Русский Север в войнах XVI – XIX веков

ВОЙНА НАРОДНАЯ

В годы Крымской войны основное внимание военной администрации Архангельской губернии было уделено организации обороны Архангельска — морского порта и крупнейшего в то время центра военного судостроения Российской империи, способного строить любые суда, в том числе линейные корабли, самые современные пароходы-фрегаты и паровые клипера. Действия, предпринятые для защиты Архангельска, как показали две навигации, оказались эффективными.

Определенные меры, но в значительной степени символические, были предприняты для защиты Соловецкого монастыря и приморских уездных городов Колы, Кеми, Онеги и Мезени. По большей части они свелись к поставке находящимся там малочисленным гарнизонам (в разные месяцы 1854 г. — примерно от 50 до 70 человек в каждом) дополнительных боеприпасов для ружей.

Что же касается довольно многочисленных русских поселений, расположенных на побережье Белого моря, то защитить их не было никакой возможности. Вероятно, это хорошо понимали и офицеры английской и французской эскадр, поскольку и в 1854, и в 1855 гг. они десятки раз высаживали вооруженные десанты на берега Белого моря. И почти всегда над десантом развевался белый парламентерский флаг[809]. В русских документах того времени этот флаг чаще всего назывался «переговорным», а в английском языке буквально «флагом перемирия» — «flag of truce».

Иностранные офицеры делали расчет на то, что русские не станут стрелять по людям, над головами которых развевается белое полотнище. Использование этой коварной и, скажем прямо, подлой тактики давало результаты. Стараясь высаживаться у прибрежных сел и деревень без выстрелов и не проявляя поначалу внешне агрессивных намерений, десятки вооруженных матросов и морских солдат[810] входили в них под белым флагом, не встречая сопротивления. Декларируемые ими через переводчиков заверения в дружбе и даже любви к русским, обещания щадить частную собственность еще более усыпляли бдительность жителей. Когда же десант приступал к грабежу и уничтожению казенных построек, не брезгуя при случае и крестьянским имуществом, чем-либо помешать им было уже невозможно. Только в 20-х числах июля (по старому стилю) 1854 г. с применением этой тактики были ограблены Кандалакша, Ковда и Кереть[811].

Пожалуй, наиболее удачно реакция миролюбивых жителей приморских сел Архангельской губернии на появление незваных гостей отражена в рассказе некоего богача из села Кереть[812], который был записан С. В. Максимовым вскоре после войны и опубликован в книге «Год на Севере»:

«Приходили, приходили и к нам! — говорил он. — Высадились на берег: мужичков встретили — ничего не сделали им: мы, говорят, пришли не по вас и вашего-де нам ничего не надо, бить-де и стрелять вас не станем. Заходили в церковь — ничего там не взяли. Гуляли по горам — ром свой пили: других совсем пьяных так и тащили в баркас. Спрашивали затем, что де у вас казенного? «А вот, — говорят, — соляной, винный да хлебный амбары». «Жги, — говорят, — винный!» И огня подложили. Мужички наши в слезы: пощади-де! «Нет, — говорят, — поздно: горит уж!» Хотели жечь и другие амбары. Наши просили соли: вот-де рыбушка к осени пойдет — солить будет нечем, с голоду помрем. Дали четверть часа сроку — носи-де, что успеешь»[813].

Английские военные моряки «на пикнике». Автор эскиза — Carmichael. The illustrated London news. 1856. April, 26.

Оригинальная иллюстрация посвящена пикнику, организованному английскими военными моряками с HMS «Edinburgh» на Балтике, в июле 1855 г. на берегу, неподалеку от русской деревни. Судя по короткому комментарию к этому рисунку, помещенному в иллюстрированной лондонской газете, художник первоначально хотел сделать эскиз хорошенькой русской девушки. Художник предложил ей деньги, в надежде на то, что она ему будет позировать. Но, к, его удивлению, русская швырнула ему деньги в лицо и убежала, «как будто он был каннибалом» (между прочим, вполне естественная реакция для девушки, встретившей вооруженных врагов и которые вряд ли объяснили ей по-русски, за что именно ей предлагаются деньги). Поэтому пришлось рисовать пикник. Сцена, скорее всего, типичная. В документах Государственного архива Архангельской области содержится до десятка упоминаний об английских пикниках на берегах Белого моря.

В Ковде англичане «бродили по деревне много, подчивали койдян ромом, возили на пароход — показывали». И, как бы между прочим, увезли с собой колокол и кое-что по мелочи. «Наши православные хотели было и переловить их и перестрелять, коли Господь поможет, да надумались таким делом, что белый-де царь никогда сам не начинает, а и они не напали»[814].

Когда же познавшие на личном опыте истинный смысл этих визитов «любви и дружбы» крестьяне решали стрелять по шлюпкам неприятельского десанта, не дожидаясь, пока те достигнут берега, иностранные офицеры приказывали жечь жилые дома, изображая более-менее искреннее возмущение «нарушением прав переговорного флага» со стороны русских.

Проведение высадок десанта под белым флагом, практиковалось в Королевском флоте не только на Русском Севере.

24 мая (5 июня) того же 1855 г. на Балтике произошел по-своему довольно примечательный инцидент. С английского фрегата к защищаемому русскими войсками побережью была отправлена лодка для высадки пятерых финляндцев, ранее захваченных англичанами. Находящийся в ней вооруженный английский отряд, достигнув берега и отпустив финляндцев, вместо того, чтобы немедленно возвратиться на корабль, оставил лодку и направился зачем-то к ближайшему от берега селению. Один из матросов нес «переговорный флаг». Оказавшиеся поблизости русские гренадеры под командованием прапорщика Сверчкова отрезали англичанам путь к отступлению, окружили их, убили 5 матросов, захватили в плен лейтенанта, гардемарина, доктора и 8 матросов, а шлюпку с находившимся на ней орудием утопили. Командир английского фрегата, разрешивший, а возможно, и приказавший своим людям совершить эту странную вылазку, поспешил донести командованию о неслыханном нарушении принятого всеми просвещенными нациями права переговорного флага. Адмирал Дундас сообщил об инциденте в Англию, и «варварское убийство» английских моряков стало предметом затяжной и обширной дипломатической переписки. В результате были определены конкретные места на побережье Балтийского моря, в которых российская сторона выразила готовность принимать парламентеров «для обоюдного сношения»[815].

Но на Белом море никаких особых мест для приема парламентеров выделено не было. И десанты — с оружием под белым флагом (!) — высаживались с военных судов противника везде, где считали нужным.

Спустя всего несколько дней после неудачи у Соловецкого монастыря моряков Королевского флота ожидал еще один неприятный сюрприз. Жители селения Пушлахта вступили в бой с английским десантом. Крестьяне Онежского уезда против моряков Королевского флота.

Под ногами английских моряков покачивались палубы новейших паровых судов, даже шлюпки их были вооружены пушками. А за спинами жителей древнего русского селения на берегу Белого моря были их дома и семьи. И они приняли бой С кремневыми ружьями против корабельной артиллерии…

Обратимся к документам.

Из донесения помощника холмогорского окружного начальника Волкова управляющему Архангельскою палатою государственных имуществ от 14 (26) июля 1854 г.:

«11-го числа, в 7-м часу утра со стоявших против деревни, Пушлахотской двух неприятельских парохода-фрегатов от берега около 8-ти верст, отправлено к деревне 13 неприятельских вооруженных шлюпок: под английским флагом — 12 и одна под белым флагом с голубым крестом на поле флага (? — Р. Д.), которые, приблизясь к деревне в 3½ версты (где были переговоры 10-го числа) и с 4-х больших шлюпок начались беспрерывные пушечные выстрелы, и высаживал десантом войско, которого было не менее 150 человек.

Между тем, прочие шлюпки следовали по направлении к деревне, противу коих мною, про одном унтер-офицере Басове, рядовом Иевлеве и 12-ти крестьянах — было сделано отражение из ружей.

<…> Шлюпки в это время начали приближаться к деревне с беспрерывною пальбою гранатами и из ружей. Десант же, по первому отражению выстрелами, дал возможность отступить нам через лесной наволок 1½ версты, но некоторые из десанта, преследуя меня и военнослужащих [816] , нагнали в числе 10 человек с ружьями и саблями и, по приближении их, сделано отражение, в котором из них один убит и один ранен и отнят штык с ружья, сбитый мною собственно про направлении в меня.

Но по приближении еще более десантного войска, нами отступлено было в лес, через который, обойдя к самой деревне, начали опять делать отражения шлюпок и десанту от деревни — с 15-ти, и с другой стороны деревни из-за лесу — с 8-ми ружей. В это время убито на шлюпках 2-е и на переходе через ручей 2 же человека, несколько ранено и разбита одна небольшая шлюпка; но по наступательному действию неприятеля вновь было отступлено нами за деревню около 300 сажен — за гору.

И, по отступлении нашем от деревни, вновь было выпущено из шлюпок его войско, и все вошли в деревню, которая и была подожжена в трех местах, отчего начался пожар и, когда горела деревня, то неприятель начал загонять находившихся на поле за деревнею 3-х телят, 6 баранов и 1 корову, а некоторые наливали из ручья в крестьянские лодки воду.

Высадка английского десанта в русское селение на берегу Белого моря. The illustrated London news. 1854. September, 9.

Подпись к оригинальной иллюстрации, помещенной в газетной публикации о действиях Королевского Флота в Белом море, странная: «Burning of the town of Novitska». Учитывая, что изображение Соловецкого монастыря, размещенное в этом же номере газеты, и его обстрела выглядит вполне достоверно (хотя монастырь назван также — Novitska), можно предположить, что к сделанным с натуры иллюстрациям в редакции лондонской газеты сделали совершенно неподобающие подписи. Также можно предположить, что здесь изображена высадка десанта на фоне горящей Пушлахты.

В это время, с приближением их к горе, нами были сделаны выстрелы и один ранен. Всего же, как замечено было [817] , убило 5 человек и ранено около 8-ми человек.

Все это производилось более 3-х часов с беспрерывною пальбою, но со стороны нашей убитых и раненых нет.

По сгорении же деревни, шлюпки неприятельские, наполнясь крестьянским имением и выше поименованным скопюм, приняв на буксир налитые водою 8 крестьянских и одно собственное разбитое судно, отправились на пароходы, взяв с собою и тела убитых.

Во время стрельбы и действий в деревне, замечено у неприятеля на шлюпках пушек однофунтовых и трехфунтовых — 8; войска около 300 человек.

В деревне Пушлахотской сгорело: одна церковь, 39 крестьянских и один священнический дом, амбаров — 50, бань — 20, овинов с крытыми гумнами — 10 и находившиеся на берегу ручья около 40 крестьянских мелких судов — лодок. Осталось: одна баня, два небольших амбара и один овин с гумном и 8-мь мелких крестьянских судов»[818].

Пушлахотский причт также сообщил своему начальству о десанте из 300 человек на 12 шлюпках, о сожжении селения, в том числе церкви и колокольни, — «так что в продолжение 7-ми часов в Пушлахотском приходе не осталось не только дома, но и никакой службы». Однако церковное имущество — кресты, евангелия, ризницу, колокола, архив удалось укрыть в крестьянской кладовой, расположенной в 4 верстах от селения[819].

Неделю спустя архангельский военный губернатор Р. П. Боиль обратился к жителям Пушлахты со страниц газеты «Архангельские губернские ведомости»:

«Спасибо молодцам селения Пушлахты Онежского уезда!

Вы 11-го сего июля сделали свое дело, как должно храброму русскому, да поможет вам Бог и впредь быть верными сынами Отечества. Вы отказали неприятелю в требуемой им провизии — это хорошо; вы показали свою неустрашимость и в числе 23-х человек, с помощью двух отставных солдат, напутствуемые помощником холмогорского окружного начальника губернским секретарем Волковым, который показал себя достойным в этом деле, — противостояли более 100 человек неприятелей и, можно сказать, одержали победу, потому что у неприятеля было убитых 5-ть человек и несколько раненых, вас же Господь Бог миловал от всякого вреда. Что же касается до сожжения у вас неприятелем домов и имущества, то Бог милостив и Царь наш не оставит верных и храбрых своих подданных.

О похвальном деле вашем я имел счастье довесть до сведения милостивого Государя Императора нашего, и когда удостоюсь получить ответ, то поспешу уведомить вас об оном.

Объявляя об этом для всеобщего сведения по всей Архангельской губернии, душевно желаю, чтобы отважность крестьян селения Пушлахты была примером прочим, и чтобы я был так счастлив, чтобы и о других мог сделать донесение о храбром их действии.

Подписал: вице-адмирал Боиль»[820].

Участники обороны селения Пушлахта были награждены: губернский секретарь Волков — орденом Св. Анны 3-й степени с бантом, унтер-офицер Басов — знаком отличия военного ордена и денежной наградой в 25 рублей серебром, все 23 крестьянина — по 5 рублей серебром. Одному из крестьян, «по выбору их самих, как достойнейшему» также был пожалован знак отличия военного ордена. Кроме того, император Николай I, по всеподданейшему докладу министра государственных имуществ об истреблении неприятелем села Пушлахта, высочайше повелеть соизволил «селение возобновить за казенный счет, равно и церковь»[821].

…В середине сентября 1854 г. английская и французская эскадры, осуществлявшие блокаду беломорских портов, покинули Белое море. Но жители северных сел и деревень, вооруженные пехотными ружьями, в течение лета неоднократно вступавшие в перестрелки с десантами противника, еще на протяжении нескольких недель были готовы к обороне своих поселений.

Особые надежды военная администрация Архангельска возлагала на население дельты Северной Двины. Предполагалось, что ни англичане, ни французы не будут вводить ни в один из рукавов Северной Двины свои пароходы и фрегаты из опасения посадить их на мель[822], а попытаются достичь губернского города или судоверфи в Соломбале на гребных судах, вооруженных пушками. Чтобы воспрепятствовать им, к началу лета по берегам реки в наиболее удобных местах были устроены артиллерийские батареи, спущены на воду, вооружены пушками и укомплектованы командами более 20 гребных канонерок. Местные жители при этом должны были препятствовать высадкам противника в окрестностях губернского города.

Проведенная в ночь с 12 (24) на 13 (25) сентября по распоряжению архангельского военного губернатора и главного командира Архангельского порта Романа Платоновича Боиля проверка готовности крестьян дельты Северной Двины к отражению неприятеля, показала весьма удовлетворительные результаты. По условному сигналу в течение нескольких часов в деревне Хвосты собралось 2116 вооруженных крестьян, причем некоторые из них прибыли к месту сбора, пройдя на карбасах до 25 верст по реке. Смотр собравшегося отряда произвел на военных и самого Р. П. Боиля благоприятное впечатление ружья крестьяне держали в исправности и были «одушевлены любовью к православной вере, царю и Отечеству»[823].

Телеграф при Мудьюгском маяке. Из фондов РГАВМФ.

Мудьюгский маяк. TNA. ADM 344/1934.

Через четыре дня Р. П. Боиль получил из столицы письмо от некоего чиновника Министерства государственных имуществ Н. Лебедева, имевшего жительство в Санкт-Петербурге на Новоизмайловском проспекте в доме статского советника Демчинского. В письме, в частности, говорилось:

«События, происходящие в нашем Отечестве, возбудили внимание всех классов народа. Результат оказался тот, что от дворника до простолюдина — все приносили и приносят посильную дань на Алтарь Отечества!

Но между государственными крестьянами, которые не отстают ни в чем опт прочих классов народа, совершился в Архангельской губернии подвиг, который согласовался с видами правительства: крестьяне с. Пушлахты защищались, сколько могли защищаться люди, не приготовленные к обороне и, к чести своей хранимые Провидением, не лишились даже ни одного человека!.. Событие для государственных крестьян важное, важное еще и потому, что удостоено Монарших милостей.

Чтобы сохранить этот подвиг в памяти между государственными крестьянами вообще, и возбудить на будущее время соревнование к Отечеству, я из обнародованных сведений составил сочинение в виде рассказа, под названием: "О подвигах государственных крестьян с. Пушлахты Онежского уезда Архангельской губернии против неприятеля 10 июля 1854 г." Экземпляр этого сочинения имею честь представить Вашему Превосходительству.

Смею думать, что распространение этого события между крестьянами казенными и удельными и прочими сословиями, принесет пользу в настоящее время тем, что одушевит их к служению Отечеству, а вместе с тем и покажет как велико попечение об них Августейшего Монарха и Начальника губернии, и потому, если Вашему Превосходительству угодно будет выписать от меня это издание по 10 коп. сер. за экземп., то я не замедлю высылкою оного»[824].

Читая эти строки (о дворниках, приносящих посильную дань на Алтарь Отечества, о подвиге, согласующемся с видами правительства и т. д.), уже можно было усомниться в литературных достоинствах предлагаемого сочинения. Однако Р. П. Боиль, от имени которого по всему Поморью распространилось немало посланий, составленных псевдонародным языком и отпечатанных типографским способом, не стал вникать в художественные достоинства и недостатки рассказа. Он совсем недавно, во время объявленной им ночной тревоги, убедился в том, насколько эффективным может быть использование вооруженных крестьян при умелой организации. И, кроме того, бой у Пушлахты 11 (23) июля был событием, действительно, достойным описания.

Р. П. Боиль переслал письмо Н. Лебедева вместе с его сочинением управляющему Архангельской палатой государственных имуществ «для распоряжения по усмотрению». Тот распорядился выписать от Лебедева 200 экземпляров сочинения[825]. Были ли они получены в Архангельске, и что с ними стало — достоверно неизвестно. Во всяком случае, до наших дней ни в Архангельской областной научной библиотеке имени Н. А. Добролюбова, ни в Государственном архиве Архангельской области сочинение Н. Лебедева не сохранилось. С этим сочинением — первым художественным произведение о Крымской войне на Русском Севере — удалось ознакомиться в Центральной военно-морской библиотеке.

Сюжет крайне незамысловатый. В Санкт-Петербурге встречаются крестьянин Кузьма Петрович Мирошев и купец Лука Панкратьевич Незабудкин. Первому из них около 70, второму — около 60 лет: «оба они поседелые старики». Купец, как видно по рассказу, живет в С.-Петербурге, но оба они земляки, «оба архангельские». Неспешно побеседовав о хозяйстве, о семьях, они переходят «к милому для сердца русского человека предмету — Родине». В процессе разговора Мирошев и Незабудкин читают газеты и плачут от избытка верноподданнических чувств. Диалоги вымышленного крестьянина с вымышленным купцом призваны связать материалы, действительно публиковавшиеся в российской периодике, воспроизводимые Н. Лебедевым без изменений и сокращений:

«— Ну, что, Кузьма Петрович, какие вести у нас, в Архангельске, о войне? — спросил Незабудкин.

— Ни что!.. Побиваем себе англичан… Дай бог здоровья нашим начальникам!.. Когда объявили губернию на военном-то положении, мы было и призадумались… Военное, дискать, положение… Что эта такое значило бы?.. Ан, смотрим, и объявляют нам приказ губернатора… Нано, прочти его, Лука Панкратьевич… Тут Мирошев вынул из-за пазухи пук бумаг, и отдал одну Незабудкину»[826].

Далее следует обращение Р. П. Боиля к северянам, заимствованное из «Морского сборника»[827] и опубликованное также в «Архангельских губернских ведомостях», текст которого воспроизведен выше.

«— Вот, Лука Панкратьевич, как беседует с нами начальник губернии… Он понял нас, архангельцев… Да за то же и мы оправдали слова его, показали, как умеем принимать гостей незваных, богоотступников англичан.

— Знаю, любезный Кузьма Петрович, все знаю, читал.

— А где же ты читал, Лука Панкратьевич?

— В газетах. Если хочешь — прочту и тебе…

— А ну-ка прочти; я послушаю»[828].

Далее следует содержание статьи «Подвиги государственных крестьян Архангельской губернии» из «Северной пчелы»[829].

«По окончании чтения последних слов, на глазах у Мирошева показались слезы.

— Что ты, Кузьма Петрович?.. Что с тобой?..

— Ах! Пука Панкратьевич, я плачу; но эти слезы — слезы радости… Как нам не радоваться, когда видишь везде попечение об нас царя-батюшки… Сохрани его господь на многие лета!

— Да, Кузьма Петрович, царь наш истинно царь православный, наше красное солнышко: всех греет, всех живит своими попечениями… Но постои, Кузьма Петрович, милостям царским еще не конец. На-ко, вот, прочти этот нумерочек газеты… Тут Незабудкин подал Мирошеву еще газету. Мирошев начал читать»[830].

Далее приводятся сведения из «Северной пчелы»[831] о Высочайших наградах для участвовавших в бою.

«Отдавая газету Незабудкину, Мирошев снова прослезился; но от избытка чувств, не мог сказать ни одного слова…»[832]

Этим и завершалось «сочинение в виде рассказа» Н. Лебедева. От избытка чувств и недостатка материала по теме добавить ему тоже было нечего.

Сочинение Н. Лебедева безусловно и однозначно проигрывает в художественном отношении современным художественным произведениям, в которых нашли отражение от-дельные события обороны Русского Севера в годы Крымской войны (Крапивин В. «Бронзовый мальчик», Чесноков И «Гавань Благополучия» и др.).

Однако, будучи изданным в условиях военного времени, сочинение Н. Лебедева компенсировало полное отсутствие пропагандистской литературы, адаптированной к условиям Русского Севера. Описание победы горстки решительных крестьян над превосходящими силами врага при отсутствии потерь со своей стороны, а также многочисленных монарших милостей и денежных компенсаций героям, в ходе боя лишившимся жилищ, должно было воодушевить жителей других селений, расположенных по берегам Белого моря, к сопротивлению неприятелю в навигацию следующего, 1855 г. Другим достоинством данной брошюры является то, что она представляет собой единственный (забытый сейчас) опыт компиляции официальных материалов, помещенных в российской периодике 1854 г., посвященных обороне селения Пушлахта и награждению ее жителей.

8 (20) июля 1854 г. в деревню Лямцу, расположенную на восточном берегу Онежского залива Белого моря, с двух шлюпок высадился английский десант — около 40 вооруженных матросов в сопровождении нескольких офицеров. В Лямце в то время находились лишь женщины, дети, большинство мужчин были на сенокосах и промыслах. Из мужчин в Лямце оставалось пять стариков и священник Петр Лысков[833]. Англичанам было нужно мясо — быки и бараны. Они обещали за них даже заплатить. Правда, отношения эти вряд ли были вполне «рыночными» предложенная покупателями цена не обсуждалась, отказаться от продажи скота тоже было затруднительно англичане обещали в этом случае сжечь деревню.

Англичане застрелили двух быков, семь баранов и десяток кур с петухом. Один из офицеров вынул из кармана и кинул три монеты «неизвестного достоинства» (две за быков и одну — за баранов и кур). Пробыв в деревне чуть более двух часов, англичане забрали туши убитых ими животных и оставили деревню[834].

Из рапорта кемского окружного начальника А. Горбатова управляющему Архангельскою палатою государственных имуществ от 11 (23) июля 1854 г.

«В 12 часов дня 8 числа [835] от сего селения не более двух верст остановились два неприятельские парохода, потом высадили в два баркаса сорок человек матросов, четыре офицера, с обнаженными саблями и ружьями, пристали за полверсты от селения, где вышли на берег. Один из офицеров нес белый флаг, а прежде его шли два кемские мещанина: Василий Антонов и Яков Долгобородин [836] . В это время во всем селении находилось народу мужского полу только пять человек, да и то старики, которые не смели никакой делать обороны, но пошли навстречу неприятеля без всякого оружия. Шедшие прежде неприятеля кемские мещане кричали народу: не бойтесь, не бегайте! Они никого не будут обидеть.

По приходе в деревню один из офицеров через переводчика требовал у крестьян: шести быков, хлеба и вина, а они ему объявили, что у них нет хлеба и питейного дома, а скот находится за две версты в лесу; быков же во всей деревне только два. Получив от них этот ответ, сказал: если они не дают добровольно хотя и двух быков, то он сейчас сожжет всю деревню и их всех перебьет, но если дают добровольно, то он заплатит деньги; после этого один из крестьян отправился в лес за скотом, а они, разделясь по семь человек, отправились осматривать крестьянские дома, в которых обирали матросы: медные образа, ножницы, ножи и прочие — как медные, так и железные вещи, истребляли: молоко, яйца и масло. После сходили осматривать местоположение и в это время стреляли из ружьев овец и кур. Первых убили семь, а последних десять и до десяти овец ранили. Потом один из офицеров, увидав между полями трех коров, принадлежащих крестьянину Харитону Совершаеву, который с прочими двумя человеками находился при них, приказал матросам застрелить. Совершаев, понимая английский язык, обратился к нему с просьбою, что этот скот принадлежит ему, и если он лишится оного, то придет в совершенное разорение. В это время офицер, выняв из кармана своего пальта четырехствольный пистолет (? — Р. Д.), поставив оный к щеке Совершаева, сказал: "Молчать! Иначе и самого сейчас застрелю". Тот пал ему в ноги, но в это самое время пригонили из леса двух быков, один около 12, другой 9 пуд., и потому офицер велел оставить коров, а приказал застрелить быков. Взявши застреленных кур, баранов и быков, отправился с матросами на баркасе к пароходам, которые по направлению пошли в г. Онег<у> около 4-х часов. В числа после полудня, оставив двух кемских мещан в Лямецкой деревне»[837].

В навигацию следующего, 1855 г. жители Лямцы снова пострадали. По распоряжению начальника 4-й военной дистанции Макарова в устье одной из рек примерно в 8 верстах от Лямцы, были укрыты три крестьянских морских судна. Идея оказалась не очень хорошей 18 (30) июня с неприятельского парохода, вероятно, заметили их мачты. Десант два судна сжег на месте, а одно, принадлежавшее Лаврентию Лукичеву, взял в качестве трофея[838].

Десять дней спустя Лямца дала бой английскому десанту.

27 июня (9 июля) 1855 г. около 6 часов вечера к Лямце подошел английский пароход «Феникс» и, остановившись в 400 саженях от берега, отправил к селению шлюпки с десантом. Местные крестьяне под руководством поступившего из отставных на вторичную службу рядового Изырбаева[839], напутствуемые местным священником, с приближением гребных судов стали стрелять по ним из пушки и ружей, вынудив их возвратиться к пароходу. Пароход открыл огонь по деревне и крестьянам ядрами, картечью, гранатами и ракетами. После трехчасовой стрельбы он снова отправил к берегу две шлюпки с десантом, которому крестьяне вновь не дали выйти на берег. Пароход обстреливал село на протяжении всей ночи, а в 6 часов утра 28 июня (10 июля) ушел в море.

Пароход «Феникс» (HMS «Phoenix») TNA. ADM. 344/1934.

Из «объявления» крестьян села Лямца от 28 июня (10 июля) 1855 г.:

«27-го июня месяца мы имели случай сразиться с неприятелем <…>. Неприятельский пароход 27 числа поутру появился на море, под островами, отстоящими от селения в 20 верстах.

Потом он в 6 часов вечера подошел к берегу нашей деревни и остановился не далее ¾ версты от земли в сухую воду, где мы, 37 человек, разделившись на два разряда: одни — на <одной> стороне реки, а другие — на другой, и ожидали его уже два часа; и в 8-м часу вечера неприятель отправил 4 баркаса, из коих два: один под белым флагом, другой — под красным — были под самым берегом, а остальные несколько далее.

Мы, будучи тверды духом, спросили — зачем едут. Они ответили что-то такое непонятным для нас голосом. Потом, разумея звук по-русски, что они требуют от нас человека, который [бы] подошел к ним на камень для переговора. Мы же, напротив, требовали от них человека. Но, наконец, они ответили, что мы с дураками и говорить не хотим, и тотчас устремились сделать высадку. Мы же, с Божьей помощью, начали стрелять в баркасы то из пушки, то из ружей со всех сторон, около часа, и враги, видя свою неустойку, наклонившись в баркасы и закрывшись стенами их [840] , устремились на пароход.

Начались пушечные выстрелы бомбами, ядрами, картечами и продолжались около 3-х часов <…>

[Неприятель] отправил опять два баркаса, но мы находились в скрытности, в тех же местах, опять по-прежнему отражали их так, что пороху и свинцу осталось у нас весьма мало, и мы находили, что выстрелы наши были не без вреда неприятелю, так как баркасы их находились от нас не далее 40 сажен. И после сего продолжались пушечные выстрелы до 6 часов утра 23-го числа. И, как некоторые из престарелых крестьян, находясь в скрытых местах, полагают, что их было более 100.

От всех этих выстрелов <…> рядовой Иэырбаев и архангельский мещанин Александр Лысков изувечены[841], Василий Изюмов и Василий Совершаев укрывались за буграми, и ядра летели вверху над ними. Церковь осталась целой»[842].

Из официального известия, опубликованного в «Морском сборнике»:

«В отражении неприятеля от Лямцы, кроме тамошних жителей, принимали участие бывший там в это время архангельский мещанин Александр Лысков и местный священник Петр Лысков, ободрявший крестьян словом своим, а из последних наиболее отличились Совершаев и Изюмов. Несмотря на столь продолжительное бомбардирование, из числа защищавших Лямцу, ранен только один крестьянин Изюмов[843]; селение пострадало весьма мало[844] и жители понесли самые незначительные убытки; ибо бомбы, гранаты и ракеты остались большей частью не разорванными. Крестьяне после ухода неприятеля успели собрать до 50-ти бомб»[845].

Те же данные — о примерно 50-ти неразорвавшихся бомбах, ракетах — приводятся и в одном из донесений с места события начальника 4-й военной дистанции подпоручика Макарова. Однако далеко не «большая часть» боеприпасов, как написал «Морской сборник» не сработала, а, согласно Маркову, лишь около 10 %, поскольку местные жители насчитали до 500 выстрелов, произведенных с парохода. Неразорвавшиеся боеприпасы были разобраны, порох их них высыпан. Крестьяне поделили его между собой. В одном из донесений подпоручик Макаров писал:

«Во время бомбардирования Лямицкого селения с неприятельского парохода оказал большие услуги священник сего прихода Петр Лысков, который, несмотря на смертоносные огнестрельные выстрелы, переходил от церкви в устроенную мною батарею с животворящим крестом и осенял им крестьян во время отражения неприятельских гребных судов и примером своим служил им в батарее, с которой меткие выстрелы заставили удалиться <неприятеля> от берегов реки Лямцы с чувствительною потерею, так, что после нескольких выстрелов с батареи на неприятельских баркасах поднялся плач и рев, и больше половины из ихней команды попрятались под банки»[846].

Косвенно это подтверждается и свидетельствами британской стороны. Ниже приводится отрывок из письма с флагмана британской эскадры в Белом море — фрегата «Меандр». Если не обращать внимания на лицемерные сетования о нарушении жителями Лямцы «права переговорного флага», действительно получается, что отец Петр сумел хорошо воодушевить своих прихожан. Он вряд ли забыл, как годом ранее, 8 (20) июля 1854 г., около 60 вооруженных десантников, высадившихся в деревне под белым флагом, устроили массовый забой скота и домашней птицы, грабили дома и запугивали стариков оружием.

«"Phoenix" и "Ariel" ходили в крейсерство в Онежскую губу; по гребным судам первого из них с берега стреляла, в то самое время, когда они направлялись на веслах, под переговорным флагом и деревне Лямце (town of Liamtsi), пример не первый в здешнем море, ибо по свидетельству капитана Оммани, права переговорного флага нарушены были и в 1854 году около этого же самого места[847]. Совершившие этот неблагородный поступок занимали позицию на двух почта неприступных холмах, повелевающих городом, и замечательно, что самый жестокий огонь происходил из расположенной на одной из этих возвышенностей церкви, откуда, между прочим, сделан и первый выстрел»[848].

Британские офицеры с «Феникса», видимо, не обольщались относительно результатов стрельбы и честно сообщили об этом в своих донесениях. Автор известного многотомного издания, посвященного истории королевского флота, сделал лаконичное упоминание об этом эпизоде: «Две шлюпки с "Феникса" были обстреляны около селения Лямца, это место впоследствии подверглось бомбардировке, но, вероятно, нанесенные повреждения были незначительны»[849].

Из письма архангельского военного губернатора С. П. Хрущова военному министру от 3 (15) августа 1855 г.:

«Поступившего на вторичную службу отставного рядового Изырбаева и архангельского мещанина Александра Лыскова я нахожу достойными и награждению за оказанное ими отличие: первого, как бывшего руководителем при отражении неприятеля — знаком отличия военного ордена, а последнего — серебряною медалью с надписью за храбрость для ношеная в петлице на Георгиевской ленте; что же касается до священника Лямицкого прихода Петра Лыскова, то об нем я спрашивал заключения преосвященного Антония епископа архангельского и холмогорского и, согласно мнению Его Преосвященства, полагал бы наградить его бархатною фиолетовою скуфьею, так как он не получал еще никакой награды.

2. Как все участвовавшие про отражении неприятеля у села Лямцы крестьяне в числе 34-х человек оказали более или менее отличие в этом деле, то я полагал бы справедливым выдать каждому из них в награду по 5 руб. сер. по промеру тому, как это по Высочайшему повелению, изъясненному в отношению Вашего Сиятельства и бывшему архангельскому военному губернатору от 25 июля № 11 380 сделано было для крестьян села Пушлахты Онежского уезда за мужественный отпор, оказанный неприятельскому десантному отряду 10 июля 1854 года.

3. Пушка, из которой крестьяне Лямецкого села действовали против неприятеля, чугунная, 3-х фунтового калибра и приобретена в Норвегии крестьянами сего селения[850], которые, как равно и многие из поморцев Архангельской губернии имеют танце орудия на своих судах во время плавания для сигналов во время туманов, про крушениях судов и при других случаях»[851].

В 1857 г. защитники Лямцы получили заслуженные награды Архангельский мещанин Лысков — серебряную медаль с надписью «За храбрость» для ношения в петлице на Георгиевской ленте. Такую же медаль вручили и дьячку Изюмову, правда, лишь после того, как разобрались с путаницей в документах, где он был неоднократно ошибочно назван крестьянином. Рядовой Изырбаев был награжден «знаком отличия военного ордена 4-й ст., для мусульман установленным», 34 крестьянина селения Лямца получили по 5 рублей серебром каждый[852].

Памятный крест в Лямце. Фото 2000-х гг. (http://fotki.yandex.ru/next/users/geb4ner4/tag/лямца/album/2210082/view/237276?page=0&search-autor=geb4ner4).

В память об успешной обороне своего селения, крестьяне Лямцы составили на сходе приговор, который направили в Архангельскую палату государственных имуществ.

«Усердно желаем мы воздвигнуть на Ильиной горе, под которой отражали неприятеля в устроенной для нас батарее, приличный сему событию памятник своими средствами из собранных нами неприятельских бомб, гранат, картечи и ядер на камнях. Памятник сей обязуемся всегда содержать в исправности и ручаемся за свое потомство, что и оно будет в память нашу поддерживать его в отдаленное время и просим у Вашего благородия исходатайствовать у начальства дозволения и разрешении крестного хода для воспоминания этого события. Кругом же памятника устроить решетку, от которой ключ должен будет храниться в нашей церкви»[853].

В Кандалакше в 1854 и 1855 гг. события развивались по тому же сценарию, что и в Лямце. Однако в 1854 г. вооруженному английскому десанту под белым флагом сопротивления не оказывалось, а в 1855 г. он был встречен ружейным огнем. Существенная разница состояла еще и в том, что Лямца, укрытая со стороны моря высокими холмами почти не пострадала, тогда как большая часть домов Кандалакши оказалась уничтоженной.

Из рапорта станового пристава Петра Соколова архангельскому гражданскому губернатору от 5 (17) августа 1854 г.:

«Неприятельский трехмачтовый английский винтовой фрегат в 250 сил под начальством капитана Оммани с экипажем в 250 человек [854] , появясь в Кандалакшском заливе во вверенном управлению моему стане, 20-го числа минувшего июля месяца в 7-м часу вечера стал на якорь в 9 верстах от Кандалакшского селения.

На следующий день около полудня неприятель съехал с него на двух шлюпках и четырех баркасах с 150 человеками экипажа, вооруженного шпагами и пистолетами под белым флагом. Из этих мелких судов один баркас под английским флагом с 50-ю человеками и несколькими орудиями стал на якорь в 50 саженях от берега.

По нахождению же большей части жителей Кандалакшского селения на покосах и по неимению никаких средств к отражению, не сделано было к высадке неприятеля с экипажем на берег никакого сопротивления.

По выходе на берег неприятель был в церквях Рождества Пресвятыя богородицы и Иоанна Предтечи трапезных. Из последней взят небольшой медный крест с изображением распятого Господа. <Неприятель> ходил на забор, отстоящий от церкви в 250 саженях, сделанный для ловли семги в реке Ниве; осматривал крестьянские дома, в которых брал молоко и яйца; с улицы взял до 15-ти крестьянских кур, одного полугодовалого быка; из амбара крестьянина Антона Жидких — 15 пуд. семги, лодейную пушку в 1 пуд 10 ф. и ружье-винтовку; с огородов — репу. Из дома, занимаемого становою квартирою, взял книгу — сборник циркуляров и инструкции Министерства внутренних дел, сальных свеч 10 фунтов; из питейного дома — очищенного полугара 3½ ведра. Не причинив более никакого вреда, возвратился на пароход и скрылся из виду селения же 21-го июля в 2 часа пополудни»[855].

Из рапорта крестьянина Ивана Абрамова[856] Кольскому земскому суду 22 июля (3 августа):

«Подойдя смирно к берегу деревни Кандалакши, <неприятель> вышел в самую деревню и прежде всего отправился в становую квартиру, откуда, не сделав в ней никакого похищения[857], выйдя, по приглашению прибывшего тут же крестьянина Антона Жидких, посетил и его квартиру, взяв у этого крестьянина немного семги и достав у прочих крестьян несколько домашних кур, коих крестьяне отдали добровольно, а англичане, быв с обнаженными саблями, без учинения вреда деревне, выехали из нее обратно. Зажиточные крестьяне вместе с волостным головой и прочими сельскими начальниками по прибытию в Кандалакшу неприятеля, тотчас же от него разбежались»[858].

Известия о «разбежавшихся» кандалакшских начальниках вызвали вполне предсказуемую реакцию в Архангельске. И вскоре они вынуждены были писать объяснения, в которых пытались оправдаться.

Из «объяснения» священника Григория Орлова и дьячка Ферапонта Бутакова на вопрос «почему причт не был при церкви и селении при нашествии врага» от 23 сентября (5 октября) 1854 г.:

«Честь имеем объяснить:

1. Про неожиданном появлении врага 20 прошлого июля месяца и нашествии его 21 июля на Кандалакшское селение, причт, предоставленный собственному своему рассуждению, не имея у себя по сему предмету наставлении, предпринял в столь короткое время выбрать из церкви свечную и кошельковую суммы, и некоторые другие церковные вещи, которые можно было собрать в скором времени и взять с собою, чтобы сохранить их от истребления в случае открытия неприятелем огня; с церковным имуществом причт удалился в Яковлеву губу, в шести верстах от селения находящегося, и прибыл немедленно по получении известия о удалении врага, 22 июля в селение.

2. Кроме того из селения жители почти все удалились, почему и причт удалился, чтобы быть при пасомых и справлять их духовные нужды немедленно в случае нужды, ибо неизвестно было, скоро или долго будет неприятель в селении»[859].

В июле 1855 г. англичане захотели еще раз высадить в Кандалакше десант. Неизвестно в подробностях, чем были заняты тогда местные богачи, причт, волостной голова и «прочие сельские начальники». Зато известно, что 65 местных крестьян под руководством корпуса лесничих штабс-капитана Бабадина и поступившего на вторичную службу унтер-офицера Недороскова встретили шлюпки противника ружейным огнем.

6 (18) июля 1855 г. около 3–4 часов утра в 150 саженях от устья р. Нивы, у села Кандалакша был замечен английский военный пароход. В силу местных особенностей и без того немногочисленным защитникам Кандалакши пришлось разделиться 52 вооруженных крестьянина находились в так называемой большой» части селения, и лишь 13 — в малой или «зареченской» части, будучи разделены рекой Нивой Десант на трех гребных судах, пытавшийся приблизиться к большей части селения, был встречен ружейными выстрелами и вернулся к пароходу. После этого десант с двух гребных судов, пользуясь численным преимуществом (несколько десятков человек против 13!), высадился на зареченской стороне, вынудил крестьян отступить и сжег церковь Рождества Богородицы.

Пароход «Ариэль» (HMS «Ariel»). TNA. ADM. 344/1934.

За 9 часов с парохода по большей части селения было произведено до 200 пушечных и до 1000 ружейных выстрелов. Сгорело 46 дворов, 29 амбаров, общественный хлебный магазин, рыболовные сети. Уцелели 20 домов, казенные соляной и винный магазины, церковь Рождества Иоанна Предтечи.

Несмотря на то, что часть крестьян была занята тушением пожаров, охотники продолжали вести огонь по врагу, не давая ему высадиться на берег. Одно из гребных судов неприятеля, севшее на камень на расстоянии 50 саженей от берега, больше всего пострадало от огня защитников Кандалакши. Крестьянам показалось, что они убили четырех неприятелей и нескольких ранили[860]. Согласно сведениям британской стороны, десант действительно понес потери, но не столь значительные были ранены три матроса с парохода Ариэль»[861].

Около 2 часов дня пароход снялся с якоря и ушел в море.

Из рапорта Кандалакшского причта епископу Архангельскому и Холмогорскому Антонию:

«Состоявшая Кольского уезда Кандалакшского прихода холодная церковь однопрестольная о пяти главах, деревянная, во имя Рождества Пресвятые Богородицы, 6 сего июля сгорела от английских крейсеров. Обстоятельства сего дела следующие.

Неприятель с одним пароходом 6 числа июля утром в 3 часа явился к селению на расстояние 150 сажен; в 7 часов утра под открытым огнем с парохода отправил два катера за реку Ниву, где крейсеры в числе 70 человек святотатственно вторглись в церковь и зажгли оную. Утушить не было средств и возможности потому, что крейсеры его были поддерживаемы огнем с парохода, не давая приближаться, хотя крестьяне всеми мерами старались потушить. За сим последовало продолжительное бомбардирование Кандалакшского селения, в которое церковь во имя Рождества Пресвятые Богородицы сгорела до основания. Местная икона Рождества Пресвятые Богородицы, признаваемая чудотворною, с другими иконами, вещами и церковною утварью была удалена заблаговременно в нарочно выстроенный амбар, где и до сего времени находится. Убыток от сожжения церкви простирается до пяти тысяч рубл. серебром, тем более, что поправка означенной церкви в недавнее время стоила 400 рубл. сер. Гибельному действию огня подвергался и храм во имя Рождества Иоанна Предтечи с колокольнею от сильного жара горевшей деревни, навеваемого сильным ветром на храм, но ревность и усердие крестьян Кандалакшского селения не допустили погибнуть единственному <оставшемуся> храму, а неприятель не мог высадиться на берег <…> Ядрами же выбито в колокольне до пяти бревен и изломано крыльцо, и как она сильно загорелась, то во многих местах для погашения сделаны были вырубы дерева, стасканы горевшие доски, вообще же сделано большое повреждение, от чего убытку произошло до 150 р. серебром. А общий убыток, причиненный неприятелем, 6 сего июля сожжением церкви Рождества Пресвятые Богородицы и повреждением колокольни при церкви Рождества Иоанна Предтечи, простирается примерно до 5 150 рубл. серебром»[862].

4 (16) июля 1855 г флагман английской эскадры 44-пушечный фрегат «Меандр» («Meander») остановился в двух верстах от деревни Кузомень Кольского уезда. Около 60 английских десантников, высадившись на берег, прикрываясь белым флагом, неожиданно для себя оказались перед вооруженными русскими крестьянами. Крестьян было примерно в четыре-пять раз больше, чем десантников. Англичане заметили русских лишь тогда, когда уже отошли довольно далеко от берега, где остались их баркас, катер, шлюпка и гичка.

О дальнейшем мы можем судить по рассказам участников события. И на русских, и на англичан вооруженное противостояние у Кузомени произвело заметное впечатление.

Нижеприведенная цитата извлечена из письма британского офицера с фрегата «Меандр» Написано оно примерно 8 (20) июля или несколькими днями позже и отправлено в Англию, где стало достоянием прессы. В ноябре 1855 г. перевод этого письма частично опубликовал «Морской сборник»[863].

Итак, слово британской стороне.

«16-го числа [864] положили якорь у деревни Кузомени (town of Kuzomen), лежащей на северном берегу Белого моря у входа в Кандалакшскую губу. Шлюпка, баркас, катер и гичка с вооруженными командами, но без тяжелых орудий, отправились к берегу; а люди, в числе всего 60 человек, вышли на песчаное прибрежье, против самой деревни, для рекогносцировки. Отрядом командовал лейтенант Эллиот; морскими солдатами, которых было двадцать четыре человека, командовал той же службы поручик Беннет. При отряде находились лекарь и фельдшер.

Подойдя к деревне под переговорным флагом, увидели выстроившиеся около домов два-три отряда, числом не менее 350 человек; этого мы не ожидали, судя по скромному виду деревни. На полдороги между обоими войсками нас встретило четыре человека, из которых один нес на коротенькой палке грязный бумажный платок, представлявший переговорный флаг. Приказав им достать провизии для нашего парохода, мы отошли назад, чтобы дать им посоветоваться с деревенским старостою. В скором времени они подали флагом знак, чтобы мы подошли, что мы и исполнили; но, заметив, что они остаются на том же месте, остановились, подозревая, не имеют ли они какого-нибудь предательского замысла.

Спустя некоторое время, мы отретировались к своим гребным судам, из которых одно отправили на фрегат с требованием подкрепления людьми и тяжелыми орудиями, ибо безрассудно было бы такою малочисленною партией атаковать отряд из 350 человек, занимавший выгоднейшую позицию.

Капитан, однако ж, рассудил, что деревня того не стоит, чтобы рисковать из-за нее жизнью людей, и мы должны были возвратиться на фрегат не без чувства досады, что не удалось померяться с русскими; отойдя от Кузомени, пошли в прошлый четверг, 19 числа, к Архангельску»[865].

О том же, только в более лаконичной форме, сообщается в выпущенном в 1901 г. в Лондоне шестом томе семитомного исследования истории королевского флота Великобритании «с древнейших времен до настоящего времени» (т. е. до начала XX в.):

«16 июля, "Меандр" был у Кузомени, в устье Кандалакшского залива. Отряд из шестидесяти человек под командованием лейтенанта Хью Максимилиана Эллиота, посланный на разведку, встретил толпу из 350 вооруженных людей; но, поскольку капитан Бэйли посчитал, что атака не принесет никаких видимых результатов, он принял на борт свой небольшой отряд»[866].

Через несколько дней о вооруженном противостоянии у Кузомени стало известно архангельскому военному губернатору С. П. Хрущову[867]. Сергей Петрович сообщил об этом случае среди прочего в Морское министерство Предоставленную им информацию уже в сентябре 1855 г. под рубрикой «Известия из портов» в сокращенном виде напечатал издаваемый министерством «Морской сборник»:

«4 июля неприятельский парусный фрегат, остановясь в двух верстах от сел. Кузомени, Кольского уезда, высадил на берег на четырех гребных судах, до 100 человек, которые, имея при себе белый флаг, отрядили с ним вперед четырех человек. Парламентеры эти, не дойдя до селения 400 сажен, остановились. Навстречу им высланы были из селения писарь Плотников и крестьянин Алексей Приданников, которые вместо парламентерного флага имели белый платок, привязанный к шесту.

Один из неприятельских парламентеров сказал по-русски:

— Мы требуем у вас волов, овец и коров за деньги, которых берите сколько угодно. Воевать мы с вами не будем: мы вас любим.

На это Плотников отвечал:

— Волов у нас вовсе нет; а из малого числа овец и коров, которых имеем, продать вам ничего не можем без разрешения начальства.

— Если не хотите продать коров, — возразил переводчик, — то мы сами возьмем их и деревню сожжем.

— Нет вам ни коров, ни овец! — отвечали Плотников и Приданников.

— Кто у вас начальник? — продолжал переводчик.

— Голова, — отвечали ему.

— Скажите голове, что мы просим коров, и придите сюда с ответом: я буду ждать вас.

Передав сельскому начальству этот разговор, писарь и крестьянин снова объявили неприятельским парламентерам, что нет им ни волов, ни овец, ни коров и что более переговариваться не согласны. Тогда все выходившие на берег люди отправились к своим гребным судам, из которых одно пошло к фрегату, а остальные три вдоль берега, вероятно, с намерением взять находившихся на наволоке (мысе) овец, телят и оленей. Чтобы воспрепятствовать этому был послан отряд из 30 вооруженных крестьян, с появлением которых на наволоке неприятельские гребные суда направились к фрегату; простояв на якоре до 5 июля, фрегат ушел в море, не открывая огня по деревне»[868].

Успех русских крестьян, не испугавшихся вступить в вооруженное противостояние с десантом Королевского флота, стал возможен благодаря эффективной организации архангельскими губернскими властями крестьянской самообороны. Печальные уроки 1854 г. не пропали даром.

Появление в Кузомени множества готовых к сопротивлению крестьян, которых англичане увидеть «не ожидали, судя по скромному виду деревни», стало возможным благодаря налаженной между прибрежными населенными пунктами системе оповещения о приближении врага. На «Меандре» еще только спускали шлюпки, готовясь начать операцию, а из Варзуги в Кузомень уже спешили на помощь своим соседям крестьяне с ружьями. Быстро прибыв на место сбора, они и обеспечили заметное численное превосходство над противником[869].

Само по себе численное превосходство не имело бы никакого значения, если бы защитники Кузомени не были вооружены. Если бы шесть десятков английских десантников увидели в руках бородатых русских мужиков только топоры, вилы, багры и колья, вряд ли они бы отступили. Однако в самом начале навигации 1855 г. крестьянин Патракеевской волости Архангельского уезда А. Чухчин, известный архангельскому начальству «своей расторопностью»[870], успел развезти по всему побережью Белого моря сотни пехотных кремневых ружей со штыками. Только Кузоменское волостное правление приняло от него 252 ружья и 1512 готовых патронов, 3 бочонка пороха, 15 пудов 30 фунтов свинца для литья пуль[871].

Наконец, у защитников Кузомени оказались неплохие руководители: состоящий на вторичной службе унтер-офицер Федоров и волостной голова Андрей Двинин. Они разместили вооруженных крестьян в укрытиях у самой деревни, в результате чего истинные силы русских англичане смогли оценить, только высадившись на берег и подойдя к Кузомени. На пологом берегу крестьянские отряды даже не показывались, чтобы не стать удобными мишенями для пушек «Меандра». То, что Федоров и Двинин удержали крестьян от стрельбы по неприятелю и предпочли переговоры, на наш взгляд, свидетельствует не об их чрезмерной осторожности, а о разумной выдержке и дальновидности. Открыв огонь первыми, и перебив английский отряд под белым флагом, жители Кузомени оказались бы в глазах английского общественного мнения «убийцами», «варварами» и спровоцировали бы не только дипломатический скандал наподобие того, о котором мы рассказывали, но и целую волну кровавых карательных акций против мирного населения побережья Белого моря. В том, что таковые последовали бы — сомневаться не приходится.

Несмотря на просьбы отдельных английских офицеров применить против крестьян пушки, командир фрегата Томас Бейли не дал на это своего согласия. Трудно сказать, чем это было вызвано — великодушием и благородством или холодным прагматизмом. Возможно, Т. Бейли сумел оценить мужество и выдержку крестьян, готовых защищать свои дома, имущество и в то же время не желающих первыми начинать кровопролитие. А возможно, просто не захотел создавать себе лишних проблем, связываясь с туземцами. Оброненная им фраза о том, что русская «деревня того не стоит, чтобы рисковать из-за нее жизнью людей» дает нам основание предположить, что последнее вернее.

Фрегат «Меандр» (HMS «Meander»). TNA. ADM 344/1934.

5 (17) июля 1855 г. фрегат «Меандр», так и не сделав ни одного выстрела в сторону Кузомени, скрылся из виду.

Маленькую деревню Стрельну, где было всего пять дворов и 33 жителя, включая стариков, женщин и детей, в 1854 г. грабили дважды: 19 (31) июля и 13 (25) августа. Оба раза у крестьян забирали скот, соленую рыбу, одежду, обувь и все мало-мальски ценное в хозяйстве. И оба раза «в память» о себе незваные гости разбивали окна, двери, мебель. Когда через год, 14 (26) июля 1855 г. жители Стрельны заметили приближающиеся к берегу пять гребных судов, на которых находилось до 200 человек десанта, их ненависть к ненасытному врагу победила страх за свои дома. Девять мужчин, перед тем как укрыться в лесу, сделали по приближающимся шлюпкам несколько выстрелов. Когда противник достиг берега, деревня была ограблена в третий раз и полностью сожжена…

А всего несколькими днями ранее, 9 (21) июля 1855 г. шестеро крестьян деревни Мегры Золотицкой волости вступили в бой с многократно превосходящим их по численности неприятельским десантом. Заняв выгодную позицию на высоком берегу, они в течение четырех часов не давали противнику приблизиться к деревне. Возможно, упорство жителей Мегры объяснялось известной «вековой ненавистью богача к грабителю» — согласно показаниям чиновников, там вели хозяйство самые зажиточные во всей волости крестьяне. Расстреляв за четыре часа все боеприпасы, крестьяне вынуждены были отступить, оставив деревню на разорение и сожжение.

Можно привести еще без малого два десятка примеров того, как северные крестьяне, не отличавшиеся ни особой воинственностью, ни религиозным фанатизмом, после своего унижения и разорения брали в руки оружие[872]. Но для рассказа об этом потребовалась бы отдельная книга. Написание ее возможно сохранилось очень много документов, как в российских, так и зарубежных архивах.