Рожденный ползать, освободите взлетную полосу! часть 2

Капитан К. оказался прав, «под это дело» думалось лучше. Уже после первой рюмки была высказана реальная мысль, что неплохо бы проверить, а что уже есть в наличии?

Оказалось, что не так уж и мало. Был сорокалитровый молочный бидон, который уже использовался для брожения браги, тем не менее, подходил и для нагрева оной. Ещё был примус, непонятно кем и для чего привезённый в Афганистан и пылившейся на полке без дела. Хорошо хоть не выбросили. Нашлась также электроплитка, причём регулируемая. Оставалось только найти, из чего сделать змеевик. Идеально конечно подошёл бы лабораторный дистиллятор, но где его взять в этой средневековой стране? Концессионеры даже на пару минут приуныли. Задача казалась неразрешимой. Однако, вовремя налитая вторая рюмка исправила положение.

- Самолёт, - прошептал, выпив и закусив, капитан А.

- Какай самолёт? - не поняли его капитан К. и старлей Л., вроде, никто не садился...

Однако, проследив за устремлённым вдаль взором капитана А., поняли в чём дело. Там, на отшибе аэродрома, стоял транспортный Ан-26, которому уже никогда не подняться в небо. Искусный афганский лётчик приложил его при посадке об полосу так, что крылья самолёта стали почти касаться земли, отчего самолёт стал похож на курицу наседку. И несмотря на то, что он там стоял не один год и был уже основательно раскурочен, он продолжал оставаться неисчерпаемым источником всевозможных гаечек, проводков, трубочек и прочих запчастей из разряда именуемых словом фигнюшка.

- Да с таким кладезем не то что самогонный аппарат, целую химическую лабораторию построить можно!

Поняв это, концессионеры повеселели, правда, сразу к самолёту не отправились, спешка в таком деле вредна. Вначале спокойно и обстоятельно допили спирт, попутно обсуждая технические вопросы, и только потом, вооружившись топорами, пилами, и прочим необходимым инструментом, отправились к самолёту.

Спустя полчаса, они уже вновь были в комнате модуля с целым ворохом всевозможных трубок, емкостей, дюритов (армированный резиновый трубопровод, используется в качестве соединений алюминевых трубок топливной системы), хомутиков и прочей всячины. Но поскольку это деятельность троицы не могла ускользнуть от внимания, то в комнате было гораздо больше народу. Проект вовлекал в себя всё больше и больше участников. Основателям только и осталось, что доработать конструкцию под имеющиеся материалы и передать «чертежи» в умелые руки авиационных техников.

Работа спорилась, инженерно-технический состав по ходу выполнения вносил изменения в конструкцию, аппарат рождался и совершенствовался на глазах. Спустя час, аппарат был готов. Он поражал своим совершенством и функциональность, ничего лишнего. Участники проекта, а теперь это уже весь лётный и инженерно технический состав звена, любовался творением своих рук. Змеевик, пардон, правильней будет - спиртовой пароконденсатор вертикального типа с водяным охлаждением (ну не поворачивается язык называть змеевиком это творение рук и ума авиационных инженеров), работал по проточному принципу, для чего из умывальника была протянута магистраль холодной воды. Нагретая вода за ненадобностью по другой магистрали сбрасывалась за окно. Для ёмкости с исходным сырьём была сооружена оригинальная опора, под которой размещался примус. Кроме того, опора позволяла в случае необходимости, закрепить также электроплитку, для осуществления, так сказать, бокового нагрева. Емкость для нагрева (она же для брожения) предполагалось соединять с пароконденсатором посредством упомянутых мною термостойких резиновых дюритов.

А тут ещё весьма вовремя вызрела бражка... Раньше мы бы её просто выпили, но теперь...

Акцию назначили на двенадцать ночи. Это были годы борьбы с пьянством. Конспирация у нас была нешуточная. Я не буду рассказывать, как прошёл ужин, как мы с нетерпением ждали время «Ч». Это не столь интересно.

И вот, это время «Ч» наступило. Примус был разожжён и выведен на максимальный режим. Вода подключена и начала циркулировать по открытому контуру. Несмотря на то, что аппарат мог работать автономно, никто не уходил, всё звено было в сборе. При этом стояла полная тишина, никаких обычных при таком скоплении разговоров. Все как завороженные смотрели на срез фланца для выхода продукции, чтобы не пропустить историческое событие первой капли.

Примерно через час стало ясно, мощности примуса не хватает. Оператор по нагреву повернул ручки мощности обоих конфорок электроплитки на максимум.

И... О чудо! Минут через десять заблестела и упала в кружку первая капля, затем вторая, третья. Скорость процесса нарастала, и вот уже в кружку бежит тоненькая струйка. Если бы не необходимость конспирации, то разразилось бы троекратное ура. Но глаза у всех были примерно как на кадрах старой хроники у участников запуска первого спутника.

Но расслабляться не стоило. Главный консультант старлей Л. дал команду и оператор убрал половину мощности электроплиты, и весьма своевременно, сырьё за малым не вскипело.

И вот, наконец, в наших руках полная поллитровая кружка. Капитан К. подставил под струю трехлитровую банку, а сам взял кружку, чтобы снять пробу по старшинству. От волнения у консультанта старлея Л., совсем вылетело из головы то обстоятельство, что продукт в кружке может достигать крепости более семидесяти градусов и соответственно предупредить об этом руководителя проекта и прочих участников. Он, как и остальные, наблюдал за торжеством первой пробы, и был весьма удивлён, когда капитан К., сделав солидный глоток, молча передал кружку автору идеи капитану А.. Но капитан А. также сделав солидный глоток, также молча передал кружку главному консультанту старлею Л.

- Что случилось? Почему они молчали? Где одобрение? Неужели провал? Всё же сделано правильно, - роились мысли в голове у старлея Л., пока он брал кружку и подносил её ко рту. Вот он сам сделал солидный глоток и понял всё. Понял, какой тактический просчёт совершён, понял, почему молчали товарищи. Их, как и его, в буквальном смысле, как говорят украинцы, заципыло. Жидкость в кружке, как и следовало ожидать, превышала упомянутую крепость, кроме того была тёплой и вдобавок, помимо фирменного самогонного духа впитала в себя все запахи авиационных жидкостей, керосина, гидро-жидкости, масла. Трубки (аппарат) не только нужно было помыть, их необходимо было перед использованием пропарить, в этом и заключался тактический просчёт консультанта. (В последующем было уже всё нормально). Но главная стратегическая цель была достигнута, в кружке была настоящая самогонка в её высшей фракции - первач. Наконец, выражение (простите, но другого слова для описания этого нет) охуения на лице капитана К. сменилось восторгом, а главное, он вновь обрёл способность говорить.

- У, бля...- (дословно) произнес он, и все поняли, это успех. Кружка пошла по кругу, слышались судорожные вздохи, кряканья и тихие восторженные возгласы.

К утру мы стали счастливыми обладателями целого ведра самогона. Пропущенный через картофельную стружку и облагороженный растворимым кофе, он приобрёл весьма приличный вкус. Мы его не иначе как коньяком не величали. Жаль только, что ведра на двадцать четыре человека всё же мало. Выпили мы всё за один субботний вечер. Но какой был банкет!

Впоследствии технологию производства самогона мы довели до автоматизма. Причём, оборзели до того, что делали это днём. Пока не попались. Нашему старшему начальнику, подполковнику Х., татарину по национальности. Тот поступил в соответствии с традициями своего народа. Обложил нас данью - один литр с каждой выгонки. Но это уже другая история.

Старлей Л.

***

Пожар

Наивен тот, кто полагает, что раз Афганистан на юге, то там нет зимы. Она там всегда. Нет, я не вру. Да, там действительно жара, но стоит посмотреть на горы, как ты понимаешь, что зима вот, рядом. Их заснеженные вершины красноречиво говорят об этом. На высотах боле четырёх тысяч метров зима царствует круглый год. Лётчики хорошо знают об этом, они почти каждый день летают в зиму. А некоторые, точнее, пилоты Ми-24, ощущают зиму ещё и на собственной коже. Почему? Да потому что Ми-24 великолепная машина, в которой для удобства экипажа предусмотрен даже кондиционер. Но вот по какому-то капризу конструкторов не оснащён штатным обогревателем. Для обогрева экипажа предусмотрен забор сжатого, значит, горячего воздуха от компрессоров двигателей. У земли, где по идее, и должен летать вертолёт, это работает прекрасно. Но это Афганистан, и вертолёты очень часто летают на потолке, где важен каждый процент мощности двигателей, а подобная система обогрева как раз и отнимает мощность двигателей.

На практике это выглядит так: с набором высоты начинает падать температура воздуха. Отчего в кабине тут же интенсивно (вроде, и не сильно выпили вечером) запотевают стёкла. Включаешь обогрев кабин, помогает, но двигатели от этого теряют мощность и вертолёт в лучшем случае не берёт высоту, а худшем её теряет. А впереди перевал. Выключаешь обогрев. Опять запотевают стёкла. Делать нечего, открываешь забор наружного воздуха. Температура в кабине и снаружи выравнивается, стекла не потеют. Вот только ты в тонком летнем комбинезоне, а в кабине ниже нуля.

После посадки разомлевший от жары, пропотевший технический состав с изумлением смотрит на пританцовующих у вертолёта пилотов, у которых не попадает зуб на зуб.

Но это только полбеды, беда в том, что зима может спуститься с гор. Да-да, именно спуститься с гор. С наступлением осени наблюдаешь, как с каждым днём всё ниже и ниже граница снега. И если ваш аэродром находится на высоте более тысячи метров, то зима обязательно дойдёт и до вас. В одно прекрасное утро вы будете удивляться так по-русски белому снегу и морозному воздуху. А удивляться будете потому, что у вас напрочь отсутствует зимнее обмундирование, и вы будете проклинать преподавателей военных училищ тыла, которые не объяснили своим курсантам такое понятие, как высотные климатические зоны. Впрочем, помянёте вы также за ту же ошибку и преподавателей строительных училищ. Ваш модуль явно не рассчитан на зиму. Нет, какие-то рудименты батарей отопления, конечно, присутствуют и даже местными умельцами сооружена мини-котельная, но увы, температура в модуле немногим отличается от наружной. Чтобы согреться, особенно ночью, авиаторы идут на всякие ухищрения, разживаются вторым комплектом одеял, из вертолётных запчастей сооружают самодельные обогреватели, повергающие в ужас начальника дизель-электроузла, ложатся спать в комбинезонах.

В один из таких зимних вечеров капитан А. и старлей Л. ворочались в своих кроватях, пытаясь согреться и уснуть. Их напарников по комнате, пилотов ведомого экипажа старлеев Н. и С., не было. Они убыли в краткосрочный отпуск. Время было довольно позднее, и старлей Л. почти уснул, не обращая внимание на посторонние звуки, доносящееся с улицы.

- Слышишь, стреляют, - нарушил молчание капитан А. Старлей Л. прислушался, с улицы действительно доносились одиночные автоматные выстрелы. Одиночные, значит, ничего страшного, что было будить? А посему старлей Л. поудобней устроился на кровати и ответил что-то в духе известных трёх букв.

- А почему на улице так светло? - не унимался капитан А.

- Бля, - ответил старлей Л., он был раздражён, завтра была его очередь на час раньше вставать и производить ежедневное опробование вертолёта, а поскольку он окончил училище на два года позже капитана А., то это значило, что его очередь всегда, - тебе надо, пойди и посмотри!

Тем не менее, старлей Л. глаза всё же открыл. И вправду, с улицы в комнату проникал какой-то странный, красноватый свет. Как ни странно, но это обстоятельство тоже ничуть не озадачило старлея Л., его больше удивило другое: капитан А. вопреки своей лени поднялся с кровати. Мало того, он, накинув поверх комбинезона куртку, но босиком подошёл к окну.

- А-а-а-а! Горим! - заорал капитан А., распахнув окно и как был босиком, выпрыгнул в него. А на улице лежал десятисантиметровый слой снега.

Парадокс, но даже это не возымело должного действия на старлея Л. По крайней мере, никакой поспешности в его действиях не было. Здраво рассудив, что пока нет в комнате открытого пламени, можно не торопиться. Он стал не спеша надевать носки, ботинки, по ходу обдумывая сложившеюся ситуацию. Было понятно, что горит модуль и с этим надо что-то делать. Поразмыслив, он пришёл к двум вариантам действий. Первый - это собрать свои вещи и покинуть модуль, второй - это принять участие в тушении пожара. Но вспомнив свою любовь к порядку, старлей Л. понял, что на сбор вещей и эвакуацию ему понадобится минимум два дня, что в данной ситуации было неприемлемо.

- Значит, - пришёл к выводу старлей Л., - придется принять участие в тушении пожара, возможно, даже проявляя чудеса героизма.

Тем временем с одеванием было покончено, и старлей Л. вышел на улицу.

Улица была залита ярким, бледно-розовым светом. Горела та самая пресловутая самодельная кочегарка. Жаркое керосиновое пламя весело плясало над её железной крышей. Оттуда же и доносились выстрелы. Все обитатели модуля, среди которых находился и босой капитан А., выстоявшись полукольцом, с интересом и безучастно наблюдали за происходящим, как будто этот пожар совершенно их не касается. Исключение составляло три человека, двое вёдрами носили из столовой воду, а ещё один этой водой заливал пламя. Но поскольку напор в столовой был низким и вёдра наполнялись долго, действие троицы не оказывали на пламя никакого воздействия. Солдатик-кочегар, причитая, рассказывал обстоятельства и детали случившегося. Особенно интересны были детали. Из них выходило, что солдат готовился отбивать многомесячную осаду, при этом выполняя основную задачу, оказалось, в кочегарке помимо всего прочего, припасено литров сто керосина в канистрах, ящик гранат и несколько цинков патронов. Эти патроны в данный момент и взрывались. Старлей Л. поёжился: если пламя доберётся до гранат, то будет совсем весело и он вознамерился присоединится к троице, занятой тушением пожара. В конце-концов не глазеть же на огонь он вышел, тем более, что все лучшие места для обозрения были заняты. Но вёдер было мало, да и как было сказано, напор воды из крана был невысок, и его услуги оказались не нужны. Такой расклад не устраивал старлея Л., он обошёл модуль и, обнаружив приставленную лестницу, по ней взобрался на крышу модуля.

- Ну вот, по крайней мере, отсюда хоть лучше видно, - удовлетворённо подумал старлей Л., поглядывая свысока не сколько на пламя, сколько на стоящих внизу соседей по модулю. Но его душа по-прежнему жаждала деятельности, что случалось с ней крайне редко, наверное, потому что спросонья. Старлей Л. пошарил глазами по сторонам, на крыше был довольно толстый слой, почему-то толще чем на земле, слежавшегося, подтаявшего от тепла крыши снега. Этот снег доставлял много неприятностей обитателям модуля. То тут то там с потолков капало. Старшина не единожды посылал на крышу бойцов, дабы этот снег убрать, но исполнительности авиационных бойцов едва хватало, чтобы сбросить с крыши две-три лопаты снега. Собственно, они и лопаты тут же на крыше побросали. Что произошло дальше, не иначе как божьем наитием не назвать. Поскольку старлею Л. до этого было в жизни не додуматься. Потому что, как и почему ему всё удалось, он понял только спустя несколько дней. Двигаясь как сомнамбула, не отдавая себе отчёта в своих действиях, старлей Л. поднял лопату побольше (кстати, тоже весьма странный поступок для него, выбор лопаты побольше), начал энергично забрасывать пламя слежавшимся снегом. Он работал энергично и с упоением, не обращая внимания на оху... пардон удивлённые взгляды товарищей снизу. Рядом изумленно застыл товарищ, который заливал пламя водой. Он только и смог, что одобрительно кивать головой. Снег шипел на раскалённой крыше как сало на сковородке. Но пламя с каждым броском новой порции снега таяло, уменьшалось на глазах и вскоре исчезло совсем. Старлей бросил ещё пару контрольных лопат и остановился в готовности чуть что, снова вступить в схватку с огнём. Какой-то смельчак внизу заскочил в кочегарку и вынес оттуда вздувшиеся, но не лопнувшие канистры с керосином и злополучный ящик гранат. Тем самым полностью ликвидировав опасность повторного пожара. Старлей Л., как бы очнувшись, отбросил лопату и спустился с крыши. Статисты внизу уже обсуждали случившееся. По их словам выходило, что старлей Л. не так уж и много сделал. Но самому старлею Л. на их мнение было глубоко плевать. Его вполне удовлетворял тот факт, что продолжение ночевки пройдёт под крышей. А слава - явление мимолётное, да и к чему ему завистники? Старлей Л. повернулся, чтобы проследовать в модуль продолжить прерванный сон. Но тут возникла заминка. Оказалось, что одному жителю модуля всё же удалось осуществить эвакуацию. Это был прапорщик-фельдшер. Он вынес с комнаты не только собственные вещи, но и весьма объёмный ящик с медикаментами. И весь пожар сидел на нём, держа автомат наперевес. По его словам, там находились медикаменты, которые весьма трудно списать. Похвальное действие, но вот с этим ящиком и возникла заминка. Группа офицеров, среди которых находился и по-прежнему босой капитан А., тихо матерясь, пытались затащить этот весьма тяжёлый ящик обратно в модуль. Но как они его не поворачивали, ящик всё равно оказывался шире проёма двери. А ведь по словам прапорщика, вынес из модуля ящик он один. Наконец, после значительного усилия, отчего была выломана часть дверного косяка, ящик был втащен обратно в модуль, где возникла уже новая проблема с дверью в комнату. Но старлей Л. не обращал на это ни малейшего внимания, он вернулся в своё обычное состояние, именуемое непечатным словом. Он проследовал в комнату, разделся и лёг спать. Спал без сновидений, глубоким сном, как может спать человек, которому только двадцать три года и никаких проблем.

Удивительно, но капитан А. не заболел даже насморком.

А медаль «За отвагу на пожаре» старлею Л. так и не дали. Ерунда, конечно. Но дело принципа!

***

- Ну что за тупые шутки, ебт?!.. - поинтересовался Вова когда неведомая сила взяла его за задницу.

Насторожившись, лейтенант осторожно пошевелил тазобедренным суставом; держали все-таки за ремень, что несколько утешало. И все равно, хорошее еще недавно настроение стремительно портилось.

- Кому там делать нечего? - Вова поворочался, пытаясь осмотреть заднюю полусферу.

На этом этапе возникли трудности. Тяжелая длиннополая куртка цвета русского народного медведя - нормальной ДСки не досталось - сковывала движения, разогнуться мешал фюзеляж, поэтому пришлось высовывать глаз в узкую щель между шапкой и поднятым воротником. Хорошо просматривались крыло спереди-сверху, бетон снизу и соседний борт сбоку; обзор назад перекрывало собственное плечо. Неизвестность нервировала, да и стоять под самолетом раскорячившись было неудобно.

- Щас кто-то получит в рог, - объявил он и рванулся к свободе.

Сзади хрустнуло и отпустило.

- Ё-ё-ё... - сказал Вова через секунду, сидя на бетоне и разглядывая вырванную из фюзеляжа Т-образную антенну радиовысотомера, весело покачивающуюся на тонких нитях проводов; о том, что творится внутри самолета на другом их конце даже не хотелось думать.

В то, что удастся втихую сдать явно неисправный аэроплан верилось слабо; в возможность быстро всё починить своими силами верилось еще меньше.

- Теперь за задницу возьмут по настоящему...

Такая перспектива не радовала. Сломать истребитель, пусть и не из дежурного звена, но в боевом полку ПВО... Когда послезавтра полеты... А если еще вдруг враги... Мечи не секут повинные головы только в сказках, да и то не во всех.

- Амба, - констатировал Вова после нескольких попыток запихнуть проклятую железяку обратно: антенна, повисев на зазубринах крепления минуту-другую, выпадала вновь.

- Да все равно видно... Пожалуй, будут драть. А жаль...

Массивная фигура проходившего куда-то через стоянку Малухи, инженера полка по РЭО, вызывала ассоциации с тружениками топора, дыбы и веревки; стало совсем тоскливо. Он уже почти прошел мимо, когда Вова, наспех прицепив антенну к самолету, решительно двинулся наперерез.

- Товарищ майор! Можно на минутку...

- Да, слушаю.

- Товарищ майор, вот я техник самолета. Планер, шасси, двигатель - всё «железо» знаю, а штуковины ваши радиоэлектронные, антенны всякие для меня как темный лес. Подскажите, пожалуйста, где что, хоть знать буду, а то даже глупо как-то получается.

Пару секунд майор решал как реагировать на внезапно возникшую тягу к знаниям.

- Это хорошо что интересуетесь, - одобрил он наконец. - Подскажу.

Неприметными движениями опытного каюра направляя инженера Вова повел его по самолету; следовало спешить, пока антенна не выпала сама по себе.

- А вот здесь что?.. - Вова аккуратно развернул майора чтобы понадежнее зацепить им антенну; хватило легкого прикосновения.

- Ё-ё-ё... - удивился Малуха, глядя на обломок высотомера.

- То... това-а-арищ майор! Вы же... Вы же мне самолет сломали... Как же... Что же...

- Ё-ё-ё...

- Это же... Послезавтра ведь полеты... Как теперь...

- Ё-ё-ё... И запасных-то нет... Ладно. Придумаем. Так. Лейтенант, не суетись. Отдыхай. Завтра... Завтра к обеду будет готов твой аэроплан. И это... с меня пол-литра...

***

Отец и сын

Быль

Я сидел в преподавательской и тихо, но вдумчиво матерясь, составлял план-календарь мероприятий учебного сбора, одним глазом заглядывая в календарь обычный перекидной, другим в план-график прохождения сбора, а третьим, сакральным - в программу военного обучения и положение о военных кафедрах. Другие не менее захватывающие документы были разложены на соседних столах, поскольку в преподавательской я был один.

Начинать рассказ с местоимения «я» вообще-то некрасиво и невежливо по отношению к читателю, но в данном случае ничего не поделаешь, эта история начинается именно с того, что я сидел в преподавательской и копался в бумагах.

Вторую неделю город был накрыт пыльным и удушливым колпаком тяжелой июньской жары. За ночь дома, тротуары и припаркованные автомобили не успевали остыть, а метро встречало утренних пассажиров липкой, болотной духотой.

Стеклянная стена преподавательской выходила на солнечную сторону, и никакие шторы не спасали. Согласно институтским легендам, новое здание на проспекте Вернадского было спроектировано для какой-то африканской страны, робко вставшей на путь социализма. Однако, ознакомившись с проектом, африканцы схватились кто за сердце, а кто и за копья, и перешли на темную сторону силы, предавшись мировому империализму.

Проект храма позитивистской науки оказался никому не нужен, и вот тут-то на него и наложил предприимчивую лапу наш ректор. Чертежи быстренько доработали, убрав систему централизованного кондиционирования, лифты и прочую буржуазную заразу; здание привязали к местности, встроили рахитичное отопление, и через каких-нибудь пятнадцать лет на замусоренном пустыре возникло гордое здание. Угрюмые мизантропы-архитекторы встроили в корпуса института чудовищные сквозняки, которые сносили со столов не только бумаги, но и увесистые книги, поэтому преподаватели и студенты научились, подобно ниндзя, стремительно прошмыгивать в двери, захлопывая их за собой снайперским пинком.

Увлекшись любимым делом офицера-преподавателя, я не услышал скрипа открываемой двери, но ощутил мощный воздушный поток, повлекший ворох бумаг на столе к открытому окну.

- Дверь, бля!!! - завопил я, падая с раскинутыми руками на стол.

Вошедший промолчал, и тогда я, как умирающий лебедь, вывернул шею, чтобы увидеть, кого внесло в преподавательскую, и почему эта ходячая ошибка эволюции не закрывает дверь.

Оказалось, что ко мне забрел какой-то гражданский. Уяснив, наконец, сложившуюся ситуацию, он поспешно прикрыл дверь.

- Вы к кому? - спросил я, получив, наконец, возможность снять руки с бумаг и принять более-менее естественную позу.

- Я бы хотел видеть начальника пятого курса, - объяснил посетитель.

- Прошу! - показал я на свободный стул, - это я и есть.

Обычный мужичок, за сорок, с изрядной лысиной, весь какой-то сероватый, невзрачный, я бы сказал, мышевидный.

- Я отец студента (тут он назвал фамилию), и хотел бы узнать, где он будет проходить сбор.

Я порылся в списках и назвал гарнизон.

- Кстати, в эту точку еду я сам.

- Очень хорошо! - обрадовался мышевидный. - Скажите, а... вы моего сына знаете?

- Нет, я в их взводе занятия не вел. А что?

- Ну... гм... - замялся он, - видите ли, мальчик немного... своеобразный...

- У него что, проблемы со здоровьем?

- Нет, что вы, в обычном смысле - нет, иначе он не смог бы поступить, но...

Я молча ждал, пока мой собеседник выберется из неудобного положения, в которое он сам себя загнал. Если он скажет «больной», тогда я немедленно отправлю парня на военно-врачебную комиссию, а если скажет «здоров», тогда вообще непонятно, зачем он пришел и завел этот разговор.

- Я бы хотел попросить...ну... чтобы в части вы уделяли моему сыну немного больше внимания, чем остальным, вот и все... - наконец сформулировал он.

- Хорошо, не беспокойтесь, - я пододвинул к себе Ежедневник, - все будет в порядке, полк хороший, я там уже проводил сбор, условия нормальные, от Москвы не очень далеко, вы можете приехать к нему на Присягу.

- Да, - сказал он, - я приеду. Обязательно. Извините за беспокойство. Всего доброго.

После ухода моего странного гостя я, конечно, сразу же нашел личную карточку его сына. Ничего особенного. Парень неплохо учился, взысканий не имел. Так... Ну, аттестации командира взвода, написанные под диктовку куратора, мы пропустим... Вот, автобиография. Тоже ничего необычного. Мать умерла, не повезло парню... В институт поступил сразу после школы... Годен с незначительными ограничениями... Оп-паньки... Отец - сотрудник КГБ! Надо же... Хотя, кто их знает, может, чиновник какой, кадровик или снабженец...

Замученный жарой и бумажной рутиной я забыл о странном посетителе, и не вспоминал о нем до самого отъезда в войска.

***

Мы сидели в полупустом купейном вагоне пассажирского поезда. В таких поездах спросом пользуются плацкартные и общие вагоны, а народ побогаче выбирает скорые поезда.

Начался тихий, подмосковный дождик, за окном мелькали мокрые и пустые дачные станции, переезды с вереницами машин у шлагбаума, колхозные поля, поросшие какой-то сельхозрастительностью, одинокие велосипедисты, согнувшиеся под тяжестью промокших плащей.... Оставив позади Москву, поезд разогнался, погромыхивая на стыках. В купе старенького, но чистого вагона стало уютно и тепло. Завтра будут длинный, хлопотный и пыльный день, а сегодняшний вечер - твой, можно поваляться со специально взятой из дома скучной книгой, подремать, напиться из бренчащего стакана чаю, а потом всласть отоспаться под привычные поездные звуки...

В дверь постучали.

- Да! - крикнул я, подумав, что это, наверное, студент с докладом по отбою.

Дверь отъехала, и в купе вошел какой-то мужчина в спортивном костюме с пакетом в руке. Нашарив на столике очки, я пригляделся и вспомнил, что это тот самый мышевидный КГБ-шник.

- Вы позволите? - спросил он.

- Пожалуйста. Я подтянул ноги и указал на полку.

- Вот, - сказал он, доставая из пакета бутылку, - я бы хотел познакомиться с вами, товарищи офицеры, поближе...

Мой коллега удивленно посмотрел сначала на бутылку, потом на меня, а потом на нашего посетителя. Он недавно пришел на кафедру после академии, и наших порядков не знал. Мне же визит «отца солдата» совсем не понравился. Пить спиртное с незнакомым человеком в поезде, да еще и с отцом одного из наших студентов, да еще работающим в «Конторе» я вовсе не собирался.

- Извините, - хмуро сказал я. - Вечер встречи придется перенести. Нам пить нельзя - людей везем, мало ли что может случиться? Да и вообще, я не привык к студентам идти со «шлейфом».

Установилось неловкое молчание. Выждав несколько секунд и поняв, что мы ждем его ухода, мужик извинился, сунул бутылку обратно в пакет и вышел.

- Ни фига ж себе... - удивленно сказал мой коллега, - Это что, у вас каждый раз такие номера?

- Не поверишь - первый раз... - ответил я, - даже и не знаю, что подумать. Давай-ка мы с тобой будем повнимательнее. Вообще повнимательнее. А то нарвемся в полный рост, и не заметим, где...

Следующим утром на вокзале нашего надоедливого попутчика видно не было, то ли старался на глаза не попадаться, то ли мы в процессе суетливой перегрузки студенческих организмов из вагонов в «Уралы» просто не обратили на него внимания.

В гарнизоне я приказал коллеге организовать семинар на тему «Как нам обустроить казарму», а сам решил заложить круг почета по штабам. Нужно было представиться начальнику центра - генералу, договориться с тыловиками о питании и обмундировании студентов, которые, переступив границу КПП, стали курсантами, и решить еще десяток подобных вопросов.

Проблемы обычно возникают, если полк сталкивается с нашествием военизированных студентов в первый раз. Ознакомившись с директивой Генштаба и подавив естественный приступ ужаса, управление полка занимает круговую оборону, и каждый бюрократический вопрос приходится решать с боем, как писал Маяковский, «перешагивая через юнкеров». На следующий год командно-штабная девственность оказывается уже нарушенной, все проходит без административных лубрикатов в виде звонков из Москвы и шифротелеграмм, а уж третий приезд похож на секс старых супругов - без выключения телевизора.

Выгружая из портфеля на стол НШ центра глухо звякающие московские сувениры, я поинтересовался наличием отсутствия проблем.

- В принципе все нормально, - ответил НШ, машинально выстраивая бутылки в боевой порядок «колонна пар», но есть нюанс. У нас стрельбище закрыли.

- Кто?! - изумился я, - вы же типа градообразующие! Зеленый Пыс что ли наехал?

- Дачники, с-суки, вложили, - объяснил НШ. - Понастроили сараев своих у самого аэродрома, ну и стали жаловаться, мол, пули над головами свистят. А чего бы им не свистеть? Ты же наших чингачгуков видел. Кто флажок на обваловании сбил, тот у них - «летчик-снайпер». Ну и запретили нам стрелять.

- А как же присяга? - спросил я. - Положено же отстреляться...

- Хороший вопрос, архиверный. Нет стрельб - нельзя присягу проводить. Вот ты и думай, как-никак цельным подполковником работаешь. В Москву звони, пусть там решают.

- Ну, для этого-то мне и звонить не надо. А то я не знаю, чего они решат... А еще стрельбища у кого-нибудь здесь есть?

- Есть одно, у МВД-шников. У них там что-то вроде тюрьмы или колонии, не знаю точно, так при ней есть стрельбище. Можно отстреляться там, но... нельзя. Они денег хотят.

- Много?

- Не мало. Да и неважно, сколько, в директиве ГШ не сказано, что за стрельбы можно платить. Меня за этот платеж первый же ревизор за яйца подвесит. С остальными элементами сбора проблем не будет, а вот насчет стрельб - тебе суетиться. За подарки - спасибо. После присяги заходи, будем пробовать.

В Москву я, конечно, позвонил. Шеф, обожавший решать общие вопросы, но страшно раздражавшийся, когда перед ним возникала конкретная проблема, обещал подумать и велел перезвонить через пару дней. Я знал, что думать он будет до конца сбора, а крайним все равно окажусь я.

Вечером после отбоя мы сидели в номере гарнизонной гостиницы, собираясь поужинать. В дверь постучали. На всякий случай я убрал со стола бутылку «Князя Шуйского». А вдруг это студент из казармы? Водка на столе преподавателей - это непедагогично.

Но это оказался не студент. К нам опять пожаловал мышевидный родитель в спортивном костюме, правда, на этот раз без пакета.

- Разрешите?

- Прошу... - вздохнул я и уступил ему стул, пересев на кровать.

- Я много времени у вас не отниму, - сказал он, - успеете поужинать. Тем более, пить вы со мной не хотите... Да нет, я все понимаю, я можно сказать, привык, «Контора глубинного бурения» и все такое, так ведь?

-Ну-у-у...

- Именно что «ну-у-у». Но поговорить нам все-таки надо. А потом я уйду.

- Хорошо, - сказал я, - давайте поговорим. - Мне стало любопытно.

- Дело в том, - начал наш гость, - что много лет назад я служил... гм... ну, неважно, где. А важно, что там я схлопотал себе дозу облучения. Хорошую такую дозу, увесистую. Можно сказать, несчастный случай, виноватых не было, но по тогдашним, а уж тем более по сегодняшним меркам, доза была такой, что можно было начинать заниматься организацией собственных похорон. Сначала-то я этого не понял, но вот тем, кому понимать положено, все стало ясно как днем. От работ меня отстранили, и немедленно самолетом в Москву, в госпиталь. Зачем, почему? Врачи молчат, глаза отводят, но обследуют по полной программе. Вот по этой самой программе я и начал кое о чем догадываться, ну, а потом кто-то из врачей проговорился. Что со мной будет, и сколько мне осталось, они, конечно, не сказали, но догадаться и так было нетрудно. Я когда все понял, чуть руки на себя не наложил. Страшное это дело, когда у тебя внутри тикает. И вот лежишь ты и ждешь, что и как будет, когда оно дотикает. И сколько еще этих тиков осталось...

Мы с коллегой переглянулись, я достал с подоконника бутылку и разлил водку по стаканам. Наш гость равнодушно выпил полстакана, ради вежливости взял со стола ломтик помидора - закусить - и продолжил рассказ, потирая горло и покашливая, видно было, что воспоминания ему неприятны, и он начинает нервничать.

- Да... Самое страшное, помню, было среди ночи проснуться. Лежишь, смотришь в потолок - и ждешь.

Отлежал я неделю, потом еще одну. Ничего. Никаких признаков лучевого удара. То есть вообще никаких. На третью неделю смотрю, врачи улыбаться начали, глаза отводить перестали. «Повезло!», - говорят. Невероятно повезло, небывало, причем никто так и не понял - как и почему. Месяц я в больнице провалялся, потом санаторий был, потом выписали. Со старой работы меня, ясное дело, убрали, но перевели в Москву, в центральный аппарат, сразу же квартиру дали, матпомощь, подъемные, лечебные, все такое.

Первое время мы с женой ночи спать не могли - боялись, а вдруг ночью со мной что-то случится? То я не засну, то она - лежит, за руку меня держит. Потом как-то обвыклись...

А потом жена сказала, что беременна. Сколько вместе прожили - ни одной беременности, а тут - нате. Кинулись по врачам. Все плечами пожимают: «Противопоказаний никаких, но... не советуем!».

В общем, родился у нас сын. Нормальный ребенок, самый обычный. То есть болел, конечно, капризничал, но - как все. С ним мы и про мой случай как-то забыли. И все было нормально, пока ему двенадцать не исполнилось. А в двенадцать все и началось. Сначала у него ни с того ни с сего волосы выпали, вообще все, даже брови и ресницы. А потом самое главное началось. Не знаю, как описать, чтобы вы поняли. Он нормальный парень, кто его только не обследовал, ничего не находят у него. Но есть одна странность - время от времени он как бы отключается на секунду-другую, вроде как засыпает без снов, а потом опять все нормально. И этих отключений он не помнит...

У жены первый инфаркт случился, когда ей про меня сказали, второй - когда парень... ну, волос лишился, а третий последним был.

Так что теперь мой сын - все, что у меня осталось, это мой крест, моя вина. И я везде с ним. И я - не стукач и не провокатор... - он криво усмехнулся.

Я молча разлил остатки водки.

Гость взглянул в наши вытянувшиеся физиономии и спокойно сказал:

- Не принимайте близко к сердцу, это проблемы мои, а не ваши, но знать вам все-таки надо. Я, пожалуй, пойду, но на всякий случай: я живу в этой же гостинице - (он назвал номер) - и если будет нужна помощь...

- Подождите! - вдруг сказал я. - Есть одна проблема, - и рассказал про стрельбы.

- Если бы все проблемы были такими... - засмеялся он. - Этот вопрос я беру на себя. Спокойной ночи.

На следующее утро после полкового развода ко мне подошел капитан с кирпичными петлицами:

- Товарищ подполковник, я начальник стрельбища учреждения номер такой-то! Разрешите получить указания на предстоящие стрельбы.

- Вот приказ на проведение стрельб... - я полез в папку за документами.

- Ничего не нужно, команда прошла из Москвы, все организуем своими силами, как положено. Назовите только дату, время, количество стреляющих и номера упражнений...

***

На стрельбах я решил присмотреться к сыну чекиста.

Издалека - ничего особенного. Рослый, веселый, по виду - совершенно нормальный парень. Вблизи, конечно, выглядит страшновато: лицо без бровей и ресниц, пилотка на абсолютно лысой, блестящей, как полированная слоновая кость, голове... В ухе, кстати, кольцо. Этакий киберпанк в стиле «милитари» или джинн, Алладинов дружок... Однако на свою странноватую внешность студент не обращал ровно никакого внимания, его товарищи, привыкшие к ней за пять лет, тоже. Как все нормальные студенты, они дурачились, над чем-то хихикали, а то ржали во весь голос, постоянно бегали в курилку, и вообще вели себя непринужденно.

На огневом рубеже я на всякий случай встал за студентом, однако он отстрелялся без происшествий, не проявив особой меткости, но и не промазав. Вообще, никаких странностей я за ним не заметил, хотя и старался не упускать его из виду. Нормальный-то он нормальный, - думал я, разглядывая студента, - но как его на аэродром выпускать? Заснет там на секунду, и привет мартышке. Нет, нафиг-нафиг, опасно, - решил я. - Надо от этого воина избавляться.

Вечером я зашел в номер к ГБ-шнику, чтобы поблагодарить его за хорошо организованные стрельбы. Потом я сказал:

- Я подумал и принял решение. После присяги заберете сына в Москву. В армии ему все равно не служить, а на аэродром я его выпустить не могу. Боюсь. Думаю, что начальник центра возражать не будет, а с начальником кафедры я попробую договориться.

- Не надо, - сказал он.

- Что не надо?

- Договариваться не надо. Я с вашим начальником разговаривал еще до отъезда. Он сказал - на ваше решение.

- Чего же вы мне раньше не сказали?

- Ну... Я хотел, чтобы вы сами приняли решение, а не выполнили приказ начальника.

- Но-но, вы это прекратите! Бросьте свои гэбешные штучки! - засмеялся я. Он тоже улыбнулся и достал уже знакомую бутылку коньяка. - Ну, теперь-то можно?

***

После окончания Присяги отец и сын уезжали в Москву. Я пошел проводить их до КПП.

Парню уезжать явно не хотелось, и я его понимал. Невольный страх гражданского человека перед армией у него уже рассеялся, впереди у его товарищей была интересная работа на аэродроме, а по вечерам - волейбол, преферанс втихаря, а то и бутылка водки на троих. И не ради опьянения, а ради спортивного интереса, потому что нельзя, но все пьют!

Они оставались, а он уезжал.

Парень несколько раз оглянулся на казарму, штаб полка, высокие белые кили самолетов, выглядывающие из-за деревьев, до которых он так и не добрался. Он понимал, что больше здесь никогда не будет, и старался все запомнить получше.

Отец не оглядывался. Обо мне он, казалось, забыл, и смотрел только на сына. Случайно я поймал его взгляд. В нем был любовь, многолетняя, тяжелая усталость и, казалось, безысходная тоска.

***

Прыжок.

Начну я немного отстраненно...

Честно говоря, мое отношение к авиации несколько опосредованное. Как говорят многие зубры, я - «мабута». )) Т.е. «сапог». Т.е. по земле ходящий. Но.. как бы это выразиться... «мабута с мягким голенищем» - и там и там я требуюсь. По роду деятельности. Хоть изредка, но все же... Горючник я. Масла, смазки, керосин - все находится под моим присмотром.

Дело было уже не во «времена развала», а, скажем так, несколько позже. Точнее - 10 лет после развала. А еще точнее - 2001 год.

Прикрепили мне, тогда еще молодому старлею, юному начГСМ отдельного автомобильного батальона, аэродром Тушино. Поставили на довольствие. Где-то там, на задворках этого поля примостилась маленькая часть, 10 емкостей и несколько военных в разных званиях - часть-то «кастрировали», остались только начальствующие должности и пара солдатиков для покраски заборов. И поступил запрос: «Во исполнение приказа N такой-то для тренировки таких-то просим Вас обеспечить горючим таким-то в количестве таком-то». Другими словами - обеспечить керосином тренировочные прыжки, т.к. вертолет выделили, а керосин, сказали, сами добывайте. Действуйте, так сказать, «по команде». Вот и переложили ответственность «добычи» на мои хрупкие плечи. Делать нечего... добываю. Про «добычу» керосина (хорошего, не отстоя с водой) для в общем-то не авиационной части, помимо всех лимитов и т.д. и т.п. - всего того, что в нашей нынешней армии хоть по горло залейся - это отдельная песня. Сам факт: керосин «с боем» привез. Прыжки обеспечил. Как оказалось, уже давным-давно эти приказы на прыжки отдавались ради проформы. Давно уж керосин не возили, прыжки не проводили, а тренировки проводили где-то в Кубинке (кажется) вклиниваясь в учебный план «местных» летунов. «Лица начальствующие» от такой радости (они и надеяться-то боялись) выставили 0,5л «Гжелки» и зазвали самому прыгнуть. Да я и не противился.

Как давно я ждал такого случая!

Еще в училище, стоя в карауле, видел пролетающие над головой «поршня». Летуны были от нашего училища в 200 метрах, правда, полугражданское какое-то училище, но все же крылатые. Видел самолеты и грезил полетами. Самому летать не получалось (вестибулярный аппарат слабый), прыжков отродясь не было... Вот и стоял на вышке, облизывался. Долго облизывался. 5 лет. И тут такой фарт!

В общем - на прыжки я приехал. Все как надо, палатка мед. осмотра, доктор, вертушка на поле... Ба! А доктор-то знакомый. Где-то мы с ним раньше сталкивались, правда и он и я смутно друг друга помнили, но точно знали - посидели мы тогда хорошо. Ну и сейчас «за встречу» и «для смелости» (я уже успел расколоться, что в первый раз) приняли граммульку. Доктор сказал - полезно. И помогает.

Медосмотр пройден. Нацепили на меня парашют. Отправили к вертушке. С каждым шагом ноги все больше отказывались слушаться. Заплетались, подгибались. Дойдя до вертолета я понял, что еще шаг - и все. Унесут вперед ногами.

В общем, вертушка ушла без меня. Я ушел к доктору - продолжать празднование. Но уже не прыжка, а здравомыслия. Доктор сам ни разу не прыгал и сказал что в общем-то все нормально, если не требуют прыгать то и не надо... Правда летуны (кто на земле остался) на меня косо посмотрели, но от праздника не отказались. Утешили меня тем, что в след. раз за руки меня затащат, но на земле не оставят.

Ударными темпами мы прикончили запасы «Гжелки», спирт доктора и закуски.

Зато как хорошо было потом лежать на побуревшей от жары траве, покуривать сигарету и следить за медленно опускавшимися вниз куполами!!

***

98-й год. Дело происходило в Курской области. Лет 5 как уволился из рядов славных ВС, в частности, из авиации ПВО. Еще не полностью износился камуфляжный комбез (теперь только на рыбалку и охоту в нем), да и старенькую шевретку одеваю едва ли не чаще, чем обычную куртку. Среди знакомых и приятелей известен под прозвищем "Летчик. В день авиации и 23 февраля с другом-однополчанином по традиции одеваем парадную форму и отмечаем праздники как положено. Как положенно в армии и особенно в авиации. На теперяшнюю гражданскую жизнь солидно накладываются намертво въевшиеся армейские привычки и навыки. Все происходящее вокруг, прежде чем дойти до сознания, попадает на призму, именуемую "офицер-авиатор", преломлялось соответственно, и только после этого принимается решение и производятся необходимые действия. Годы идут, чем-то занимаешься, нормальная, вроде, жизнь. Только разделена теперь жирной чертой, кровоточащим еще рубцом на "ДО" увольнения и "ПОСЛЕ". На ТОГДА и ТЕПЕРЬ. На ТАМ и ЗДЕСЬ.Санитарный Ми-2, севший как-то посреди городка, вызвал восторг и боль утраты. Невозвратной утраты. Это был первый летательный аппарат, увиденный вблизи, за многие годы. Его можно было даже потрогать!

Праздники бывают не только в августе и феврале. Иногда они случаются и в будни,даже ЗДЕСЬ и ТЕПЕРЬ. И один из таких дней был разрушен, ворвавшимся СОБЫТИЕМ. В виде Палыча или "Полковника"(среди своих),отслужившего в ВДВ и безмерно уважающего авиацию. Возбужденно размахивая руками, глотая слова и носясь по моей холостяцкой квартирке, норовя превратить мой перманентный бардак в первозданный хаос, поведал, что послезавтра на бывшем ДОСААФовском аэродромчике будут производиться прыжки, и есть возможность поучаствовать в этом мероприятии. Главным сего действа его лучший кореш по службе в ВДВ, и препятствий возникнуть не должно. Такие мероприятия тогда случались не часто. Областной военкомат как-то умудрился организовать по первому прыжку для призывников в ряды ВДВ, и чудом выбил Ан-2. Вопросов нет, ударили по рукам и назавтра поехали укладывать парашюты.

Надо сказать, что в то время был по уши влюблен в очаровательную особу по имени Елена. Порознь никуда. И лишне говорить, что эта особа увязалась и на укладку. Приезжаем. Красота неописуемая. Посреди давно не кошеных трав старая бетонка, уцелевшая вышка, старый барак с классами и два полуразобранных Ан-2. Вокруг лес изумительный, вдалеке деревня, безоблачное синее небо над головой. Российское Черноземье в разгар лета! Картина, достойная кисти художника. Сторож из местных встретил как родных. Движение, народ носится, машины. Такого здесь не видели уже несколько лет. Ярко запомнились две вещи. Перед бараком играли вместе мелкая собачонка, кролик и утка. Тоже радостные, нимало не пугаясь такого скопища людей. В воздухе царила всеобщая атмосфера сверпраздника. Аэродром оживал! И хорошо ухоженная могилка на краю поля. Обычная пирамидка с красной звездой на верхушке.

Все прошло нормально, парашюты уложили, выпили слегка за предстоящие прыжки, послушали байки бывалых и укатили с Ленкой домой.

Видать, всеобщая атмосфера праздника, малая толика спиртного и байки повлияли на мою возлюбленную. Захотелось ей непременно поучаствовать и дальше. Непременно! Без купола над головой она себя уже не мыслила. Женщина она была не робкая (врач скорой помощи), на испуг её не возмешь-сама кого хочешь запугает. Был свидетелем, как эта разъяренная пигалица 50 кг весом, блондинка(90-60-90)с ангельским лицом валяла по асфальту бугая-гаишника, осмелившегося остановить скорую помощь, когда она везла тяжело больного. Кстати, успела довезти, больного спасли, а гаишника потом уволили. Настоящая руская женщина - на скаку коня остановит... Да и наследственность подходящая - отец у нее бывший военный летчик, службу закончил на первых Ту-22. По пути заехали к её родителям, где Ленка жизнерадостно рассказала, что завтра мы прыгаем с парашютом. Она была полностью уверена, что завтра прыгнет, невзирая ни на что. Я, правда, в этом сильно сомневался, особенно после того, как её отец показал мне кулак и мягко сказал: "Если она прыгнет - убью!" Кого он убьет первым, я не сомневался. Надо было срочно что-то делать. Мне предстояло уговорить её не прыгать. То, что это бесполезно, знал на 100%. Надо было брать хитростью.

Приехали домой, попытку отговорить, конечно, сделал. Настроен был решительно - уступать не собирался! Моя решительность а заодно и хитрость была устранена в течении получаса на семейном сексодроме. После этого возникла всего одна проблема - в чем она будет прыгать?

В мой профессионализм она почему-то верила (как-никак 8 прыжков за плечами), поэтому мои вредничанья стойко терпела. Цвет одежды оставил на её усмотрение, а вот фасон выбирал сам. Тут была моя победа. Было предложено много вариантов женских одеяний. Юбки, платья, сарафаны и кофточки со всякими жабо. Праздник ведь - она не может выглядеть, как попало. Полночи ушло на поиски подходящей для прыжков одежды. Был очень принципиален, перемеряли все, что у неё было. Всерьез (особенно мной) обсуждались даже элементы нижнего белья. Ну, вы меня поймете.Не каждый день любимая, умопомрачительная женщина показывает стриптиз. Настроение мое было приподнятое, мысли дурные стали посещать.Как в известном анекдоте:-" ...а может ну его на х@р эту рыбалку..."

Остановились на джинсах и футболке.Во что первоначально она и была одета. Дошла очередь и до обуви. После демонстрации всех её "шпилек" предложил ей одеть обувь без каблуков. В ее понимании "без каблуков" оказались туфельки с каблуком всего в 2 см. В итоге среди ночи съездили к знакомым за кроссовками. Кроссовки нам дали, но посмотрели как на умалишенных.

Нет, я не сдался, был уверен, что воспрепятствую этому прыжку, даже невзирая на её обаяние и свою влюбленность. Сами знаете строгость авиационных законов, но экипировал на всякий случай, по-взаправдашнему.

Утро. Аэродром. Та же красота, то же лето. Штиль. Небо еще синее и безоблачней. Но все по-другому. Народ донельзя серьезный, крайне озабоченный, носится, суетится, ни к кому не подступиться. Не до нас: Ан-2 из области опаздывает, и автобус с призывниками пропал куда-то. И бодун не слабый. Сторож не встречал. Даже зверюшки попрятались. Даже Ленка сробела.

Постепенно все наладилось. И борт и призывники прибыли, народ успел поправить здоровье, даже начальство прибыло: бывший начальник аэродрома с женой. При параде,с орденами и медалями.

Все путем, готовимся к прыжкам. В какой-то момент Ленка своим женским чутьем начинает понимать, что я, коварный, даже и не думаю подпускать её к самолету и, включив все свое обаяние, переключается на руководителя прыжков. Тот (строго проинструктированный) на все домагательства отвечает категоричным "нет".

Все бы обошлось, но медицина подвела. Не прибыла медицина. Некому допускать к прыжкам, да и как в случае чего без костоправов? Еще полчаса, и экипаж Ан-2, психанув, улетит на базу (кому охота летать по воскресеньям). Легкая паника в рядах, спортсмены ропщут, призывники, топтавшиеся до этого с кислыми рожами, заметно воспряли. Как в кино " ... шеф, усё пропало..! "Не решается старший без врача производить прыжки. Шанс свой Ленка не упустила. Милая и храбрая женщина. Доктор есть, но за услуги - маленький такой прыжок с парашютом. Выбор небольшой: либо совсем ничего, либо на одного прыгуна больше.

Втроем: я, мой приятель-десантник и его кореш-руководитель проводим инструктаж, пытаясь вбить в очаровательную женскую головку что-нибудь о запасном парашюте, клевантах и т.д и т. п. Старались как могли. Запугивали, отговаривали, советовали. Бесполезно.

Появился во всем этом и положительный момент. Новобранцы нешуточно начали рваться в бой. Вид женщины, желающей добровольно прыгнуть, сработал как красный лоскут для быка. Лучше вдребезги с нераскрывшимся куполом, чем ударить в грязь лицом! Да еще и другая миловидная особа в форме таможни все успокаивала одного из призывников, явно находившегося в полуобморочном состоянии.

Первыми прыгали спортсмены. Вторая партия - призывники. Очень колоритен был один из них - колпаков не хватило на всех, так ему повязали на голову армейскую шапку-ушанку, завязанную под подбородком. Его глаза, смотревшие в иллюминатор, напоминали глаза коровы, идущей на убой.

Ну, вот и наш черед. Снаряжаем и Ленку. Надеваем парашюты. Чуть не упала под весом рюкзака Д-5, слегка меньшего её весом. Устояла. Дальше проверка инструктором всех прибамбасов и формуляра парашюта. Подписи укладчика в книжке не оказалось. Устояла. Правда, я занервничал.

Грузимся, взлетаем. Пигалице хоть бы что. И так немаленькие, выразительные Ленкины глаза стали значительно круглее. Пока летим, вдалбливаю, как использовать запаску при отказе основного, что ноги при приземлении вместе, полусогнутые, расслабленные и если повернет спиной или боком при посадке, нужно повернуть себя в нужное направление, использую стропы.

Открыли дверь, высота 800 м, Курская область как на ладони. Ленка уверенно прыгнула (выпускающий после этого страшно её зауважал). Красиво пошла. Почти все запомнила. С запаской справилась. Ноги весь полет держала по уставу - вместе и полусогнутыми. Перед посадкой зачем-то раздвинула ноги и выпрямила. Села, естественно, боком. Но вес в 50 кг, штиль и трава по колено сделали свое дело.

Все удачно. У Ленки щенячий восторг. Потом нес две парашютные сумки с куполами и Ленку на плечах с полкилометра до барака. Ленке единственной достался значок-купол. Дома она показала его отцу, тот ругался, конечно, но как-то не всерьез, а в глазах смотрящих на дочку была любовь и гордость.

Но перед этим было обмытие прыжков на аэродроме. Обмывать остался, естественно, ограниченный круг людей. Руководитель с выпускающим, прятель-десантник, пара спортсменов, пожилая пара при параде с орденами, девушка в форме таможни с одним из призывников, и мы с Ленкой.

Значок Ленке вручила жена начальника аэродрома, женщина средних лет с медалью "За отвагу" на груди. Рядом муж её (бывший начальник этого аэродрома) с двумя орденами Красной Звезды, спокойный, немногословный мужчина. Выпили, разговорились. Оказалось, афганец, вертолетчик. Застолье шло своим чередом. Мужчины слегка разогрелись, и пошли тосты за дам, не боящихся неба. Ленка так и сияла вся, светилась от счастья, понимая, что единственной женщиной, совершившей сегодня подвиг, была только она. Отнюдь.

Орденоносец тост поддержал и представил нам свою семью. Девушка из таможни оказалась его дочерью, спортсменка-парашитистка, несколько сотен прыжков. Парень-призывник - это её жених. В семью не допускались люди, непричастные к авиации или парашютизму. Условием получения руки и сердца дочери был прыжок с парашютом. Он прыгнул.

Тост ветерана продолжался: "Хочу, мол, выпить за свою жену, её медаль "За отвагу" перевешивает мои ордена!» Смотрим на немолодую женщину и узнаем, что она мастер спорта международного класса по парашютному спорту, более 6000 прыжков. В юности, в какой-то из советских праздников, участвовала в шоу с выброской парашютистов на Красную площадь. Так вот, она умудрилась приземлиться на Мавзолей и вручить букет полевых цветов Брежневу. Разборки, конечно, были, но в итоге наградили медалью "За отвагу".

И могилка на краю поля тоже оказалась их семейной. Сын их на глазах у них разбился на спортивном "ЯКе". С той поры и ездят они на свой аэродром раз в неделю к сыну. А в такие редкие праздники, когда летают и прыгают, всегда при параде. Как иначе принимать гостей у себя дома?

***

Рассказ ни о чем

Продовольственный магазин был закрыт, и я присел в тени, ожидая окончания обеденного времени. Магазин располагался на главной улице заволжского города П*. По странной прихоти градостроителей его главная (и почти единственная) транспортная артерия представляла собой замкнутый прямоугольник, поэтому весь городской транспорт в количестве двух автобусов ЛиАЗ весело кружил по ней в разных направлениях. «Обычный» автобус ездил по часовой стрелке, а «экспресс» - против, впрочем, может быть, и наоборот. Автобусы были настолько изношенными, что через дыры в полу салона можно было разглядеть не менее изношенное дорожное покрытие. Лично я, боясь выпасть из автобуса на очередном ухабе, ходил пешком.

В центральной части города, громоздился огромный, когда-то очень красивый, а сейчас облезлый православный храм. Церковный двор зарос травой, от железных, наглухо запертых ворот отваливались чешуйки ржавчины, а в амбразурах стрельчатых окон выросли березки. Рядом с храмом был разбит парк культуры и отдыха, причем слово «разбит» здесь нужно употреблять в прямом смысле. Предавались культуре в нем только местные пьяницы, которых в городе было великое множество. Непьющая часть населения опасливо обходила парк стороной.

Вообще, создавалось впечатление, что за годы Советской власти в городе не было построено ничего, кроме квартала панельных трёхэтажек. Термостыки между панелями были густо и широко замазаны чем-то черным, поэтому казалось, что дома собраны на клею. Крыши были густо усеяны самодельными телевизионными антеннами, направленными на все стороны света. Ожидая открытия магазина, я забавлялся классификацией их конструкций. Там было всё - от простейших четвертьволновых вибраторов до проволочных «двойных квадратов», лучевых антенн и конструкций, принцип действия которых я понять вообще не смог. Наиболее состоятельные граждане пользовались покупными «волновыми каналами», однако, устанавливали их на балконах, опасаясь быстрых на руку соседей.

Лязгнул засов, и я поднялся, отряхивая техничку. Магазин занимал первый, каменный этаж дома, который был настолько стар, что окна магазина на четверть ушли в землю. Второй, деревянный этаж был жилой. В магазине было прохладно и пусто. Ни покупателей, ни товара. Почти все местные жители имели свои огороды и держали скотину, поэтому в магазин они ходили разве что за хлебом, сахаром и крупой. Мне же требовалась закуска.

Ассортимент закуски был ограничен селедкой в огромных, круглых, похожих на противотанковые мины банках и огромными же, но стеклянными банками, в которых были замаринованы помидоры с огурцами. Маринад был настолько крепким, что его пятна с деревянной столешницы не отмывались. Банки были огромным дефицитом, поэтому полную банку местным жителям продавали только в обмен на пустую, но нам, москвичам, верили «в долг». Прижимая к груди банки, как два прозрачных арбуза, я с трудом выбрался из магазина и по июльской жаре побрел к стоянке, где меня ждал «Москвич».

«Москвич» принадлежал инженеру вертолетного полка по радио, который пригласил нас на шашлыки к себе на дачу. Его жена и дочь уехали на море, и сидеть все выходные одному на даче ему не хотелось.

В четверг вечером мы устроили военный совет, кому что покупать. Капитан Игорь, как настоящий западэнец, высокомерно сказал, шо «покупить» правильную, парную свинину ни один москаль не способен, поэтому в пятницу он встал часов в пять утра, забрал деньги и отправился на рынок. Как обычно в маленьких городах, рынок начинал работать чуть ли не с восхода солнца, и к 11 часам из-за жары закрывался. Сейчас мясо «доходило» в специальном шашлычном ведре, а Игорь отсыпался.

За водку и пиво отвечал старший лейтенант Вадик, боевой пловец, списанный по ранению на нашу кафедру. Приобретенные им специфические навыки легко позволяли донести до машины два ящика пива и несколько бутылок водки.

Я же, как старший по званию и должности, взял на себя самое сложное - общую координацию и приобретение закуски.

Дачные участки начинались сразу же за городом. Как водится в авиагарнизонах, они были огорожены отслужившими перфорированными стальными плитами, снятыми с посадочных площадок. Участки были поделены так, что у каждого был выход к реке.

Увидев воду, мы вывалились из машины, и, раздеваясь на ходу и бросая пропыленные и потные технички, бросились к реке. Пока мы с Игорем слезали с мостков, щупали воду и, позорно молотя ногами, выгребали на середину, у Вадика река уже закончилось. Плавал он просто фантастически - стремительно, не оставляя за собой ни пены ни брызг, так плавают выдры. Наплававшись, мы улеглись загорать, а Вадик вздумал ловить раков. Вода была удивительно прозрачной, и на дне Вадик увидел рака, который приветственно помахивал ему клешнями. Вадик немедленно нырнул, но рак оказался животным хитрым и увертливым и напоследок сбежал, как следует цапнув его за палец.

- Так, дорогие гости, - сказал нам инженер, - если хотите есть шашлык жареным, пошли за дровами.

- Далеко? - спросил Игорь, - штаны надевать?

- Не надо. Все на участке. Вот, видите пень? Я корни уже подрубил, надо его выкорчевать, но один я не смогу. Ломы в сарае.

Мы притащили ломы, подсунули их под пень и попытались вывернуть его. Пень скрипел, качался, но оставался на месте.

- А ну, товарищи технические интеллигенты, - сказал Вадик, - отойдите во-он туда, под яблоню...

Он выбрал самый длинный лом, загнал его под пень, пошире расставил ноги и рванул. Пень крякнул, что-то под ним треснуло, и он опрокинулся кверху лапами, оставив изрядную яму. Спина Вадика порозовела, и возле поясницы стали видны белые, сходящиеся к одной точке шрамы, на которые почему-то не действовал загар...

Сухое дерево в мангале жарко горело, Вадик с инженером взялись нанизывать мясо на шампуры, а мы с Игорем нашли удочки и отправились на рыбалку. Рыба нам, конечно, была не нужна, но хотелось ощутить забытую, детскую радость рыбалки, когда красно-белый, пластмассовый поплавок среди широких листьев водяных растений вдруг начинает подпрыгивать, нырять и дергать леску. Первому повезло Игорю. Он поймал какую-то рыбешку и уже размахнулся, чтобы бросить ее в воду, как вдруг за нашими спинами кто-то сипло мяукнул.

Мы оглянулись, на мостках сидел серый кот и полыхающими желтыми глазами следил за рыбкой. Игорь бросил ему добычу, кот схватил ее и ускакал в клумбу анютиных глазок. Через пару минут, облизываясь, он вернулся. Дело пошло веселее. Вытаскивая рыбешку за рыбешкой, мы бросали их коту. Сначала он прятался в цветах, потом стал отбегать на шаг-другой, а под конец рыбалки доедал рыбу уже лежа на мостках.

И вдруг у Игоря клюнуло по-настоящему, и он вытащил плотвичку размером с ладонь. Это была уже настоящая добыча! На наши крики прибежали Вадик и хозяин, Игорь с гордостью достал из детского ведерка с водой плотву. Скользкая рыба неожиданно вывернулась из его рук и подпрыгнула. Откуда-то снизу метнулась серая кошачья лапа, зацепила рыбу, кот схватил ее зубами и, задрав хвост, поскакал по грядкам. Он понимал, что такой большой и серьезный улов у него могут и отнять.

Улыбаясь, инженер объяснил, что это соседский кот, известный дачный ворюга. Зимой он живет в городской квартире, а на все лето его вывозят на дачу.

***

Стемнело. Мы сидели на застекленной веранде под желтым матерчатым абажуром с кистями. На столе остывало мясо, на блюде лежала картошка, которую надергали здесь же на грядках, сполоснули в реке и тут же сварили, лук, редиска, салат...

Хозяин, не торопясь, рассказывал, как в Афгане они охотились за душманскими караванами, как делили с десантниками трофеи, как гнали бражку, как ремонтировали покореженные «вертушки», как научились есть, держа тарелки закрытыми, чтобы в них не набивался песок.

Мне не хотелось больше пить, я тихонько встал, взял раскладушку и ушел к реке.

Было тихо. Под мостками еле слышно журчала вода, в траве что-то шуршало и пиликало, в листве старой яблони возилась и недовольно бормотала со сна какая-то птица. Над городом беззвучно кружили длинные тени, посверкивая иногда красным и зеленым - в полку заканчивались ночные полеты.

Я лег на спину. Небесная сфера над головой едва заметно вращалась. Звезды пахли рекой и нагретыми за день травами. Они медленно разгорались глубоким бело-зеленым, переходящим в ярко-синий светом, а потом тускнели как остывающие угли. Иногда по небу проносился стремительный росчерк падающей звезды, но я ни разу не успел загадать желание.

В кустах зашуршало. Я повернул голову и увидел нашего приятеля кота. Я позвал его, похлопав ладонью по раскладушке. Кот прыгнул, потоптался, выбирая себе место, плюхнулся мне под бок и замурлыкал. Я положил руку на теплый кошачий бок. Кот пару раз мурлыкнул и быстро, как это умеют делать кошки, заснул. Во сне он посапывал и куда-то бежал. Наверное, ему снилось, как он скачет по грядкам с плотвой в зубах...

Меня позвали пить чай, но я не стал отвечать. Мне не хотелось тревожить кота, птицу на яблоне и окружавшую меня ночь.

Звезды завели хоровод, разбрасывая разноцветные, хрустальные лучи, и я заснул.

***

С тех пор прошло много лет, но отчего-то эта летняя ночь на маленькой, чистой реке не уходит из памяти.

***