Русский Север в войнах XVI – XIX веков

ВОЙНА ЗА СВЯТЫЕ МЕСТА

Имущество православных монастырей, церквей и часовен, расположенных на протяженном побережье Белого моря, было потенциально легкой добычей для команд английской и французской эскадр. Особенно уязвимыми перед корабельной артиллерией и десантом неприятеля были те из них, которые располагались на островах. Архангельская военная администрация не имела ни времени, ни возможностей для организации их защиты.

Исключение было сделано для ставропигиального первоклассного Соловецкого монастыря. В соответствии с предложениями специально созданного в Санкт-Петербурге комитета для разработки мер «к усилению обороны прибрежных пунктов северной России» предполагалась эвакуация из него всех «движимых драгоценностей», книг и рукописей, «куда по усмотрению признается лучшим»[654], а также вооружение защитников монастыря несколькими орудиями малого калибра.

К 7 (19) мая 1854 г. эвакуируемое имущество Соловецкого монастыря на гребном судне «Св. Великий Князь Александр Невский» под управлением наемного кормщика Онежского уезда деревни Дураково Луки Репина под надзором ризничего Макария и в сопровождении четырех человек братии и одного послушника было доставлено в Архангельск[655]. Впоследствии оно было переправлено на временное хранение в Антониево-Сийский монастырь. По окончании войны летом 1856 г. ценности вернулись на Соловки, однако 16 ящиков с наиболее ценными рукописями и книгами из библиотеки Соловецкого монастыря перевезли в Казанскую духовную академию[656].

12 (24) мая 1854 г. от Новодвинской крепости на Соловки отошли два монастырских судна с восьмью шестифунтовыми пушками и боеприпасами к ним. Вместе с пушками в монастырь отправились инженер-поручик Бугаевский и фейерверкер 4-го класса Новодвинского гарнизона Друшлевский[657]. 16 (28) мая они благополучно прибыли на Соловки[658]. Пушки установили на башнях Соловецкой крепости и использовали при обороне монастыря 6–7 (18–19) июля 1854 г. Впоследствии, перед навигацией 1855 г. гарнизон Соловецкой крепости получил дополнительное артиллерийское вооружение.

Мероприятия по эвакуации ценностей производилась и в других православных монастырях и церквях, расположенных на беломорских побережьях Р. П. Боиль был противником их, полагая, что они могут вызвать в народе уныние, беспокойство и даже волнение. Вывозить он рекомендовал лишь наиболее древние и ценные предметы, при этом негласно и с крайней осторожностью. Тем не менее, архангельскому епископу Варлааму удалось заручиться согласием Р. П. Боиля на вывоз в случае крайней необходимости в сопровождении вооруженной охраны денег и имущества архангельских церквей и монастырей в собор села Холмогоры.

Мероприятия по вооруженной защите удаленных от Архангельска монастырей не велись совершенно, поэтому преосвященный Варлаам посчитал нужным сделать следующее распоряжение духовенству:

«Всем и всегда находиться при своих обязанностях и при нападении врага исполнять в точности распоряжения начальства; принимать различные меры благоразумия к сбережению Св. мест и Святыни, руководя в этом и своих прихожан. При начале военных деиствий все — и духовенство и пасомые — должны быть кротки, молчаливы и не сварливы, прося неприятеля о пощаде святых мест и святынь, не входя ни в какие сделки с неприятелем и в другие с ним сношения, а в случае возжения церковных имуществ от огнестрельных орудий стараться гасить их при помощи народа и для этой цели иметь наготове бочки с налитой водой, лестницы и другие принадлежности»[659].

Отказ Р. П. Боиля от отправки воинских команд и орудий для защиты других монастырей, кроме Соловецкого, привел к конфликту его с епископом Варлаамом, о котором стало известно Военному министерству, Святейшему Синоду и даже императору Николаю I, а впоследствии и русской общественности.

В августе 1854 г. Р. П. Боиль писал военному министру:

«Преосвященный Варлаам, как мне известно из моих с ним разговоров, расстраивает себя тем, что, предаваясь напрасной и непомерной боязни неприятельского нападения, верит происходящим от этого страха тревожным снам и вступает в откровенную беседу о настоящих политических делах с людьми до такой степени боязливыми и также мало понимающими военное и морское дело, как и сам преосвященный. В этих беседах епископ Варлаам и со своей стороны высказывает свои ни на чем не основанные опасения и даже в произносимых в церквях проповедях, увлекаясь своими ошибочными убеждениями; бывает так неосторожен, что словами своими не ободряет слушателей, как бы следовало пастырю, но, напротив, приводит в уныние и внушает недоверие к начальству, как передано мне об этом некоторыми из почтеннейших лиц Архангельска, заслуживающими полное доверие. Я всеми силами стараюсь урезонить и успокоить преосвященного, прошу его чаще видеться со мною и сам бываю у него; причем объясняю ему, какие меры приняты к защите края от неприятелей и как эти меры надежны. Но все это для него недостаточно»[660].

Категоричные заявления Р. П. Боиля о том, что «совершенно бесполезно» защищать бедные монастыри, «в которых по два человека монахов»[661], что они не представляют интереса для неприятеля, который при высадке лишь осмотрит их, «нальется водой, заберет скот и этим ограничится все дело», не успокаивали, а лишь еще больше раздражали преосвященного Епископ Варлаам попытался в Архангельске «усилить молитву через крестные ходы и пост», но Р. П. Бойль, верный своему убеждению в том, что «возбуждать спокойствие» обывателей не только нежелательно, но и опасно, отсоветовал ему предпринимать какую-либо деятельность в этом направлении[662].

После этого епископ Варлаам уже почти не скрывал сомнений в верноподданнических чувствах Р. П. Боиля, принадлежавшего к англиканской церкви, и вынужденного руководить обороной вверенной ему российской губернии в войне против англичан и их союзников.

Для изучения обстоятельств дела и разрешения конфликта Синод в августе того же 1854 г. командировал в Архангельск преосвященного Аркадия, архиепископа Олонецкого, дав ему полномочие вступить в управление Архангельской епархией в том случае, если конфликт разрешить не удастся. В сентябре преподобный Аркадий, так и не сумев помирить архангельского епископа с архангельским военным губернатором, вступил во временное управление Архангельской епархией. Преосвященный Варлаам отправился в столицу для объяснений в Священный Синод. В своей переписке с Синодом преосвященный Аркадий, хотя и не дал категоричного указания на то, кто именно виновен в конфликте, отметил, что бывший епископ не соблюдал порядок сношений с военным губернатором, указанный Синодом, требования свои доводил до чрезмерности, не сохранял военной тайны и т. п.[663]

А что же Р. П. Боиль? Насколько обоснованными были подозрения в измене человека, обладавшего огромной властью во вверенной ему губернии, между прочим крупнейшей губернии в европейской части империи, бывшего одновременно архангельским военным губернатором, управляющим гражданской частью и главным командиром Архангельского порта?

Роман Платонович Боиль[664] был сыном Платона Алексеевича Боиля, в 1783 г. принятого «из английской службы» в лейтенанты и посвятившего большую часть своей жизни служению России. В 1790 г. П. А. Боиль в звании капитан-лейтенанта на корабле «Ростислав» участвовал в войне со Швецией в Ревельском и Выборгском сражениях. В период 1797–1805 гг. командовал в разное время фрегатами «Патрикий», «Надежда Благополучия», «Рафаил» и линейным кораблем «Изяслав». Межгосударственные отношения начала XIX в. не могли не отразиться на карьере принятого «из английской службы» П. А. Боиля. В 1808–1812 гг. он «по случаю разрыва между Россией и Англией находился в городе Боровичах». Зато в годы войны с наполеоновской Францией в 1812–1814 гг. линейные корабли «Благодать» и «Юпитер» под командованием П. А. Боиля в составе эскадры адмирала Е. Е. Тета[665], перевозившей десантные войска, совершили плавания к берегам Англии и Франции. В 1815–1820 гг. П. А. Боиль находился преимущественно в Кронштадте. В 1816 г. был произведен в контр-адмиралы. Умер в 1825 г.[666]

Роман Платонович Боиль родился в Ревеле в 1794 г., в 1801 г. поступил в морской корпус кадетом, в 1808 г. произведен в гардемарины. В 1812–1814 гг. в должности флаг-офицера при вице-адмирале Р. В. Кроуне[667] участвовал в плаваниях к берегам Франции и в десантной высадке в Голландии. В 1819–1822 гг. Р. П. Боиль, будучи лейтенантом, на шлюпе «Открытие» совершил кругосветное плавание[668]. В 1830 г., будучи командиром фрегата «Александра», на кронштадтском рейде «за отличный судовой порядок при Высочайшем посещении фрегата удостоен от Государя Императора поцелуем». В 1831–1842 гг. командовал линейным кораблем «Император Александр I», позже командовал 3-й бригадой 3-й флотской дивизии в Балтийском море, в 1842 г. произведен в контр-адмиралы. В 1850 г. назначен исправляющим должность архангельского военного губернатора, управляющим гражданской частью, главным командиром Архангельского порта, в 1851 г. произведен в вице-адмиралы[669].

Административная деятельность Р. П. Боиля в период Крымской войны (Роман Платонович скоропостижно умер в Санкт-Петербурге 15 (27) декабря 1854 г., не дожив до ее окончания) — возможно, самая яркая страница в его биографии. Однако в отечественной литературе за прошедшие более чем полтора века сформировались две не просто различные, но даже взаимоисключающие оценки этой деятельности. Согласно одной из них, Р. П. Боиль — способный администратор, профессиональный военный моряк, человек чести, сделавший в 1854 г. все возможное для обороны края[670]. Согласно другой оценке, Р. П. Боиль в силу своего национального происхождения и вероисповедания просто не мог быть патриотом Российской империи, достоинства его как военного были ниже всякой критики, к должностным обязанностям он относился в лучшем случае формально, в худшем — был заодно с врагом.

Официальных обвинений в измене Роману Платоновичу никто и никогда не предъявлял. Слухи же о его измене циркулировали еще при жизни Р. П. Боиля.

Представить архангельского военного губернатора предателем впервые в печати решился известный купец М. К. Сидоров, все публикации которого обычно отличались эмоциональностью стиля и выраженным патриотическим содержанием[671]. В своей книге «Север России» он написал следующее:

«Неужели мы забыли верноподданнейшего из англичан же, русского начальника Архангельского порта генерала Бойля (так у М. К. Сидорова — Р. Д.), которого Архангельский епископ Варлаам уличил во время последней войны в тайных сношениях с неприятелем и в том, что он перевез на казенном пароходе английского консула Вайтеда из Архангельска на пароход «Миранду», громивший Соловецкий монастырь? Разве не сознал этого и сам адмирал Бойль? Он прекратил свою жизнь в тот самый день, когда государь император назначил ему аудиенцию; а епископа Варлаама за его услугу возвели в сан архиепископа»[672].

Эта одиозная оценка Р. П. Боиля, за исключением намека на его самоубийство (в официальном некрологе сообщалось, что смерть наступила вследствие заболевания холерой[673]), впоследствии стала господствующей в советской историографии, за редкими и по-своему своеобразными исключениями[674].

Архангельский историк Георгий Георгиевич Фруменков писал:

«Понукаемый из столицы, самоуверенный и кичливый сибарит Боиль, англичанин по национальности[675], вынужден был по долгу службы начать торопливую подготовку к встрече неприятеля, хотя сама идея зашиты Русского Севера от англо-французской интервенции была непонятной и чуждой ему»[676].

В другом издании, посвященном 400-летию основания Архангельска, Г. Г. Фруменков и Ю. К. Новожилов высказываются еще жестче и категоричнее:

«Высшее военное начальство губернии было бездеятельным и продажным»[677].

И еще:

«Можно было и следовало сделать для обеспечения безопасности края значительно больше, но военный губернатор Бойль, англичанин по национальности, проявил крайнюю беспечность в укреплении Соловецкого монастыря, Колы, Кеми, Онеги, Пушлахты и других уязвимых пунктов и подозрительную заботу, чтобы не сказать большего, о своих сородичах, в том числе о великобританском консуле в Архангельске Вайтеде[678], которого вместе с семьей переправил в начале сентября 1854 года на английскую эскадру, блокировавшую Архангельск»[679].

Схожих взглядов придерживался и мурманский историк Иван Федорович Ушаков, дословно повторивший в своей книге «Кольская земля» фразу о губернаторе, «уличенном в тайных сношениях с неприятелем»[680].

Обвинение в измене — серьезное обвинение и нуждается в соответствующих доказательствах. Тем более, повторим, что речь идет о человеке, в условиях военного времени обладающего всей полнотой власти во вверенной ему губернии Известны три дореволюционные публикации (1871, 1875 и 1905 гг.), авторы которых на основании доступных им документов пытались ответить на вопрос: действовал Р. П. Боиль в интересах неприятеля или нет?

Первая из этих публикаций, помещенная под неприметным заголовком «Письмо к издателю», появилась в «Русском архиве», то есть менее чем через год после выхода в свет книги М. К. Сидорова «Север России». Автор ее К. Манн, опровергая утверждения М. К. Сидорова, ссылался на документы архива Морского министерства и цитировал их. Сама же публикация была подготовлена «с разрешения государя великого князя генерала-адмирала», а возможно, и по его прямому указанию, на что косвенно указывает последний абзац письма:

«Морское министерство убеждено, что напечатание этих сведений в Вашем издании послужит лучшим средством для опровержения, помещенного в книге Сидорова отзыва о покойном архангельском главном командире Боиле, потому что сведения эти, будучи напечатаны в "Русском архиве", не ускользнут от внимания будущего историка того края и того времени»[681].

Большую часть «Письма к издателю» К. Манна воспроизвел авторитетный исследователь истории Русского Севера и флота России Степан Федорович Огородников[682] в книге «История Архангельского порта». Действия Р. П. Боиля по обороне края он назвал предусмотрительными и благоразумными, а слухи о его измене — обусловленными лишь нерусским именем губернатора. «Над ним повторилось то же, что случилось с именем Барклая де-Толли в Отечественную войну. Этим уподоблением мы все сказали», — кратко заключил свои рассуждения о Р. П. Боиле С. Ф. Огородников[683].

С. Артоболевский, автор последней известной нам публикации, пытавшийся разобраться в виновности или невиновности Р. П. Боиля спустя полвека после его смерти, в отличие от К. Манна и С. Ф. Огородникова не стал безоговорочно защищать честь бывшего архангельского губернатора. Рассмотрев обстоятельства конфликта между Р. П. Боилем и епископом архангельским и холмогорским Варлаамом — конфликта, играющего ключевую роль в запутанной и неприятной истории обвинения Р. П. Боиля в измене, С. Артоболевский не смог или не решился сделать категоричный вывод, в чем и расписался почти в самом конце своей статьи: «Дать положительный ответ в настоящее время… совершенно невозможно»[684].

Однозначный ответ дать действительно непросто. Заметим, что в доступной нам англоязычной литературе, где описаны события Крымской войны на Русском Севере[685], фамилия архангельского военного губернатора вообще не упоминается.

Обстоятельства обстрела англичанами Соловецкого монастыря и героического сопротивления его защитников 6–7 (18–19) июля 1854 г. были многократно и довольно подробно описаны разными авторами в отечественной литературе[686].

Ниже вниманию читателей предлагаются как цитаты из российских и английских исследований, в которых упоминаются обстоятельства этого боя, так и главным образом свидетельства очевидцев произошедшего, сохранившиеся в архивах либо опубликованные[687]. Материалы сгруппированы таким образом, чтобы можно было представить произошедший бой, по возможности, в хронологическом порядке, а также в восприятии участников боя с обеих воюющих сторон.

Вид на Соловецкий монастырь со стороны моря. Рисунок лейтенанта Бакли с военного парохода «Миранда». The National Archives, UK. ADM 1/5631.

В левом верхнем углу иллюстрации — автограф Э. Омманнея и дата — 19 июля 1854 г. Рисунок сделан незадолго до начало обстрела «Мирандой» монастыря.

Из письма офицера британской эскадры в Белом море[688]:

«В понедельник 18 июля отправили мы 10 матросов и 10 морских солдат с несколькими офицерами на «Brisk», а равно 10 матросов и 10 морских солдат на «Miranda»; капитан также отправился на «Brisk». Оба корабля пошли к Соловецкому монастырю, сильно укрепленному. Они бомбардировали его»[689].

Из показаний кемского мещанина В. И. Антонова[690], находящегося в плену на борту английского фрегата «Eurydice»:

«Капитан Оммани перебрался на один из пароходов, не упомню, 5 или 6 июля[691], и меня перевезли на оный же, и затем обои пароходы отправились к Соловецкому монастырю, а фрегат оставался у острова Сосновца. По приходе к Соловецкому монастырю уже перед вечером 6 числа июля, не доходя до острова около трех верст, сделали из пушек с парохода, где находился Оммани, не упомню сколько выстрелов в монастырь и затем, не знаю почему, оставили до другого дня, а по наступлении оного, с утра, по приказанию капитана Оммани меня перевезли на необитаемый небольшой каменный островок версты за три от них, давши две бутылки свежей воды, мало сухарей, сказал мне переводчик слова капитана, что чрез два часа меня возьмут и с багажом перевезут в Соловецкий монастырь, из чего я, заключил, что они сделали приступ к монастырю в предположении взять монастырь в течение того времени. Лишь только отвозивший меня баркас возвратился на пароход, который двинулся ближе к берегу, и с 8 часов утра началась пальба и бомбардировка с пароходов в монастырь, равно из оного и с батареи на берегу острова от монастыря устроенной, и это продолжалось до 5 часов вечера»[692].

Из письма настоятеля Соловецкого монастыря архимандрита Александра архангельскому военному губернатору Р. П. Боилю отправлено из монастыря 7 (19) июля 1854 г. в 8 часов вечера под грифом «секретно»; получено в Архангельске 11 (23) июля 1854 г.

Обстрел Соловецкого монастыря английскими пароходами «Бриск» и «Миранда». The illustrated London News. 1854. September, 9.

В газете иллюстрация, довольно достоверно изображающая Соловецкий монастырь и расположение пароходов, его обстреливающих, снабжена явно ошибочной подписью («Attack of the town of Novitska, in the White sea, by the "Miranda" and "Brisk"») и несколько странным сопроводительным текстом, сообщающим об успешных боевых действиях Королевского Флота у загадочной Новички на Белом море.

«Вчерашнего, то есть 6-го сего июля, прибыв к Соловецкому монастырю два английских парохода, и став бортами на пушечный выстрел, и из одного из них начата была бомбардировка монастыря в 4-м часу по полудни 36-ти фунтовыми ядрами, и продолжалась с час времени без всякого со стороны неприятеля успеха; потом прекращена, а сего дня вторично возобновлена обоими пароходами в 8-м часов утра и продолжалась до 5-ти по полудни пудовыми и двухпудовыми ядрами тоже, хотя без успеха со стороны неприятеля, но с небольшими повреждениями в монастырском как каменном, так и деревянном строении. О подробностях же этого небывалого здесь случая сообщено будет в свое время.

А как Вашему Превосходительству не безызвестно, что про монастыре состоит вся защита из одного фейерверкера, 40 нижних чинов инвалидной команды (сделана вставка "у коей ружья больше половины не стреляет" — Р. Д.), с присланными 8-ми пушками с небольшим количеством зарядов и пороха (коих осталось уже небольшое число). То я в необходимости остаюсь довести обо всем этом до сведения Вашего Превосходительства и покорнейше просить не оставить оказать в сем бедственном монастырском положении всевозможное пособие присылкою по усмотрению Вашему в скорейшем времени воинской команды, исправных ружей и потребных припасов и снарядов, а, в особенности, до 20-ти пуд пороху.

Архимандрит Александр»[693]

Из письма архангельского военного губернатора Р. П. Боиля настоятелю Соловецкого монастыря архимандриту Александру Отправлено из Архангельска 11 (23) июля 1854 г.

«Вследствие отношения, которым Вы уведомили меня о нападении англичан на Соловецкий монастырь, я приказал отправить к Вам с присланным сюда иеромонахом два пуда пороха в картузах и двадцать шестифунтовых ядер вдобавок к имеющимся в монастыре; других же средств к обороне обители в настоящее время достать невозможно; да притом монастырю, защищаемому крепкими стенами и самим местоположением, неприятель не может нанести значительного вреда, кроме зажжения каких-либо монастырских зданий; но распространение огня благовременно принятыми мерами легко может быть прекращено.

Фрагмент нарты, иллюстрирующей рапорт Э. Омманнея о бое у Соловецкого монастыря 6 — 7 (19 — 20) июля 1854 г. The National Archives, UK. ADM 1/5631.

Всем знающим и любящим Вас жителям г. Архангельска и Соломбальского селения радостно было слышать Ваш достойный отказ неприятелю в сдаче монастыря, да поможет Вам господь. Я вполне уверен, что Ваше Высокопреподобие своим примером поддержите бодрость братии и увещаниями своими внушите им, чтобы не предавались напрасному страху и унынию, но возложили надежду на Бога, вспомоществующего всем уповающим на него.

Покорнейше прошу принять уверение в совершенном почтении и преданности.

Р. Боиль»

Из донесения Святейшему Синоду настоятеля Соловецкого монастыря архимандрита Александра, от 10 (22) июля 1854 г.[694]:

«Имею честь Святейшему Правительствующему Синоду почтительнейше донести о нападении англичан на уединенную Соловецкую обитель.

Предшествующие обстоятельства сего события были следующие:

Мы имело уже достоверные слухи, что англичане хотят прийти и нашему монастырю. Оттого было приняты у нас заблаговременно все меры предосторожности и приготовления и обороне, если последует нападение от неприятеля.

Сего июля месяца 6 числа, в 8 часу до полудня, сторожа с башни монастырской увидели два судна неприятельские, которые, подойдя и монастырю на 10 верст, остановились на якоре; я тотчас, по отслужении молебна Божьей Матери и Преподобным Соловецком, сделал крестный ход вокруг монастыря по стене с чудотворными иконами, сказал должное увещание нижним чинам и всем другом, живущим в монастыре для богомоления, стать храбро за Веру и Св. обитель, всех воодушевил и предался на волю Божию. Суда неприятельское, простоявши на якорях около пяти часов, снялись и поплыли про сильном попутном ветре как будто в г. Кемь; в то время я и заведывающий инвалидной командой прапорщик Никонович отправилось верхом, взявши два трехфунтовые орудия с охотниками нижних чинов, богомольцев и послушников, по острову, следить неприятеля за лесом. Хотя и была уже батарея сделана за два дня перед тем, но мы хотели еще защиту устроить, ездили и ходили по острову около четырех часов, как вдруг завидели, что два трехмачтовые фрегата с архимедовыми машинами, с орудиями на каждом около шестидесяти[695], те самые, которые удалялось в море, подходят прямо и монастырю. Я и прапорщик Никонович отправились в монастырь, а фейерверкер артиллерийский с двумя орудиями, да два унтер-офицера и 10 рядовых инвалидов с охотниками, коим ружья выданы были: часть из монастырского арсенала, а часть — из крестьянских, осталось в батарее в таком положении, что их и не заметно. Неприятельское судно стало противу самой батареи и пустило ядро в монастырь, в Св. Ворота, но не попало, а в стену, и стало продолжать бомбардировку с одного судна, а другое в недальнем расстоянии стало на якорь. По третьем выстреле сделан выстрел с нашей батареи, из двух орудий трехфунтовых, так метко о удачно, что от нескольких выстрелов сделалось повреждение в неприятельском судне (и, говорят, что про этом ранен еще один англичанин), которое, пустивши около тридцати выстрелов, удалилось и другому судну, неподалеку от берега, стало на якорь, и тут же, в глазах наших, производило починку[696].

Ночь с 6-го на 7-е число все провело спокойно на молитве и на страже.

На другой день, 7-го числа, накануне праздника Казанской Божьей Матери, поутру, в начале 6 часа, при конце утрени в Соборной Преображенской Господня церкви прислана с парохода-фрегата, именуемого "Бриск" на гребном парламентерском судне депеша на английском языке с другою, переведенною с нее на русский, на которой подпись значит следующая: "6/18 июля Эрасмус Омманей, капитан фрегата ее великобританского величества и главнокомандующий эскадрою в Белом море", и проч. и проч. В ней он, объявляя, что монастырь принял на себя характер военной крепости и делана 6-го числа пальба на английской флаг, предложил за это и во удовлетворение кондиции в 4-х пунктах, требуя, чтоб комендант гарнизона лично (полагая, что у нас есть комендант) сам отдал свою шпагу через три часа, и безусловно весь гарнизон с пушками, оружием и проч. через шесть часов, о что в случае нападения на парламентерский флаг бомбардирование монастыря немедленно последует. На конверте сей депеши написано по-русски следующее: "По делам ее великобританской величества его высокоблагородию, главному офицеру по военной части соловецкой»[697].

Ультиматум командующего объединенными англо-французскими военно-морскими силами Э. Омманея, адресованный «Его высокоблагородию, главному офицеру по военной части, в Соловецк»[698]:

* Здесь и далее сохранена орфографические и стилистические особенности перевода. Правильнее было бы перевести «эскадра». Стремление переводчика сделать русский текст ультиматума максимально близким английскому оригиналу, орфографические ошибки и своеобразная фразеология несколько раз подвергались насмешкам в российской печати времен Крымской войны. А. Горяйнов в своей публикации «Соловецкий монастырь и англичане» (Русский инвалид. 1854. № 190) назвал Омманея «начальником морской английской конницы».

Из донесения Святейшему Синоду настоятеля Соловецкого монастыря архимандрита Александра, от 10 (22) июля 1854 г.:

«По распечатании депеши, узнав грозное содержание ее, сделан был, ни мало не медля, за подписью "Соловецкий монастырь" письменный ответ с отказом в требовании неприятеля, и о бывшей пальбе изъяснено, что от Соловецкого монастыря началась она уже после открытия с парохода пальбы ядрами, и тогда уже необходимость заставила монастырь обороняться. Ответ послан на судне с живущим для богомоления отставным коллежским асессором Соколовым, при получении коего объявлено ему, что за отказом начнется бомбардирование и монастырь совсем будет разорен, и при этом высадятся находящиеся на пароходе русское пленные. Соколов на это отвечал, что без согласия архимандрита пронять пленных на берег не можно; но оно повторили, что это сделают, однако ж не высадило никого, вероятно, потому, что видели из леса выглядывающих охотников с ружьями, которые действительно поставлены было для того, чтобы под предлогом пленных не высадило своих стрелков.

Неудовлетворенный неприятель в его желаниях начал изготовляться и нападению на монастырь и, разведя пары, в 7¾ часа утра 7-го числа открыл с двух судов канонаду ужасную, продолжавшуюся 9¼ часов ядрами, бомбами, гранатами, картечью… калеными ядрами.

С нашей стороны отстреливались с монастырской стены приспанными из г. Архангельска по распоряжению господина военного губернатора 8-ю пушками шестифунтового калибра[699] и монастырскими из батареи[700] двумя орудиями»[701].

Из книги Clowes Wm. «The Royal Navy. A History From the Earliest Times to the Present»:

«После бесполезных переговоров, суда снялось с якоря в 8.20 утра, и вскоре после этого открыло огонь. Разгорелся жаркий бой, русские отвечали с батареи и двух башен монастыря, а также из ружей с берега. В 11.20 враг начал оставлять свои позиции; позже вернулся, но был выбит с них снова. Обстрел длился до 6 часов пополудни; и этому времени бомбы, снаряды и пули заставило замолчать всех противников. Британское потери было не более одного убитого и одного раненного»[702].

Бомбардирование Соловецкого монастыря двумя английскими пароходами 6-го и 7-го июля 1854 г.

Из фондов Соловецкого государственного историко-архитектурного и природного музея-заповедника.

Из книги Yonge C. D. «The History of the British Navy from the Earliest Times to the Present Time»:

«На следующее утро[703] был замечен враг, деловито строящий новые батареи, по которым оба наших судна открыли огонь; последовала ожесточенная перестрелка, которая, хотя и не без потерь нескольких людей на наших судах, закончилась полным разрушением вражеских батарей»[704].

Из книги протоиерея И. Сырцова «Англичане, бомбардирующие Соловецкий монастырь в 1854 году»:

«Неприятель, между прочим, направляя выстрелы на батарею, постепенно разрушал ее; горсть артиллеристов после каждого выстрела, скрываясь за батареей, часто покрывалась землей, песком и мелким каменьем, поднимавшимся от неприятельских ударов. Около половины дня один из фрегатов подошел к батарее на более близкое расстояние и стал громить ее с правого фланга <…> Поборовшись еще несколько, унтер-офицеры Пономарев и Николаев и чиновник Соколов порешили сняться с батареи и отправиться к монастырю. Два человека из охотников-артиллеристов, несмотря на постоянную пальбу, скоро и благополучно ускакали с маленькими орудиями к стенам монастырским. Оставалось спастись бегством остальным людям, но они не решились отправиться тем же путем. Им представлялось менее опасным отправиться другим, прямым путем, но, к их несчастью, этот путь пересекался морским рукавом в 100 сажен ширины; пришлось оставаться пока на разбитой батарее и ожидать каждую минуту смерти. Однако в числе их скоро нашелся удалой товарищ, крестьянин Трофимов; он заметил на противоположном берегу рукава небольшой баркас, бросился вплавь за ним, достал его и перевез всех своих товарищей Этим покончила свои подвиги наша батарея»[705].

Из донесения Святейшему Синоду настоятеля Соловецкого монастыря архимандрита Александра, от 10 (22) июля 1854 г.:

«Между тем, в трех церквях монастыря производилось богослужение для испрошения у Господа Бога против врагов помощи. Сделали из Соборной Преображения Господня церкви вторичный крестный ход с чудотворными иконами вокруг монастыря по крепостной стене под деревянной крышею ее в то время, когда происходила яростная пальба из двух судов <…> Пробивало крышу ядрами, в виду крестного хода, но никому вреда не причинило; все со слезами и радостью шли по стене, а по окончании хода еще послан был монах с Чудотворным Образом Божьем Матери для обнесения по стене, чтобы находящиеся на ней у пушек и для разных других работ люди могли приложиться к образу Царицы Небесной. По крестном ходе я, со всею братиею, находился безвыходно в церкви Св. Угодников Божьих Зосимы и Савватия, Соловецких Чудотворцев, выходя для нужных распоряжений на малое время; пели молебные пения: Преображению Господню, Божьей Матери; Святителю Николаю Чудотворцу; Преподобным Отцам Зосиме и Савватию, Святителю Филиппу до самого прекращения пальбы, которая продолжаясь девять с четвертью часов, кончилась в пять часов; в оба боевые дня из людей монастыря не было ни одного убитого, ни раненого, хотя они, по усердию своему, под ядрами исполняли свое дело внутри и вне монастыря, по стене и крепостной крыше, которая только в нескольких местах пробита неприятельскими ядрами, сделавшими небольшие пробоины.

На странице 177 — Архимандрит Александр (1798–1874), настоятель Соловецкого монастыря.

Рисунок на камне Ф. Пашенного. Из фондов Соловецкого государственного историко-архитектурного и природного музея-заповедника.

Великое заступление и ходатайство перед Богом Соловецких Чудотворцев о Св. обители! Все бесчеловечные усилия неприятеля, клонившегося к тому, чтобы совершенное нанести разрушение ей своими страшными снарядами посрамлены; обитель остается в целости, и повреждения оказались самые незначительные, могущие быть исправленными в несколько часов. Нигде возгорания от снарядов не было, а где огонь и показывался, там в то же время легко утушали его накидкою войлоков, смоченных водою, и малыми заливными брандспойтами, расставленными по крепостной стене.

Повреждена состоящая за монастырем огромная деревянная гостиница двухэтажная, которая бывает занимаема в летнее время приезжими богомольцами; но и ее, стоящую на открытом месте без защиты, неприятель не мог ни зажечь, ни разрушить калеными ядрами…

Церквей внутри ничто нимало не коснулось, хотя неприятель старался метить в них и в купола церковные; сие видно из того, что на Никольской церкви сделан небольшой пролом и сорван железный лист снарядом, который вылетел из пролома, не причинив другого вреда; да в кладбищенской церкви, находящейся за монастырем, есть знак, что ядро навылет прошло сквозь стену церковную и вырвало немного кирпича. Неприятель пускал бомбы в близком расстоянии от берега, но оные не попадали»[706].

Из письма офицера британской эскадры в Белом море: «Начали стрелять в 8 часов утра, а кончили в 4 пополудни. Так как стены монастыря толщиною в 10 футов, то выстрелы не причиняли им большого вреда»[707].

Деревянная гостиница близ монастыря.

Из фондов Соловецкого государственного историко-архитектурного и природного музея-заповедника.

Многочасовой обстрел монастыря двумя пароходами Британского флота из корабельных орудий надолго запомнился его защитникам. Самым поразительным оказалось то, что никто из них не был ни убит, ни ранен. Возможно, британские артиллеристы не отличались меткостью, возможно, старинные каменные стены северной твердыни оказались крепче снарядов новейших иностранных орудий, а может быть, защитникам монастыря просто повезло.

Вот что писал известный тогда историк и публицист Михаил Петрович Погодин в литературном отделе «Московских ведомостей»:

«О, маловеры! Почто сомневаемся? Не чудеса ли совершаются перед нашими глазами?

<…> Бомбы, картечи, падают к ногам смиренных богомольцев, как потешные мячики, не причиняя вреда, или не разрываясь, или не зажигая; никто не убит, никто не ранен, ни один волос с головы ни чьей не падает, малые птицы, покрывающие стаями монастырские дворы, все целы. Повреждения в строениях ничтожны, и исправляются немедленно без всякого затруднения.

Объясните мне это событие, мудрецы и критики, естественным образом! Удовлетворите требования разума какими вам угодно предположениями.

Переберем их: может быть, англичане не намеревались разрушить монастыря, а хотели только постращать монахов?

Нет, они требовали сдачи и говорили ясно: мы разрушим монастырь, если вы не сдадитесь. Следовательно, начав стрелять, после отказа, они решились исполнить свою угрозу и, стреляя в продолжение двух дней из ста или более пушек, они показали твердое намерение разрушить монастырь.

Может быть, англичане не могли разрушить монастыря?

Нет, они могли, и твердо были уверены, что могут иначе они не начинали бы приступа, как не приступают до сих пор к Кронштадту и Свеаборгу. Не так они просты, чтобы браться за невозможное дело; они не ступают нигде ни одного шага без надежды на успех.

Может быть, англичане действовали слабо?

Нет, произнеся свою угрозу, и даже написав официальное требование, они старались, без сомнения, исполнить ее, чтобы не покрыть себя стыдом перед горстью монахов. Решительный отказ и ответная пальба с причиненным вредом должны были, естественно, раздражать их еще больше. Стрелять десять почти часов сряду изо всех орудий — как еще можно сильнее действовать?

Может быть, англичане прицеливались плохо?

Нет, они попадали ядрами в крыши, в ворота, в образа, в стены, в церкви, по всему пространству внутри монастырской ограды и за нею. Приметно было даже по разным обстоятельствам намерение их попасть именно в то или другое место.

Но где же эти ядра?

Они собраны, собираются и укладываются в пирамиду пред монастырскими воротами. Пойдите, посмотрите, ощупайте их руками, кто хочет[708].

Птицы на монастырских дворах все целы — правда ли это?

Без сомнения, правда: такого известия выдумать нельзя. Только тогда могло писавшему прийти в голову сделать свое замечание, когда он в самом деле не увидел нигде мертвой птицы; только тогда мог он быть поражен таким обстоятельством и передать свое удивление, а сочинить его невозможно.

Кажется, больше никаких предположении сделать нельзя, но, повторю, продумывайте какое угодно, и сколь угодно, все вы но коим образом не объясните, как можно было, стреляя беспрестанно из ста пушек, в продолжение двух дней не убить, но ранить никого, ни зажечь нигде, ни разрушить ничего.

Удивительно, восклицают одно; как странно, говорят другое; это очень примечательно, рассуждают третьи, о никто не смеет выговорить: это чудо! Чудес нет, глубокомысленно замечают крепкое умы. Хорошо, это не чудо — так что же это такое?

Есть еще слово, хоть и без смысла, которое употребляется нами всегда, когда мы объяснить ничего не умеем: это случай.

Один выстрел, согласен, может не причинить вреда по случаю; десять, пожалуй, пропадут даром, а здесь идет речь о сотне выстрелов, тысяче выстрелов, направленных в одно место. Тысячу случаев, кажется, можно назвать другом именем.

Признаюсь, самой мысли англичан напасть на монастырь я продаю особое значение: для чего бы, казалось, решиться им на такой поступок? Военного вреда причинить оно не могло, выгоды получить себе также, — для чего же без всякой пользы, без всяких видов раздражать целый народ и возбуждать против себя ненависть? Неужели оно не знало, что Соловецкий монастырь на пустынном острове, вдали от всех сообщений, в стране хлада и нужды, есть священное место не только для русского человека, но для всякого не дикого и даже дикого. Здесь молятся Богу»[709].

Значение этого боя для истории Соловецкого монастыря и для истории православия прекрасно понимал его настоятель архимандрит Александр. Докладывая о нем Святейшему Синоду 10 (22) июля 1854 г., он представил короткую, но содержательную программу для увековечения события.

«Осмелюсь смиреннейше просить Св. Синод:

а) чтобы дозволено было пробоину на иконе Божьей Матери, Знамения Пресвятой Богородицы, оставить навсегда, заделав легким чем-нибудь, а под иконою сделать надпись, означающую событие;

б) и в других местах пробоины означить черными красками;

в) ежегодно совершать: 7-го числа Июля строгий пост, а 3-го числа крестный ход вокруг монастыря по стене и служить молебен пред пораненною иконою Божьей Матери, пред дверьми большого собора;

г) ежедневно на литургии, по малом входе после тропарей, петь кондак Божьей Матери: "Неимамы иныя помощи", а по окончании литургии: "Под твою милость", кроме великих господских праздников, и

д) из ядер и бомб, набросанных в монастырь и вне оного, кои собраны в большом количестве и еще собираются, сделать в Святых Воротах пирамиду с надписью приличною, и поставить тут же те два маленькие монастырское орудия, которые в оба дня выдержали нападение. При этих орудиях, как про пирамиде из ядер, если благословит Святейший Синод сделать приличную надпись»[710].

Впоследствии все деятельные участники обороны Соловецкого монастыря были удостоены Высочайших наград[711].

Среди тех, кто защищал Соловецкий монастырь с оружием в руках, был и выходец из Норвегии, чаще всего упоминаемый в русских источниках как Андрей Гардер. Сведения о нем в литературе отрывочны и противоречивы. Более-менее достоверны лишь несколько документов, сохранившихся в Государственном архиве Архангельской области[712]. Из них ясно следующее.

А Гардер, прибыл в Россию из города Хаммерфеста. От российского вице-консула в Гаммерфесте ему был выписан паспорт 18 (30) сентября 1852 г. за № 36. Некоторое время он жил в Архангельске, затем по полученному от архангельского военного губернатора срочному годовому билету от 30 ноября (12 декабря) 1853 г. за № 2492 — в городе Кеми. В последнем документе среди прочего указывались его возраст и приметы: «Лета 21. Рост средний. Волосы и брови темнорусые. Глаза голубые. Нос и рот умеренные. Подбородок круглый. Лицо овальное. Особых примет не имеет». В документе сохранилась и подпись предъявителя: «Petter Andreas af Tromsoe Harder»[713].

В Соловецкий монастырь А. Гардер приехал из Кеми «из любопытства», менее чем за неделю до нападения англичан. При обстреле монастыря он находился среди нескольких десятков «охотников» (добровольцев), затаившихся на побережье с ружьями и холодным оружием в ожидании английского десанта. В наиболее жаркие минуты боя он, будучи на батарее, «удивительно смелое производил стреляние в судно неприятеля». Не все обитатели монастыря знали его в лицо, из-за чего он едва не погиб. Его, прибежавшего с батареи к монастырским воротам с донесением и сбивчиво объяснявшего что-то на ломаном русском языке, часовой будто бы едва не зарубил бердышом, приняв за шпиона[714].

Настоятель монастыря сообщил начальству об участии норвежца в защите монастыря и его «смелом стрелянии» по англичанам. Впоследствии среди прочих защитников монастыря А. Гардер по Высочайшему повелению был награжден довольно внушительной по тем временам суммой: 75 рублями серебром. Проведя целый день под орудийным обстрелом, поразившись отсутствием со стороны русских убитых и раненых, а также ничтожности повреждений, причиненных монастырю, А. Гардер решил принять православие и вступить в российское подданство.

30 сентября (12 октября) 1855 г. норвежский подданный гражданин города Гаммерфеста Андрей Гардер был приведен к присяге на подданство России и приписан в мещанское сословие города Архангельска.

Документ, предоставляющий право свободного проживания в г. Кеми норвежскому подданному А. Гардеру. Из фондов ГААО.

После безрезультатного обстрела Соловецкого монастыря британские моряки сделали высадку на острове Заяцком, где находилась деревянная церковь во имя Св. Апостола Андрея Первозванного, построенная еще по повелению Петра Великого «в бытность Его Величества в Соловецком монастыре». Тогда при церкви постоянно жили только два старика из отставных нижних чинов. Им удалось спрятаться (что не просто, учитывая скромные размеры острова). Издали они наблюдали, как британские военные моряки заходили в церковь. Когда десант вернулся на пароходы, старики, покинув укрытие, направились в церковь. Двери оказались разрублены топором, кружка с пожертвованиями была разломана, медные монеты валялись на полу, трех небольших колокольчиков и двух крестиков, оставленных богомольцами несколькими днями ранее, в церкви не оказалось[715].

В навигацию следующего 1855 г. британские моряки также высаживались на Заяцкий остров.

Из донесения настоятеля Соловецкого монастыря архимандрита Александра архангельскому военному генерал-губернатору адмиралу С. П. Хрущову от 18 (30) июня 1855 г.:

«Сего июня месяца 15-го числа вечером прибыл линейный винтовой корабль большого калибра из океана, прошел за остров Соловецкий с северной стороны и на восточной стал на якорь 16 числа утром в 6 часов, расстоянием от монастыря 14 верст.

Распоряжения нами было сделаны следующие: заведывающий военною командою про Соловецком монастыре штабс-капитан Степанов отправился с 5-ю орудиями лесом к берегу, где остановился корабль, поручал там заведывать оными фейерверкеру Рыкову, а сам возвратился в монастырь; тогда я отправился туда же. Неприятель, в 4 часа пополудни, перешел на другое место и бросал якорь с южной стороны острова, расстоянием от оного в 5 верстах, в самом воду монастыря на частом месте, и заняв Заяцкий остров, где в церкви Св. Андрея Первозванного, в прошлом году, англичане разрубили двери. Там находится гостиница и другое строения, за коими надзор имеют два рясофорные послушника из отставных солдат. Англичане простояли близ острова более суток, а 17 числа, в 6 часов пополудни, снялись с якоря и ушли, как будто, в г. Кемь или село Шую.

По уходе неприятельского корабля я отправился на остров Заяцкий узнать, что там происходило, где нашел своих старцев обоих невредимых и здоровых, которые сообщили мне следующие подробности:

а) на остров выходило множество англичан — большею частью офицеров; между ними один только знал по-русски. — С одном из наших старцев обращались ласково, а другой, из чухон, недавно принявший веру православную, говорить не умеет хорошо по-русски и глух, этого они не трогали;

б) спрашивали: тот ли у вас архимандрит, что прошлый год был;

в) сколько в монастыре войска и орудий, и когда старец показал малое количество, то они, улыбаясь, говорили ему, что им все известно, сколько чего в монастыре есть;

г) осматривали все в церкви и строениях, но не было нигде ничего ими взято;

д) на этом острове было 12 баранов и один козел, баранов всех англичане перестреляли, что и нам видно было, и взяли на корабль, а козла пожалели за ласковое с ними его обращение, но хотели также взять;

е) написали запаску на английском языке, вручили старцу Мемнону и приказали ему отдать архимандриту;

Фрагмент карты, иллюстрирующей рапорт Э. Омманнея о бое у Соловецкого монастыря 6 — 7 (19 — 20) июля 1854 г. The National Archives, UK. ADM. 1/5631.

ж) приказали объявить архимандриту, чтобы им непременно прислать на мясо быков, которых они видели на Соловецком острове; а если не пришлет, то и сами заберут, и чтобы им ответ был на это через три дня, потому что к этому времени они обратно будут на Заяцкий остров.

Старец Мемнон осмелился им сказать: "Как вам не грех нападать на святыню! Вам слава будет, когда вы города будете брать, а не монастырь; я и сам солдатом был и в Париже был, и города брал; а церквей мы не касались". Переводчик всем офицерам рассказал замечание старца, все они молчали; только переводчик сказал старцу: "Мне жаль вас; Россия добрая, я у вас по городам многим бывал, и в Киеве, и в пещерах был; что ж нам делать!.. Мы действуем как нам приказано".

Англичане во все время нахождения на острове занимались снятием плана с Соловецкого монастыря. Место было вполне для того удобное, оттуда все в виду.

О чем имею честь почтительнейше донести Вашему Высокопревосходительству, с присовокуплением, что таковое же донесение сделано мною сего числа Святейшему Синоду, с представлением подлинной записки, оставленной англичанами для передачи мне»[716].

Британские моряки не обманули стариков. Действительно, несколько дней спустя они вернулись. Они не стали обстреливать монастырь, как в июле 1854 г. Возможно, неудача прошлого года вызвала неудовольствие в Лондоне, возможно, усиление обороны монастыря сыграло свою роль. По берегам неподалеку от стен крепости были устроены новые батареи, на горе Голгофе — наблюдательный пост. Лейтенант А. М. Бруннер, занимавшийся организацией обороны и учениями, нашел в арсенале еще несколько старых крепостных ружей крупного калибра, предложил отремонтировать их и изготовить к ним боеприпасы[717].

Офицеры британской эскадры решили попробовать договориться с «воинственным» настоятелем монастыря. Решив разнообразить меню моряков свежим мясом, они сделали предметом переговоров крупный рогатый скот, принадлежащий монастырю.

Из донесения настоятеля Соловецкого монастыря архимандрита Александра архангельскому военному генерал-губернатору адмиралу С. П. Хрущову от 25 июня (7 июля) 1855 г.:

«В дополнение донесения моего Вашему Превосходительству, от 18-го сего июня месяца, за № 18, о появлении англичан около Соловецкой обители, долгом имею почтительнейше сим вторично донести:

Сего июня 21 числа английский винтовой корабль возвратился к Заяцкому острову в 5 часов пополудни, а за ним скоро прибыл один пароход французский; оба они бросили якорь в 5 верстах от монастыря и сошли на оный остров, где командир английского судна спросил находящегося там при церкви сторожем рясофорного послушника Мемнона: "Какой ответ дал архимандрит на изъявленное требование о присылке волов?" Старец ответил: "Не дает". Англичане, поговорив что-то между собою, взяли его на свою маленькую шлюпку, перевезли на наш Соловецкий остров, и велели объявить мне, что если я не явлюсь на другой день, 22 июня, к ним на судно, или же не дам требованного, то они сами заберут и волов, и коров. Оставя в монастыре старца Мемнона, я на другой день отправил его и приказал объявить англичанам: чтобы они прислали ко мне переводчика только с четырьмя гребцами, а я выеду за сто сажень от берега для переговоров, и решился отправиться, чтобы или спасти обитель, или же сделать свое дело, за которое всегда был бы спокоен совестью. Взяв с собою наместника моего, дабы он был свидетелем на переговорах, я отправился в 8 часов утра на шлюпке под белым флагом с семью лучшими гребцами, и по прибытию к острову, остановясь в расстоянии ста сажен, увидел плывшую неприятельскую шлюпку с белым флагом и на ней человек пятнадцать. Посему я, вышедши с наместником на берег, послал свою шлюпку навстречу англичанам с объявлением, чтоб было у них только четыре гребца, а пятый переводчик, и что только при таком условии буду иметь с ними переговоры. После сего объявления из плывшей к острову шлюпки, один англичанин сошел в мою шлюпку, а прочие пристали поблизости к маленькому острову. Приехавший ко мне англичанин сказал, что он не переводчик, а офицер английский — Антон, знающий немного по-русски. Разговор шел о том, чтобы дать им волов. Я отвечал: волов у меня нет, а есть коровы, и те молоком своим кормят монашествующих, коим по закону нашему возбраняется употреблять в пищу мясное, и что если они силою захотят брать коров, то пока успеют сделать высадку на берег, я велю перестрелять коров и бросить их в море. Затем я выставил ему на вид прошлогоднее бомбардирование обители, которая была и будет пристанищем для их же нации и других враждебных народов, во время плавания по торговле. На сие англичанин так выразился: "Начальник эскадры два раза виноват, во-первых за то, что вздумал открыть огонь, хотя и оправдывается, что якобы вы первые стали в него стрелять, а во-вторых, что стрелял долго и не мог взять монастыря. Он не заслуживает похвалы". И в заключение выразился нескромно о прошлогодичном начальнике эскадры. Я сказал ему при этом, что мы, имея надежду на ходатайство за обитель Святых перед Богом, веруем, что никакая сила не одолеет Святыни; убедил его ходатайствовать перед своим командиром, чтобы он не требовал от меня волов или коров, и он обещал просить; но расставаясь со мною сказал: "Мы отсюда уйдем теперь, а через три недели явится здесь сильный флот, где будет наш главный начальник на таком корабле, что от одного взгляда будете страшиться: вы должны тогда прибыть к нему с белым флагом для испрошения милости монастырю". С тем мои гребцы и отвезли его обратно. Упомянутые неприятельские два судна, простояв близ монастыря 21, 22 и 23 числа, снялись с якорей и поплыли по островам охотиться и грабить бедных плавателей. 24-го июня я снова отправился сам на Заяцкий остров узнать, что там делали англичане и французы, и застал обоих старичков здоровыми; при уходе, французы взяли у них петуха и дрова, которые были зимою туда доставлены из монастыря на целый год.

Вид Соловецкого монастыря со стороны моря. Акварель 1855 г. The National Archives, UK. MPI 1/176.

Когда во время разговора я помянул офицеру английскому о похищении баранов монастырских, то он отвечал: "Мы за них давали деньги вашим старичкам, но они не взяли, а время стоит военное и мы должны брать". После сего я стал просить: «Отпустите взятое ввиду монастыря суденко с сельдями одного бедного крестьянина, который теперь горько плачет». Офицер обещался выполнить мою просьбу, но не исполнил, а только оставлено англичанами шесть боченков сельдей на острову, и велено передать крестьянину; судно же и все прочее они увезли.

Теперь в обители, окруженной строгою блокадою, каждый день видны проходящие мимо пароходы; но мы с своей стороны, пребывая в молитвах, возлагаем всю надежду на Божью Матерь, Заступницу бедствующих»[718].

Так и не сдавшийся врагу во время Крымской войны Соловецкий монастырь стал символом величия православной веры и неустрашимости ее защитников. Орудия новейших иностранных военных пароходов оказались не в состоянии сокрушить древние крепостные стены, возведенные русскими зодчими.