолу, обвешивая его сделанными из плохой пластмассы спойлерами, молдингами, антикрыльями и прочей дребеденью. Когда однажды на трассе антикрыло оторвало набегающим потоком вместе с изрядным куском бортика, Петренко чуть не наложил на себя руки. Вокруг Петренко немедленно сплотилась кучка студентов-автохалтурщиков, которые доставали ему запчасти, устраивали на какой-то блатной автосервис, словом, искали обходные пути к сдаче экзамена...


В те годы офицеров-афганцев в частях было еще мало, и мы с огромным интересом расспрашивали его о ходе боевых действий. Петренко охотно отвечал, но очень быстро выяснилось, что все его рассказы почему-то сводились к торгово-закупочным операциям, которые он осуществлял с местным населением. Какие-то непонятные «афошки», чеки и курсы пересчета быстро отбили у нас охоту общаться с боевым РЭБ-овцем.


А еще Петренко назначили ответственным за ДОСААФ. Каждый знает, что в воинских коллективах есть переходящие должности, которые коллектив с чувством глубокого облегчения взваливает на новичков. Отвечать за ДОСААФ в те годы было примерно то же самое, что отвечать в ЦК за подъем сельского хозяйства.


Ознакомившись с доставшимся ему наследством, майор Петренко долго и визгливо матерился. Пачки просроченных лотерейных билетов, листы марок, ведомости, бланки членских билетов - все это мертвым грузом повисло на очередном ответственном. Другой бы плюнул, запер ДОСААФовский сейф и забыл о нем до появления на кафедре нового «молодого», но майор Петренко был деловым человеком. Очень деловым.


Подошло время зачетной сессии, и, приняв зачеты в своих взводах, я решил помочь Петренко, поскольку принимать зачеты и экзамены тоже надо уметь.


Выяснилось, однако, что моя помощь ему не требовалась. С изумлением я наблюдал за тем, как Петренко напряженно и вдохновенно трудится. Одни студенты заполняли ведомости, другие - членские билеты ДОСААФ, третьи делили кучки лотерейных билетов, подобно Паниковскому двигая по аудиторным столам горки монет.


Петренко заполнял зачетки, принимал деньги, сдирал бумажную оклейку с новых и новых пачек лотерейных билетов. Меня он не видел...


Прекращать это безобразие при студентах я не стал и отправился к шефу. Подавив приступ естественного удивления (у нас на кафедре такие штуки, мягко говоря, не поощрялись), шеф приказал вызвать к нему Петренко.


Через четверть часа Петренко вылетел из его кабинета с нежно-фиолетовым, цвета недозрелого баклажана лицом, схватил в преподавательской фуражку и выскочил с кафедры. Через несколько минут собрался домой и я.


Перед главным входом института я заметил небольшую толпу, в центре которой беспорядочно метался майор Петренко, напоминая петуха с отрубленной головой. Я подошел ближе. Оказалось, что толпа с громадным интересом рассматривает знакомую, нежно-голубую «восьмерку», густо оклеенную листами ДОСААФовских марок...


**


Вскоре Петренко уволился из Вооруженных Сил. В Москве он не остался, и на день кафедры не приезжал ни разу, хотя ему аккуратно посылали приглашения. Рассказывают, что его видели в Твери. Там у него сеть табачных киосков.


Орден за Афган майору Петренко так и не дали...

***

Карацупы



Тихой, морозной и удивительно звездной сибирской ночью пробирался дежурный уазик (в просторечьи «таблетка») по заснеженным аэродромным дорогам. В салоне сидели старшины рот, кутаясь в казенные летные куртки с теплой овчинной подстежкой, сонно курили, негромко матюкаясь на кочках, рядом с водителем восседал молодой замполит старший лейтенант Кулинич, тревожно вглядываясь в ночную дорогу. Это была одна из его первых проверок личного состава, несущего дежурство на объектах аэродромного обеспечения. Миновав СКП (стартовый командный пункт) и подкатив к крайней плите взлетно-посадочной полосы, он вдруг скомандовал водителю:


- Свет туши!


Шофер недоуменно покосился на старлея.


- Ночь лунная, дорогу и так видно, а с ближнего (ближний привод) не так заметно, что едем, - ответил замполит, делая вид, что не заметил сдавленного хохота в салоне.


Водитель хмыкнул, но зная дурной характер заместителя командира части по воспитательной работе, фары потушил, оставив «габаритки» в надежде, что замполит не догадается, а пацаны на объекте заметят.


- И «габариты» туши! - нервно визгнул офицер, водила вздохнул, щелкнул тумблер и сбавил скорость.


Дорога и правда была как на ладони, большой желтой фарой светила полная луна, обрамленная россыпью звезд и звездочек. На белоснежной целине домик ближнего привода был виден издалека, света в нем не было.


- Заметили, - облегченно подумал водитель.


-Заметили, суки, - вздохнул замполит, представляя как старшины в понедельник будут рассказывать на утреней планерке про езду с выключенными фарами, и какими подробностями обрастет эта история, о том, что на объекте могут спать в одиннадцать часов вечера, да еще в субботу, не верил никто из находившихся в машине..


Подъехав ближе, старлей встрепенулся: по луной дорожке, через девственное лоно снеженного покрова к домику шла одинокая цепочка следов. Три звезды офицерского погона тускло блеснули в лунном свете - это рука непроизвольно лапнула место, где должна находится кобура.


- Глуши движок! - зашипел Кулинич. - Дальше пешком пойдем, посторонний на объекте, - сказал он, повернувшись к прапорам.


Услышав сказанное, прапорщики зашевелились, застегивая бушлаты, в их глазах зажегся азартный блеск.


Тихо, стараясь не скрипеть предательским снегом, пошли к домику, как вдруг сзади раздался громкий хлопок автомобильной двери


- Да масло надо проверить! - громким и звонким голосом пояснил солдат обернувшимся командирам.


- Сгною, сука! - процедил Кулинич.


- Семиряков, Кузнецов, блокируйте окна, Гербер за мной! - отдал команду старший лейтенант, устремляясь к входной двери, прапорщики потоптались несколько секунд, и гуськом потянулись по тропинке за командиром, лезть по пояс в снегу «блокировать окна», конечно, никто не собирался.


- Открывай, боец, проверка! - забарабанил в дверь замполит, через несколько долгих секунд щелкнула задвижка и в проеме двери появилась рыжая голова солдатика.


- Товарищ старший лейтенант, за время вашего отсутствия происшествий не произошло! - бойко затараторил он.


- Не произошло, говоришь? А кто лишний тут у вас?


- Нет никаких лишних, - выпучил глаза дежурный по объекту младший сержант Малекер, для своих просто Чирок.


- Ну что ж, проверим! - довольно хмыкнул старлей и пошел прямиком в учебный класс, там за старой складированной аппаратурой имелся прекрасный закуток, где по его мнению и прятался неизвестный, театральным движением руки включив свет, он собрался уже разразиться заранее подготовленной гневной речью перед сопровождавшим его прапорами и сержантом, но класс был пуст.


- Значит, в кубрике прячут, совсем обнаглели, - подумал он, но в кубрике застал только старательно храпящих бойцов, осмотр под кроватями тоже ничего не дал. Процессия двинулась дальше, проверяя все подряд на своем пути, кухня с печкой и телевизором, коридор с ведром керосина для растопки, кладовая, где замполит заглянул даже в отключенный по случаю зимы холодильник, чулан с резервуаром для воды, никого постороннего нет. Надо заметить, что помещение составляло не более пятидесяти квадратных метров, и за несколько минут все было проверено до последней щелочки, посторонних нет, но следы-то есть! И тут осенило прапорщика Семирикова:


- Сергей Федорович, так это наверное не на объект следы, а с объекта, вот никого и не можем найти!


- Точно! - обрадовался замполит.


- Строй личный состав, Малекер.


- Так ночь ведь - попытался остановить его Чирок.


- Строй, говорю!


- Пацаны, подъем, проверка, - упавшим голосом прокричал сержант, бойцы вставали с подчеркнуто сонным выражением лиц, вполголоса вспоминая мам проверяющих.


По окончании проверки на лице старлей выразилось недоумение и детская обида - все были на месте, он покосился на Малекера, который стоял как ни в чем не бывало и преданно смотрел командиру в глаза, ожидая новых приказаний.


- Да нет, товарищ лейтенант, там следы в сторону объекта, по отпечатку хорошо видно, - тихо проговорил, подойдя поближе, бывший пограничник прапорщик Кузнецов.


- Я знаю, где он - вдруг встрепенулся Кулинич.


- Гербер, за мной, остальным ждать здесь.


Прапорщика Гербера он взял с собой из-за его почти двухметрового роста и десантного прошлого, замполит был как все замполиты, конечно отважен, но осторожен.


- Он в туалете прячется - нервно зашептал старлей, когда они вышли из помещения. Дверь туалета открыли рывком, но и там было пусто.


- Странно... - протянул Кулинич, светя фонариком в выгребную яму.


- Я в детстве книжку одну читал...


- Всего одну? - не удержался прапор.


- Так вот, - не замечая издевки, продолжал замполит, - Там один то ли беляк, то ли наш разведчик в выгребной яме прятался.


- Нее, товарищ старший лейтенант, тут «очко» узкое, не пролезть, - то ли серьезно, то ли прикалываясь, протянул прапорщик.


В голове старлея мысли смешались, следы есть, а постороннего нет.


- Он улетел что ли, используя дорожку к туалету для разбега, как взлетно-посадочную полосу? Других-то следов нет, только к туалету. Ничего не понимаю -


в растерянности думал Кулинич, подходя к домику.


- Отбой, бойцы, старшины за мной, - и уже пошел к выходу, как вдруг откуда-то из-под пола раздался не то плач, не то скулеж.


- Это что такое?


И увидев растерянную физиономию дежурного, бросился к двери чулана. Там стояла вкопанная в землю бочка для воды литров так на 350-400, воду привозили на машине из гарнизона, и зимой она конечно в неотапливаемом помещении замерзала. Открыв крышку бака, на льду обнаружили сидящую на корточках согнувшись в три погибели совершенно голую, синюю от холода девицу, державшую в руках свою одежду и приглушенно рыдавшую.


А дело было так: юная нимфоманка, преодолев расстояние в семь километров, пришла на объект, чтобы поднять своим молодым девичьим телом боевой дух и другие не менее важные органы российских солдат. По старой и совершенно справедливой традиции «духи» были выставлены на шухер, а более заслуженные товарищи по очереди стали поднимать боеспособность отвыкшего за время службы организма. Свет был выключен для создания более интимной обстановки, и сидящая на кухне молодежь одним глазом посматривала на дорогу, а двумя другими через щелку в двери на развивающееся в кубрике эротическое шоу, здраво рассудив, что ночью фары машины видно издалека. Из эротического ступора их вывел только хлопок двери водителя, да его громкий голос. С криком: "шухер!" все бросились по кроватям, а солдатскую подругу, сняв с нее очередного изыскателя, в чем мама родила спрятали в наполовину заполненной льдом бочке, кинув сверху ее одежду. Девчонка была настоящая сибирячка, примерно около двадцати пяти минут при морозе под тридцать она мужественно корчилась в баке, но уж больно он был крепок.


Девицу отогрели на кухне и увезли в гарнизон, а весь личный состав получил по семь суток «губы», которую отсиживали по очереди, чтобы не снижать обороноспособность страны, сидевшие делились на тех, кто «успел», и более несчастных - тех кто «не успел», последним было обидно вдвойне....

***

90-е. Суббота, дежурная смена ЦКП ПВО, послеобеденное полусоннное состояние, из обьединений прошли доклады о завершении ПХД (парко-хозяйственный день -КБ). Блаженное ничегоделанье.


Глубоко под землей, в туалете два полковника в «пижамах» и тапочках, похожих на детсадовские сандалики- дежурные начальники направлений ГБУ* курят и обсуждают отпуск сослуживца:


- А Борис Николаевич где?


- Да он в Адлер сегодня летит.


- Трехэшелонным, конечно, 1001-й раз шутит один....( трехэшелонными называются перелеты глав государства, правительства и Думы за то, что на определенном расстоянии выше, ниже и по курсу полета ВИП-персоны эшелоны должны быть свободны).


- Ну да, только трехэшелонными, - 1001-й раз подхватывает другой... В 17 часов колеса в воздухе. По-моему, Борис Николаевич летит из Внукова.


Последнюю реплику слышит дежурный начальник РИЦ** и решает, что гарант и опора демократии летит в Сочи, а оповещения никакого нет, карта не готова и вообще, служба развалилась. Вставляет по громкой про@издон РИЦовским направленцам. Эти вопли нарушают послеобеденную дрему Дежурного Генерала, тот возбуждается, трахает всех в радиусе дальности действия "Каштана", дает команду подготовить карту, звонит в Службу охраны, типа, вы уж извините, мы тут прошляпили, что Борис Николаевич через 2 часа вылетает, вы уж будьте такими добренькими, не серчайте, сопроводим в лучшем виде, вот и карта уже готова почти, только вы уж время вылета нам сообщите.


Цунами паники набирает силу, и никакой волнолом уже не может сдержать натиск мата, угроз и оправданий.


В ФСО, приняв звонок, впадают в когнитивный диссонанс, понимают, что президентский самолет планируется к вылету через 2 часа, да не пустой, а с президентом, а они ни ухом ни рылом, рвут на флажки задницы ЦКП ВВС и еще куче народу. На всякий случай дают команду готовить МИ-8-салон к перегону в Бочаров ручей.


ЁЁЁЁЁ... в Бочаровом ручье-то, небось, по поводу субботы нет никого. Трассу, трассу из аэропорта освободить!!!


В Чкаловской срочно собирают экипаж президентского ИЛа, хотя понимают, что самолет подготовить не успеют. Но, вроде, ТУшка с экипажем куда-то в Борисоглебск собиралась, ничего, Борисоглебск подождет. Президент важнее.


А тем временем и до Генштаба дошла волна волнения, взволновав всех, и уже покатилась обратно, набрав силы и новых пиз@юлей. На ЦКП срочно прибывает ЗамГлавкома, оторванный от внука, и добавляет мощи и накала страстей.


Региональные и федеральные центры УВД методично и лихорадочно вырывают волосы на жопе в поисках телеграммы о президентском перелете. Ни у ПВОшников, ни у ВВСников, ни у ФСОшников, ни у УВД-шников - нигде не нашлось телеграммы о перелете президента по маршруту Внуково-Адлер.


- Дежурный по связи, ко мне!!! - загромыхали «Каштаны» на КП, в Центрах, штабах, в управлениях.


- С журналом приема телеграмм!!! Второй раз затрепетали лампы на пультах.


Все перевели дух: похоже, крайними окажутся связисты. И поделом, куда телеграмму про президента девали?!


Не знаю, что сказал ЕБН, когда ему сказали, что пора лететь в Сочи. Не знаю, как он упирался и какие отмазки придумывал. Но отмазался и никуда не полетел.


А наш Борис Николаевич на удивление быстро доехал из аэропорта до санатория имени Фабрициуса.



* ГБУ- группа боевого управления .


** РИЦ - Разведывтельно Информационный Центр. РТВшники, в задачи, которых помимо прочего входит контроль воздушного пространства и контроль за перелетами.


*** УВД - не то что все знают, а управление воздушным движением

***

Кара Небесная



Наглядных пособий на «военке» было обильно. Немудрено - большинство преподавателей по-прежнему носило на погонах «птички» и связи со строевыми собратьями не теряло, поддерживая в записных книжках паритет номеров телефонов и позывных. И вообще, одна из лучших «школ» страны - нужно соответствовать все-таки. А в девяностые и вовсе...


Союз распадался, части разгоняли одну за другой, причем склады и базы хранения нередко оказывались на территории соседних новорожденных государств и в мучительных размышлениях о своем новом статусе на всякий случай матчасть принимать отказывались, а если и соглашались, процесс транспортировки до складов обещал попортить немало крови всем участникам.


Взвыли все. В общем хоре приятным дискантом повизгивали радиоэлектронщики, с их полными драгметаллов блоками, и вооруженцы. Нет, конечно, килограмм - другой платиновых разъемов или авиационная пушка - вещь в хозяйстве полезная, но задокументированные, да еще на твоей ответственности - дело совсем другое. Государство, хоть уже и бившееся в агонии, за «утрату и промотание» глаз на задницу могло натянуть легко и непринужденно. И глаз, и задницу было жаль.


Пытливая военная мысль настойчиво искала выход. В авиации с подозрением относятся к нетрадиционной ориентации, но уважают нетрадиционное мышление. А там уже и до нетрадиционного решения недалеко.


- Здарова, ик!.. - сказал подполковник из распиливаемого на иголки штурмового полка подполковнику с «военки». - Тебе наглядные пособия нужны?


- Ы?.. - подивился такой щедрости подполковник с «военки», украдкой выглядывая в окно в поисках инопланетного десанта.


- Да у меня, ик, тут пара Су-25 бесхозных завалялась. Нужны - забирай нах. Учи, ик, молодое поколение, гыыы... - и, подумав, добавил для большей правдоподобности. - Но только самовывоз. И ящик с тебя.


С «грачами», правда, маленькая накладка получилась - один приехал как положено, а от второго до пункта назначение добрался только фюзеляж с двигателями; плоскостей у него то ли никогда не было, то ли их потеряли в дороге - что и неудивительно если вспомнить про ящик огненной воды.


За несколько дней молва разнесла нехитрый способ избавления от лишней матчасти и получения небольшого гешефта по окрестностям. Через неделю ангар «военки» был переполнен; преподаватели, цыкая зубом, бросали алчные взгляды на большой ангар, но его удалось отстоять, после чего им волей-неволей пришлось перейти от приема летательных аппаратов в виде цельных тушек к отдельным системам, узлам и агрегатам.


Очень скоро количество и номенклатура собранного превышало объемы центральных складов ВВС какого-нибудь не очень крупного государства. Иностранцев, которых и до того на «военке» не жаловали, вообще перестали пускать внутрь - те падали в обморок и захлебывались слюной, видя такое изобилие.


Условно демилитаризованной зоной оставались туалеты и некоторые коридоры, но и там все чаще попадались задумчивые офицеры, что-то вымеряющие рулетками и подсчитывающие на клочках бумаги. В аудиториях наглядные пособия, давно оккупировав все свободное пространство на полу, перебрались на стены, свисали на тросах с потолков...Начальник факультета военной подготовки не препятствовал хватательному рефлексу подчиненных, лишь искоса приглядывая чтобы кто-нибудь сгоряча не приволок в корпус атомную бомбу или действующую РЛС. Это был старый, мудрый полковник; он не хотел однажды проснуться лысым импотентом, светящимся в темноте.


Теперь на занятиях, среди топорщащих крылья ракет, глядя в дыры пушечных стволов, трудно было не проникнуться духом милитаризма. Действовало, хотя и не на всех.


Вот так и жили. Ели - пили. Пили - спали. Причем выпив накануне слишком много иногда спали непосредственно на занятиях...


Наметанным глазом майор давно заметил на «камчатке» нахально давящего на массу студента, но не торопился надевать его на конус. Осторожно принюхиваясь к взрывоопасной атмосфере, он скорбно вздыхал про себя: «А ведь судя по запаху он вчера и литра не выпил... эх-х, слабак, ну куда такому в офицеры? Видно, все-таки придется отодрать...»


Дождавшись, когда студент досмотрит очередную серию сонного сериала, а до конца лекции останется пять минут, преподаватель негромким, но убедительным рыком вернул его в действительность; действительность ужасала. Начав с оригинальной, хотя и не самой лестной, характеристики, и высказав ряд предположений о тяжелом детстве, майор перешел к лекции на


тему недопустимости разгильдяйства и алкоголизма, благо за примером далеко ходить не


надо было.


- Разгильдяи в авиации вообще не выживают - их само Небо карает! - оптимистично закончил он свою зажигательную речь.


В этот момент, словно получив долгожданный приказ, протянутый под потолком тросик сказал «тинь!» и порвался. Болтайся на нем бомба - лопнул бы пораньше, но на нем висела всего-навсего авиационная пушка ГШ-23. Как раз над «камчаткой».


Старенькая парта, почувствовав прибытие пятидесяти свободнопадающих металлических килограммов, грустно вздохнула и самоликвидировалась. Вытянувшееся в подобии стойки «смирно» похмельное тело, покрываясь цветами побежалости, пыталось сообразить что это такое просвистело и хрястнуло в десяти сантиметрах от организма.


- Вот примерно так Небо и карает, - резюмировал спокойный как двадцать два удава майор. - Занятие окончено, свободны, разойдись.


Молчаливые, еще не веря что обошлось без жертв и особых разрушений, все потянулись из аудитории. Выходившие замыкающими, оглянувшись, видели как спокойный майор вдруг побледнел, присел, торопливо закурил... Проняло.

***

Опыт краткой автобиографии



В конце рабочего дня меня вызвал Главный конструктор.


- Ты у нас сколько работаешь?


- Два года, Владислав Алексеевич.


- Два года... Так... Угу... - Главный пошуршал бумагами. - Руководство характеризует тебя положительно... Языками владеешь?


- Английским со словарем! - гордо доложил я.


- Ну, это хорошо. Есть предложение, поставить тебя в резерв на должность руководителя делегации. Что скажешь?


Красивое слово «делегация» в нашей фирме означало, что при поставке РЛС на экспорт к покупателю выезжала бригада монтажников во главе с инженером-руководителем, которые были обязаны собрать, настроить и сдать заказчику станцию.


- Ну... не знаю... дело сложное... - начал по-интеллигентски ломаться я, ковыряя паркет кроссовкой, - но приложу все силы...


- Приложишь, а куда ты нах денешься? - согласился Главный. - Но надо отслужить два года в армии лейтенантом, такое правило. Служить будешь на наших изделиях, с военкомом я договорюсь.


***


Когда в военкомате я предъявил рапорт с просьбой о призыве на 2 года лейтенантом, начальник отделения долго смотрел на меня, видимо, решая, псих я или глумливый хулиган, и что вызывать - «психиатричку» или милицию? Я же при своих «минус пять» ощущал себя бравым солдатом Швейком, который, как известно, вступил в Первую мировую войну, потрясая костылями, с криком «На Белград!».


Наконец начальник отделения, как нормальный кадровый офицер, решил снять с себя ответственность за выбор и позвонил военкому. Связи нашего Главного сработали, военком, оказывается, уже про меня знал, и через неделю я вступил в кабинет начальника войск связи и РТО ВВС МВО, генерала, с настолько характерной внешностью, что увидев его, я едва сумел подавить смешок.


Сейчас, по прошествии 25 лет, я уже забыл его фамилию, но тогда наш начальник был притчей во языцах благодаря махровому самодурству и сквернословию, редкому даже для генерала. Рядом с генералом сидел направленец, который подал ему мое личное дело и что-то нашептал.


Как я теперь понимаю, в тот день генерал был на редкость благостен и радушен:


- Сам написал рапорт, бля? Это хорошо, нах. Где хочешь служить? Есть два места для «облученного»: в Туле на учебном аэродроме и в Кубинке - в боевом полку. Выбирай!


- Кубинка, товарищ генерал! - доложил я, поедая глазами свекольную лысину военачальника.


***


Прошел год, и в Вооруженных Силах началась очередная аттестация офицерского состава. Многие офицеры, хорошо зная манеры и способы решения вопросов нашим генералом, напряглись, а я, поскольку знал, что дембель неизбежен, отнесся к ней равнодушно, как к очередному военному заскоку вроде хорового пения Гимна Советского Союза.


***


Аттестационная комиссия заседала в кабинете комбата. Когда вызвали меня, я с удовлетворением заметил, что мой «крестный» ничуть не изменился. Листая мое личное дело, он наткнулся на номер ВУСа:


- ВУС номер... номер... Старлей, это что за специальность такая пизданутая?!


- "Инженер по проверке систем управления оперативно-тактических ракет"! - доложил я.


- Да-а?! И какой же мудак тебя сюда направил?


- Вы, товарищ генерал-майор авиации! - не подумав, брякнул я.


Комиссия оледенела.


- Что-о-о?! - завыл, как непрогретая турбина, генерал, воздвигаясь из-за стола и собираясь одним ударом по уши вогнать в паркет нахального старлея.


В последнюю секунду перед началом расправы генерал опустил глаза, и... увидел в личном деле свою подпись.


Генеральский визг быстро перешел в басовитое гудение, полководец от войск связи и РТО опять погрузился в кресло и проворчал:


- Ну ладно, иди, служи. Ракетчик, бля...

***

Пролог.


Эту историю рассказывал мой товарищ, Юра С.


Что слышал, то и пишу.


Военный городок в братской Монголии. За мусором два раза в день приезжает мусорка (автомобиль такой).


Конец пролога. (Достали вы своими преамбулами и амбулами, которых не бывает).


Фабула.


Один бравый офицер имел любовницу в соседнем подъезде ДОСа (дом офицерского состава - кто не был, тот будет, кто был не забудет). В один прекрасный день сообщает жене, что идет в наряд - бриджи, сапоги, портупея, все как положено. Уходит, проводит ночь с любовницей. В 6 утра приезжает мусорка. Любовница говорит: "Выброси мусор, пожалуйста." Он на автомате встает, надевает бриджи и тапочки и идет выбрасывать мусор. А после этой традиционной операции автоматом ... идет к себе домой. Звонок в дверь, открывает жена - немая сцена из "Ревизора"!


Эпилога не будет!

***

Brian Shul, пилот SR-71 Blackbird, из книги "Sled Driver":



...А еще я на всю жизнь запомнил радиообмен, когда мы с Уолтом (это мой второй) пересекали Southern California на высоте 13 миль. Мы перехватывали различные сообщения прямо с того момента, как зашли в воздушное пространство Los Angeles. Хотя они и не управляли нами, но следили за нашим перемещением через свою технику. Слышу, как Cessna запрашивает о своей скорости относительно земли:



- Делаете 90 узлов. - отвечает ей Центр.



Секундой позже Twin Beech запрашивает о том же.



- 120 узлов. - отвечает Центр.



Мы оказались не единственными, кто гордо рассекал воздух сегодня. Пилот F-18 самодовольно вопросил:



- Эй, Центр, Dusty 52 интересуется своей скоростью!



Последовала чуть заметная пауза, затем ответ:



- 525 узлов относительно земли, Dusty!



Новая пауза в эфире. Пока я думал, что бы такого съязвить им всем, последовательно раздались удивительно знакомые щелчок радиопередачи и голос Уолта. Это был тот самый момент истины, когда постигается экипаж, и каждому становится точно известно, что другой думает точно так же, как ты:



- Центр, это Aspen 20, вы определяете нашу скорость?



Последовала более чем длительная пауза, и вот итог:



- Aspen, я наблюдаю... 1.742 узла.



Больше на этой частоте мы не слышали ни единого запроса.

***

Приказ



Дембель приближался. Его ждали, мысли о нем лелеяли, и сознание, что он неизбежен, воодушевляло нас - солдат батальона связи и РТО Большого Хабаровского аэродрома. К моменту окончания 100 дневки все созрели для большого праздника и готовились к нему заранее. Я особо в подготовке к празднику не участвовал, так как был занят ухаживаниями за своей нынешней супругой.


Праздник наступил, и сборная из коллективов «Глиссады», «Ближнего привода», «КДП», лучевиков и ГСМа собрались для радостной его встречи на территории «Глиссады». Я к этому моменту ушел на «Ближний» «крутить любовь», и размах праздника оценил позже по последствиям.


Отцам командирам юмора было не занимать, и находясь в курсе обычаев солдат, было решено рано по утру объявить «Тревогу». Дежурный по «Ближнему» боец в 5 утра принимает звонок от деж. по связи о сигнале «Тревога», по которому необходимо включить аппаратуру и завести дизель-генератор, ожидать появления офицерского состава и вообще суетиться и делать решительный вид готовности на все, а кое-кому еще и посыльным бежать. Телефонная линия была параллельна с «Глиссадой», и я с нетерпением ждал, когда ответит мой напарник. «Глиссада» молчала... Я, находясь на Ближнем, принимаю сигнал тревоги, извиняюсь перед любимой за столь резкое отбытие, и включив форсаж, мчусь с марафонской скоростью на "Глиссаду", пара километров пустяк сущий! Приближался к "Глиссаде" как к дому с приведениями, даже по внешнему виду объекта было понятно, что живых там нет. Когда я открыл дверь, меня обдало таким перегаром, что я сам чуть не отправился в мир иной. В голове представлялись картины из фильмов ужасов, и подсознание уже готовило меня к жуткой картине «мертвых» тел. Тела были... Два. Остальные каким-то чудом разбрелись в процессе употребления спиртосодержащей продукции. Набравшись воздуха и смелости, я шагнул внутрь и чуть не поплатился за неосмотрительность: пол был усыпан пустыми бутылками, и совершая эквелебристические движения, я кое-как удержался на ногах после того, как наступил на одну из них... Крики «рота подъем!!!», «Тревога!!!», маты и вообще русский язык результат имели нулевой, пришлось продвигаться в окружающем хаосе к телам, мирно спавшем в алкогольном бреду. К чему точно была не готова моя психика, так это к созерцанию довольно-таки нетрезвой собачки с Ближнего, смачно поглощавшей продукт борьбы чьего то желудка с ядом, которая после увесистого пинка отправилась трезветь на простор аэродрома... С телами дело обстояло хуже, пинать их, наверное, можно было бы бесконечно. Открытые двери, окна и обливание водой при минусовой температуре постепенно производили отрезвляющее воздействие, и добившись более менее членораздельных звуков от своего друга Шурика, я поставил его на снежную тропинку в направлении Ближнего привода, и придав ему ускорение легким толчком в спину, наблюдал, как он отправился параболической траекторией сообщать о сигнале «тревога» одному из офицеров части. Как он без происшествий проехал в автобусе, в котором ездило немало офицеров гарнизона и прилегающих частей и выполнил обязанности посыльного, даже для него остается секретом...


К прибытию офицеров на объект все было в полном порядке и оба бойца в наличии, только неподалеку скакала не вполне протрезвевшая собачка с Ближнего...

***

Банка счастья


«Из всего множества пугающих вас в текущий момент вещей попробуйте сосредочиться на чем-то одном. Научитесь бояться целенаправленно и членораздельно» (Пособие начинающего параноика)



Ночной воздух мягк и сладок. Появившиеся после заката небрежного солнца бригады фей в оранжевых жилетках оперативно заровняли все колдобины в избитом за день жарой и самолетами небе. Наш пепелац бежит ровно и бойко, как литерный поезд. Пассажиры доставлены и высажены, ветер попутный, идем домой. На частоте Центра тихо. Можно чуток расслабиться, выключить шумоподавление в наушниках и обсудить последние новости с обитателем правого кресла. Мэт в этом вылете отвечает за радио и набирает ценные «комплексные» часы, порулить я ему возможности не предоставил. Злой я и жадный. Томясь от безделья, он умудрился в промежутках между вводными и векторами «раскрутить» по радио диспетчершу порта Остин-Бергстром. Выражаю восхищение талантом, но предполагаю, что несмотря на просто вызывающе сексуальный голос, дама окажется ужасного вида кракозяброй с садисткими наклонностями и парой трупов в холодильнике. Не проняло, у Мэта уже есть отработанный план отхода. Я устал после долгого дня, и мои шутки неостроумны и ленивы, в них нет и намека на «эскадрон моих мыслей шальных», которые унеслись вперед на гиперзвуке, приземлились, лихо закатив аэроплан в ангар, разбежались по домам и уже пьют вкусное пиво на заднем дворике. Нету мне покоя, пока не догоню я их резвых, да и пива что-то тоже вдруг остро захотелось. Наверное, каждый из нас, возвращаясь домой в поздний час, испытывал такое вот рассогласование души и тела во времени и пространстве. Страшного ничего в этом нет, но лирическое настроение действует как магнит на всех авиационных гремлинов. В эту тихую ночь один явно ошивался где-то поблизости.



Подвердив Центру «льготную» вводную - clearance до места, Мэт озадаченно щелкает пальцем по указателям уровня топлива. Сначала одна, потом вторая стрелка медленно скатываются на ноль. Судя по приборам, куда-то вдруг делись 50 галлонов бензина, и у нас сухие баки. Это не есть хорошо. Произносится волшебное слово номер один - "Oh Crap". Слово не помогает, вместо хэппи-енда начинается совсем плохое кино. Мигает как новогодняя елка, затем вчистую гаснет вся приборная панель, умолкает радио. Пробегаю пальцами по предохранителям - все на месте. Налицо полный отказ электросистемы и немного аварийная ситуация. Действуем по РЛЭ (Руководство по летной эксплуатации самолета -КБ), произносим волщебное слово номер два - "Oh Shit", отключаем все, что можно отключить, без успеха пытаемся перестартовать авионику, и убеждаемся, что наше положение достаточно более точно характеризуется волшебным словом номер три. Слово вы угадали правильно. Можно начинать бояться, то есть в грубых чертах анализировать проблему.



В пассиве имеем: отсутствие связи, никаких навигационных огней и, естественно, дохлый транспондер. Любая одна из этих трех вещей, плюс наши тревожные времена, плюс воздушное пространства класса Браво и ... можно заслуженно огрести шиздюганов от Центра и FAA, а, проявив по настоящему незаурядный талант, можно даже очень живописно получить по жопе ракетой воздух-воздух. В пассиве также неподвержденная (пока) потеря топлива, электрический (сволочь) привод механизмов выпуска шасси и деградирующая понемногу погода. Невидимая в темноте приборная панель и обесточенные посадочные фары на этом фоне кажутся мелкими недоразумениями. В активе, в принципе, тузов не густо, но есть чем бить. Двиган тянет без перебоев. Ваккумные насосы работают. Авиагоризонт вменяем, хотя и бесполезен без фонарика, которых у нас, запасливых, аж два. Дайте идиоту лампочку, и он бросит вызов шторму. Н-да. С погодой мы явно справимся. Колесики можно вывалить вручную, для этого есть рычаг аварийного выпуска шасси. Работает он на самом деле или нет, неизвестно. Но зато в летном бауле я всегда таскаю портативную рацию, батарейки поменяны каких-то полгода назад и чуток попользованы частым сканированием близлежащих к дому портов. И этот многострадальный прибор (слава тебе, Господи) работает. Мэт, перекрикивая двигатель, устанавливает диалог с центром. Они нас (вот ведь, епрст, сервис) уже ищут, но еще пока не матерят. Мы отказываемся от помощи и продолжаем идти по маршруту.



В свете позитивного контакта с внешним миром ситуация из кризисной превращается в просто малоприятную. До сознания доходит, что уровни топлива тоже работают на лепестричестве и, следовательно, врут. Голодной забастовки двигателя можно не опасаться. Мы, как принято говорить, «пухленькие» - бензина, по расчетам, хватит еще часа на четыре, в течении которых можно уверенно показывать гремлинам фигушки и умиляться на ночные красоты. Забытая на время проказница-ночь недовольно вьется вокруг клочьями облаков и обнимает наш самолетик прохладным ветром. Пардоньте, барышня, суетой заняты были. Ковер из ярких южных звезд на горизонте сливается с усеянной огнями землей, которую режут пополам бусинки-фары хайвэя 35. Держась за это великолепный ориентир, потеряться сложно, и мы вскоре бурим пропеллером воздух прямо над центром нашего города. Аккуратные кристаллики небоскребов и закрученные в змеиные кольца развязки дорог еще не успели остыть после безжалостной обработки солнечной радиацией и выбрасывают в небо потоки тепла, от которых реальность становится малость размытой и похожей на работу хорошего художника. Вся прелесть ночных полетов в таких пейзажах, дух захватывает и хочеться петь первобытные песни. Опа! Наш крошечный маяк в пределах видимости, можно, сказав спасибо, пожелать спокойной ночи диспетчерам центра и начать снижение.



Немедленно возникает очередная задачка на наглость - в нашем маленьком порту огни ВПП управляются по радио. Надо пять раз процокать тангентой на общей частоте чтобы они включились. Портативному передатчику, похоже, на это уже не хватает мощности. Решаем попробовать приютиться на полосу по памяти и косвенным ориентирам - на некоторых ангарах горят адресные лампы. За них и за четвертинку луны мы сегодня очень признательны. А если картинка чем-то не понравится - уйдем на запасной, туда, где есть много утыканного цветными огоньками бетона. Уменьшаю газ. Просыпается наш гремлин-электрик и подкидывает очередной сюрприз - придурковатый свисток «шасси убрано» среагировал на снижение оборотов и орет пароходной сиреной, высасывая последние ватт-секунды из дохлой батареи. Радуюсь тому, как он в итоге с комичным хрипом выдыхается и замолкает, хотя на пару с ним побрилась наша робкая надежда садиться с закрылками, что учитывая обстоятельства и короткую полосу, было бы технически грамотно. Привод закрылок тоже... электрический. Шут с ними, с «перьями», «когти» бы выпустить. Видно, как основные стойки нехотя выдвигаются в рабочее положение - Мэт сцепился с рычагом в рукопашную, похоже, где-то что-то заедает, но визуально вроде все в порядке. Мы прошли четвертый разворот и полоса должна быть где-то примерно «вон там». Мэт кричит что-то про мои посадочные манеры и синяки на своей многострадальной заднице, и выставляет руку с фонариком в открытое окошко. Хиленький лучик теряется где-то сразу за пропеллером. Не киловаттная галогенка, конечно, но тоже спасибо. Вспоминаются старые «Звездные Войны» - "...Use The Force, Luke..." - больше угадываю, чем вижу такой до боли знакомый номер полосы, «17» белой краской по черному асфальту. Этого, в принципе, достаточно, и посадка происходит в лучших традициях палубной авиации - дешево и малость даже сердито. Мэт, ты гений, с прибытием, Ваша Драгоценножопость!



... Мы сидим на бампере старенькой мэтовской Тойоты, смотрим на огрызок луны и пьем мэтовское пиво. Дорвались. Мы молчим и мне почему-то очень очень страшно. Деревянные пальцы неловко стискивают хрупкую жестянку, хотя какие-то минуты назад они так спокойно и комфортно лежали на пластике штурвала. Пиво закончилось. Невозмутимый Мэт подытожил наши приключения одним словом - «повезло», мы обмениваемся веским рукопожатием, пожимаем плечами и разъезжаемся. Было как-то не по себе еще пару часов, но потом отпустило, а эту жестянку из под Coors Light я зачем-то приволок домой, обозвал «банкой счастья» и поселил на полке рядом с моделью «Мустанга». На память. Иногда бросаю в нее мелкие монетки, чтобы не стояла без дела.

***

Такого подвоха не ожидал никто. «Шишига»-водовоз уже было притормозившая, взревела двигателем и прыгнула наскипидаренным кенгуру. Встречавший ее техник, немало удивившись проснувшейся в механизме резвости, тоже оказался в родстве с сумчатыми и резво выскочил из-под колес, громко ругаясь по дороге.


Далеко «66-й» не упрыгал, остановившись в фюзеляже Ил-62М, что придало красноречия готовившей его к вылету смене.


- Хорошо хоть багаж не успели загрузить, - философски заметил кто-то из грузчиков, за что его чуть не убили техники.


Лаконичное объяснение водителя - «Э-э, пэдали просто пэрэпутал» - было по-человечески понятно, но не спасало от свежевания. Повесив очередную шкуру в своем кабинете, начальник аэропорта призадумался. Впредь следовало исключить саму возможность подобных случаев - но как?..


Сам он додумался до того приказа или подсказал кто - покрыто мраком. Суровый аэропортный владыка повелел техсоставу, встречая все машины у самолетов, отныне держать в руке колодку, и при необходимости, бесстрашно бросившись под колеса, ее подложить, остановив взбесившийся агрегат. Возникали неприятные ассоциации с камикадзе, только без саке.


Поразившиеся такой жестокости повелителя, техники сначала приуныли, но, проведя пару экспериментов, убедились, что колодки почти не уменьшают прыгучесть, и успокоились.


А через пару недель ехала по бетонке машина с крупной надписью «Follow me» сзади и двумя организмами внутри.


- Ты ж в отпуске был - такое пропустил! - сказал один организм другому. - Видишь, технари теперь когда машины к самолетам заводят, колодками дирижируют? Нашелся тут дятел один...


И дальше всю историю в красках и лицах, вспоминая о присутствии такой штуковины как руль только когда она мешала жестикулировать.


Почуяв свободу, машина резво вильнула в сторону, но недалеко, остановившись в фюзеляже готового к вылету Ил-86.


Хорошо хоть пассажиров не успели загрузить...

***

К празднику ВВС, ветеранам посвящается



В 44-ом году моего деда демобилизовали с фронта и направили на восстановление народного хозяйства - в район р. Алдан строить гидроэлектростанцию. А так как он занимал руководящую должность, ему полагалась "персональная" бричка с "водителем". Строительство велось преимущественно силами заключенных, поэтому и конюх был с поселения (но был он не зек, а скорее ссыльный). Звали его Василий Макарыч и в "прошлой" жизни он был первоклассным летчиком. Это предыстория, а история о том, как он оказался на этом поселении.


Как-то прилетела в их авиационный полк делегация американских друзей по


ленд-лизовским делам. Им был выделен Дуглас (военно-транспортный самолет, больше похожий на сарай с двумя моторами) и два лучших летчика, один из них и был Василий Макарыч. И вот в один из перелетов, после очередной "поляны", посвященной дружбе народов и будущей победе, разгоряченные алкоголем американские друзья, попросились в кабину и стали просить русских летчиков показать свое мастерство. Им дипломатично стали объяснять, что этот самолет не предназначен для фигур высшего пилотажа и годится только для полетов по прямой. Но "друзья" не унимались, сначала брали "на слабо", а потом заявив: "Нам сказали, что вы лучшие, а вы трусы и хвастуны!"


С этими словами один из "друзей" стал срывать с Василия Макарыча погоны и боевые медали. После этого делегаты мало что поняли из происходящего, т.к. самолет, управляемый Василием Макарычем, с ревом стал набирать скорость и высоту. Достигнув критической точки Дуглас завалился назад и после продолжительного пике вернулся в первоначальное положение.


Делегаты были неравномерно распределены по салону вперемешку с остатками


"поляны" и сопровождающими лицами. Мундиры и нижнее белье, как говорится, восстановлению не подлежали. Вот так американские друзья отправились получать новое обмундирование, а Василий Макарыч в Сибирь водителем кобылы.



p.s. Возможно, это был единственный случай в истории авиации, исполнения


петли Нестерова на самолете такого типа.

***

Крах капитана Гитлеревича



Младенец Гитлевич уродился сволочью.


Во время обряда Крещения он с такой яростью опорожнил мочевой пузырь на крестного, что тот до конца обряда держал постылого ребенка на вытянутых руках, а когда местный батюшка подступился к нему с ножницами, чтобы срезать прядь волос, Гитлевич начал так орать и извиваться, будто ему, насквозь православному, собирались сделать обрезание. Сделав пару попыток, батюшка нецерковно сплюнул и, пробормотав: «Все равно нечего стричь!», отступился.


Как обычно, незаконченная инсталляция оказала свое действие тогда, когда переставлять ядро операционной системы было уже поздно, и к тридцати годам Гитлевич стал законченной, вполне сформировавшейся сволочью с реденькими желтыми волосами и водянисто-голубым взглядом. Когда Гитлевич злился, на его лице появлялись темные пятна, и лицо становилось похожим на коровье вымя.


За неприятный внешний вид и пакостный характер Гитлевича в детстве много и старательно били, поэтому он записался в секцию бокса и начал поодиночке отлавливать своих маленьких недругов. Тогда за него принялись ребята постарше.


Гитлевич был единственным из населения окрестных деревень, кому удалось поступить в военное училище. Он очень хотел быть летчиком, но перед поступлением его как-то особенно крепко отлупили, и он стал хуже видеть правым глазом. Из-за этого курсант Гитлевич попал на факультет офицеров боевого управления Челябинского училища штурманов. Зрение потом восстановилось, но на летную специальность его все равно не взяли.


Окончив училище, лейтенант Гитлевич преисполнился такой неизбывной гордости за свое великое свершение и необозримый объем приобретенных знаний, что на окружающий мир стал смотреть свысока и разговаривать с коллегами, пренебрежительно цедя через губу слова.


Сослуживцы его недолюбливали и старались с ним не общаться, а солдаты откровенно ненавидели, и за глаза звали Гитлеревичем.


Должность офицера боевого управления (ОБУ) в истребительном полку - одна из самых собачьих. Эти дети подземелья с серо-зелеными, как у морлоков, лицами лишь иногда вылезают из подземных залов управления, чтобы с удивлением взглянуть на желтое солнце, голубое небо, зеленую траву и пятнистый автобус группы управления, и опять нырнуть в сырой бункер, чтобы глядя на оранжевое колесо индикатора кругового обзора с золотыми искорками-целями, самозабвенно орать на пилотов и расчеты РЛС.


ОБУшнику живется куда хуже гражданского авиадиспетчера. Его главная задача - наводить группы перехватчиков на группы целей, помнить позывной, скорость, высоту и выполняемое упражнение каждого, не допускать опасного сближения, следить за гражданскими бортами, которых в московской зоне немеряно, и за абсолютно отвязными «кукурузерами» и вертушками. Хорошо еще, когда перехват «на потолке», а если на минимуме, метрах на 700-800, то тут уж смотри в оба, ОБУ обтекает, как Снегурочка над костром и матерится в три горла.


Прочий авиационный люд, зная о нелегкой доле ОБУшников, на них не обижается, поскольку после первого стакана они обыкновенно становятся нормальными, но офицер боевого управления Гитлевич, который к началу описываемых событий дослужился уже до капитана, оставался сволочью и в компании и за столом, поэтому с ним не дружили, но и в конфликты старались не вступать. И служить бы ему до предельного возраста, методично портя кровь сослуживцам, но на дороге некачественно окрещенного Гитлевича вдруг оказалась яма, вырытая кощунственными руками двух атеистов - майора и старлея.


День был нелетный, в полку была Предварительная подготовка, и мы с шефом тоже копались в индикаторной машине, гоняя из шкафа в шкаф радиолокационных гремлинов, как вдруг каркнула громкая связь:


- Дренаж! Высокое на меня дай! - Я узнал голос Гитлевича.


- Сокол, нахуа тебе высокое? - фамильярно спросил шеф. - Полетов-то нет.


- Дренаж, дай высокое на КП! - не унимался ОБУ.


- Сейчас дам, - ответил ротный, на самом деле не собираясь включать излучение. По сроку службы шеф непринужденно клал на мелкое начальство. Если бы станция действительно была нужна перелетчику (самолету, перелетающему с аэродрома на аэродром) или аварийному борту, нас бы давно предупредил свой человек на КП дивизии - дежурный по связи.


Мы продолжили заниматься своими делами, а Гитлевич с КП нудно долдонил:


- Дренаж, Дренаж, высокое дай! Дай высокое!


- Ну, бля, дятел тоскливый! - не выдержал шеф, - сейчас будет ему высокое! - и вылез из аппаратной. Заскрипела дверь каптерки, и вскоре шеф вернулся, неся в руках ржавый магнетрон чудовищных размеров от какой-то доисторической РЛС.


- Курбаныч, - позвал шеф, - ты Гитлеревича с КП знаешь?


- Так точна! - ответил сержант Курбанов, - его все знают...


Курбанов был узбеком, толковым и понятливым парнем, после армии собирался поступать в университет, но имел внешность торговца дынями с Центрального рынка, чем мы бессовестно пользовались. Проверяющие рыдали от умиления, когда маленький, неказистый узбек с сильным акцентом, но без единой ошибки, докладывал на Итоговой проверке о миролюбивой внешней политике СССР. После проверки акцент, кстати, волшебным образом пропадал. Экологическая ниша Курбанова в армии состояла в том, что он в нужную минуту как хамелеон мог прикинуться тупой чуркой, не понимающей по-русски.


- На, - сказал шеф, протягивая Курбанову магнетрон, - сходи на КП, отдай Гитлеревичу, да смотри, ржавчину не стряси. Если спросит, что это, мол, такое, скажешь: «Майор Садовский приказал вам дать высокое!»


Через четверть часа громкая связь хрюкнула и замолчала.


- Сработало! - удовлетворенно заметил шеф. - Пиши диссер, скубэнт, «Роль магнетронов Ми-25 в воспитательном процессе».


- Он вам, товарищ майор, этой шутки не простит, такая сволочь злопамятная! - сказал я.


И как в воду глядел, точнее, в кривое зеркало.


На следующие полеты нам опять выпало летать с Гитлеревичем. Шефа на точке не было, поэтому бережно накопленные Гитлевичем за три дня запасы яда прямо-таки сочились из моего динамика громкой связи.


День был хмурый, с сильной облачностью, поэтому индикатор был забит кляксами метеообразований. И тут Гитлеревичу вздумалось лично поуправлять РЛС.


- Дренаж! - заорал он - Включай защиты!


Защитами у нас называют особые схемы, которые способны несколько уменьшать плотность засветок от облаков, но снижают дальность обнаружения, поэтому пользоваться ими нужно аккуратно и с большим разбором. О том, что защиты в РЛС есть, Гитлевич знал, о том, как ими пользоваться - нет, однако сомнения ему были чужды.


Я посмотрел на ИКО. Перелетчик из Шаталова был еще километрах в 170; выключить защиты я по-любому успею, прикинул я, и зная, что наши разговоры пишутся на пленку в трех местах, «включил дурака»:


- Есть включить защиты! Какие прикажете включить?


Не ожидавшей такой легкой победы над строптивыми «облученными», Гитлевич проорал:


- Все, блянах, включай!


- Есть включить все защиты! - четко, под запись, выдал квитанцию я, и быстро перекинул с десяток тумблеров. Экран РЛС мгновенно очистился.


- Во-о-т, блянах, - удовлетворенно хрюкнул Гитлевич, - сами же хер догадаетесь, все я должен! Э! Э! Э! А где, блянах, цели?


- При подлете к точке появятся, - успокоил его я, - согласно ТТХ при всех включенных защитах дальность обнаружения снижается на 50%.


Мне было интересно, как Гитлеревич будет выбираться из дерьма, в которое вляпался по личной инициативе, но внезапно события приобрели неожиданный оборот. На КП послышался знакомый бас командира полка:


- Где перелетчик? Где перелетчик, я вас спрашиваю? Где он?! Почему я его не вижу на ИКО?! Ах, вы управляли?!! А какого полового х#я, товарищ капитан, вам зашло в голову управлять РЛС? «Облученные» наши ее по 20 лет пидорасят, и то разобраться ни хера не могут! А вы кто такой? Что-о-о? Вы ОБУ? Не-е-ет. Вы - не ОБУ. Вы - никто!!! И зовут вас - никак!!! А ну, собирайте шматье и пи#дуйте с КП, я вас с наряда снимаю нах!!! Да, бля, вот щас командир садят за ИКО и сам будет летать вместо сопливых капитанов, которые вместо того, чтобы писюна в кармане теребить, лезут станциями, бля, управлять! Вон!!!


Официально-ледяное «вы» командира звучало как череда пощечин: он уже не считал Гитлеревича своим и не говорил ему «ты».


Гитлеревичу тогда командир под горячую руку влепил «неполное служебное соответствие», но от дежурств на КП не отстранил. Впрочем, судьба уверенно вела своего подопечного к цели, и крах капитана Гитлевича наступил через месяц. И опять в мое дежурство, только я в тот раз оказался не участником представления, а зрителем.


Готовясь на КП к предстоящим полетам, Гитлевич большую часть ночи не спал, а под утро решил подремать свои законные 4 часа до приезда группы управления. Обычно солдаты, завидев на рулежке знакомый автобус, будили оперативного, и он, приведя себя в порядок, как положено, встречал командира в зале управления.


Но в этот раз всегда аккуратный Гитлевич забыл приказать сержанту, чтобы тот его разбудил. Всегда приказывал, а в этот раз забыл, чем сержант, естественно, и воспользовался.


В начале предполетных указаний командир и не заметил отсутствия в строю оперативного, но вот пришла очередь его доклада, а оперативного нет!


- Где оперативный? - удивился командир. Все молчат.


- Начальник КП! Где ваш оперативный?


Молчит и он. Командир начал звереть.


- Дежурного по КП в зал управления!


Кто-то метнулся в коридор и привел сержанта.


- Товарищ полковник, сержант... по вашему приказанию...


- Кто оперативный? - прервал его командир.


- Капитан Гитлевич, товарищ полковник.


- Где он?


- Отдыхает...


- Что-о-о?!


- Так точно. Отдыхает, ну, спит...


- Поня-а-атно...- протянул командир, - умаялся, болезный... Не будить! Я потом сам.


На этом на карьере капитана Гитлевича и на нашем рассказе можно поставить точку.


Гитлевич вылетел из партии и с КП и осел на какой-то должности в учебно-лабораторном отделе, с которой спившихся капитанов выносят ногами вперед.


Мир праху твоему, плохой человек.

***

ГРАДИЕНТ



Из словаря:


Градиент (от лат. gradiens, род. падеж gradientis -шагающий), вектор,показывающий направление наискорейшего изменения некоторой величины, значение которой меняется от одной точки пространства к другой.



Странная все же штука человеческая память. Прыгнул сегодня первый прыжок, погода была на грани фола, как только приземлились, все заволокло облаками. Но прыгать над облаками - это очень красиво: краски становяться неправдоподобно яркими, так что по приземлении даже немного удивляешься, поскольку все становится каким-то невыразительным и неярким. Сел за компьтер, но читать ничего не хотелось, все время из глубины памяти пыталась вырваться какая-то картинка, и наконец-то, зацепившись за слово "градиент", она всплыла. Картина почти та же: бескрайняя равнина ослепительно белых облаков внизу, открытая рампа Ил-76, и четыре человека у ее края, увешаных по "самое не могу". Внезапно громадная туша самолета начинает кренится на борт и опускает нос, уходя в глубокую спираль....



В те времена, когда наши войска находились в Афганистане, постоянно действовал воздушный мост Ташкент-Кабул и Карши-Кабул. Ежедневно бело-голубые Ил-76 везли туда оружие, продовольствие и медикаменты. Но летали там не так, как обычно, особенно после того, как один из Ил-76 был сбит. Самолеты шли на высотах, куда не доставали Стингеры и ДШК, и только придя на нужный аэродром, глубокой спиралью валились вниз, выравнивая самолет только перед самой посадкой. Именно это и называлось в ВТА "посадка с градиента" или попросту "градиент". Я не раз видел отработку таких посадок на нашем аэродроме, это впечатляло даже если просто на это смотреть, но вышло так, что мне пришлось испытать самому, что же это такое.



Зимой 89-го, когда шел вывод войск из Афгана, у нас в дивизии вовсю кипела работа. Ибо никто из политиков и военных с большими звездами не был уверен, что сразу же по выводу наших войск там не произойдет немедленно переворот. Поэтому была разработана операция по эвакуации посольства и прочих советских граждан из Кабула, если дело будет совсем плохо. Предполагалось два возможных варианта: когда самолеты смогут сесть на кабульский аэродром, и когда аэродром придется захватывать. В первом случае из севших самолетов бодро выскакивали десантники Кировобадской дивизии, выкатывали свои БМД и неслись спасать наших. Второй случай был сложнее, ибо предполагал полное отсутствие связи, неработающие приводы, а также наличие препятствий на полосе. При таком раскладе на аэродром должна была десантироваться разведрота с группой наведения и установить приводные маяки, на которые будет десантирован батальон с техникой, который, в свою очередь, должен обеспечить захват аэродрома и расчистку полосы. Случилось только одно маленькое "но": в ВДВ не имелось обученых групп наведения для обеспечения выброски, поэтому были задействованы группы наведения ВТА, в одной из которых я тогда и служил.



Суета, беготня и скачки в связи с этим мероприятием начались месяца за три до окончания вывода войск. Нас начали усиленно готовить, что выразилось, прежде всего, в подписании кучи подписок и росписях о инструктажах, занятиях и тренировках. Для нас наваяли план подготовки, согласно которому из нас, разгильдяев-транспортников, предполагалось сделать что-то типа Рембов ВТАшного разлива. В плане были даже занятия по рукопашному бою, но они закончились уже на первом и единственном занятии, когда начфиз полка начал демонстрировать приемы на Чукче (видимо, из-за его небольшого роста), но неудачно упал и повредил себе плечо (Чукча оказался КМС по борьбе). Получили со склада новенькие АКС-74, но ввиду загружености подготовкой пострелять из них нам не довелось. Привезли новые коротковолновые радиостанции, каждую из которых приходилось десантировать в 3-х контейнерах: станция, антена и аккумуляторы отдельно. Работала эта радиостанция только телеграфом (морзянкой, значится) и только вручную (ключом, то есть), а значит, нужен подготовлены радист. Боец из солнечной Армении, проведший полгода в ШМАС, едва мог принимать на слух 8 групп цифири в минуту (хорошо хоть это догадались проверить), поэтому основным радистом пришлось стать мне (не зря в школе прапорщиков морзянку полгода по 3-4 часа в день долбили, без проблем принимал 14-16 групп смешанного текста). Учились разворачивать передвижной ближний привод в УАЗике "буханке" и огни для посадочной полосы. В числе всего прочего прыгнули пару раз "градиент", оставивший неизгладимые впечатления. В общем, имело место быть то, что случается, когда армии вдруг напоминают, что она создана для войны, и скоро пора на эту самую войну отправляться.



В конце концов, за несколько дней до завершения вывода войск нас подняли по тревоге и мы вылетели в Кировобад. Там расселились по профилакториям и начался период ожидания. Нас пару раз вызывали на постановку задачи, где нового вообще-то ничего не сообщили, зато ознакомили с планом минных полей. Ознакомившись с этой схемой, я понял, что если нас промахнут мимо намеченой точки, то шансы добраться туда у нас будут небольшие. Вселив в нас таким образом уверенность в завтрешнем дне, десантники сочли свою миссию выполненой и про нас забыли. Хотя нет, однажды мы сьездили таки на стрельбище десантников, постреляли из новеньких автоматов. Стрелять было одно удовольствие, бой был просто превосходным, с первой же попытки я настрелял 46 из 50 по грудной мишени. Стрелять по мишеням быстро надоело, и набрав валяющихся вокруг обломков, пустых консервных банок, пару пустых цинков и прочей ерунды, принялись по ним пулять. Это было гораздо веселее. Летеха-десантник, который должен был нами руководить, поначалу пытался было навести десантную дисциплину, но потом махнул на нас рукой, и вскоре сам с удовольствием палил с нами по банкам. Потом сначала куда-то вызвали летеху, потом кончились патроны, и мы, изобразив видимость строя, отправились обратно. По дороге мы прошли мимо комдива десантников, который в тот момент стоял к нам спиной, и все ждал, когда же раздастся привычное "Смирно, равнение на...!!!", но так и не дождался. Закипая праведным гневом, он медленно развернулся, готовый испепелить разгильдяев на месте, и наткнулся взглядом группу из 8-и человек в синих техничках с автоматами, которые пытались изобразить строй, т.е. идти в ногу. Опознав в этой группе летунов, он махнул на нас рукой, мол, чего с убогих взять. После этого про нас забыли.



Кадый день все экипажи отправлялись к своим самолетам, открывали рампы, и десантура принималась закатывать-выкатывать свои БМДшки, стараясь делать это максимально быстро. При этом, правда, перебили немало припольных плафонов, но серьезных повреждений удалось избежать. Мы каждое утро осведомлялись у начальников, получая стандартный ответ: "Быть в готовности", значит, сидеть и ждать. Проводили время как могли, тусовались у местных ПДСников, которых я знал, играли в раздолбаный биллиард в профилактории или просто уходили на спортгородок, где усевшись в самом отдаленном уголке, резались в "тыщщу" или расписывали пульку. Однажды, правда, когда наши авиационные начальники приобрели уж совсем саблезубый вид, мы вытащили свою радиостанцию на поле перед самолетами и развернули ее в варианте с антенной бегущей волны. Так как антенна при этом была длинной 60 метров, то летчики впечатлились. Особый колорит этой картине придавали художественно разложеные вокруг радистанции автоматы, РД, грузовые контейнера и прочие причандалы, и от нас отстали совсем. И потекли однообразные дни....



Но над всем этим незримо витал какой-то тревожных дух, все было как-то по-другому, и лишь позднее я понял, что это была обстановка ожидания. Ожидания того, что в любой момент раздастся сигнал тревоги и завертится, забегает, и начнет раскручиваться согласно планов и карт, и тебе придется прыгать на кабульский аэродром, и кто его знает, что оно будет. Поначалу это ощущение было сильным, но потом становилось слабее, слабее, и наконец.... Наконец раздалась команда: Вылет домой через два часа! И действительно, через два часа мы взлетели, и еще через три часа были дома. Так закончилась наша эпопея. Это было в феврале 1989 года, вот почему я так хорошо помню дату вывода наших войск из Афгана.



А при чем же здесь облака, спросите вы? Все это всплыло в памяти, зацепившись за слово "градиент" и картину бескрайней равнины ослепительно белых облаков, когда ты стоишь на краю открытой рампы, и ноги подгибаются от веса навешанного на тебя. Внезапно громадная туша самолета начинает кренится на борт и опускает нос, уходя в глубокую спираль, и как будто кто-то разом снимает с твоих плеч вес всего оружия и снаряжения, невольно чуствуешь холодок в животе и на всякий случай покрепче вцепляешься в поручни. Самолет продолжает валиться вниз, следуя громадной невидимой спирали, и обернувшись, я с удивлением вижу всю грузовую кабину под углом, которого я никогда раньше не видел, и напряженное лицо АДОшника, который сидит в своем кресле полностью пристегнутый и смотрит на нас. Поворачиваюсь обратно к рампе лицом, все-таки чувствуешь себя лучше, обрез рампы - вот он, два шага и ты снаружи. В это время самолет входит в облака, и весь мир сразу становиться тусклее. Но зато ты можешь видеть неописуемую по красоте картину, ибо за самолетом в облаках остаются два соприкасающихся круглых туннеля чистого воздуха, дымчатые края которых закручиваются навстречу друг другу, и через этот туннель ты в течении нескольких секунд продолжаешь видеть ослепительно сине-голубое небо с высверками белизны облаков на его краях. Все это длиться лишь пару секунд, затем вокруг становится серо и влажно, и лишь в твоей памяти навсегда останется эта картина. Неожиданно самолет начинает выравниваться, тебя вжимает в пол, вся амуниция становиться тяжелее, и тебе очень хочется сесть на пол, чтобы снять с плеч этот груз. Но нельзя, почти сразу после выравнивания сипло вопит сирена, зеленые фонари, и выпустив своих троих ребят, ты сам шагаешь с обреза вслед за ними...

***

ПОДСЛУШАННЫЙ РАЗГОВОР



Захожу как-то доложить инженеру по АХР о проделанной работе и застаю, как он кладет трубку и сползает под стол. Спрашиваю: "В чем дело, Васильич?", получаю процитированный подслушанный телефонный разговор(в трех кабинетах стояли параллельные телефоны, на звонок снимали все, слушали, кого спрашивают, потом неопрошенные клали трубки):


Начальник авиатехбазы(АТБ) - начальнику вертолетного участка(ВУ):


- Стефан Иванович, у тебя сколько машин в док-ангаре?


- Семь, Анатолий Михайлович.


- Как семь?!! У тебя же в док, даже если лопасти поснимать, больше шести вертолетов не влезет!!


- Так вы же не спросили, сколько вертолетов, а сколько машин. Пять вертолетов, ЗиЛ-летучка и "Запорожец" Беленького.


- А что там делает "Запорожец" Беленького?!


- Смена двигателя*.



* Для неавиаторов: В авиации после определенной наработки двигатель снимают и заменяют новым или отремонтированным, а снятый отправляют в капремонт на соответствующий завод. Для Ка-26 наработка до замены нового двигателя - 750 часов, ремонтного - 500 часов. Инженер Беленький гонял свой "Запорожец" на дармовом авиационном 91-м бензине и года за полтора-два спалил поршня, кольца и гильзы цилиндров, так что полной смены двигателя не было, а вот капремонт(замена ЦПГ) была. А в доке Запор был потому, что удобно было тельфером, предназначенным для смены двигателей на Ка-26, приподнять зад и вытащить мотор для переборки.

***

В истории о подслушанном телефонном разговоре упоминался инженер Беленький, так вот, несмотря на свою фамилию, был (да и есть в свои 50 с хвостиком) жгучим брюнетом. После того, как меня сократили в АТБ (образовался излишек дипломированных специалистов, а т.к. я недоученный студент, то...) пошел я работать в ВОХР и попал в контролеры КПП. Времена в начале 90-х были не слишком денежные для честных работяг, и начальство стало давать работникам огородные участки непосредственно на территории аэропорта, и в начале сезона начиналась "посадочная лихорадка". Территория все-таки режимная, и начальство ВОХР приказало пропускать на территорию только по предъявленным документам, и если рассаду везут на машине, пропускать машины только работников авиапредприятия, а если машина зятя/кума/свата, то пусть несут на руках.


Извиняюсь про слишком длинную предысторию, теперь собственно из-за чего все разжевывалось:


Дежурил в воскресенье, на обед подменила дама, сторожившая ночью аэровокзал, а днем свободная. Прихожу с обеда и спрашиваю:


- Ну, Вера, что-то произошло за час?


- Нет, только один инженер из АТБ заехал на территорию на своем "Запорожце".


- А какой инженер?


- Такой маленький, черненький.


- А, Беленький.


- Нет, черненький!


- Нет, Беленький!


- Нет, черненький!!


- Сам он черненький, фамилия у него Беленький, а "Запорожец" у него красненький!


- Да-да, на красненьком "Запорожце"!



А про умный MicroSoft практически без предисловия:


когда уже работал в службе обслуживания воздушного движения, составляем с профбоссом список диспетчерского состава, и Word как варианты замены неизвестных ему фамилий выдает такие варианты: Годун - на Бодун, Хитров - на Литров. Профбосс выразил восхищение: "Ну и умная программа, все про наших знает!"

***

ЛЬВОВИЧ



Работал у нас на вертолетном участке авиатехбазы инженер, о котором ходила куча баек. Я его не застал, за год до моего поступления на работу он ушел на пенсию, потом уехал на историческую родину, где, говорят, и сейчас благополучно здравствует. Итак, пара запомнившихся баек:



1. Воплощенный анекдот.



Проводится очередной субботник. Львович раздал участки работы и, присев на лопастной ящик, надзирает за исполнением. Подходит начальник АТБ:


- Львович, а ты чего сидишь?


- А что, Михалыч?


- Как что? Вон трава в трещины асфальта пробивается, взял бы лопату, посбивал бы.


Этого повода Львович упустить не мог:


- Да вот, Михалыч, если бы была лопата с мотором...


- Львович, да где же ты видел лопату с мотором?!


- А где вы видели еврея с лопатой?



2. Смена двигателя.



Львович любил мелкие приколы, и обычно приходившему утром за нарядом и узнавшему, что сегодняшняя работа - смена двигателя, технику-бригадиру на уточняющий вопрос: "А какой двигатель снимать?" отвечал: "Вы снимайте, я потом скажу". Обычно техники, осмотрев оба мотора, снимали более грязный (еще короткий диалог с Львовичем: глянув на моторы, говорит:


- Ребята, надо наблЮстить двигатели.


- А как это наблюстить?


- А чтобы блюстели!


- А где вы видели блюстящий двигатель?


- "Аллисон" на "Кинкобре".


- А, "Аллисон"... А где вы видели СОВЕТСКИЙ БЛЮСТЯЩИЙ двигатель?


- Ну хоть помойте его бензином, чтобы грязное масло на голову не капало.), но... Наработка до замены нового двигателя - 750 часов, а ремонтного - 500 и однажды, выбрав более грязный двигатель и почти его сняв (были уже откручены все шланги, кабели и т.п., оставалось только выбить три болта, на которых держится мотор на мотораме, гайки были уже откручены), слышат возглас Львовича: "Нет, не правый, а левый, правый новый и наработал только 600 часов, а левый ремонтный!" После этого, как рассказывал техник-бригадир, с Львовича всегда требовали заводской номер двигателя, чтобы не выполнять опять мартышкину работу.

***

Генералы - они как вездеходы: если уж принесло в часть такое бедствие, пролезет всюду. При этом почему-то чем хуже обладатель «полосатых штанов» разбирается в местной специфике, тем он вездеходистее. И ведь порвать может не хуже родных отцов-командиров.


Генерал-лейтенант Г-в вообще-то был представителем славного племени химиков, и каким ветром его занесло в рядовой, пусть и гвардейский, истребительный авиаполк ПВО - Бог весть. Зная суровый нрав и обильные связи высокого гостя, комполка П-в изобразил радость и понес себя на алтарь лично. Опытный, как удав по кроликам, подполковник понимал что в случае чего освежуют в первую очередь именно его, и в вопросах сохранения целости собственной шкуры на подчиненных не полагался. Зато ведь, если повезет, то и полезное знакомство удастся свести в приватной беседе...


В принципе, обычная экскурсия для детей младшего школьного возраста: «вот вертолетик, вот самолетик, вот из-за самолетика...»


А из-за самолетика выходит дежурный по стоянке лейтенант ***. Вылез посмотреть, что там за безумное стадо своим топотом его от мыслей о мировой гармонии отвлекает. Забыли человека о туристах предупредить, бывает.


Стадо, н-да... Генерал РХБЗ-шный, полковники, подполковники - все сплошь «красные», и командир полка в толпе затерялся. Уж лучше инопланетянина увидеть. Или даже двух.


- Во бля, - констатировал *** и пошел представляться; бежать было поздно.


- Дээсэче гвардлейтнт ***!


Генерал удивленно - хлоп! хлоп! - пошевелил веками, и окружающим стало понятно, до какого звания в Советской Армии дослужился легендарный Вий. «Совсем от своей радиации химической оглох», - посочувствовал лейтенант и повторил поразборчивее:


- ДСЧ гвардии лейтенант ***!


- Че. Во? - тяжелый взгляд орудий главного калибра линкора уперся в комполка; П-в отзеркалил его лейтенанту, добавив еще и от себя.


«Ну, удод старый,» - подумал *** и начал в третий раз:


- ДээСэЧе...


Генерал посопел, меняя цвет лица на более подходящий к обстановке и своим лампасам, благодаря многолетнему опыту метаморфоза заняла совсем немного времени.


- Лий. Ты. Нант! Я! Тебя. Щас. Так. Зашифрую! До пенсии! Из-за Каспия! Расшифровываться будешь!!!


Уф-ф-ф... Так вот в чем дело - буквы незнакомые встретил! Объяснили скорбному, что ДСЧ - это «дежурный по стоянке части», успокоили, дальше повели - «а вот еще один самолетик, да, руками можно потрогать...»


Лейтенанту объявили выговор - так, на всякий случай.

***

Рассказал один старый летчик, в Штатах. Летел он как-то вторым пилотом вместе с другим летчиком на одномоторной Цессне-182 через горы. С ними еще двое пассажиров. В полете глохнет двигатель. Пытаются запустить - никакого эффекта - не схватывает. Место такое, что посадить аварийно самолет - крайне сложно - ни одной плоской поверхности под брюхом - сплошные камни. Короче - труба. Но и в этой ситуации летчики должны пытаться посадить машину, по возможности спасти людей - о самолете речи не идет. А первый пилот - верующий оказался - натурально ручки сложил и давай молиться.


Ну, пока тот крестился, второй пилот начал еще и еще раз пытаться запустить двигатель. Переключал баки, все безрезультатно. Один раз ему показалось, что схватил мотор, буквально на секунду. Значит, сам двигатель исправен, проблема где-то в подаче топлива. И тут ему пришла в голову дикая идея: поставил селектор баков на "выключено". Крутанул стартер - и - чудо! - двигатель завелся! Как потом оказалось, проблема была именно в селекторе баков - перепускной клапан встал боком и сместился относительно ручки. Поэтому в положении "выключено" топливо как раз открывалось. А работал все это время двигатель лишь на одном баке и заглох, когда топливо в нем кончилось. Посадили машину успешно.


Комнадир корабля, естественно, тут же: "Это нас бог спас!" На что второй


летчик отвечал: "Ага, он же тебе в кабину и агностика посадил, который


искал причину поломки, пока ты молился!" Как рассказывал этот мой


знакомый, больше они вместе не летали...

***

Полная Монтана или Формальдегид.




В тот вечер Валера пришел домой пьяным.


С тех пор, как он перешел летать на "таблетку" - так из-за красного креста в круге на борту самолета называли в полку санитарный самолет для перевозки тяжело раненых, Валера домой приходил выпившим каждый божий день.


Медицина, понятное дело, спирта немеряно, вот и пьют понемногу после полетов. Называется это "продезинфецировать желудок", в смысле от желтухи, тифа и другой гадости, которой в Афгане во все времена было много.


В этот раз дезинфекция была капитальной. На все завистливые вопросы - как да что - Валера говорил только одно слово, вкладывая в него всю силу своей души и накопившейся усталости - "Суки!!!" - после чего вяло махал рукой в сторону далеких и нелюбимых "сук", которые, судя по направлению движения руки, жили в гарнизонном сортире.


Делать нечего, подробности утром, и заботливые руки земляков уложили Валеру в его кровать.



Валера был нашим заводилой во всех начинаниях и попойках - характер у него был такой. За часто употребляемые им же слова, в экадрилье он имел два прозвища - Хуерга и Монтана (первое он употреблял в смыле "плохо", второе- в смысле "хорошо"). Кроме этого, он часто употреблял им же придуманное в Афгане ругательство, которое помогало в трудную минуту не только ему - "Баграм-формальдегид-залупа!"- после которого улыбки выступали на самых суровых лицах.



Прибыли мы в Кабул нести интернациональный долг одним экипажем из украинского Львова - полный состав самолета Ан-26 плюс техник (это я) и два радиста-оператора (один из которых и был наш Валера, второго же звали Вася), т.к. предполагалось, что летать мы будем на самолете-ретрансляторе, обепечивающем связь в горах для наземных операций. Однако по прибытии в полк нашим пробивным командиром за две бутылки водки на КП был "куплен" Ан-26-грузовик, который не часто, но все же летал в Союз, что было огромным плюсом при отсутствии в местном военторге каких-либо алкогольных напитков. Таким образом, наши операторы оказались не у дел, но вскоре их пристроили - Васю диспетчером на КП, Валеру же борт-радистом на "таблетку". Поэтому так и получалось - пил Валера отдельно от нас, в приемном экипаже, спать же приходил в родной, обдавая нас свежим запахом перегоревшего спирта и сивушных масел.


Ну тут ничего поделать было нельзя, как говорят в авиации - кто на что учился.


Только на этот раз Валера не пришел, а впал домой, повторяя заклинание "Суки!".



Экспедиция, снаряженная в комнату экипажа "таблетки" для уточнения подробностей и проч, сообщила, что они все находятся в таком же состоянии, а кто не находится, тот спит. Поэтому и мы все улеглись спать, тем более, что время было уже позднее, а завтра был ранний вылет.



На следующий день, проводив самолет в полет, я вернулся в комнату, где еще спали тяжело продезинфецированный Валера и заступающий вечером на дежурство Вася. Пора было их будить - война войной, а завтрак по распорядку, утром не поешь, будешь лапу сосать до обеда. Вася бодро соскочил с кровати, Валера же голосом человека со смертного одра попросил принести котлету и компот, что и было сделано.


Если сказать, что пробуждение для Валеры было тяжелым, это значит не сказать ничего. Встать с кровати он вообще не мог, сидеть же мог только в течении 5-10 секунд, после чего безжизненно валился на кровать.


В течении этих секунд Валера пил холодную воду (спирт, как известно из физики, лучший осушитель), смотрел с отвращением на котлету и принимал прежнее положение лежащего бревна. Состояние, знакомое многим, потому вызывающее неподдельное сочувствие и участие.



Однако время шло, и на этот раз согласно законам организма все жидкое, предварительно попавшее в желудок, непременным образом должно выйти наружу. А так как выпил Валера вчера спирта и сегодня воды много, то приперло его капитально. Да вот беда - органы вестибуляции и движения по-прежнему были поражены алкогольным отравлением, поэтому выполнить функцию освобождения мочевого пузыря для Валеры было крайне затруднительно.


Ну правда, не нести же его в гарнизонную парашу на руках, хотя и находится она в 100 метрах от модуля!


С течением времени давление внутри Валеры поднималось и прямо пропорционально ему росла Валерина агрессивность по отношению к окружающему миру. Перейдя на общевойсковой-матерный, Валера поминал последними словами всех и вся - начиная с Менделеева - за открытие водки и заканчивая Циолковским - основоположником авиации, которого Валера вообще всегда почему-то недолюбливал и считал его фамилию ругательной (типа - "Ну ты, Циолковский хренов!"). Досталось и нам с Васей за неспособность помочь товарищу в трудную минуту, сопряженную со смехом.


Решение пришло неожиданно: если гора (в данном случае лежащая, в лице Валеры) не идет к туалету, то туалет идет к горе! Надо поссать в бутылку, благо их в любой комнате полно - сдавать негде (ближайший приемо-сдаточный пункт сами знаете где), а если выбрасывать, то можно засветиться перед замполитом, себе дороже! Сказано - сделано. Быстро нашли бутылку из под шампанского (в Афган из Союза возили только водку и шампанское, традиция такая что ли... ), она с широким горлышком, физиологичекому процессу не помешает, после чего драгоценный, но еще пустой сосуд как "олимпийский" факел был передан Валере - непосредственно, значит, для процесса. Стыдливо попросив нас отвернуться, Валера наконец-то облегчил душу и тело.



Дело расставания со своими анализами Валера решил сам (зная, что добровольцев нести теперь уже полную бутылку, хоть и с широким горлышком, но наполненную дрожащими руками, не найти) и довольно бодро - видно, сказалось облегчение. Приподнявшись на кровати и открыв окно, закрытое полностью фольгой в качестве отражателя тепла, Валера отработанным броском истребителя танков метнул бутылку почти с коктейлем Молотова в образовавшуюся щель.


Получи фашист гранату!



На этом бы история и закончилась, если бы не одно свойство, присущее, наверное, всем. Когда, например, где-то в поле вы облегчитесь по большой нужде, а по-простому говоря, посрете, то вытерев свою задницу и выкинув назад бумажку, 99% из нас оглянется назад, посмотреть на дело своих ... рук (1% - это слепые, что они в таких случаях делают, можно только догадываться).


Зачем и почему мы это делаем, неизвестно, да сейчас и не важно. Просто совершив расстование с бутылкой, Валера по вышеупомянутой привычке бросил ей вдогонку прощальный взгляд, после чего, резко закрыв окно, вытаращенными глазами посмотрел на нас и свистящим шепотом закричал: "Васька, закрывай дверь, кажись в начштаба попал!!!"


В движении к двери комнаты Вася шепотом, полным надежды, спросил: "Эскадрильи?", на что Валера все тем же шепотом ответил: "Полка!!!"


А надо сказать, что начштаба полка был вертолетчиком и поэтому всеми фибрами своей души ненавидел транспортников, на что мы ему отвечали взаимностью.



Щелкнул замок двери и вовремя - в коридоре раздались громкие шаги и возмущенный голос начштаба полка:


"Ты представляешь, Иван Трофимович, (...замполит полка, тоже вертолетчик!...), до чего дошли эти транспортники - почти полной бутылкой шампанского в меня бросили! И ведь не пожалели!... Где-то в этих трех комнатах они..."


Раздался громкий поочередный стук в соседнюю, нашу и следующую дверь. Мы молча лежим в кроватях, делая вид что спим, хотя, понятное дело, увидеть это те, для кого это изображается, через двери не могут.



"Здесь они где-то, здесь!!! Открывайте!! - и стучит к соседям, но дверь не открывается.


"Да успокойся ты, случайно, наверно попали!"- это уже замполит.


"Да как случайно, шампанское не пожалели, смотри!" - может, выпьет еще?- молча переглянулись мы.


"Товарищ подполковник, начальник штаба 1-й эскадрильи по вашему приказанию прибыл!" - о, наш пришел, и когда его только позвать успели?


"Кто у тебя в этих комнатах живет?" - злобно и нахраписто.


"Все на вылетах, товарищ подполковник!" - ничего не знает, но докладывает уверенно, вот что значит 20 лет в авиации прослужить!


"А кто же в меня вот эту(!!!!!) бутылку с шампанским кинул?!"


Пауза.


"Так, наверно, с той стороны модуля кто-то перебросил!" - молодец, оценка "пять"!!!


Пауза.


"Пошли, посмотрим, может, следы какие остались" - это уже замполит.


Раздались удаляющиеся шаги и голос все того же начштаба полка:" Чтобы сегодня же на всех дверях были повешены списки проживающих, а то взяли моду..." - какую моду взяли, мы уже не услышали, но могли догадаться.



Мы облегченно вздохнули и заулыбались, все еще продолжая лежать в кроватях. В наступившей тишине Вася тихо спросил: "Валер, а чего ты так вчера напился?"


После долгой паузы глухим и неожиданно трезвым голосом Валера заговорил:


"Так ведь это... Вчера капитана одного везли... Он с отделением в разведку пошел. Да на мину нарвался... Как взлетел, так на вторую мину упал... Руками... В общем, ни рук, ни ног нет. Лежит обрубок такой... Плачет... Лучше бы убило, говорит... Зачем я такой жене нужен... Суки....Суки!..". И замолчал.


Наступила тишина.



Только было слышно как далеко, там, на другом конце аэродрома, возле пересылки, разворачиваясь, гудит движками Ил-76, только что прилетевший с заменой из Союза.



В.Хорошилов

***

Эту историю я услышал довольно давно от одного из своих преподавателей. Он, по образованию юрист-"уголовник", как-то лежал в госпитале и от нечего делать читал все, что под руку попадется. А попались ему старые, годов 50-х, сборники с описаниями различных боевых эпизодов Великой Отечественной. Один из них, о котором и пойдет речь, привлек его, а потом и мое внимание с точки зрения преступлений против военной службы, а точнее, неисполнения приказа.


Дело было так: в 43-44 гг. Красная армия проводила очередную наступательную операцию. По достоверным разведданным в Н-ской деревне дислоцировался штаб немецкой пехотной дивизии. Имелись материалы аэрофотосъемки, доклады разведки, в общем, бомби - не хочу. Но был нюанс: штаб находился в жилом доме прямо посреди других строений, в которых проживало мирное население. Командир бомбардировочного полка, которому поставили задачу по уничтожению штаба, выбрал лучшего из своих комэсков, выделил ему звено Пе-2 и приказал нанести бомбовый удар по расположению противника. А вот тут всплыл второй момент: комэск был родом именно из этой деревни. Мало того, его семья жила недалеко от объекта атаки. Учитывая погрешность и разлет зарядов при бомбометании - аккурат в зоне поражения. Но приказ есть приказ. На одной чаше весов - семья, а на другой - штаб, уничтожение которого сохраняет жизнь сотням наших бойцов. При этом велика вероятность, что кроме названного комэска с поставленной задачей (а разбомбить отдельно взятое строение не так-то просто) в полку больше никто не справится.


В общем, звено ушло, отбомбилось, штаб разнесло (страшно подумать, что чувствовал командир, сбрасывая бомбы). Из кабины бомбардировщика офицер вылез седым, и в этот момент к нему бросились его родственники. Оказалось, что рота глубинной разведки вывела семью комэска за линию фронта, но ему об этом не говорили, так как в успехе мероприятия сильно сомневались.


Что и как было дальше, не знаю. Был ли этот случай в действительности, тоже не знаю. Но если это правда (а вполне может быть и такое), то у меня нет слов!!!


Интересно также, как можно было бы оценить действия комэска, если бы он отказался от выполнения задания?

***

Аэродром.



Вообще-то моя работа закончилась еще около первого разворота - схему захода летчики учили даже тщательнее чем штурмана, посему, пока Санька шуровал штурвалом, закладывая какие-то немыслимые крены, я принялся одним глазом (вторым я все-таки поглядывал на доску и планшет) рассматривать окрестности, благо видимость - миллион на миллион, как любят говорить, позволяла сделать это в мельчайших подробностях. Место, как нам и обещали, был красивым - стены высоченных сосен перемежались цветастыми полянами, поросшими невысоким кустарником, а за соснами просматривалась полоса ярко-белых песчаных дюн. Приветливо выглядевшие домики аэродромных строений из желто-розового кирпича и изумрудно-зеленая трава между серыми, испещренными черными следами шин, рулежками и взлетными полосами дополняли картину, принявшую в желтом свете осеннего солнца какой-то радостный и даже чем-то праздничный вид.


Полосатый как новогодняя хлопушка домик дальнего привода неожиданно вынырнул на нас из-за стены мачтовых сосен, и я принялся вслух отсчитывать высоту, хотя Санька в этом, в общем-то, не нуждался - какой-то неведомый науке орган в его белобрысой, вечно всклокоченной голове феноменально точно измерял расстояния, высоты и скорости просто «на глазок», без помощи всех тех высокотехнологичных приборов, которыми снабдила современная наука и техника наш уже, в общем-то, немолодой Су-24. Полоса надвинулась стремительно - только что она была тусклой узкой ниточкой в туманной дымке где-то на краю поля зрения, и вдруг - она уже заслонила весь фонарь, раздвинулась в стороны, устремилась вдаль серой лентой и стремительно побежала под крыло рябью мельчайших выщерблинок. Тональность двигателей изменилась, звук их начал угасать, нос машины пошел вверх и самолет внезапно завибрировал на стыках плит - касания полосы я так и не ощутил - Санькины посадки всегда были безупречны, с того момента как он два года назад пришел из училища к нам в полк - этакое «чувство полета» было дано ему от природы, как некоторым умение петь или видеть в темноте.


Стоянки располагались совсем близко от полосы, поэтому после недолгой рулежки самолеты замерли у кромки леса, и мы смогли поднять фонари и полной грудью вдохнуть теплый и в то же время свежий, пахнущий соснами и морем воздух и слезть по узеньким металлическим лесенкам на нагретый солнцем бетон. Мы как всегда долго копались, отстегивая маски, разминая ноги и собирая свои вещи, и подошли к краю стоянки когда вся эскадрилья уже стояла нешироким полукругом вокруг командира.


- Старший лейтенант Котов посадку выполнил. Матчасть работала без отказов, нареканий нет, разрешите получить замечания? - в вольной форме доложил Санька, становясь в полукруг. Командир, словно не обратив на Саньку никакого внимания, сказал тихо и в тоже время веско:


- Значит так. Все прошло более-менее. На сборе концевые телепались как обычно, но я уже решил на это не обращать внимания - горбатого могила исправит. У Логинова даже автопилот уже заразился его неряшливостью - даже на эшелоне его водило вверх и вниз, все остальные - ничего. Даже роспуск и заход слева по одному мы сегодня ухитрились не изгадить, как обычно, что не может не радовать. Сейчас все идут в общагу - во-о-о-он - командир махнул рукой куда-то себе за спину - третий домик с края и устраиваются попарно, комнаты должны нас ждать. Ужин будет в шесть, отбой в семь. Сам проверю. Т-э-э-э-к - протянул он дальше - в поселке есть магазин, если какая-то падла себе позволит... - он многозначительно хмыкнул - подъем в три, завтрак, медосмотр и, чтобы в четыре все были в штурманской на постановке. Я никого искать не буду, традиционное утреннее распиздяйство меня достало. И чтоб не зевали во всю пасть, когда перед вами замкомдива будет распинаться - кофе пейте что ли... или выспитесь, хотя бы ради разнообразия... Все. Все свободны до вечера.


После этого напутствия все пошли переодеваться, селиться в общагу и разбирать вещи.


Почему-то после того, как вещи были развешены в шкафу или разбросаны по комнате, мне не захотелось бухнуться с книжкой на сетчатую кровать, покрытую типовым армейским синим одеялом, как я собирался еще в воздухе, а потянуло обратно на аэродром - я спустился мимо дремлющего на колченогом стуле у входа в общагу бойца, миновал пару старых-старых почерневших щелястых деревенских сараев, функция которых на аэродроме была мне непонятна, и пошел вдоль рулежной дорожки, что лежала между полосой и сосновым лесом. Солнце только-только начало клониться к закату, заливая все вокруг мягким светом ранней осени, небо было пастельно-синим, отдельные маленькие-маленькие облачка, разбросанные по нему, не давали резких теней. Аэродром был практически пуст, в воздухе были разлиты тишина и спокойствие. По невысокой траве шагалось легко, ароматный воздух все время хотелось вдыхать полной грудью.


Непонятно, что меня заставило подойти к огромной сосне - настоящему лесному великану, стоящему чуть в стороне от стены своих собратьев, но за несколько шагов от нее я заметил, что к стволу сосны через равные промежутки прибиты короткие толстые планки, вроде обрезков штакетника, образующие что-то вроде лестницы. «Мы прибили к самой высокой сосне ступеньки и сделали наверху площадку, этакий насест» - услужливо подбросила услышанную где-то фразу память. Я улыбнулся непонятно чему и посмотрел вверх - там, в кроне дерева, среди темно-зеленых метелок сосновых игл и вправду явственно просматривались какие-то перекладины, брусья и доски.


- Надо же! - сказал я сам себе и пошел вокруг могучего ствола, ведя пальцами по застывшей смоле и неровностям грубой коры. Чуть в стороне от ступенек лестницы пальцы наткнулись на старый-старый черный провод с потрескавшейся изоляцией, который кто-то прибил вдоль ствола согнутыми гвоздями сильно уже поржавевшими от времени. «На площадку мы посадили наблюдателя и соединили его телефоном с КП» - вылезла из памяти фраза. Что это? Откуда я это помню? Мысли метались из стороны в сторону, в памяти мелькали разные образы... Медленно-медленно в голове все более и более четкой становилась картинка: огромный седой мужчина с залысинами и обветренным лицом, изборожденным глубокими-глубокими морщинами ведет неторопливый рассказ, сверкая ясными голубыми глазами из-под кустистых бровей и слегка постукивая по столу в такт своим словам сплетенными в замок узловатыми пальцами. Мой дед. Мне, наверное, десять лет и я, открыв рот, слушаю про аэродром между сосновым лесом и заболоченной речушкой, про жизнь в землянках, заполнявшихся за день грунтовыми водами чуть ли не до половины, про полеты над серой, подернутой рябью осенней водой, про «Юнкерс», который каждую ночь вываливал на опушку леса сотню бомб-лягушек...Надо же, какие интересные бывают совпадения - здесь тоже кто-то когда-то сажал наблюдателя на верхушку дерева и протягивал к нему телефонный провод. Интересно, как давно сидел наблюдатель на этом дереве - ступеньки явно кто-то обновляет - некоторые настолько потемнелые и замшелые, что кажется, выросли вместе с этой сосной, а другие, наоборот - еще не успели еще до конца утратить янтарную теплоту свежеструганного хвойного дерева. Надо бы кого-нибудь расспросить - почему-то меня даже не заинтересовали, а уже взволновали ступеньки на стволе дерева и старый черный провод рядом с ними. Подстегиваемый нетерпением я быстро пошел, временами подбегая короткой рысцой вдоль рулежки, к виднеющимся невдалеке стоянкам, на которых вокруг наших самолетов копошились несколько человек и ерзали машины. Первый, кто встретился мне - был стоявший около заправщика немолодой жилистый прапорщик со злым лицом взиравший на суету бойцов со шлангами возле крайней машины.


- Добрый день! - поприветствовал я его.


- День добрый! - хрипло и зло ответил он мне и выжидательно посмотрел на меня, всем своим видом выражая неудовольствие тем, что какие-то праздношатающиеся летуны отвлекают его от его важного дела.


- Скажите, а аэродром этот, давно здесь построен? - задал я свой первый, подготовительный вопрос.


- Дак кто ж его знает - ответил он - уже сто лет я тут горбатюсь, наверное, весь городок, бля, при мне построили - все домики эти, клуб, ПАРмы построили, а аэродром уже стоял, он спокон веку тут, наверное, стоял, еще дикие карелы, бля, по лесам шастали, а аэродром это, бля, тут уже стоял. Твою мать! - внезапно заорал он, делая полуоборот вправо - ты, бля, чмо ходячее, как шланг тащишь, у тебя, бля, ща весь штуцер в песке будет, ты его, нах... - он решительно рванул через площадку мимо заправщика и я понял, что с дальнейшими расспросами придется повременить, по крайней мере, до окончания расправы с каким-то незадачливым бойцом-заправщиком.


Но что-то уже вертелось у меня в голове... «испокон веку тут стоял...» «испокон веку тут стоял...»


«Землянки какая-то бестолочь велела откопать не около соснового леса, а напротив, через полосу, там где маленькая речушка ближе всего подходила к аэродрому» - всплыло в памяти. И я, неожиданно для себя, быстро пошел, почти побежал, по рулежке к полосе, оглядываясь по сторонам. Полетов, судя по всему, уже не было, однако бегать через полосу было все равно нельзя, но я уже не мог обходить три километра вокруг взлетки , мне хотелось побыстрее попасть на ту сторону - в густую высокую траву, поросшую редким кустарником и тонкими осинками с почти облетевшими листьями.


Земля на той стороне была влажной, и, как казалось, местами даже начинала пружинить под ногами, трава был сочной и густой, она хлестала по ногам и обвивалась вокруг них длинными зелеными плетями. Я отбежал чуть дальше, но почва становилась еще более вязкой и я побежал вдоль полосы. На самом деле, я в глубине души, не ожидал этого и даже в некотором удивлении остановился перед довольно большой ямой, метра три на три, с обвалившимися стенками и скруглившимися от времени, но когда-то несомненно прямыми углами. На дне ямы тускло блестела лужица зеленоватой воды, из которой торчала трава и какие-то гнилушки. Взгляд заметался влево и вправо - вот еще одна яма, справа и дальше, а вот еще одна. Ямы шли в шахматном порядке! «Слева от нас стояла в окопе зенитка, она оглушительно палила, когда прилетал «Юнкерс» и, если звук моторов и «кваканье» осколочных бомб не давали спать, то зенитка эта просто выбрасывала из коек». Слева? Слева - это наверняка, если стоять лицом к полосе! Я повернул и побежал вдоль ряда одинаковых ям. Вот оно - круглая широкая яма с осыпавшимися от времени стенками, полузасыпанная канава от нее в сторону, меньшая ямка на другом ее конце, метров через десять-пятнадцать.


Теперь я знал точно! От бега я тяжело дышал, ботинки и брюки хабешки были мокрыми, и мне внезапно показалось, что меня всего обдало холодом. Словно в кино картинка стала расплываться, шелест ветерка в траве затих и я, словно на самом деле, услышал звенящий гул моторов «каталин». Я никогда в жизни не слышал его, но сколько раз по рассказам деда я представлял этот рвущий уши, глубокий, проникающий до самой печенки, рев с характерным металлическим звоном. Исчезла высокая трава вокруг, на месте ям с зеленоватой водой появились аккуратные зеленые холмики, а над головой затрепыхались полосы рваной маскировочной сетки, я словно воочию увидел вокруг множество людей в смешных широких брюках, заправленных в брезентовые сапоги и хлопчатобумажных гимнастерках с разрезным воротом. Их молодые лица были серьезны, они тащили парашюты, заправляли в коричневые планшеты с обтрепанными углами цветастые листы карт, несли котелки с дымком, пили воду из тускло блестящих металлических кружек. Неумолчный гул голосов с неразличимыми словами прорывался через рев опробывываемых на стоянках моторов, запах дыма, горячего чая, нагретого металла наполнил ноздри. Наваждение продолжалось всего секунду, но мне показалось, что посередине вытоптанной площадки около землянок я увидел высокого человека в кожаном реглане довоенного образца с правильными чертами лица и ясными голубыми глазами под кустистыми бровями.


Теперь я, уже не спеша, обошел вокруг полосы, постоял около ее среза, вдыхая теплый воздух, наполненный осенними запахами, посмотрел как лучи медленно клонящегося к закату солнца пронизывают сосновый лес и пылинки танцуют в золотых потоках солнечного света. Я подошел к сосне и полез по ступенькам вверх. Я знал, что я увижу наверху - «В хорошую погоду я любил залезать наверх, подолгу сидеть на площадке и смотреть на темно-зеленую холмистую равнину крон соснового леса и на видимое далеко-далеко, но не настолько, чтобы выглядеть размытым и недостоверным, море, которое оттуда всегда было неправдоподобного, ослепительного синего цвета».

***

Тихое послеобеденное время в летном полку.


По расписанию дня - изучение уставов.


Все технари и летчики разбрелись по каптеркам и кабинетам заниматься кто чем может.



Два старых технаря-капитана, Рац и Соколовский, вдвоем сидят в кабинете группы обслуживания самолетов и двигателей. Позевывают после сытного обеда. Смотрят на стоящие за окном самолеты. Облака в небе.


Вяло ведут неспешный разговор о футболе и рыбалке.



Неожиданно Соколовский спрашивает:


- Гена, а ты сколько лет в армии служишь?


- Двадцать три...- удивленно отвечает Рац.


- А скажи тогда, при какой температуре часовому на посту положено надевать тулуп?


- Ну... Сейчас вспомню... При минус 20-ти вроде бы. А, нет, вспомнил - при минус 25. Точно!


- Точно?! А вот хрен!!!



Сонливость Соколовского как рукой сняло. Он возбужденно подскочил:


- При минус 20-ти! И скорости ветра не меньше 3-х метров в секунду!


Рац тоже завелся:


- Минус 25 и никакого ветра! Спорим!


- На трехлитровую банку пива!


- А на бутылку водки слабо?!


- 0,75!


- По рукам!!!



Соколовский, как хозяин кабинета, начинает искать в ящиках письменого стола предмет разрешения спора. Наконец, находит - в нижнем ящике, весь в пыли и паутине «Сборник Уставов Советской Армии и Военно-Морского Флота».


Положив книгу на стол, оба капитана, упершись лбами, начинают листать страницы и искать раздел о часовом, тулупе и морозе.



И тут.. Без стука распахивается дверь. И на пороге спорщики видят первого зама командующего генерала Болдырева. Дядьку вроде хорошего, но если не в духе - то дюже крутого.


Болдырев посмотрел на поднявшихся капитанов, насупил брови и строго изрек:


- Начальник штаба! Что у вас сейчас по расписанию?


Начальник штаба полка, стоявший за спиной Болдырева, дрогнувшим голосом ответил:


- Изучение Уставов, товарищ генерал.


- А вы, капитаны, чем здесь вместо этого занимаетесь? Что за порнографию читаете?


В комнате повисла напряженная тишина.



- Устав изучаем.., товарищ генерал - удивляясь сам себе, ответил капитан Соколовский.


Насупленные генеральские брови удивленно поползли вверх.


Не может такого быть!


Болдырев шагнул к столу, наклонился и вслух прочитал в раскрытой на столе книге: «Особенности несения караульной службы в зимних условиях»...


Посмотрел на капитанов. Затем на удивленно-радостное лицо начальника штаба. Вновь на капитанские физиономии.


- Мо-лод-цы... - медленно произнес Болдырев и пошел к выходу из кабинета.


На пороге остановился, глянул на технарей и добавил:


- Начштаба, объявишь обоим благодарность. За отличную подготовку к итоговой проверке. От меня лично.


После чего окончательно скрылся в коридоре.



- Ну, ты, Саня, просто счастливчик! - первым подал голос Рац.


- Че, проспорил?!


- Да причем тут проспорил?! Я тебе за твой дурацкий вопрос, но заданный в нужное время, и так водки куплю! Вместе потом и выпьем по такой оказии. Благодарность от Болдырева не каждый день получают.


А тулуп все же надевают при минус 25-ти...


- При минус 20-ти и ветре...


- Да ладно, Санек, выбрось эту дурь из головы. Скоро дембель! А генерал уже не вернется...



Виктор Хорошилов

***

Афганистан, не только бои и потери. Было кое что и другое.



Самогонщики



- С питиём браги нужно кончать,- мучительно раздумывал командир вертолёта Ми-24, капитан А. Его второго пилота старшего лейтенанта Л. мучили те же мысли. Да и находился он рядом, в соседней кабинке. Я не оговорился, именно в кабинке, а не в кабине, поскольку дело происходило не на борту боевого вертолёта, а пардон, в военном клозете. Животы у обоих, прихватило основательно. Капитан А. перебирал в уме альтернативные варианты и отметал их один за другим, поскольку:


- покупать водку у представителей транспортной авиации дорого,


- покупать её, родимую, в дукане рискованно,


- перейти на продукцию родной парфюмерной промышленности уж как-то не по-офицерски, хотя и этот вариант, как и предыдущие, был опробован.


Странно, но такой вариант, как не пить вообще, обоим даже не приходил в голову.


- Слушай, а ты же с Украины? - нарушил молчание капитан А. Вообще, он мог об этом не спрашивать, биографию своего правака он знал досконально.


- Ага, - с некоторой натугой в голосе ответил старлей Л.


Не успел он удивиться столь очевидному вопросу, как капитан А. задал уже другой вопрос.


- И деревенский?


- Ага, - старлей Л. не мог понять, к чему клонит командир, почему начал так издалека. Впрочём, капитан А. не стал долго держать его в неведении и продолжил уже утвердительно: - Значит, твои родители гнали самогонку.


Самогонка! Старлей Л. был поражён, как же эта мысль не пришла в голову ему самому? В памяти начали всплывать картины детства, юности. Вот, он ещё совсем маленький, заговорщицкий и загадочный взгляд отца, а он (малец) всё не может понять, почему в доме пахнет пирогами, а пирогов нет. А здесь он подросток, ему поручено «важное дело», носить из ближайшего колодца воду для «процесса». Он старшеклассник и впервые пробует вместе с одноклассниками этот напиток, причём мерзкого качества, купленный у известной в деревне бабки самогонщицы. Курсантский отпуск, он удивляется, какой неожиданный эффект дали сто грамм для храбрости перед танцами, он так и не решился поцеловать понравившеюся ему девушку, девушка поцеловала его сама. И наконец, он впервые приехал домой лейтенантом после выпуска, вся семья собралась за столом и отец торжественно наливает ему в рюмку «домашней», показывая тем самым, что отныне он считает сына взрослым.


- Ты чего молчишь-то? - вернул его к реальности капитан А., - аппарат сделать сможешь?


- Ну конечно, о чем вопрос, вот только из чего...- в памяти у старлея уже всплывали особенности конструкции.


- А ты нарисуй схему, а мы потом подумаем, что из чего делать, - предложил капитан.


Поразительно, как продуктивно работает в таких случаях мысль. Боле того, у обоих даже перестали болеть животы, а посему, покончив с физиологическими нуждами, офицеры покинули оное помещение. По пути обсуждая конструкцию будущего изделия, при этом шаря взглядом по сторонам в поисках чего-нибудь, что могло быть использовано для этого. В модуле, в своей комнате, они расположились за столом и, попивая крепкий чай, принялись рисовать чертёж аппарата. Вернее, рисовал старлей Л., а капитан А. больше задавал вопросы по назначению того или иного узла. За этим занятием их и застал командир звена капитан К. Выслушал пояснения, он одобрил идею и заявил желание присоединиться к проекту. Он, капитан К., отказался от предложенного чая и в свою очередь предложил пройти в его комнату. У него оказалось, было в заначке поллитра спирта, который по замыслу конструкторов должен был использоваться для омывки лобовых стекол вертолёта, но на практике до вертолёта этот спирт никогда не доходил. А стёкла после полёта и водой прекрасно отмываются.

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги