Руны на клинках

Глава 17

Поехал в расположение. Рулил и думал, что Дымов исключает нападение европейца в ближайшее время. Отправил моих танкистов работать грузчиками. Правда, он ничего не сказал о старшем лейтенанте Серёгине.

Мог капитан оставить в резерве свой первый батальон? Ага, а профессионалов заставил таскать тяжести. Не, отправил командующий к соседям все свои танки, в резерве оставил только моих.

С другой стороны Дымов уверен, что европеец обязательно полезет на город большими силами и готовится. Не нравится мне его настрой, особенно табличка на дверях.

Хотя это просто табличка, и идёт война, на которой убивают всех. Парень просто считает очень возможным не дожить до победы. И за родной город собрался воевать всерьёз. Впрочем, не в том суть, что родной, такие парни всё делают серьёзно.

Приехал к училищу. Велел Серёге охранять джип до моего появления и пошёл в казарму. У входа девчата с винтовками потребовали предъявить удостоверение! Не-маги несчастные стоят теперь и думают, чего это им померещилось.

Лень лезть за корочками в карман, и не хватало ещё, чтоб домой пускали по документам. Поднялся в свой кабинет, достал из планшета карту города, расстелил на столе и углубился. Пока без карандаша.

Начал с изучения, запоминал изображение и вспоминал виденные уже места. Карта большая, подробная, сделана дотошными немцами в самой Германии. Тоже вопрос, на кой это немцам понадобилось, но их пока в сторону.

Стою себе, смотрю на карту, а снаружи раздаются звуки шагов и ощущение группы людей. Что-то несут. Шаги одного человека слышу впервые. Люди уверены, что я на месте, идут сюда. Только поднимаются по лестнице, а уже слышно их топот — двери здесь паршивые.

Прошли по коридору, коротко постучали и заходят Паша начштаба, Саня командир первой роты с танковой рацией, Коля командир второй роты с аккумулятором, командир третьей роты Вова с немецким радио, а последним незнакомый мужик в возрасте за 50 с чёрными усами на строгом лице в гражданском пальто и с большой сумкой.

Паша огляделся, сказал:

— Сейчас, — и вышел пока.

— А это специалиста дали от гарнизона, — проговорил Саня, кивнув на мужчину.

— Дымов Владимир Семёнович, — представился тот.

— А ты капитану Дымову не родственник? — спросил я.

— Сынок мой, — сказал дядька. — А с мамой его мы развелись уже давно.

Вернулся Паша с журнальным столиком, поставил у стенки. Парни сложили на него поклажу, а Владимир Семёнович важно подошёл, поставил на пол сумку и принялся в ней копаться.

Ребята прошли к карте, и я задал общий вопрос:

— Что вообще происходит?

— Да ничего, — пожал плечами Павлик. — Дымов ещё вчера распорядился снять с танков рации. У нас в батальоне оставили только на твоей машине и у командиров рот. А Владимир Семёнович их как-то перенастраивает.

Старший Дымов вынул некие приборы, провода и отвёрткой курочил танковую рацию.

— А зачем принесли немецкое радио? — уточнил я в лёгком обалдении.

— Так у наших раций нет своих динамиков, подключены к шлемофонам, — с видом знатока сказал Саня.

— Ничего не происходит, — повторил я вполголоса.

Не, из военной необходимости командир с танка может слить горючее, забрать боеприпасы, снять пулемёт на крыше и гранатомёты. Но оптика и рация снимается только с подбитого танка, который никак не починить.

Снять рацию с действующего танка — это снижение боеспособности машины. Потребуется очень долго объяснять такой шаг компетентным органам. А снять все рации с машин полка — это расстрел без вариантов. Капитан совсем жить передумал? Или я даже не представлял, насколько серьёзно он собрался воевать.

— Какая хорошая карта! — сказал Паша. — Нас из-за неё к тебе вызвали?

— Да, — ответил я. — Командование надеется на наши танковые головы…

Я изложил парням проблему, и они со всей серьёзностью взялись за решение. Разделились на две команды, за «наших» и «этих», а я судил. Вместе с танковыми вопросами неизбежно поднимались и пехотные, работать же будем во взаимодействии.

Паша сказал:

— Давайте исходить из русской непроходимой тупости. Допустим только, что свои по нам стрелять не станут, а в остальном выберут самое худшее решение.

Саня добавил:

— И нам нужно их как-то поддерживать, выполнять заявки.

— Да, — согласился я. — Ищем все ошибки, которые может совершить пехота, и думаем, что с этим делать.

С такими вводными работа пошла плодотворнее. Саня уже простым карандашом рисовал на карте специальные значки, когда Владимир Семёнович сказал:

— Готово. Проверяйте.

Я подошёл к рации и щёлкнул правым рычажком. Старший Дымов протянул мне микрофон со шнуром. Я проговорил:

— Проверка связи. Как слышно?

— Нормально слышно, — ответила рация голосом капитана.

Выключив рычажок, я спросил Владимира Семёновича:

— И всё?

— Радио можно отключить и слушать отдельно, вместо него подключаются наушники или шлемофон, — сказал тот. — Ещё отсюда можно связаться с машинами командиров рот и с танком комбата.

Ну, мне в кабинете рация особенно и не нужна, телефон же есть. Просто пусть будет, если у всех есть. Я мастера отпустил и вернулся к карте. Проработали с ребятами до полудня.

Паша сказал, что пора обедать, и надо ехать на вокзал. Кормить в столовой казармы нас будут утром и вечером, а днём по возможности прям на месте. Сегодня таким местом назначили вокзал, там уже работают трофейные полевые кухни.

Мы вышли из кабинета и спустились к выходу из училища. Серёжа без отечественной прессы спал на заднем сиденье. Парни разместились в джипе, я сел за руль и поехал.

Еду по мирному городу, щурюсь от осеннего солнышка. Денёк выпал погожий. И я очень хорошо знаю, что машины полка Дымова прямо в эту секунду ведут бой с европейцем. Если враг ломит, сейчас парни должны отступать. После обеда придут первые.

Сначала я хотел заехать на кирпичный завод, взять из танков посуду, но Павлик сказал, что дадут на месте казенную. И, правда, в очереди в основном стояли с независимым видом девчата с трофейными винтовками. Их, понятно, и дома хорошо кормят, просто так положено.

Еду давали по предъявлению формы или оружия, документов не спрашивали и записей не делали. Суп и гречневую кашу с мясом накладывали в чашки, а чай наливали в кружки, взяв их из стопок чистой посуды, и просили тару не задерживать.

Подносов не было, кому не хватает рук, пусть снова занимает очередь. Нарезанный ломтями хлеб и ложки брали самостоятельно. Девочки и ребята из очереди всем охотно помогали устроиться рядом на ящиках. После еды чашки, ложки и стаканы окунали в большие баки с мыльной водой. Дальше я за ними не смотрел, чтоб не портить аппетит.

Мои танкисты в очереди попробовали познакомиться с девчатами, но те попытки их встретили холодно. Девочки не из тех, кто парням строит глазки, тем более у всех на виду. И война ведь идёт, надо Родину любить.

Поели мы у машины, очень удобно расставив чашки на крыльях и капоте. Вернули посуду, расселись и поехали сначала на молокозавод заправляться. Там точно должен быть бензин.

Девчата на проходной меня внимательно выслушали и сказали заезжать на территорию. Разрешили заправить явно военный джип «под крышку» прямо из автоцистерны «Молоко».

От молокозавода поехали колесить по городу — смотреть в реальности на то, что отметили на карте. Мы часто останавливались, любовались мирными домами. На окнах занавесочки. Спокойно проходили по тротуарам люди.

Ещё не гремели выстрелы, и ничего не взрывалось, а я видел объекты, отмечал дистанции и соотносил с картой в голове. Парни смотрели серьёзными и пустыми глазами — они видели вокруг только войну.

Раз проезжали мимо базара, остановились посмотреть. Как народ наш любит армию! Прямо соскучились! Или узнали уже, что танкисты вчера получили марки.

Кстати, нам доверительным тоном предлагали поменять их на рубли по очень выгодному курсу тридцать к одному. Ага, а вот мы не знаем! Нам в последнем рейде давали по двадцать две марки за рубль.

Зато от изобилия товара разбегались глаза. Продавали немецкие и французские мясные консервы, консервированные сосиски и ветчину, готовые каши в банках с иностранными надписями, а так же просто крупы и макароны в фасовке известных европейских фирм.

Промышленные товары тоже продавали европейские. Навалом лежала цветная полиграфия, на полках разместили пластинки. Широко были представлены разные одеколоны, станки и лезвия для бритья. Мы даже прикупили кое-что по мелочи.

На прилавках стояли примусы, чайники, котелки и сковородки с антипригарным покрытием. Продавалось мужское бельё, а из одежды и обуви шло лишь офицерское обмундирование, солдатское не котировалось.

Отечественный производитель предлагал только съедобное: солёное сало, птицу и прочее мясо от живого вида до борща на розлив. Солёная, сушёная и сырая речная рыба. Всякие солёные, маринованные и квашеные овощи. И можно купить любую молочку.

Мы взяли по стакану варенца с цветной вкусной пенкой и вдобавок услышали от доброй бабушки, что все нам очень благодарны за освобождение. Под проклятым европейцем просто ничего невозможно было вынести на рынок. А цены людоедские потому, что война идёт. Вот отгоним европейца подальше, тогда и цены снизятся.

Короче, варенца нам даром не дали, да мы и не стали бы его пить при таких делах. Может, ту же бабушку уже завтра разорвёт на куски снарядом, пусть подавится старая сука по двадцать пять марок за стакан. Сели мы в джип и продолжили составлять и детализировать злодейские планы.

Мотались по городу до сумерек, умаялись и поехали в казарму. До ужина оставалось ещё время, потому у меня в кабинете Серёжа отключил шнур командирской рации от немецкого радио и ловил иностранные напевы, а офицеры вносили изменения на карту.

Сергей крутил настройку довольно быстро, но я успел уловить самые популярные европейские темы. Во-первых, на фронтах дела идут к стабилизации положения до следующей весны. Одни считали, что недооценили Гардарику, другие утверждали, что переоценили себя. Те и другие сходились, что следующий год точно станет для нас последним.

Второй темой стал я сам и всё, что со мной связано. Обсуждали, какую часть в способности Гардарики к сопротивлению составляет магия. Эксперты оценивали её, как очень большую или подавляющую, ведь только мрачная, древняя магия компенсирует лень, страх и тупость этих животных. И ещё немножко количество русских.

Блин! И никого в Европе не волнует, что русских всегда было меньше просвещённых европейцев! Если обозвали кого-то животными, то их много. «Л» — логика. И хорошая какая штука магия, когда в неё верят. В моём мире мракобесие, а тут она всё объясняет и оправдывает.

В связи с магией часто говорили о боярах. Из-за врождённой вредности они не позволяют Гардарике развалиться, и злое колдовство этих упырей заставляет солдат идти на пулемёты…

Мне всё время казалось, что это европейцы регулярно попадают под огонь и именно из-за недостатка магии. Но их же всё равно больше, европейцы могут нести любую чушь.

Например, вместе со всеми боярами они часто упоминали моё имя. Говорили, что я стал неким символом и меня надо непременно истребить. Я, гад такой, ещё живой и обязательно нахожусь на каком-то фронте, но европейцы пока не могут уверенно утверждать, где я спрятался. Однако разведка прикладывает усилия, и вскоре ожидаются результаты.

Я грустно подумал, что будет европейцам стабилизация, и они точно узнают, где я нахожусь. Серёга поймал немецкий фокстрот, в кабинет постучали, и вошёл Алёша Дымов.

— Добрый вечер, — сказал он, проходя к столу.

— Добрый, — согласился я, подняв на него глаза.

На капитана напряжённо смотрели все, и Серёжа тоже. А он прошёл к столу и проговорил:

— Сейчас будут есть ваши танкисты. Им сегодня ночью ещё таскать танками пушки и прицепы с боекомплектом, поужинаете, когда парни уйдут.

Мы молча кивнули, продолжая на него внимательно смотреть. Лёша сухо заговорил:

— Пришла от капитана Чижова радиограмма. За прошедшую ночь наша пехота не получила пополнений. Сегодня с утра противник крупными силами атаковал недавно захваченные участки. Наши танки стали для него неприятным сюрпризом. Понеся большие потери, враг пока отступил.

Все выдохнули через носы и ощутимо подобрели, а капитан сдержанно улыбнулся и продолжил:

— Будем надеяться, что этой ночью наши пополнения придут на новые позиции. В любом случае у нас есть ещё завтрашний день, — он посмотрел на карту. — Вижу, вы многое успели. Тёма, укажи танкоопасные участки, которые надо минировать в первую очередь.

Я взял карандаш и принялся обводить на карте улицы и перекрёстки. Мои офицеры смотрели за мной и кивали. Паша спросил капитана:

— А много противотанковых мин?

— На складах врага захватили прилично, — ответил он, глядя на мои манипуляции.

— Так придётся в городе останавливать грузовое движение, — сказал Коля.

— Начнём с пригородов и окраин, — проговорил Дымов. — График минирования составят дорожники.

— Да! — подхватил Володя. — Город же покрыт асфальтом!

— Замаскируем под ямочный ремонт, его делают всегда, — хмыкнул капитан, снимая трубку с моего телефона. Ударил по рычагам и сказал. — Алё, это Дымов. Ремавтодор дайте. Алё! Начальника включи… Василий Фёдорович, ты? Тоже добрый вечер. Бери бумажку и записывай. Кипарисовая с третьего по пятый… Перекрёсток с Берёзовой…

Алёша Дымов зачитывал адреса, что я отмечал на карте, начиная с западных окраин. Он легко ориентировался, ничего не пропускал и не повторялся. В конце Лёша проговорил:

— Пока это всё, уточнения пришлю позже. Утром отчитаешься. И тебе всего хорошего.

Он положил трубку. Оглядел нас и заговорил ироничным тоном:

— Вы сейчас думаете, зачем европеец держал в городе на складах противотанковые мины. Так я вам больше скажу, мы нашли хранилища артиллерийских снарядов, миномётных мин, патронов…

Все внимательно на него смотрели. Лёша полез в свой планшет, достал сложенную карту и расстелил поверх нашей, весело сказав:

— Тадам!

Это была карта города, исписанная цветными карандашами. Все надписи и сокращения делали по-немецки, другие обозначения я также прочитал запросто. Похоже, что военные везде пользуются одним языком.

— Немецкий генерал на подробном допросе сказал, — продолжил Алёша. — Что он получил приказ подготовить город к боям в условиях изоляции. С его слов, обороняться он не собирался, сдался бы сразу, но приказ в меру сил выполнял. Размещал и накапливал средства, а штаб составлял планы.

— Вот почему столько немецких карт! — заметил я.

— Да, и карт тоже, — кивнул капитан. — Город так расположен, что сильно затруднит наше продвижение на запад всему фронту. Через него проложена единственная в округе железная дорога. Севернее, примерно, в 30–40 километрах изгибается речка, а она имеет привычку широко разливаться. Южнее невысокие, но поросшие лесом холмы. Совет лесного хозяйства специально сажал. Короче, даже при желании временную ветку в обход прокладывать трудно.

— Странно расположен городишко, — заметил Володя. — Почему его не основали у реки?

— У реки есть поселение на сваях, — сказал Лёша. — В древности оно относилось к другому племени, да и позже отношения оставались прохладными. А наш город торговый, издревле со всей округи свозили товары и не боялись за свою безопасность. Кстати, потом городскую канализацию отвели в речку. Чисто по ошибке выше по течению того поселения — мы всё равно продолжаем им срать.

— Молодцы, — сказал я задумчиво. — Ты немецкую карту оставь, изучим. Нужно понимать логику европейца.

— Кстати, о логике, — важно сказал капитан. — Танкисты уже должны уйти. Пойдём в столовку ужинать.

Я ответственно сложил карты и убрал в свою планшетку. Настороженность моё всё.

Мои парни действительно ушли трудиться в ночную смену, в столовке девчата ждали только нас. Нам досталось по большой чашке гороховой каши с тушёнкой. Ели по-военному молча и сосредоточенно. Когда сопение утихло — перешли к сладкому чаю — Дымов вполголоса сказал:

— Завтра на всякий случай присмотрите постоянные позиции для танков, которые можно устроить быстро минимумом усилий.

— Сколько всего позиций? — уточнил Паша.

— Примерно полсотни, — ответил капитан. — Больше не вернётся…

Все без слов кивнули, даже Сергей понял. Допили чай, отнесли грязную посуду и пошли во двор. Дымов уселся за руль джипа, я устроился на сиденье спереди, остальные поместились сзади. У Серёжи на коленях уселся начштаба Паша, а крупный командир третьей роты Вова держал щуплого командира первой роты Саню.

— Я вчера обещал Тёме сказать о нашем главном преимуществе, — сказал Лёша по пути. — Так это вы и вообще солдаты. Мужики, кого научили манёврам. Одной защитой задачи не решаются, солдаты будут наносить врагу контрудары. Для успеха таких атак нужны скрытность и подвижность. Вот за ними мы сейчас и едем к Тимофею Александровичу. Тут недалеко…

Ехали в темноте, не горели фонари и не светились окна. Дымов ловко ориентировался только по свету фар. Остановились у жилой трёхэтажки. Сказал нам:

— Пока сидите, — и вышел из машины.

Он зашёл в подъезд и через пять минут вышел с пожилым, усатым, худощавым мужиком в гражданском пальто и с сумкой на плече. Лёша снова сел за руль, а дядька воткнулся на заднее сиденье и сказал:

— Давай сейчас к Петрову.

Ещё спустя минут десять езды выяснилось, что «Петров» название торгового дома.

— Выходим, — сказал Дымов.

Все вылезли из «Виллиса», парни разминали ноги, а мужик подошёл к дверям в двухэтажный кирпичный дом и принялся громко стучать. Через минуту из-за дверей мужским голосом спросили:

— Кто там?

— Военная администрация, — сказал Лёша. — Открывай.

— Не велено! — возразили из-за двери.

— Открывай, или будем стрелять, — проговорил Дымов.

Лязгнуло засовом, дверь открылась. Высокий бородатый старик с фонарём в руке всмотрелся в Лёшу и воскликнул:

— Опять ты, Лёшка! Ужо уши надеру!

— Сейчас я командующий гарнизоном и могу пристрелить тебя на месте, — спокойно ответил Дымов и пояснил, обернувшись к нам. — Это дед Митяй. Он добрый.

— Чего надо среди ночи⁈ — громко спросил дед Митяй.

— Веди в подвал, — сказал Тимофей Александрович. — Теперь это приказ.

В сумке у него оказались фонари, что он всем роздал. Серёга тоже хотел идти с нами, но его я оставил охранять джип. Прошли за дедом по коридору, спустились по лестнице вниз.

За железными дверями я ожидал увидеть какие-то сокровища, но там снова оказался коридор. Я честно спросил Лёшу, что такое тот хотел показать. Он насмешливо проговорил:

— А ты не понял? Тут же вход в подземные коммуникации.

— Да какие могут быть коммуникации в маленьком городе! — сказал я скептически.

— Вот и европеец это представить себе не может, — молвил Лёша. — А ведь прям из подвала штаба, дома купцов Филимоновых, есть выход в подземелье.

— Отчего тогда не начали со штаба? — спросил Паша.

— Штаб — это первая цель вражеской разведки, — сказал капитан. — Там очень может быть осведомитель. Не нужно штабу всего знать.

Коридор закончился новыми железными дверями. Дед Митяй без скрипа отомкнул замок и неожиданно легко открыл. Мы увидели за дверями небольшую площадку, каменную лестницу наверх и новый коридор, что плавно изгибался направо.

По пути мы насели на Алексея, откуда всё-таки взялись подземные коридоры в маленьком городе. Он пустился в объяснения:

— Во всём опять виноват менталитет. Город же не всегда маленький, к зимним ярмаркам его население вырастало в два с лишним раза. Из окрестных поселений народ ехал с товаром на санях. Город на торговле стоял. На торжище не проехать, всё забито. Земля дорогая, и кругом глаза конкурентов. К тому плюс Гардарика пятьсот лет не знала нашествий, то есть навалом свободного времени. Вот люди и рыли себе потихоньку да помалкивали в тряпочку. Торговые дома объединялись, выходили из объединений, иногда случайно под землёй сталкивались, однако никто себе всего не представлял, пока не решили прокладывать водопровод и тянуть канализацию. Пошли солидные люди с деликатными просьбами. Много людей.

— Всего и сейчас никто не представляет, никому оно не надо, — проворчал Тимофей Александрович. — Я долго служил в «Горводоканале» мастером и вёл краеведческий кружок. Ну, много всего находится, когда постоянно роешь. Но оно только пацанам интересно, да и тем только бы залезть куда-нибудь.

— Я ходил в кружок до десятого класса! — гордо сообщил Лёша.

«И дед Митяй драл тебе уши, чтоб не лазил», — подумал я.

— А теперь по этим коридорам будем скрытно перебрасывать штурмовые группы! — важно изрёк Паша.

— И всегда можно удрать, — добавил Саня.

— Или спрятаться, — сказал Коля.

— Нам теперь предстоит все подземелья обойти и запомнить, — мрачно изрёк Володя.

— И не просто обойти, а подготовиться к возможной встрече с европейцем! — веско проговорил капитан Дымов. — Всего за две ночи. То есть спать некогда.

Меня здорово выручало чувство направление и ещё какое-то кошачье чувство… трудно объяснить. Ощущалось, что людям под землёй неуютно, а мне нормально. Меня не пугала темнота, да и фонарь почти не требовался. И я всегда знал, где нахожусь — не удивлялся, когда поднимались наверх и сверялись с адресами.

Коридоры пересекались с трубами водопровода и сетью канализации, но проходили по ним в крайнем случае — уж больно там воняет, низкие своды и под ногами жижа. В канализации я подумал, что здесь ножик лучше не ронять.

Большинство галерей находились в центре, однако некоторые вели почти до окраин. Там мы услышали дробный стук отбойных молотков. Утром позвонили в «Петров», чтоб отправили за нами Серёгу.

Пришлось около часа ждать его с джипом. Завезли Лёшу к маме, Тимофея Александровича домой, и поехали в казарму. Мои танкисты уже вернулись и дружно спали.

Сами спать ложиться не стали, только освежились под душем. Стыдно хотеть спать, когда почти в двух шагах ребята бьются с европейцем насмерть! Тем более проорали подъём, затем зарядка и завтрак.

В кабинете я вынул из планшета немецкую карту, и мы серьёзно её рассматривали. Даже Серёга спросил, что значат эти значки, и Паша послал рядового настраивать немецкое радио.

Вряд ли карта сохранилась у европейца, но это почти ничего не меняло. Рисовали план явно люди, кто танки видел лишь издали, для тех, кто их не видел совсем. То есть рисовали красиво, аккуратно и, не вдаваясь.

Подведи к карте немецкого танкиста, он тоже спросит, что это за значки. Однако европейские танкисты и штабные офицеры европейцы, думают схоже, в рамках своей задачи.

Им неважно, откуда задача взялась, что её решение даёт, они просто выполняют приказ. В этом случае кому-то приказали составить грамотный план, а дальше его не волновало.

Такой подход имеет много плюсов, если начальник умный, но есть и минусы, главный из которых предсказуемость. И самый умный человек может что-то не учесть, в чём-то ошибаться, а иногда и просто дурак. А кто наносил на карту значки, дураки всегда.

Ну, их в любой армии к технике не подпускают, а шаблонность действий танкистов и так увидим. Итого, карта ничего не значит. Я молча её сложил и убрал в ящик стола, а взамен вынул из планшетки и развернул нашу карту. Парни простыми карандашами пунктиром принялись обозначать пройденные под землёй маршруты.

Как и вчера, решили сходить в столовую, когда основной состав позавтракает и уйдёт на кирпичный завод за распоряжениями. Вдруг зазвонил телефон. Я недовольно снял трубку и услышал голос Дымова:

— Алё! Большов? Почему твоя рация не отвечает⁈

Немецкое радио наигрывало фокстроты, другие динамики не подключили.

— Не знаю, — соврал я. — Телефон же есть.

— Чижов сообщил, что ночью подкрепления не пришли, — сообщил капитан. — Враг идёт большими силами, явно торопится. Пока отбиваются, но силы заканчиваются, они думают отходить. У тебя сегодня все работы отменяются. Сидите в машинах и ждёте приказа.

— Ты вчера приказал присмотреть позиции танков в обороне, — напомнил я.

— Ну, пошли грамотного офицера, — резко сказал Дымов. — А сам чтоб от рации не отходил!

— Слушаю, — проговорил я и положил трубку.

Прервав парней на полуслове, стал складывать карту и заодно доносить ситуацию. Грамотным офицером я назначил начштаба Павлика, без его танка батальон как-нибудь выполнит приказ.

Парни ответили:

— Слушаю, — и откозыряли.

А я уложил карту в планшет и повёл всех в столовку. Позавтракали мы последними, зато на джипе к танкам приехали первые. Переоделся я в комбинезон, надел шлемофон, расположился на командирском месте и отрубился чутким сном.

Разбудил наводчик Петя:

— Командир, рация.

Я включил волну Дымова.

— Извини, что разбудил, но ты нужен в штабе, — сказал капитан. — Можешь в комбезе.

Я назначил старшим Саню, командира первой роты, и вылез из танка. Серёгу будить не стал, просто сел за руль джипа и поехал. Вскоре остановился у здания штаба.

Поднялся в кабинет капитана. Людмила Васильевна пила чай. Сказала мне вежливо:

— Здравствуй, Артём. Проходи, Лёша ждёт.

— Здравствуй, — ответил я и прошёл к дверям.

Дымов сидел за столом хмурый и задумчивый. Я молча уселся на гостевой стул и уставился в ожидании. Он сказал мрачным тоном:

— Партизаны подошли к городу.

— Говорил уже, — заметил я. — Или это другие?

— Те же самые, — ответил капитан. — Я их отряд сразу послал на запад по железной дороге на тридцать километров. Вот когда европеец допёр, что город уже не его, он первым делом попытался взять железку под контроль. А партизаны препятствовали.

— А! — понял я.

— Всё, нет больше железной дороги. Партизанский отряд отошёл к окраинам, а европеец соответственно подошёл. Считай, что начались бои за город.

— Ну, это хорошо, что дорогу взорвали, пешком путь неблизкий, — заметил я.

— Ага, — кивнул Лёша. — Тут европейцы снова звонили, на этот раз персонально мне. На русском предложили сдаваться, будто мы уже в окружении.

— И ты их послал, — сказал я равнодушно.

— В целом выразил готовность обсудить условия, — проговорил он ровным тоном. — Пока не стреляем, скоро приедут под белым флагом. Хочешь в плен?

— Да иди ты в жопу! — выпалил я.

— Извини, тебя я должен был спросить, — сказал капитан.

Дверь в кабинет открылась и заглянула Людмила Васильевна:

— Тут к тебе немецкие офицеры. Сразу примешь?

— Запускай, — разрешил Лёша.

Вошли гауптман и два обер-лейтенанта. Вытянулись, щёлкнув каблуками, и отдали честь. А я уже в трансе атакую с правого фланга. Два шага к противнику, рослый обер поворачивает ко мне морду. Ладонью его по челюсти и захожу за спины. Коленом гауптмана в поясницу и, разгибая ногу, ступнёй в бок второго обера.

Падает опрокинутый мною стул, за ним на колено упал первый обер. Ему ладонью другой руки в затылок. Плашмя рухнул гауптман, за ним завалился второй обер, и последним воткнулся в пол первый.

— Никого не убил? — встревожился капитан. — А то их лучше повесить.

— Тогда помогай, — проворчал я. — Вяжи ремнями.

Я переворачивал офицеров, а Лёша снимал с них ремни и связывал руки за спиной. В самый разгар вошла Людмила Васильевна, всплеснула ладошами и воскликнула:

— Что вы делаете с европейцами⁈

— Сама не видишь? — буркнул Лёша, не отрываясь от своего занятия.

— Но они же такие ничего не станут обсуждать! — заметила его мама. — Или ты, может, действительно собрался воевать⁈

— Собрался, — сказал капитан, закончив с первым обером и принимаясь за следующего.

— Но ведь город! — громко сказала Людмила Васильевна. — Мой дом! И жителей убьют!

Лёша поднял на неё злое лицо и резко проговорил:

— Кругом идёт война! И я военный, мама!

— Не отвлекайся, — сказал я.

Лёша занялся гауптманом.

— Всегда можно договориться по-хорошему! — сказала Людмила Васильевна.

— Иди пока в приёмную, — проговорил Лёша и добавил. — Пожалуйста!

Она порывисто вышла из кабинета. Я сказал по-немецки:

— Встали.

Сразу меня не поняли. Я врезал ближайшему оберу носком ботинка по копчику и повторил:

— Встать!

Офицеры на этот раз поняли лучше, поднялись на ноги.

— На выход, — сказал я.

Немцы побрели из кабинета. Спустились по лестнице, и я проговорил Лёше:

— Пока постойте.

Вынул из кобуры «Парабеллум», открываю двери и выхожу. «Опель Капитан» стоит у самого входа. Стреляю в лицо немца за рулём. Снова открыл двери и сказал капитану:

— Выводи…

Немцев повесили у входа на клёне. Это грубое нарушение законов войны, парламентёры неприкосновенны, но я и капитан вольны по нашим уставам умерщвлять врага, как заблагорассудится. А что мы оказались вне европейских законов, так мы совсем не «против».

Дымов снова объявил эвакуацию, да сами жители наглядно убедились, что дела пошли серьёзные. Мужиков до шестидесяти всех поставили под ружьё, а женщин только по желанию.

Даже девушек, кто уже попросился в силы самообороны, отпускали из города, попросили их только напоследок отконвоировать пленных. Правда, таких нашлось удивительно мало. Они с пленными шли в голове пешей колонны.

Для пожилых, больных и малоподвижных реквизировали весь автотранспорт, даже я отдал Дымову «Виллис». Серёга тяжко вздыхал. Хотя очень трогательно Алёша усаживал маму и её соседок.

Я тоже умилялся и думал, что вот и открылась мне страшная тайна моей жизни. Только слепой не заметит, сколько у доброй Людмилы Васильевны власти. Это ж она через знакомых всё в городе для сыночка организовала. Даже штаб.

Такие как я всё делают верно, как сказали. Идут в атаки, рискуют головами, что-то открывают, появляются новые выгодные должности. А у наших начальников добрые мамы и жёны. Они пристраивают на новые тёплые места ребят, кто умеет им улыбаться, кто всё понимает и будет благодарным.

Всякое дурачьё гибнет, но не кончается. Умные ребятки занимают тёплые места, и у добрых женщин появляется ещё больше власти — они же любого могут устроить. Так всегда было и будет. Теперь я тоже знаю.

Это же так просто — правильно себя вести, преданно смотреть и улыбаться. Можно хоть сейчас спрыгнуть с этого поезда, всё равно кто-нибудь заступится за сиротку!

Но я стою и молча умиляюсь, а потом полезу в танк. Нужно немного проводить штатских и возвращаться на войну. Что с того, что я теперь всё знаю? В танке мне всё равно лучше.