Руны на клинках

Глава 15

Сидя в танке, я дожидался Дымова. Договаривались же с ним встретиться у здания штаба. Минут десять раздражённо смотрел в командирскую оптику на двухэтажный особняк, на алый флаг со свастикой над входом и на лежащих ничком пленных.

Целых восемь офицеров от гауптмана и обер-лейтенант! Только в живом виде их распишут на два экипажа, а если бы я всех лично расстрелял, наградные достались бы мне одному. Но я ж и так богатый. И гуманист.

Наконец, приехали четыре танка «Рысь-1». Экипажи с дисковыми автоматами выскочили из люков. Четыре танкиста подошли к пленным, остальные побежали в здание. Я сказал своим, что можно размяться, и, прихватив автомат, вылез на броню.

Спрыгнул на брусчатку, и ко мне подошёл капитан Дымов. Он сказал:

— Извини. Заехал повидать маму. Жива старушка.

— Очень рад, — проговорил я.

Постояли молча. Мои ребята с интересом смотрели на ополченцев. Они пленных по одному лёгкими пинками поднимали, обыскивали и, отобрав оружие, строили. В здании временами раздавались автоматные очереди. Из входа показались два танкиста. Один с виду молодой звонко крикнул:

— Можна!

Второй усатый и солидный указал ему на флаг со свастикой и сурово сказал:

— Непорядок.

Один танкист посадил второго на плечи, а тот мудрил с креплением. Я и Дымов их с краю обошли и направились в здание. Далеко не пошли, открыли двери в первый кабинет.

Уселись на стулья у стола. Я иронически посмотрел на портрет фюрера Шульце ещё без усов и бороды. Дымов сказал:

— Меня Лёшей зовут.

— Артём, — представился я.

— Что думаешь делать дальше, Тёма? — спросил он.

— Как что? — не понял я вопроса. — Полностью захватим город, оставим батальон гарнизона и продолжим рейд.

— Ну, так я и думал, — сказал Дымов. — А кого хочешь посадить в гарнизон?

— Сам кого-нибудь назначь, — пожал я плечами.

— Это приказ? — уточнил капитан.

Я внимательно на него посмотрел. Что-то в ситуации от меня ускользает. Серьёзно ему говорю:

— Капитан Дымов. Приказываю назначить командующего гарнизоном и выделить войска.

— Только ты сразу не ори, хорошо? — вдруг мягко попросил Лёша.

Я настороженно кивнул, и он продолжил:

— Командовать гарнизоном назначаю себя, капитана Дымова.

У меня сам собой беззвучно открылся рот.

— Как командующий гарнизоном я привлекаю к защите города твой батальон и приказываю тебе закончить рейд, — сказал Лёша.

— Да ты совсем охренел⁈ — спросил я эмоционально.

— Просил же сразу не орать, — поморщился Дымов. — Вот как ты понимаешь цель операции?

— Э… — смешался я. — Ну, окружение войск врага. Город этот, если получится.

Лёша кивнул и спросил:

— А почему вдруг майор Петров решил отправить тебя с батальоном на верную гибель?

— Он же сказал, что отвлечение, — ответил я и смущённо добавил. — И что-то личное, наверное…

— А генерал-майор Иванов знал? — уточнил он.

— Это нужно спрашивать у него! — сурово сказал я.

— И он очень хочет, чтобы ты спросил? — юмористически задрал брови Лёша.

— Да к чему ты клонишь⁈ — не выдержал я.

Дымов зачем-то воззрился на потолок и кому-то там грустно сказал:

— Похоже, он действительно не понимает, как его ненавидят!

У меня снова открылся рот. Помолчав с раззявленной варежкой, я смог пролепетать:

— Но мы же всем только помогали!

— Кому всем? Пехоте, которая и так должна погибать? — устало сказал Лёша. — А командование вы просто бесите. Вас ненавидят за то, что вы отдельные и подчинены прямо Совету обороны, вас дали армии на время. Вы тычете в нос результатами, которые другим никогда не достичь…

Я внимательно слушал его и смотрел во все глаза. А Лёша меня совсем добил:

— Да просто нигде не любят магов, а в армии особенно.

На этом месте я даже поперхнулся и вообще стал очень удивлённым. Дымов насмешливо проговорил:

— А ты, оказывается, ещё и боярин! Правильно говорят, что бояре бесконечно далеки от народа.

Я прокашлялся и заметил:

— Ну, я-то не бесконечно далёк, тоже вот воюю. Так почему, говоришь, в армии не любят магов?

— Маги обходят тебя в производстве, в твоём начальстве всегда есть маги. Проверяют только маги, — терпеливо объяснил Дымов. — В дружины берут офицеров магов или с боевым опытом…

— У меня в дружине все маги с боевым опытом! — возразил я.

— Вот и там маги! — воскликнул Лёша.

— Да сейчас-то все с опытом, — примирительно сказал я.

— А главное, что начальники пользуются нелюбовью к магам, — важно изрёк капитан. — Только их подчинённый маг хоть чуть проявит нелояльность, мигом съедят. В мирное время ещё можно уволиться, — он мне улыбнулся. — И тут такой ты! Так знал об операции генерал-майор? И какая её главная цель?

Я задумчиво помолчал и рассудительно сказал:

— Всё это пока недоказуемо, однако будем исходить из худшего. Пусть генерал-майор Иванов затеял ликвидировать мой батальон…

— Или изолировать, — поправил Дымов. — Наши части просто не получат подкрепления, завтра европеец вернёт позиции, и мы останемся тут в окружении.

— Может, сразу отойдём? — предложил я.

— То есть уйдём из города без приказа? — насмешливо спросил Алёша. — Тогда просто трибунал.

— А мы его ещё не захватили! — сказал я полувопросительно.

— Бойцам нашим это расскажи, — ответил капитан.

— Да нафиг тогда ты сюда полез⁈ — заорал я вне себя.

— Приказали провести рейд, назначили цели, — равнодушно сказал Лёша. И добавил смущённо. — И маму хотел проведать.

— Ладно, что ты предлагаешь? — устало спросил я.

— Прежде всего, не паниковать, и не жечь зря горючее, — веско сказал капитан. — Потом без пехоты нам в обороне конец. А пехоте конец на захваченных позициях. Надо проводить сюда солдат.

— Я могу прогуляться с батальоном.

— И тебя сразу арестуют, — печально ответил Дымов.

Я взглянул на него насмешливо, и он внёс поправку:

— Ну, могут попытаться. Не, ты лучше будь в городе у всех на глазах. Ты наша главная надежда. Из-за тебя Совет обороны найдёт способ прийти в город, надо лишь подольше продержаться.

— А как солдаты? — спросил я.

— Нам нужно установить границы с соседями, сопровождать трофеи и пленных, пошлю пару рот, — проговорил капитан. — Надо только пленных допросить. Ты по-немецки говоришь?

Я солидно кивнул.

Для допроса пленных отвели маленькую комнатку с зарешеченным окном и простыми, оштукатуренными стенами. Решили, что там мы не будем мешать работать с трофейными картами — для них углублённое знание языка некритично. Потом если что меня спросят.

Из мебели в комнатке стояло всего два стула — один обычный, обитый тканью и с гнутыми ножками, а другой массивный, прямой и чисто деревянный. На подлокотниках и ножках зачем-то ремни, ножки замурованы в бетонный пол.

Пленные на этом стуле становились серьёзные, от волнения бледнели и охотно отвечали на вопросы. Весело допрашивал стоя заместитель Дымова, старший лейтенант Серёгин, а я как боярин сидя сурово переводил.

Сначала шли стандартные вопросы — имя, чин, должность. Потом старлей спрашивал, знает ли пленный в городе склады с ценным имуществом, просил указать адреса или показать пальцем на городской карте. После некоторых ответов Серёгин убегал на несколько минут доложить.

Допрашивали только офицеров, они стояли в коридоре на коленях, руки на затылке, под контролем двух танкистов с автоматами. Ещё не допрошенные носами к правой стенке, уже допрошенные соответственно к левой.

Когда допрошенных накапливалось пять голов, их под конвоем куда-то уводили и приводили пять свежих. А я-то думал, что девять пленных немного. Ага! Нахватали этих сокровищ по всему городу, а нам возись.

Впрочем, очередь двигалась быстро, да я и не углублялся в диалоги, только переводил. Мысли мои занимал разговор с гауптманом Дитрихом Шепардом. Его я попросил усадить на особый стульчик первым. Говорили по-немецки, Серёгина беседа в целом не касалась.

Дитрих представился, сказал, что в армии просто служит переводчиком, чин и отдел ему дали только из-за шумихи вокруг моего имени. Дитрих на самом деле доцент университета в Нюрнберге, и в Германии все с его подачи считают меня попаданцем.

— Я помню, что ты обещал убить всякого, кто тебя так назовёт, — сказал Дитрих. — Давай тогда обсудим только факты. Я лично присутствовал на эксперименте профессора Штанмайера…

— Опиши опыт, — приказал я.

Дитрих подробно рассказал о скатерти с древненорвежскими рунами на столе. Профессор всех заставил учить, до сих пор снятся. Потом поведал о бедном Гансе, которого положили на стол, и над ним маги, взявшись за руки, образовали кольцо, а Штанмайер ударил Ганса по темени кувалдой.

— Фиг с ними, — сказал Дитрих. — Тут интересны некоторые моменты. Первый это то, что Германии нужен попаданец, нужны знания не магического мира. Второй, что эксперимент всё-таки по-своему сработал, кто-то стал попаданцем. И третий, что в Москве точно обо всём знали с самого начала, — он прищурил на меня свои невероятно отвратительные глазёнки и гундосо заявил. — Твой первый убитый на дуэли прекрасно знал про опыт и твою историю. Не просто так он назвал тебя попаданцем.

Я поскрёб шлемофон сзади. Мой первый служил Епархии. Сергей Жучирин тоже там служил и искал попаданца. Он абсолютно уверен, что я и есть попаданец. И дело даже не в том, что он прав. Я теперь знаю, что всё это случилось не на пустом месте.

— Правда, интересно? — спросил Дитрих.

Я задумчиво кивнул.

— Тогда из благодарности поможешь мне в исследовании? — проговорил он. — Скажи, пожалуйста, что для тебя Родина?

Мои брови полезли на лоб, вырвался насмешливый вопрос:

— Чего тебе сказать⁈

— Вот и ты такой же! — молвил он с горечью. — Я всю дорогу спрашиваю русских о Родине, а они говорят про берёзки или сразу шлют в жопу!

Я рассмеялся в его отвратительное лицо.

— Ты… тут… всё время… об этом спрашивал русских⁈ Ха-ха-ха!

Дитрих растеряно заговорил:

— Ну, что тут смешного? Все говорят о Родине спокойно и рассудительно, только вы постоянно насмешничаете! Можно подумать, что русские Родину не любят! Но Европа воюет с вами и точно знает, что вы готовы гибнуть за Родину. Так что же для вас Родина? Может, мы бы и не воевали, если б это знали!

Я отсмеялся и снисходительно сказал:

— Запомни, Дитрих, ни один русский не станет обсуждать Родину с чужим. Или это окажется нерусский. Русский будет говорить об этом серьёзно далеко не с каждым, кого считает своим, а большинство вообще ни с кем об этом не говорят.

Он в сомнении на меня моргал, и я попробовал подобрать аналогию:

— Вот ты много знаешь русских похабных анекдотов?

Дитрих уверенно кивнул.

— Русские любят их рассказывать и часто матерятся. Но вспомни хоть один пример, когда русский с кем-то серьёзно обсуждает свою маму, сестру, жену. Он ни полслова о них не скажет. А Родина ещё интимней, в ней больше мистического. Потому немца всегда будут слать в жопу.

— Но это же неправильно! — возразил Дитрих. — Если в Европе не поймут, что значит для русских Родина, нельзя договориться, война будет идти всегда!

— Война прекратится намного раньше, европейцы очень хотят жить, — мягко сказал я ему и обратился к конвою по-русски. — Увести. Давайте следующего.

Дитрих сам всё понял, встал, сложил руки за спиной и направился на выход. Старший лейтенант Серёгин проворчал:

— Столько времени с ним потеряли! Скажи хоть, с чего ты так ржал.

— Да этот немец спросил, что для меня Родина, — ответил я без улыбки.

Конвой привёл и усадил на стульчик нового немца, но старший лейтенант Серёгин к допросу готов ещё не был. Разогнуться я ему помог и придерживал за плечи, а он икал и булькал.

«Телефон, телеграф, вокзал»… — у нормального русского в крови. Танкисты умели захватывать города, тем более Лёша Дымов в этом родился. Он заранее отдал комбатам правильные приказы, а сам поехал к штабу.

Только по пути к маме заехал, к старенькой учительнице Людмиле Васильевне. Она так ему обрадовалась! Так на него смотрела! А он смущённо вручил ей коробку сухого пайка, сказал, что покушал, что будет на войне осторожным и что ещё обязательно приедет, а пока у него дела.

В других официальных учреждениях тоже всё прошло довольно мило. Автоматные очереди, которые услышал Артём, можно считать исключением — офицеры с перепугу сунули руки к кобуре или совсем держали телефонную трубку. Иные даже в трубку говорили что-то непонятное, но подозрительными немецкими голосами.

На телефонной станции пока отключили межгород. Телеграф временно не отправлял телеграммы, хотя и принимал все заявки. Частью руководство железной дороги застрелили, а частью склонили к сотрудничеству, и железная дорога по своим каналам везде давала «зелёный свет», то есть принимала грузы в прежнем объёме.

А у военных ведь своя отдельная связь! Лёша Дымов в новом своём кабинете грустно смотрел на дребезжащие телефоны и думал, что же с ними теперь делать. По немецкому языку он получил в школе «удовлетворительно».

Немецкий же генерал с бакенбардами тем временем проснулся, потянулся, откушал большую кружку кофе со сливками и к нему булочку с маком и пошёл на улицу. Там он уселся в «Опель адмирал» и через пять минут подъехал к штабу.

Танкист Егорка, который помоложе, успел сбегать в танк за пассатижами и с умным видом разбирался с креплением флага на могучих плечах тоже танкиста Степана Кузьмича, что постарше и с усами.

Увидел, значит, он как у штаба рядом с танком остановилась большая черная машина, из неё вышел немецкий генерал с бакенбардами и, сделав недовольное лицо, пошёл в здание.

Степан Кузьмич слегка растерялся и повернулся к генералу, отдав от неожиданности честь. Егорка же ничего за своим занятием не видел. Он выронил пассатижи, упал с плеч Степана Кузьмича, но успел руками схватиться за древко флага.

Дерево не выдержало, и на брусчатку упал Егорка, его накрыло алым флагом со свастикой, и по шлемофону досталось обломком древка. Генерал на всё это холодно посмотрел, сказал по-немецки:

— Наберут по объявлению, — и прошёл в здание.

Степан Кузьмич снял со спины автомат и вошёл следом. Поднялся за немцем на второй этаж по большой лестнице, прошёл немного по коридору и зашёл за генералом в кабинет.

Немец огляделся в пустой приёмной, на полу валялись какие-то бумаги. Он обернулся к Степану Кузьмичу и что-то спросил недовольным тоном. Тот ответил:

— Хенде хох, сука.

До генерала стал доходить момент ситуации. Лицо его вытянулось, а руки медленно поднялись вверх. Степан Кузьмич постучал в двери, сразу открыл и, спросив кого-то:

— Можно? — обернулся к генералу, указав дорогу стволом автомата. — Туда. Шнеллер!

Допросили пленных и пошли к Дымову доложиться. Не, я с некоторых икаю. Был Алёша командиром полка, впёрся в кабинет командующего целой немецкой армии, на дверях немецкая табличка осталась. А теперь Лёша совсем командующий гарнизоном. Весь смех в том, что я его назначил, и мне он теперь начальник.

Сидит такой важный, на столе автомат, а в гостевом кресле немецкий генерал, не-маг, с бланшем под левым глазом и немного распухшим носом говорит кому-то по телефону:

— Не знаю, что с танками этого Дайса! Ещё не докладывал… Какие русские танки? Ах, не видел ли я русские танки! Я их вообще никогда не видел! Не интересуюсь таким дерьмом… Молодой человек! Вы всерьёз думаете, что я знаю, почему не работает гражданская связь? Езжайте на телефонную станцию сами, а мне некогда… Русские заняли наши позиции недалеко от города? И вы так спокойно об этом говорите⁈ Я немедленно уезжаю со штабом… Да, я командую армией, но… Я, конечно, могу приказать отойти к городу своим 25-й и 19-й пехотным дивизиям, но это всё равно очень близко… Хорошо, жду в городе части из резерва фронта… Хайль, Шульце!

Генерал положил трубку на рычаги и холодно воззрился на капитана Дымова водянистыми синими глазами. Тот спросил меня:

— Эта скотина ничего лишнего не сказала?

— Вроде, ничего, — пожал я плечами. — Он должен отвести к городу две дивизии с фронта и ждать подкрепления из резерва.

— Присаживайтесь, парни, — предложил Алёша.

Я и старший лейтенант Серёгин взяли креслица у стенки и сели к столу.

— Плохо у меня с немецким, — признался капитан. — Тёма, скажи этому козлу, чтоб передал приказ дивизиям.

Я обратился по-немецки к генералу. Тот взялся за телефонную трубку и велел соединить с «Ландышем-1» и «Ландышем-2». Связь работала нормально, немец властно кому-то приказал отходить к городу.

— Встретим, — деловито кивнул капитан. — Может, повезёт…

— А что делать с частями резерва? — спросил я.

— Тут сложнее, — ответил Дымов и задумчиво сказал. — Нельзя нам это обсуждать при немце. И одного тут не оставить.

— Он разве понимает по-русски? — спросил я капитана.

— Немного научил, — криво улыбнулся тот.

Генерал холодно проговорил на корявом русском:

— Сам скотина козёл! Обзывать пленный! Я пожалуйста!

— Пожалуюсь, — поправил я.

— Я-я! — сказал немец, угрюмо глядя на Дымова. — Официрен оллес слушайт!

— Он первый начал! — сказал мне капитан.

— Это очень интересно, — ответил я и уточнил ледяным тоном. — Только как ты собрался захватывать немецкий штаб, когда у тебя никто не знает немецкий язык?

— Ты же вот сидишь! — воскликнул Алёша.

— А я занят! — тоже повысил я голос. — Кого в городе знаешь с немецким? Чтоб прям мог поручиться.

— Если только маму спросить, — ответил он растеряно.

— Тогда беги за мамой, Алёшенька, — проговорил я с кривой усмешкой.

Дымов печально вздохнул, поднялся. Сказал мне и Серёгину:

— Только вы тут пока сидите, — и, прихватив автомат, вышел из кабинета.

Немного посидели молча. Генерал обратился ко мне по-немецки:

— А я действительно пленный?

— Действительно, — сказал я.

— И меня не убьют? — уточнил немец.

— Нет, — ответил я.

— А будут кормить? — сказал пленный.

— Будут, — буркнул я.

— Скоро уже время обеда, — важно заметил генерал.

Я обратился к старшему лейтенанту:

— Серёгин, принеси что-нибудь пожрать пока.

— Слушаю, боярин, — сказал тот и вышел из кабинета.

— Он тебе сказал «боярин»? — по-немецки осторожно спросил генерал.

— Мне, — сказал я.

— И ты настоящий боярин? — удивился немец.

— Настоящий, — ответил я сдержанно.

— А почему такой молодой? — уточнил пленный.

— Потому что заткнись нахрен, — сказал я подчёркнуто вежливо.

Он оскорблено поджал губы, настала долгожданная тишина. Через четверть часа вернулся Серёгин с коробками в руках и привёл молодого танкиста — тот нёс чайник и вещмешок. Вдвоём принялись накрывать на стол.

В чайнике оказался горячий и сладкий чай. В вещмешке оловянные ложки, кружки, булка хлеба и три банки американской тушёнки, а в коробках стандартный сухой паёк. Я вытащил из ножен на поясе нож и стал резать хлеб и сухую колбасу.

Танкист пожелал всем приятного аппетита и вышел. Немец подозрительно смотрел на продукты. Я сказал генералу:

— Ешь. Всё равно другого не будет.

Он взял банку тушёнки и попытался, подражая нам, открыть её ключом. Получилось с первого раза. Немец взял ложку, попробовал и быстро вошёл во вкус.

— Ишь как по мясу соскучился, — прокомментировал Серёгин и, понизив голос, сообщил мне доверительно. — Говорят, они к нам от бескормицы полезли. Даже генералы недокормленные.

— Может и так, — пожал я плечами.

Когда пили чай с бутербродами, пришёл Дымов и привёл танкиста с автоматом и двух пожилых женщин, одна в очках и полноватая, а вторая худенькая с перманентом.

— Так и знала! — воскликнула дама в очках. — Давятся в сухомятку!

— А это мама моя Людмила Васильевна, — сказал Алёша. — И её коллега, учитель немецкого Регина Иогановна.

— Очень приятно, — сказали я и Серёгин, а немец что-то благосклонно промычал с полным ртом.

— Где у тебя кухня? — строго обратилась Людмила Васильевна. — Не может быть штаб без кухни.

— Спросите у немца, — ответил капитан Дымов. — А у нас совещание.

— Только недолго! — сказала она властно. — Уже пора обедать.

— Ага, — молвил Алёша и поспешил выйти.

Я и старший лейтенант Серёгин пошли за ним. В приёмной он сказал, что надо уйти в соседний кабинет или даже дальше. Мы прошли по коридору два кабинета и зашли в третью дверь.

На столе сидели два танкиста и, положив рядом автоматы, играли в немецкие карты с голыми девками. Дымов велел им встать с той стороны у дверей на охрану. И когда они бросили карты на стол и, прихватив автоматы, вышли, предложил мне и Серёгину присаживаться.

Дымов смахнул со стола иностранную полиграфию, чтоб не отвлекала, и строго заговорил:

— Тут я должен просто приказывать, а вы исполнять. Но вы же мой заместитель и целый боярин, должны понимать маневр. Мы захватили город, и немец этого пока не знает. Нужно этим воспользоваться. Старший лейтенант Большов, ты с батальоном осторожно выходишь из города на восток, перекрываешь дороги окружённой армии и встаёшь в засады. Артиллерию на марше пропусти, пехотные части расстреливай. До огневого контакта радиосвязь запрещена.

— Слушаю, — сказал я.

— Старший лейтенант Серёгин, — проговорил капитан. — Ты с первым батальоном аккуратно берёшь в плен всех, кто подойдёт к городу.

— Слушаю, — сказал Серёгин.

— Совещание окончено, приступайте, — велел Дымов.

— А маневры⁈ — возмутился я. — Вот ты, например, что будешь делать?

— А я организую тылы, — невозмутимо ответил Дымов. — Думаешь, быстро захватываются города? Вот на станцию прибывают немецкие поезда с грузами, кто их будет разгружать? На чём отвозить? Куда складывать?

Я неуверенно посмотрел на Серёгина и сказал виноватым тоном:

— Да-да, занимайся всем этим сам!

— Тогда выполняйте приказ, — проговорил капитан.

— Слушаю! — сказали мы с Серёгиным, подскакивая, и, козырнув, поспешили на выход.

Сначала зашли с Серёгиным в большой кабинет на первом этаже. Несколько наших офицеров при помощи пленных разбирались с картами, переводил Дитрих. Серёгин сказал, что нам как раз нужны комплекты карт восточных окрестностей города. Парни живо собрали нам полные сумки.

Во дворе мои танкисты стойко держали оборону — все после обеда спали в машинах. Я выдал им карты, и сказал направляться к вокзалу, а мне ещё надо заехать за остальными, а то радиосвязь запрещена.

Серёгин взял «Опель капитан», мне достался «Опель адмирал» с водителем из танкистов Дымова. Разумеется, водитель ехал на заднем сиденье, пока я рулил по городу. Требовалось заехать к своим на молокозавод и мясокомбинат, выдать карты, и назначить задачи.

На вокзале я вышел из легковой машины, отпустив водителя. Потом собрал командиров танков, выдал карты и объяснил задачу. Парни уложили карты в планшеты, серьёзно покивали, разбежались к машинам. Я залез в свой танк, флажками скомандовал идти за мной и велел Ване трогаться.

Я специально дал Серёгину небольшую фору во времени, ехали по дорогам по следам танков и свернули в поле, когда они кончились. Чтобы пленить пушки, его войскам хватит пятнадцати километров, нам нужно столько же, чтобы их пропустить. И, примерно, двадцать километров останется до позиций противника, оставил про запас.

Каждый ротный выбирал свои точки сбора машин и контроля, я нарезал лишь сектора. То есть лично я не парился, просто приказал Сане. Ехали полем да редкими опушками, а я смотрел в люк и размышлял о жизни.

Что-то я делаю в жизни не так. В прошлый раз меня со всеми талантами никто не любил, даже избили в туалете, а закончил на гоночной трассе, в лютой борьбе.

Ладно, прошлый раз родился и вырос в маленьком городке, мама никто и звать никак — всё сам. Но сейчас ведь боярин! Денег навалом! И что происходит в данную секунду? Меня все не любят и хотят убить. Даже Дымов не любит и убил бы, только в его положении это не выход.

И раньше ведь все меня не любили и пытались убить. Одних дуэлей сколько. В Корпусе, правда, меня заодно многому научили. Мухаммед и Авдей рыси, они вообще никого не любят. Катю сначала поработил. Только Миланья христианка, любит всех и меня тоже. Наверное…

Не в ней дело. Просто не могут все люди подряд так ошибаться! Неужели я настолько вредный? В экипаже нормально ужился, и в батальоне всё хорошо. Тут другое, что-то с целеполаганием…

Ага, Саня выбрал лесную опушку за холмиком от дороги. Ну, вроде, пойдёт. Я развернул командирскую оптику назад, заехали задним ходом между деревьями.

Я как самый сильный маг и Павлик Зимин как мой заместитель поднялись на холмик. Залезли на берёзу, чтоб в бинокли было видно, и смотрим по очереди на дорогу. Пока очередь Паши.

Вообще, на берёзу я залез потому, что командир всегда должен оправдывать своё существование и из-за шила в жопе. Ну, как бы я дожидался сигнала в машине⁈ А так мой или Павлика взгляды не почувствует средний маг.

Пусть и не было у врага магов, может, ночью привезли? А не-маг может в упор на меня смотреть и ничего не видеть, если я того не хочу. Значит, просто исполняю я свою командирскую работу и думаю о своей неправильной жизни.

Ведь всё делаю верно! Вдалбливали с рождения, что нужно быть умным, смелым и защищать слабых, чтобы быть нормальным мужиком. У нормального мужика всегда всё нормально. А в результате? Сижу на берёзе и смотрю в бинокль на дорогу. Моя очередь. Загадочная сука жизнь!

Паша отпросился с берёзы слезть и размяться. Я, конечно, разрешил. Не пробовали минут пять просидеть на ветке? Вот и не пробуйте, лучше на слово поверьте — всё сразу затекает, как ни ёрзай.

Залезли мы на дерево очень вовремя, через полчаса на дороге показались мотоциклисты. Передний дозор — это обнадёживает. Ещё через десять минут проехали грузовики с красными крестами в белом круге на тентах, первым ехал госпиталь.

Потом моё лицо расплылось в злой усмешке. Сколько воюю, а ещё ни разу не видел, как европейцы возят по дорогам орудия. Наверно, когда их по тылам танками давил, пушки стояли на позициях или на железнодорожных платформах. А тут по шесть коней тащат полевое орудие! И боеприпасы на телегах!

Хотя смешного тут мало, как сами-то будем таскать пушки? Тоже животных уродовать? Не, об этом надо хорошо с Дымовым подумать. Так что ещё две батареи я пропустил без улыбки.

Далее прошли два обоза из пяти и шести грузовиков «Опель блиц» с каким-то имуществом. Ну, сгодятся нам машины или пехоте сменяем. И вот Павлик говорит, что показалась колонна солдат.

А, может, это передовой отряд, и за ним батареи? Ну, не может же быть, чтоб на две дивизии три батареи по пять пушек! Даже если по другим дорогам прошло столько же, всё равно получается мало. Велел Паше не дёргаться.

Судя по длине, прошла колонна маршевой роты. Настала моя очередь, смотрю в бинокль с дерева. А европеец опять идёт пехом! Думаю, а кто будет имущество разгружать? Те же снаряды на станции? Пропустил колону, снова прошла рота.

Под берёзой разминаюсь себе, машу ногами, приседаю, а Павлик вдруг с решительной моськой слазит с дерева и говорит:

— Идут гады! Этих точно не пропустим!

— Ладно, — пожал я плечами, и мы побежали вниз.

Спускаемся, запрыгиваю в люк машины и говорю Ване:

— Запускай двигатель.

А сам по инерции ещё думаю о жизни. Не может того быть, что дело только в моей вредности. Да и не вредный я почти, в танке парни все улыбаются…

Так, двигатель немного прогрелся. Я переключил рацию и скомандовал:

— Погнали, парни.

Выехали из лесу, объезжаем горушку, и я говорю своим:

— Серёжа, фугасные. Петя, бей сходу, цель пехота.