Руны на клинках

Глава 8

Орудовал я в котелке ложкой и думалось мне, что кинематографические образы значения сейчас не имеют. Когда-то режиссёры получили задачу показать картинку военных лишений и стойкого их преодоления, и у всех сошлись камеры на бойцах в товарных вагонах. Вот мне и запало в том мире.

Не! Ну, не показывать же в кино, как те же бойцы ночами отстирывают обосранные под дневными обстрелами штаны! И вообще задачи режиссёрам на «кино про войну» поставят потом, после нашей победы.

Пока же идёт сама война, Совет обороны берёт, что есть в наличии. Если был плацкартный поезд, кадеты ехали в плацкарте. Офицерам достался товарняк, едем в товарняке. А питание из полевых кухонь на станциях просто потому, что Совет обороны готовится к любым обстоятельствам.

В Корпусе с историком разбирали распространённые образы и уделяли особое внимание феномену узнаваемости и известности. Оказывается, что девять десятых образа публика додумывает сама, оперируя придуманными ранее шаблонами. И реальному прототипу приходится этим выдумкам следовать.

Весь феномен в способности мага угадывать массовые образы заранее, сделать из сколь угодно унылого существа новый, уникальный образ. А в самой известности никакого феномена нет, она простая, как отвёртка. Это просто инструмент и товар.

Например, лично маршалу Жукову нужна была известность? Военный и без неё должен уметь заставить подчиняться. Известность Жукова использовал товарищ Сталин.

А ему лично нужна известность как политической фигуре. Даже после смерти, стал неудобен — популярность прикрутили, понадобился позже — популярности добавили.

В Гардарике же политики ограничены думами княжеств, потому маги-депутаты известны только в своих княжествах. Сейчас они воюют, а до того все сплошь были популистами. Им можно обещать людям что угодно, всё равно плохие бояре заблокируют. Вот они власть наследуют, и никто их не знает — им известность ни к чему.

Самый яркий пример такого рода — артисты. Они могут быть сколь угодно талантливыми и обаятельными, но если места заняты, никто не вложится в их популярность.

Тут ещё момент, что Москва стала фабрикой грёз. Княжеству выгодно быть популярным и считаться столицей Гардарики. Так и другие не возражают, извлекают из её известности свои прибыли. Самый простой пример — большей частью московских киностудий владеют не москвичи.

А на войне известность или неизвестность ещё и оружие. Вот кто у нас командует? Князья, короли и царь кого-то назначили, а кого — ни в одной газете не прочитаешь.

Я, боярин, знаю только, что возглавляет Совет обороны другой человек. Он на секундочку спикер, не путать с начальником Генерального Штаба, который у нас есть, но называется по-своему. Короче, враг ногу сломит.

И тут такой я. В собственную рекламу я вложил деньги вынуждено, по дороге с раскруткой идеи о нападении Европы. Вложился довольно успешно — одни добрые люди попытались меня убить, другие начали делать что-то полезное.

А что они делали, и насколько я повлиял, даже мне известно лишь в самых общих чертах. По сути, я знаю не больше остальных, кто посылал свои деньги в разные фонды — средства пойдут на благое дело.

Можно надеяться, что я помог умным и занятым людям и при этом не очень их раздражал. Если бы я умных и занятых людей достал, меня точно бы грохнули. В простой и понятной Гардарике в этом нет никаких сомнений.

Умные и занятые мою суету, вроде бы, не замечали. И тут на тебе! Целый командарм знает, что я живой, и вызывает на встречу. На встрече даёт мне понять, что за мной следят всю дорогу — он знает даже, кого я посылал и куда. И ставит мне задачу общаться с журналистами…

Прочие мои задачи, кажется, без изменений, их пока можно не учитывать.

Так что же делают газеты, что производят журналисты? Известность неких идей и людей, чтоб идеи были понятнее. Умные и занятые люди решили вложиться в мою популярность.

Насколько оно мне надо, никого не волнует. Я офицер и получил приказ, нужно просто его выполнять. А чтоб приказ лучше выполнить, его следует хорошенько обдумать.

Сразу возникает вопрос, почему выбрали меня. Первое, что приходит в голову — пошли по кратчайшему пути, меня уже знают в Гардарике и Европе. И что обо мне знают? А пообещал я убивать европейцев, если они к нам полезут, и этим только и занимаюсь с начала лета.

В остальном разбираюсь мало, я ж простой боярин и мне не докладывают. Наше боярское дело выполнять приказы Родины, а думают пусть те, у кого голова большая. Мы ж, бояре, воюем как все добрые русские люди…

Тут главное журналюгам лишнего не ляпнуть. А то самому интересно, нафига мне делают популярность?

Остановились в маленьком русском городе. Расквартировали нас по домам, разрешили выспаться. Среди прочего выдали вещевое довольствие, вот на другой день после завтрака переодетый в парадную форму я прошёл в двухэтажный дом, где пока устроился штаб дружины, и предстал пред светлы очи своего непосредственного начальника, подполковника Бирюкова.

С момента нашей последней встречи изменились в нём только погоны, и появился знак танкиста с двумя чёрными полосками. Прежде всего, он сказал, что рад меня видеть живым и здоровым, а потом усадил к столу и потчевал чаем с выпечкой, что организовал адъютант. Вот под чаёк подполковник вводил своего боярина в курс дел.

С началом большой войны над структурой моей дружины думает Совет обороны, меня не спрашивая. Поскольку я пригласил в дружину всех кадетов, из них сформировали танковый полк. Формально он входил в дружину, а фактически являлся отдельным и действовал вообще на другом фронте.

Теперь полк наполнят людьми и техникой и передадут в дружину, только случится это нескоро. Сейчас же Бирюков пополняет два основных полка, да нас вот принесло чёрт знает откуда, нам тоже танки давай…

— По-хорошему не договоримся, — сказал я сухо. — Давай танки, подполковник.

— Да я и не надеялся, — махнул он ладошкой. — Но вы ж из такого боя! Хоть недельку отдохните!

— Можем и отдохнуть, — кивнул я и отпил чаю. — А танки всё равно давай. У меня приказ.

— У всех приказ! — проворчал Бирюков.

— Ещё я боярин, — напомнил я. — Нам танки первым.

— Ты в мирное время боярин, — заметил подполковник. — А теперь младше меня по званию.

— Мне генерал-майор разрешил слать в жопу всех до полковника, — парировал я. — У меня важная рота!

— Блин, двадцать танков, чтоб я так жил! — воскликнул Бирюков. — У тебя танкистов хватит⁈

— Не-а, — ответил я. — У себя в дружине возьму.

Виктор Петрович грустно вздохнул и отпил чаю.

— Да пойми ж ты, что твоя дружина фикция мирного времени, — сказал он угрюмо. — Рота в дружине формально.

— Тупой я, — сказал я печально. — Давай танки.

— Получите первые, — мрачно ответствовал Бирюков. — Чтоб ты подавился!

— Не дождёшься, — молвил я благодушно.

Сделали паузу для чая. Я взял ещё одно печенье, прожевал треть и задал вопрос учтивости:

— А как поживают Мирзоевы?

— Кстати, хороший пример! — оживился подполковник. — Вот почему разрешали в дружине сразу много танков и пехоту?

— Попробовал бы кто-нибудь запретить, — скривился я.

— Нашли б способ, вот ты не знаешь, — махнул ладонью Бирюков. — Просто в мирное время путали врага — европеец до сих пор пытается нас понять. И полезно учить пехоту и танкистов рядом, чтоб отрабатывали взаимодействие. В Семёновске на нашей базе теперь учебка, тоже формально входит в дружину. А на войне всё иначе. Нашей пехотой командует мой заместитель майор Иванов, но подчинён он непосредственно командарму как обычный пехотный комдив.

— Хм, — сказал я задумчиво. — А причём тут Мирзоевы?

— Младшенький командует тылами в пехоте, а Руслан у меня, — сообщил подполковник. — Как ещё друг дружку не убили, сам не пойму.

— А! — покивал я, пережевав очередное печенье. — Старший Мирзоев уже генерал?

— Пока оба лейтенанты, — ответил Виктор Петрович. — Кстати, зайди в строевой отдел.

Я взял новое печенье и кивнул, а он сказал, что я пока свободен — у него хватает дел. Задумчиво кусая и пережёвывая, спустился я на первый этаж. Отряхнул крошки и вошёл в кабинет.

Представился по уставу. Пожилой старлей зачитал приказ Совета о присвоении мне звания лейтенанта, я расписался, а старательный писарь в моей книжке сделал новую каллиграфическую запись.

Из строевого отдела опять заскочил к Бирюкову представиться по случаю получения. Вдруг он ещё не знает, и так положено. Он сказал мне:

— Угу, — и я вышел из кабинета пока свободным.

Решил сегодня в штабе больше глаза людям не мозолить и пошёл домой. Разместили нас тыловики по четыре человека, экипажами, что я нарезал ещё в дороге. Правда, мне ещё нужен штаб, но с ним я спешить не стал.

В полку с Дёминым осталось восемь танков. Восемь магов, тридцать три танкиста с командиром. Ясно, что танки полк оставит на передовой и поедет на комплектование, но тогда парни оставались оборонять позиции, и я толком ничего не знал. А и знал бы, сделать ничего не мог.

В итоге у меня двадцать три мага из сорока двух танкистов, то есть экипажи десяти танков. Но по два мага на машину будет жирно…

То есть жирно на каждую машину. Свой экипаж я укомплектовал сразу и взял наводчиком сокурсника мага Андрея. Ещё по магу наводчику получили два моих мага взводных, а третьему не-магу Васе Денисову вдобавок к магу наводчику достался ещё и маг водитель Костя Гаев.

И нет никакого кумовства! Вася живой вышел из такого побоища, его точно зачем-то опекает сам бог. И уж кого-кого, а старого своего взводного я бы в жопу слать не стал. Вася простой-простой, а умны-ы-ый! И всё понимает вовремя.

Значит, сразу укомплектовал четыре машины, вместе со взводными назначил ещё шестнадцать командиров машин и велел им восполнить нехватку в экипажах, как подскажет солдатская смекалка, а руководство если что прикроет.

Всё это я придумал замечательно, только в сравнительно небольшом доме со мной ещё проживают три парня. Нам спальных мест хватает, да старики ночуют в отдельной комнате, а хозяева спят с детками — мама на печке с двумя дочками 10-ти и 11-ти лет, а папа в сенях с 13-ти и 14-ти летними сыновьями.

Право, неловко было их так стеснять, но и уйти совершенно не получалось. Только тыловой сержант сказал им о цели нашего визита, эта суровая супружеская пара чуть не силком затащила нас в дом, усадила за стол и вовсю проявляла радушие. Любит наш народ армию!

Ну, платят нам квартирные и столовые, отдаём хозяевам по три рубля в день, но нет тут никакой насмешки. Без наших рублей люди явно не бедствуют — папа работает на заводе, мама по хозяйству хлопочет, детки ухоженные, учатся, щи наваристые, клопов и тараканов нет.

Просто для нашего человека армия это не только защита, но и всегда рубли. По-другому эти люди не умеют думать. Может, где-то войско ведёт себя иначе, а русским впиталось в подкорку, что воин и бедность — две вещи несовместные. Похоже, начинаю я постигать правду Гардарики.

Пришёл, значит, домой, сменил парадку на повседневную форму и окунулся в отдых. Геройский мой экипаж помогал по хозяйству, так отобрал я у наводчика топор. Укладывать дрова в поленницу может и младший лейтенант, а рубить должен только целый, с двумя звёздами.

Мне оно ещё с прошлой жизни запросто, а на войне реально отдых, без смеха. Пока занимался колкой, ребята натаскали довольно воды из колодца, часть перед обедом я с удовольствием на себя вылил. Ну, а потом и сам обед.

Ели все вместе за большим столом, только папа был на работе. Вели себя чинно, тётка держалась строго, дети уважительно поглядывали на настоящих военных, а пацаны в гимнастёрках старались соответствовать, ложками громко не стучать и не шмыгать носами.

Хотели после обеда вернуться к отдыху, да принесло из штаба порученца. Отозвал сержант меня на свежий воздух и передал, что меня ждёт подполковник лично, а моим экипажам сбор на вокзале через час.

Приказал я своим бойцам галопом бежать, всех найти, оповестить и собраться, а сам принялся снова переодеваться в парадку. Через десять минут военным шагом уже подходили с порученцем к зданию штаба.

Сначала зашёл в кабинет к Бирюкову, а у него в гостевом кресле сидел капитан Логинов. Я, отдав честь, пожелал ему здравия, и сказал себе, что для мира магии это, наверно, нормально. Может, тут некоторые маги летают на мётлах.

— Я смотрю, у тебя возникли вопросы, — проговорил капитан. — Просто я представитель Совета обороны. Не порученец генерал-майора Салтыкова. У нас на короткое время совпали маршруты.

Подполковник виновато улыбнулся и сказал:

— И ни к чему было так торопиться, по танкам мы уже всё решили! А по экипажам решим за сегодня-завтра!

Капитан встал и, молвив Вите:

— Тогда звони, как закончите, — вышел из кабинета.

Подполковник тоже встал, потянувшись, и я вопросительно на него посмотрел.

— Ну, чего уставился? — проворчал Бирюков. — Скоро прибывает состав с танками. Себе берёг, да вот тебе отдаю — цени!

Вместе мы пешком пошли на вокзал, располагался он близко. В том городке вообще всё близко располагалось. По пути командир рассказал, что такого в танках ценного.

Харьковский завод начали эвакуировать практически с началом войны. Они только доделывали, что начали, и уезжали на Урал. Войска получили остатки и небольшой запас.

Однако уральцы уже как полгода начали выпуск «Рысь-1», просто отлаживали производство. Вот отладили и запускают пока вместе со старой моделью свою «Рысь-2». Там усилили ходовую, ставят мощнее мотор и — самое главное — увеличили башню.

Просто ради удобства танкистов никто не стал бы увеличивать массу и габариты, в эту башню можно поставить пушку 85-мм. Однако пока для такого орудия нет целей, и так всех дырявим в лоб.

Но ведь и никто не сомневается, что цели скоро появятся — европейцы точно не смогут очень долго терпеть такое положение. Потом проще будет ставить новые пушки на танки в ремонте, это сможет сделать даже ремонтный завод в Семёновске.

Подполковник особенно подчеркнул, что новых танков ещё сравнительно мало, за них идёт грызня между армиями и фронтами! На нашем фронте всего три армии с танковыми дивизиями и дружина Бирюкова. Вот за заслуги ему они полагались… а приходится…

— Моя это дружина, — сказал я сухо. — И танки мои.

— Да подавись! — сказал командир.

— Не дождёшься, — повторил я устало.

Пришли мы на вокзал. Признаться, по пути я испытывал лёгкое беспокойство, что ребята успеют собраться. Я осмотрелся на привокзальной площади и в стороне от проезжей пехоты, что стояла к полевым кухням, заметил парней в парадной форме.

Ребята оживлённо болтали кучками. Точно увидели меня и Бирюкова, но с места не тронулись. Ну да, редко собирается вместе столько танкистов с двумя чёрными полосками на парадках. К тому же некоторых я точно впервые видел.

К нам подошли члены моего экипажа и взводные командиры, приложив ладошки к вискам. Не, я не ханжа, хоть сам не пью вина. Просто сразу уловил лёгкий запах и почувствовал эйфорию. Я вопросительно приподнял правую бровь и посмотрел на своего наводчика Андрея.

— Так что твоё приказание успешно выполняется! — браво доложил он. — Ну, где ж ещё быть танкисту на отдыхе, как не в коммерческом ресторане? Особенно когда дают жалованье и наградные. Правда, некоторые успели… э… договориться, так за ними уже побежали.

Я перевёл взор на Васю Денисова, приподняв вопросительно и левую бровь.

— Так где ещё искать людей в экипажи, как не в ресторане! — сказал мой бывший командир. — У кого на отдых нет денег, с тем и говорить не о чем.

Уяснив более-менее ситуацию, я значительно кивнул и уточнил:

— Сколько ещё не хватает народу?

— Вроде, нисколько, — сказал Вася. — Даже лишние есть. Взяли на всякий случай и просто посмотреть. Нам ведь на вокзале танки дадут?

— А из каких они экипажей? — ласковым голосом спросил Бирюков.

— Дадут, Вася, — сказал я и, мотнув на Бирюкова козырьком фуражки, добавил. — А это наш комдив. В моём присутствии можно ему не отвечать, он мой друг, — я повернулся к подполковнику. — Правда, Витя?

— Правда, Тёма, — ласково-ласково на меня глядя, ответствовал Бирюков.

Я снова обернулся к Васе, строго сказав:

— Передай новичкам, чтоб начинали писать рапорты на перевод. Разрешаю вежливо попросить ручку и бумагу у служащих вокзала.

— Слушаю вежливо попросить! — откозырял Денисов и развернулся кругом.

Бирюков тяжёлым взглядом проследил, как тот направился к ближайшей кучке парней. В этот момент на площадь заехал штабной «Москвич», а когда от путей послышался протяжный паровозный сигнал, довольный Вася вышел из вокзала с пачкой исписанной бумаги.

Несмотря на переводы, ребята оставались у меня в дружине, вот угрюмо молчавшему Бирюкову я и отдал рапорты пачкой. Он так же молча засунул их в планшет, и мы пошли на перрон. За нами гуляющим шагом двинулись танкисты.

Командир решал какие-то формальности с машинистом, а ребята уже снимали с машин тенты, разбирались с тросами. Вскоре первый танк съехал на перрон и малым ходом поехал к площади.

Я стоял на месте, следил за разгрузкой и чесал в затылке. Прямо с завода шли танки без триколора в круге. Но это ладно, может, экспортный вариант или такая технология — круги лежат отдельно, их потом надо самим приклеить. Однако чёрной краской на броне нарисовали руны «иду к тебе».

Рядом стоял хмурый Бирюков, тоже рассматривал танки и никак руны не комментировал. Может, ему нормально, или подполковник слишком расстроен — всё ж равно он за танки ещё и отвечает. Машины точно долго будут ему сниться.

Наконец, на привокзальную площадь поехал двадцатый танк. Подполковник сказал мне:

— Пошли к командирской машине.

Вместе мы обогнули здание вокзала. Деловым шагом прошли мимо строя урчащих танков. По пути танки, вроде, никого не задавили и полевые кухни не опрокинули. Встали в порядке, из люков довольно поглядывают парни. Всё, они в домике, и домик им явно нравится.

Я взбежал по броне и заскочил в командирский люк головной машины. Огляделся в башне — действительно намного просторнее. Новый патефон поместится даже с трубой, можно будет слушать в дороге. Но это когда ещё добудем трофеи. И надо у Бирюкова спросить отечественных пластинок.

Ага, мешки с комбинезонами и флажки входят в набор. Взял флажки в руки и встал.

— Зови командиров, — сказал Бирюков.

Я подал танкистам сигнал и спустился по броне. К нам побежали от машин парни. В это же время к головному танку подъехал штабной «Москвич». Из легковушки вылез подтянутый и угрюмый капитан лет сорока с пухлым рыжим портфелем. Я козырнул офицеру, тот, не замечая, поставил портфель на капот, а Бирюков сказал:

— Это капитан Нелюдимый, мой начштаба. Нелюдимый у него фамилия.

Ребята собрались полукругом, и подполковник заговорил далее:

— Сейчас все получите карты. Чуть позже приедут цистерны и грузовики со снарядами и патронами, заправитесь под крышку и пополните боекомплект. До вечерней кормёжки обороняете занятые позиции, только все вместе от танков далеко не отходите и больше не пейте. Понятно?

— Так точно, — дружно откозыряли воины.

Капитан полез в портфель, вынул тетрадь и открыл её на капоте. Я подошёл за картами первым, расписался и получил пакет. Я вызвал следующего. Ребята подходили, расписывались, брали конверты, а капитан говорил:

— Свободен.

Вручили все конверты, капитан Нелюдимый положил в портфель тетрадь и полез на переднее сиденье.

Подполковник мне сказал:

— Поехали пока в штаб.

— Но привезут горючее и боекомплект! — растерялся я.

Бирюков махнул рукой:

— Успеешь, мы быстро. Поехали.

Из водительского люка выглядывал сержант Ваня. Я сказал ему:

— Пока старший Андрюха, — и пошёл к машине.

Сел я рядом с подполковником, «Москвич» сразу тронулся. Пока не приехали, говорю Бирюкову:

— Нам бы отечественных пластинок для воспитательной работы.

— Нелюдимый, слышал? — спросил подполковник. — Займись.

Капитан склонил фуражку, и через минуту приехали. Ну, маленький городок. Командир повёл меня в свой кабинет. Указал мне на гостевой стул, а сам сел в начальственное кресло и снял с телефона трубку. Навертел на аппарате короткий номер и через несколько секунд сказал:

— Да, ждём.

Он положил трубку на рычаги и вынул из ящика стола карту. Развернув, сказал мне:

— Смотри сюда, — он ткнул пальцем. — Сейчас ты здесь…

Я задумчиво кивнул, считывая данные. Подполковник передвинул палец и проговорил:

— К четырём утра ты должен быть здесь. Выходите, когда стемнеет, идёте по этим просёлкам. Твоя отдельная рота передаётся капитану Нефёдову для отражения одной танковой атаки…

Я поднял на него глаза и сказал:

— Ясно.

— Нет, ты ещё посмотри! — раздражённо молвил Бирюков. — Лучше запомни!

— Да я теперь эту карту по памяти от руки нарисую, — проговорил я.

— Нужно уловить главное! — патетически сказал подполковник. — Тебе трудно? Ну, ещё посмотри, пожалуйста!

Я уставился на карту. Через минуту спросил:

— Может, хватит?

— А главное? — спросил Бирюков. — Ещё посмотри немножко.

Медленно закипая, я рассматривал изображение. Не, могу я чего-то не понимать? Теперь эта сволочь мне точно приснится…

Дверь в кабинет открылась и ярко блеснула вспышка фотоаппарата. Я обернулся и сказал:

— Кто это?

— Главное, — ответил подполковник. — Мы вместе работаем с картами.

— Я говорю, вот это кто⁈ — немного повысил я голос, указывая пальцем на людей в штатских костюмах.

Один полноватый и добродушный с фотоаппаратом, а другой поджарый, строгий и с рыжими усами. Оба не-маги, но не в этом же дело!

— Журналисты «Московского еженедельника», — сказал Бирюков. — По приказу командования запечатлели над картой наши умные морды, а теперь ты ответишь на их вопросы.

— Так… — молвил я недобрым голосом.

— Улыбнитесь, пожалуйста. Вы только что встретились, — сказал фотограф.

Я обернулся к нему…

— Смотрите на подполковника и улыбайтесь! — воскликнул толстяк с фотоаппаратом. — Мы тут тоже не от нечего делать!

Блин! Мне же приказали общаться с прессой! Я посмотрел на Бирюкова с добрейшей улыбкой, на какую только был способен в данный момент. Полыхнула вспышка, и последовал брюзгливый комментарий:

— Ладно, для суровых воинов радость сойдёт. Серёга, я тогда пойду?

— Вали, — сказал поджарый журналист.

Толстяк удалился, а его коллега подошёл, сел прямо на стол и сказал, вынимая из внутреннего кармана пиджака блокнот и ручку:

— А я Сергей Александрович Куприянов. Итак, Артём, что значат полоски на твоём знаке?

Я оглянулся на Бирюкова, но тот в поведении Сергея Александровича странности не видел. Со своего стола я бы эту пакость смахнул, а так какое мне дело.

— Вторая степень, — сказал я спокойно. — Больше десяти боёв и больше десяти подбитых.

— А подробнее? — уточнил Сергей.

— Спроси в Совете, — ответил я.

— Спрошу, — кивнул журналист. — В каком звании ты начал войну?

— Сержант, наводчик орудия, — проговорил я.

— Вспомни, пожалуйста, свой первый бой, — попросил Сергей.

Я наморщил лоб и сказал:

— Ну… мы долго ехали. А потом много стреляли…

Всю беседу пересказывать нет смысла, замечу лишь, что я журналисту не врал, да при маге Бирюкове и не смог бы. Он слушал внимательно и в свою очередь отвечал газетчику. Его война в целом почти не отличалась от моей.

Говорил мы около часу, и в конце Сергей заверил, что из наших ответов что-то должно получиться. Он ушёл, а Бирюков снял трубку, ударил по рычагам ладонью и сказал:

— Автобат. Алё! Хорошо слышно? Тогда выдвигайтесь к вокзалу. Да, для двадцати танков горючее и боекомплект.

Подполковник снова нажал на рычаги, проговорив:

— Нелюдимого. Алё! Это Бирюков. У тебя всё готово? Ага.

Он положил трубку на телефон и обратился ко мне:

— Бойцы с пластинками ждут тебя у выхода. Пешком дойдёте, тут близко, — он протянул мне ладонь. — Удачи тебе!

Я пожал его руку, сказав:

— Спасибо, — и вышел из кабинета.

У выхода из штаба ждали меня двое — один солдат с патефоном, а другой с сумкой пластинок. С ними я и пошёл воевать дальше.