Руны на клинках

Глава 10

Судьба Сергея Жучирина пока определилась, теперь всех волнует, как поживает в эти суровые, военные времена его английский друг Джон Джонсон. Джон являлся шпионом и бизнесменом, потому знал, конечно, про патриотический порыв Сергея и о том, что тот направляется в логово врага.

Джон сильно грустил. Пусть оно и очень дорого, получи в своё время Серёжа английское подданство, его бы никуда не стали отправлять. Или бы всё-таки отправили, но в случае его героической гибели имущество забрала бы корона, а с теми парнями Джон мог договориться.

Сейчас же Серёжа мог убежать хоть в Америки, выдадут Гардарике и оттуда. И всё его имущество заберёт Московское княжество, а его представители ни за какие взятки акции по дешёвке не продадут. Война оставила свои рубцы и на этом британском сердце!

Но Джон Джонсон был истинным британцем, готовым к военным невзгодам. К тому же он был шпионом, бизнесменом и журналистом. Его самого забрали в армию и назначили военным корреспондентом его же издания.

Во флот или в Африку Джон ехать не хотел, он не любил сырости, жары и регулярных бомбардировок. Он мог остаться в Англии и писать про лётчиков Королевских ВВС, но там тоже стало неуютно — в Лондон прилетали «Фау-2» и могли причинить ему физический ущерб.

Джон попросился в Москву. Да, он знает, что русские никого из иностранцев на фронт не пускают, с англичанами говорят только в официальных структурах, а простых подданных Его Величества частенько вешают за всякую ерунду типа шпионажа или пропаганды.

Но он же первый и пока единственный иностранец, которому удалось взять интервью у русского боярина! Пусть боярину тогда было всего шестнадцать лет, а сейчас уже восемнадцать — не всегда мудрость приходит с годами, чаще она сильно задерживается.

В военном министерстве к предложению отнеслись скептически, однако командировку в Москву всё-таки выписали. Но с условием, чтобы Джон проплыл по северному маршруту в Мурманск и написал про моряков. Тогда его самолётом доставят в Москву.

Он решил, что для него пока главное попасть в Гардарику, и согласился. Джон для поездки в северных широтах купил тёплое пальто и шапку. Ему выделили каютку на британском сухогрузе, и он в составе конвоя отправился в море.

Первые дни Джон выползал на свежий воздух лишь порычать на волны Северного моря. Однако на третий день морская болезнь отпустила, и он в пальто с поднятым воротником и в шапке приступил к своим обязанностям.

Моряки поведали, за сколько минут человек замерзает в ледяной воде, о страшных полярных акулах и касатках, и что они счастливы идти на север Гардарики в составе конвоя.

Моряки теперь считаются военнослужащими, служат короне, а под защитой русских эсминцев им ничего не грозит, не то что в Атлантике. Слишком далеко для подводных лодок Европейского Союза.

— Погодите, — не понял Джон. — Расстояние, примерно, такое же.

— Сэр, тогда напишите, что всё из-за русских эсминцев, — говорили Джону. — Только сами напишите, нас не упоминайте, сэр.

Джонсон решил в статье вообще этой темы не касаться. Просто моряки счастливы послужить короне. Дальше «ля-ля» на две тысячи слов про их тяжёлую службу и в конце реверанс военному министерству, какое оно мудрое.

В Конфедерации плюс посчитали, что доллары, вложенные в войну с Евросоюзом, лучше всех отбивают русские, тем более они после войны готовы заплатить за всё золотом!

В Америках приняли закон о лендлизе, а Британия к нему с подачи военного министерства присоединилась, но с условием, что русские примут участие в поимке «Бисмарка» и «Тирпица» и помогут с проводкой конвоев.

Русские дурачки сами же и согласились! В Англию пошли конвои, поставки из Америк восстановлены, и цены немного снизились. У линкоров «Тирпиц» и «Бисмарк» пока закончилась автономка, они пришли во французский порт, а потом начнётся на них охота.

За две недели Джон даже в пальто и шапке намёрзся, подхватил насморк и приплыл в Мурманск. Там он сдал представителю военного министерства рукопись статьи, и его в тот же день отвезли на лётное поле. Пассажирский самолёт иностранной модели всего за три часа доставил его в Москву.

Джону сдали номер в той же гостинице для иностранцев, и он летом повесил пока в шкаф пальто и шапку. Кроме жаркой погоды его чисто британское выражение лица поддерживали коммерческие цены.

Население всё необходимое получало по карточкам, как и в Британии. Однако он подданным Москвы не являлся, никаких карточек ему не полагалось, и если помрёт с голоду, русских это не волнует.

Ещё в городе появилось много народу в военной или полувоенной форме, стиль «милитари» стал у москвичей очень популярным, а так ничего особенно военного Джон в городе не увидел. Ездили такси, работали кино, театры, магазины и рестораны. Ну, русские мало улыбались — они, вообще, мало улыбаются.

Он сразу подал прошение в Совет обороны для поездки на фронт и встречи с боярином Большовым. Джонсон приготовился долго ждать. Даже с такими ценами он готов был ждать ответа в мирном городе до конца войны!

Однако в тот же день к нему в номер пришёл подтянутый капитан, предъявил удостоверение представителя Совета и предложил ему следовать за ним. На большой чёрной машине они проехали на вокзал, и военный подвёл того к кассам!

К кассам, Карл! И если бы у Джона не хватило денег, этот военный просто сдал бы того в полицию и ушёл спокойно. С Джона содрали необычно много, и капитан купил себе такой же билет.

Джон ехал на фронт и себе не верил — он едет в купе! Фантастика! Кому расскажи, не поверят. В самой Англии с началом войны нет купейных поездов, все ломятся в общие вагоны.

Доехали за одни сутки, и капитан проводил Джона в гостиницу, где с него взяли за сутки проживания вперёд! Понятно, что не капитану же за него платить, но могли эти куркули проявить немного радушия! Придумали бы какой-нибудь фонд.

В гостиничном ресторане Джон заплатил хоть и без энтузиазма, но и без удивления. Зато после обеда военный привёл в номер настоящего Артёма Большова! Пацан, конечно, сильно подрос, но Джон просто не мог его не узнать.

Беседовали в присутствии капитана. Артём носил погоны старшего лейтенанта и честно сразу сказал, что говорит лишь по приказу общаться с журналистами. Самому-то ему больше не о чем говорить с англичанами.

Неприятно удивляла его холодная вежливость. Тот пацан старался к себе расположить, ему была важна реакция Джона, а молодой офицер спокойно смотрел на него, как на пустое место, и только отвечал на вопросы.

Джонсон являлся опытным журналистом и принял отношение Артёма как вызов. Сначала попробовал вызвать симпатию льстивыми вопросами, спросил, за что парню дали погоны со звёздами.

— Хорошо убиваю европейцев, — сказал тот вежливо.

— Но всё-таки старший лейтенант для боярина — это же немного?

— Только по вашим воззрениям, — ответил Артём. — У нас каждая звёздочка — это очень много европейцев.

— Но у вас на груди нет никаких орденов! — воскликнул Джон.

— В Гардарике вообще нет орденов, — проговорил офицер. — Наши знаки отражают только реальные достижения.

— Хм, — воззрился на него Джон. — Символ танка я узнал, но что значат две алые полоски?

— Более ста танковых боёв, уверенно подбито больше ста машин, — ответил Артём.

— Лично? — спросил Джонсон.

— Нет, только как командир танка, — признался Тёма. — Мои данные наводчика-стрелка уже не учитываются.

— По официальным сведениям вы на третьем месте с 95-ю танками, — сказал Джон.

— В газетах данные на конец червеня, а уже середина серпеня, — пожал плечами Тёма.

— У вас скоро день рождения, поздравляю! — торжественно молвил Джонсон.

— Спасибо, — ответил он равнодушно.

— Но эти знаки… — заметил журналист. — Вы хотели бы, чтоб в Гардарике ввели ордена?

— А что не так в знаках? — не понял Тёма.

— Да вы всем показываете, сколько убили человек! — воскликнул Джон.

— Подбил машин, — поправил его Артём. — Европейцев я убил гораздо больше.

— Вот-вот! Вы бы носили табличку «я убил больше ста человек»? — вкрадчиво проговорил англичанин.

— Снайперы же носят, — равнодушно сказал Тёма.

— Ладно, — проговорил Джон. — Вы примете английский орден?

— По приказу приму, — ответил старший лейтенант.

— А без приказа? — спросил газетчик с надеждой.

— Не приму, — коротко сказал Тёма.

Англичанин пытливо всмотрелся в его спокойное лицо. Он не хочет всего говорить при капитане? Или этому боярину действительно настолько на всё плевать? Артём молча ждал новых вопросов, равнодушно глядя в его глаза.

— Хорошо, — опустил Джон взор. — Более ста танков — это почти немецкая танковая дивизия. За два с половиной месяца. Да, я помню, что в Гардарике звания значат больше, но у нас вы бы точно стали национальным героем и генералом!

— Генералов везде как нерезаных собак, — спокойно ответствовал Тёма. — А я и так московский боярин.

— Тем более! — важно изрёк Джон. — И что дала Гардарика боярину?

— Отдельный танковый батальон, — ровным тоном проговорил старший лейтенант.

— О! — воскликнул журналист. — Майорская должность!

— У вас майорская, — сказал Тёма. — А у нас на всех батальонах старлеи.

— Но отдельный же! И танковый! — насмешливо заметил журналист. — Целых три роты?

— Да, по 21-му танку «Рысь-2» каждая, — проговорил Артём. — Много в Англии генералов, у кого есть столько средних танков?

— А… э… — заело газетчика. — Вторая «Матильда» вполне средний танк!

— Вы лично готовы на «Матильде» выйти против «Рыси»? — спросил Артём. — И сколько всего «Матильд» у Англии?

Джон почувствовал, что коснулся скользкой темы, отшутился и спешно перевёл разговор на боевые будни Большова. Его интересовало, почему батальон отдельный и чем занимается. Сведения не являлись секретными, и Артём учтиво отвечал на вопросы.

В определённый момент Джонсон почувствовал, что его охватывает безнадёга с каждым спокойным ответом старшего лейтенанта. Он будто говорил с чем-то неодушевлённым… у кого нет человеческих слабостей. Оно осознаёт своё могущество, но ему приказали.

Джону стало казаться, что ему вежливо отвечает средний танк «Рысь-2». Но в кресле ведь сидит 18-летний парень! Просто в форме, со зловещим знаком и погонами! Джонсон решил вызвать хоть какую-то его реакцию.

— Вот вы офицер, понимаете в военном деле, — спросил он. — Можете себе представить нападение Гардарики на Европу?

— Представить могу, — спокойно сказал Артём.

— Ага! — воскликнул Джон. — Чего же тогда Гардарика ждала целый год⁈

— Какой год? — уточнил старлей.

— Ну, почти год Англия воюет с Европейским Союзом! — горячо пояснил журналист.

— Вы слишком много значения придаёте Англии, — холодно проговорил Тёма.

Джонсон покраснел и уставился на парня с открытым ртом. Тот вежливо объяснил:

— Для жителей Гардарики Англия не значит так много, как для вас, сэр Джонсон. Англия для нас это часть Европы. Маленькая часть где-то сбоку.

— Ладно, — хрипло сказал Джон. — Почему просто раньше не напала? Гардарика ведь веками нависала над Европой!

— То есть вы думали веками, что нависает, — ответил Артём. — А не напала Гардарика просто потому, что не всякая представимая глупость должна случиться.

Джон помотал лицом и проговорил:

— А сейчас происходит разве не глупость? Вы отдали половину страны!

— Вы вообще видели карту Гардарики? — спросил Артём. — Какая половина? — он насмешливо сказал. — Впрочем, для всех островитян территория фетиш.

— Пусть фетиш, — упрямо проговорил журналист. — Но что сейчас, чёрт побери, происходит умного? Просветите тёмного островитянина!

— Война фигня, когда маневры, — ответил старлей. — Враг теряет больше сил, пока не изучит нашу оборону. Когда у него что-то начинает получаться, мы прибегаем к маневрам — отходим на неизвестные ему позиции, — он вдруг спросил. — Вы думали когда-нибудь, как я вообще смог сжечь столько вражеских танков⁈

— Но если бы Гардарика напала, вы бы сейчас воевали на чужой территории! — возразил Джон. — И той же малой кровью!

— Мы, в отличие от европейцев, не считаем себя самыми умными, — холодно сказал Тёма. — И не думаем, что нам в Европе будет лучше, чем Европе у нас. Кроме маневров в войне важна подготовка. Обороноспособность можно усиливать открыто и заниматься ею всегда, по мере роста хозяйства. А для успешного нападения нужно приготовиться очень быстро и выложиться полностью. И действовать следует скрытно, ведь на любом этапе планы нападения может открыть противник, — старлей вежливо спросил. — Сэр Джонс, что из всего перечисленного отвечает национальным интересам Гардарики?

— Ну-ну, — проворчал Джон. — Вы предпочли нависать всё время и воевать у себя в стране.

— Ну, куда нам до умных европейцев! — скупо улыбнулся боярин Тёма.

— Хорошо, — вымучил бодрую улыбку Джон. — И в завершение интервью, что передать от вас английским читателям?

— Ничего, — сказал Артём.

— То есть? — не понял журналист.

— От меня англичанам лучше ничего не передавать, — вежливо пояснил боярин Большов.

Беседа с боярином журналисту очень не понравилась. Он честно себе признавался, что не смог «пробить» Артёма. От резких высказываний Джона удерживало лишь понимание, что этот мальчик запросто его придавит, и за оскорбления в Гардарике иностранцев вешают.

Однако, несмотря на холодность, Артём ответил на все вопросы. Джонсон исписал мелким почерком четыре блокнотных листа, разговор продлился целых два часа.

После окончания беседы Большов сам ушёл, а Джона капитан провёл на вокзал. Сутки в купе поезда, военный на московском вокзале сказал, что ждёт от Джона плодотворной работы над статьёй и новых заявок в Совет обороны. И просто ушёл по своим делам!

Джонсон приехал в свою гостиницу на такси. Он целых три дня писал большую статью. Нужно было с тонким английским юмором описать своё путешествие и невзначай обосрать тупых и диких русских — так просто положено демократу.

Обязательно следует воткнуть через одно или два предложения саморекламу, описать Большова в развитии от предыдущей встречи, тоже его обосрать — сэр просто не мог ничего ему больше сделать — и, наконец, привести в конце текст беседы.

Вот написал Джон, отнёс её представителям военного министерства Англии в её же посольство и написал в Совет новую заявку. В этот раз Джонсону захотелось поговорить с асом Ефимом Сидоренко. Шутка ли — целых сто девять сбитых самолётов! Приехал тот же капитан. Сказал Джонсону одеться потеплее, предстоит перелёт, и отвёз его в пальто и шапке на лётное поле.

Через три часа самолёт приземлился, и другой военный встретил Джона у трапа. Он предложил следовать за собой и привёл к чёрной машине. По пути Джонсону казались виды в окне странно знакомыми… или он просто не хотел себе верить.

Машина приехала в Мурманский порт. Когда остановились, капитан вынул «Парабеллум» и сказал Джону выходить. Прямо перед ним оказался трап на британский сухогруз. У трапа стояли бойцы с винтовками. Русский указал на лестницу стволом пистолета и пожелал Джону счастливого пути.

Приехали почти к самому отплытию, пароход отошёл через час. Джону отвели койку в каюте на трёх человек, и кормёжка оставляла желать много лучшего. А содрали моряки с журналиста, как за люкс!

Через две недели намёрзшийся и разочарованный в жизни Джонсон с новым насморком подходил к британскому порту. И в момент особенно громкого его чихания британский пароход поймал случайную, свободноплавающую морскую мину, что во множестве отправляли дрейфовать военные Европейского Союза.

Старый пароход стал тонуть. Спустили шлюпки, но места в них Джону не нашлось ни за какие деньги, и он против моряков не вывозил. Люди прыгали в воду с кругами и поспешно гребли от тонущего судна, но Джон на этом празднике был явно лишним — ему не досталось и круга. Он просто прыгнул в воду.

Тонул старый пароход. Экипаж каждый рейс ждал от него чего-то подобного и молился, чтоб это произошло не в Арктических водах. Пароход возвращался и шёл ко дну пустой, его груз не мог пострадать. Берег был рядом, кругом шли суда конвоя, вода уже терпимая, и акулы здесь редкость. Спасли всех!

Только у Джонсона тёплое пальто и шапка сразу намокли и потащили его ко дну. Джон совершенно не умел плавать! И достал уже сволочь, должна же быть хоть в книгах какая-то справедливость!

Судно давно следовало списать, экипаж не пострадал, а этот подонок больше не нужен. И автор его утопил. Так ему и надо!

Вот честно не хотел я встречаться с этим англичанином. Маг капитан Логинов сполна ощутил моё отношение, а я получил его деловое «это приказ». Слова нам не потребовались, пошёл я в гостиницу, как миленький.

А с британцем такое не проходит, ему нужно много слов…

Только не надо думать, что маг и боярин задирает нос! У меня в батальоне большинство командиров машин не-маги, и для каждого я нахожу слова. Я просто обязан их понимать и доносить до каждого приказы.

Парни не всегда со мною согласны и у них своя точка зрения, отличная от официальной, но они знают, что я их всегда выслушаю, изложу свои аргументы. Тысячу раз готов повторить на разные лады и долго с ними спорить, прежде чем… э…

Короче, всё равно всё будет, как сказал командир, не в том дело. Мои бойцы понимают, что командир у них нормальный человек. Просто у каждого своя правда, и никто не может быть правым во всём.

Однако чужой всегда неправ просто потому, что чужой. Если, например, на немцев уже поступил приказ, издаваемые ими звуки имеют значение только на допросе пленных. А пока на британцев приказа нет, можно вежливо с ними общаться и постоянно контролировать дистанцию — вдруг поступит приказ и пора вынимать «Парабеллум».

И тут этот Джон Джонсон. Ясно, что припёрся он к нам ради рейтинга, но я тупой русский и понимать этого не должен. А если я русский не тупой, то не должен показывать, что понимаю. Я должен выражать радушие, чтоб британец не подумал…

И все эти британцы постоянно думают! Они уверены, что русские всегда чего-то должны или не должны! Весь мир им что-то должен и что-то не должен! И это только те штампы, которые просто бросаются в глаза и сразу бесят.

А вообще эти просвещённые европейцы с рождения живут в штампах. Гардарика должна развалиться. Гардарика нависает над Европой. Русские не способны к самоуправлению, ими кто-то должен править. Русские вообще ни на что не способны.

С каким апломбом сэр говорил о своих орденах и что я в Англии стал бы генералом! Прям обоссаться кипятком от гордости. А что я на его ордена, на его генералов и на его Англию чихал — этого сэр себе представить не может.

Хотя некоторые выверты британского сознания меня даже слегка позабавили. Оказывается, для спасения Британии тупые русские должны были кинуться на Европу, тогда бы они были не очень тупыми. Ну, а раз не кинулись, совсем тупые русские воюют в своей стране.

Весь прикол, что в том мире британский прихвостень тоже носится с версией, что СССР готовил вторжение. Фиг знает, Союзом тогда правили коммунисты, а от них можно ждать чего угодно. Придумали же эти деятели кукурузу, целину и поворот сибирских рек!

Другое дело, что напала всё-таки Германия, версия останется версией, а Британия тем самым… то есть остаётся собой во всех мирах. Просто версия о нападении СССР со знаком «минус», а предполагаемое нападение Гардарики со знаком «плюс».

И какой только ерундой не забивают головы досточтимые сэры! Прям у людей других забот нет, надо слушать их бредни. Как подгадывал капитан Логинов, не знаю и знать не хочу, а я с батальоном в городке пополняюсь. Если что, здесь поймали танковый полк из моей дружины.

Думаете, меня поздравляли с новым званием, выслушивали пожелания? Ага-ага! Бирюков вызвал к себе и зачитал приказ. Приказ, Карл! И я просто обязан его выполнить — пришить третью звёздочку на погоны и сформировать из роты батальон.

Танки и людей получили сразу. Назначил я из взводных новых ротных командиров, на их место поставил командиров машин, а за новых взводных в новых двух ротах долго ругался с их новым командованием.

Скрепя сердце отдал им из старого состава шестерых опытных парней. Отрывал от себя своих ребят, но ведь новые ротные тоже свои. Действовал я тогда чисто инстинктивно, просто по своей природе и воспитанию.

Теоретическую базу подвела война. Нам же никаких скидок никто делать не собирался, новый батальон и получил батальонные задачи. Помогали мы уже не полкам добиваться небольшого успеха, а целым дивизиям успехи развивать. Ну, поначалу просто фронт больше, и оборона врага крепче. Нас иногда поддерживал даже артиллерийский резерв армии — ставки возросли…

И на поле первого боя батальон потерял половину состава. Не! Мы победили, задачу выполнили, и мне сказали, что для танковой атаки такое нормально. Мне много чего говорили — я на день выпал в осадок. Двадцать молодых пацанов стали трупами, столько же покалечило, и тридцать только ранили.

Когда очнулся, сначала подумал, что «старички» все в строю, первая рота вообще обошлась без потерь. Но о низких своих потерях, похоже, придётся на какое-то время забыть.

На доукомплектовании собрал всех выживших из последнего набора во второй роте, а третью набрал только из пополнения. Ротный и взводные закатили истерику, пришлось парней менять.

Поставил вместо них командирами серьёзных, самых взрослых не-магов, и честно им сразу сказал, что третья рота отныне расходная, проходной двор. Лучших танкистов стану забирать для пополнения второй роты. И никто не виноват, что пока лучший результат для парней — просто пережить первый свой бой.

Однако не только из грусти состоит военная жизнь. Назначил я как боярин боярина Костю Гаева начальником штаба и потребовал от него всегда знать, где стоят или собираются остановиться танковые полки дружины. Он задачей полностью проникся и приступил к исполнению.

Во втором бою батальон потерял почти столько же, зато во второй роте служили молодые парни, кто пережил второй бой. Статистика неумолима, кто переживёт три боя, в массе переживают всё. Только за эти три несчастных первых боя большинство и гибнет.

Часто совершенно по-дурацки! Из-за любопытства в плохом месте выглянул в люк и достался снайперу. В бою один делает долгие «дорожки», другой перед самой вражеской пушкой вдруг начинает разворачиваться. Третий не слышит командира и едет вперёд, когда все по команде откатываются.

Дальше эти дарования тоже творят чудеса. Выпрыгивал из танка, подвернул ногу, и другой оболтус его давит. Или молодые водители выпрыгивают под очереди своих автоматических пулемётов, режим которых только что сами устанавливали.

Блин, с кем приходится служить! Если на всех идиотах заостряться, просто свихнуться можно! Хорошо, хоть есть ещё умные, взрослые парни, кого долго били в Корпусе и вышибли всю дурь.

Например, Костик. Молодой боярин сразу приступил, и мы уже после второго боя совершенно случайно пришли в городок, где комплектовался полк дружины.

Не, большинство танкистов с радостью к нам переведутся. Парни пока верят, что у нас их не сунут в одну часть с пацанами сразу после учебки. Новички же сначала подводят в безвозвратные одного-двух опытных солдат и только тогда готовы погибнуть от первой пули.

Но ведь после такого целый полк моей дружины станет недееспособным, а командир застрелится. Потому сначала лично пришёл к нему домой, прошёл в горницу, военному отдал честь, а хозяевам сказал:

— Здравствуйте.

— Здравствуй, — сказала мне супружеская чета средних лет.

А майор Евгений Викторович Лютиков поперхнулся чаем и закашлялся. Серьёзный парень в возрасте за тридцать пудовым кулаком врезал ему промеж лопаток. Бледный майор прохрипел:

— Здравствуй.

— Пошли на воздух, есть разговор, — сказал я и направился на двор.

Он вышел за мной следом. Сначала я его поздравил с новым званием. Он сказал «спасибо» и тоже меня поздравил. В ответ я его поблагодарил и молвил ласково:

— Десять, Евгений Викторович.

— Танкистов? — уточнил он с робкой надеждой.

— Экипажей, майор, — сказал я.

— Не! Это невозможно! — воскликнул он. — Четыре танка я ещё оторву от полка, но больше никак!

— Да я ж просто позову желающих, — проговорил я серьёзно. — Девять?

— Да я ж сам выберу самых лучших! — воскликнул майор. — Как раз хватит на пять машин!

— Не-не! Отбирать буду лично! — возразил я. — Ну, для восьми-то машин найдётся?

— Найдётся для шести, — угрюмо ответил Евгений Викторович.

— Давай для семи? — предложил я. — И в другой раз я пойду к Сергею Степановичу.

— Точно к нему пойдёшь? — строго спросил майор. Я серьёзно кивнул, и он сказал. — Ладно, экипажи семи танков. Но не больше!

Отбирал я парней просто по результативности, выбрал из середины списка и чтоб не занимали командирских должностей. Кстати, поручил своему начштаба боярину Гаеву собирать и систематизировать сведения о танкистах дружины.

Укрепил я тогда костяк второй роты, а остальных набрали из пополнения. Однако немец мужик суровый, просто так побед не дарит. Гибнут парни не только по глупости, и Сергея Степановича пришлось принуждать уже на восемь экипажей. Кроме укрепления второй роты, потребовалось и восполнить потери.

Из третьего боя вылезли с минимальными на тот момент потерями, три танка из второй роты и половина машин третьей. Костик уже формировал разведывательную сеть, позвонил, кому следует, и мы поехали ловить первый полк.

Приезжаем в городок, встали на окраине, а к моему танку подъезжают на открытом русском внедорожнике Евгений Викторович Лютиков и Руслан Ибрагимович Мирзоев. Я так Мирзоеву обрадовался, что принял их приглашение в ресторан, только в парадку переоделся.

Приехали в приличное заведение при гостинице. Официантка, увидев нашу форму, сразу предложила водки, да я не пью, Руслан мусульманин, а майор вообще не затем приехал. Спросили на всех хороший обед и чаю с пирогом. Платил наш тыловик и слышать ничего не хотел.

За едой традиционно ничего не обсуждали, оба мужика маги и прекрасно чувствовали мой настрой. Приступили к чаю с пирогом, и тогда только Мирзоев сурово заговорил.

В целом ситуация складывается печальная. Командиры полков от моего поведения в истерике пишут рапорты Бирюкову, и тот может застрелиться. Пусть мне никого не жалко, но все надеются на мою логичность.

Танкисты ко мне переводятся, пока у меня маленькие потери. Почему у меня так получилось, не Мирзоева дело, просто я должен понимать, что один опытный танкист всё равно получается из четырёх-пяти новичков. Эти новички просто гибнут где-то там, но всё равно гибнут.

Каждый командир знает эту цену, платит, скрипя зубами, укрепляет своё подразделение. И прихожу такой я, весь в белом. Убили бы сволочь, да проще застрелиться самому.

Полки дружины готовы терпеть мой беспредел, но они просто физически не вывезут меня паразита. Я так быстро убью полки, и мне негде станет брать опытных ребят.

— И что ты предлагаешь? — спросил я, культурно прожевав кусок пирога.

Ну, Мирзоев всегда что-то предлагает, иначе это не Мирзоев.

— За всё нужно платить, — сказал Руслан. — Хочешь лучших танкистов, чтоб минимум потерь и высокие результаты? Плати, боярин.

— У меня ж всё заморозили, — возразил я.

— На организационные нужды разморозим, — уверенно проговорил Мирзоев. — Важно создать прецедент. Для начала хватит и двадцати тысяч.

— Двадцати⁈ — воскликнул я весело.

— Не, бери из учебок пацанов даром, — сказал Евгений Викторович. — И смотри, как они гибнут.

— Хорошо, что дальше? — обратился я к Мирзоеву.

— А дальше будем работать, — ответил он. — Смотри, что творится. Допустим, где-то в другой части узнал о тебе парень. Но он не может просто приехать — это дезертирство. И написать не может, все письма просматривают. На необычный адрес обратят внимание, письмо могут задержать, станут его шантажировать. Да у любого командира сто возможностей его примерно наказать только за желание, чтоб другим было неповадно.

Я со скукой пил чай и ждал, когда Мирзоев закончит вступление.

— Короче, к ним надо ехать, — сухо сказал тот. — Я знаком с деятелями около искусства, что устраивают турне артистов на фронт и по госпиталям. Они умеют разговаривать.

— Но мне ведь столько народу и не понадобится, — заметил я задумчиво.

— А на что полки твоей дружины? — сказал Лютиков. — Мы всех приберём, и у нас ты уже без нервов сможешь выбирать для себя.

Я пил чай с пирогом и размышлял. Мужики умные и тоже понимают, какого джинна хотят выпустить. Просто им некуда деться. Понимают это в Совете? Точно там не дураки сидят и должны запретить. Но они ведь уже создали часть, где очень много магов. Если они разрешат разморозить мои средства…

— Хорошо, договорились! — молвил я радостно и обернулся к майору. — Ты станешь первым. Мне без нервов нужны экипажи десяти машин.

Евгений Викторович подавился чаем. Руслан врезал ему по спине, и тот хрипло воскликнул:

— Это невозможно! Смогу выделить людей только для трёх танков…

Ну, дальше вы, примерно, знаете. Суть в том, что согласился Совет с размораживанием моих денег, но под их контролем и строго на организационные нужды. Закрутил Руслан Мирзоев свою механику, стали переводиться в дружину опытные танкисты.

После встречи с англичанином я как раз общался с майором Лютиковым. Он традиционно возмущался, торговался и старался сплавить мне худших солдат. В этом он не меняется. Долго с ним торгуюсь, иногда даже иду на обмен. Некоторые мои танкисты просятся в дружину — там проще служить. Одним из первых стал мой кузен Миша, за него я содрал троих не-магов…

А без личного, выпустили мы с Советом обороны на волю страшного джинна. Дальше такая результативная команда профессионалов должна появиться в авиации, а потом везде. Не зря меня официально объявил личным врагом фюрер Шульце.

А без шуток начинаю я понимать, почему делают мне популярность, особенно у врага. Даже англичанина позвали. И зачем популярному мне столько военных магов. Все мои маги обязательно очень хорошие танкисты.

Остались ещё сомнения только в одном. Это всё кто-то затеял с самого нашего выпуска? То есть с начала войны? А может ещё раньше?