Русский Север в войнах XVI – XIX веков

ПРОТИВОСТОЯНИЕ ШВЕДСКОЙ АГРЕССИИ В XVIII ВЕКЕ

К Северной войне, которая изменила политический расклад в Европе, русский царь Петр I готовился заранее. Еще до вступления в войну со Швецией царь предпринял меры по укреплению северных границ. В 1700 г. Петр I подтвердил необходимость службы стрельцов Соловецкого монастыря, повелев им «служить против прежняго, как они служили»[272], этот указ непосредственно относился к 125 стрельцам монастырского войска[273]. 9 июня 1700 г. на Двину приехал в качестве воеводы боярин князь Алексей Петрович Прозоровский[274]. До перевода в Архангельск князь был воеводой в Азове (1697–1699 гг.). Новому воеводе была дана наказная память, которая включала статьи о принятии мер для обороны города на случай неприятельского нападения, ему также поручалось «о таких случаях проведывать». В наказе он предупреждался, что, по имевшимся сведениям, шведы давно собираются напасть на Архангельск[275].

На Русском Севере о начале войны люди узнали из грамоты, датированной 21 августа 1700 г. и отправленной из Москвы на следующий день. А. П. Прозоровский получил ее в Холмогорах не ранее первых чисел сентября. В документе содержалось распоряжение, чтобы воевода «Колмогорского и города Архангелского всяких чинов градцким и уездным людем наш великого государя указ сказал, чтоб они в городе и в уезде от свейских людей жили во всяком опасении и острожности, чтоб они над городами и в уезде над жилецкими людми какова разорения незапно не учинили. А буде с свейской стороны к городу Архангелскому морем, или под Колской острог, или в уезде будет какой неприятелской приход и похотят над городом, и над уездом учинит какой воинской промысел, и ты б, с ратными людми, город Архангелской оберегал». Здесь же предписывалось принять меры к обороне Кольского острога[276].

Гарнизоны Архангельска и Холмогор для обороны столь обширной территории и для ведения разведки были слишком малы. В Холмогорах находилось два полка Русский и Гайдуцкий, в Архангельске — Городской полк. В каждом из них были командир — солдатский голова, иначе писавшийся полковником, и 6 капитанов. Численность личного состава — по 607 солдат и сержантов в полку[277]. Всего в 1700 г. в Архангельске имелось 38 исправных артиллерийских орудий различных систем и калибров. Здесь находилось также 30 пищалей и одна легкая мортира, оставленные в предыдущие приезды Петра I, из них четыре пушки были взяты на царский корабль и яхту[278]. В Холмогорах было только девять пушек[279]. Кроме того, в июне 1700 г. для усиления Архангельского гарнизона из Москвы было послано 56 пушкарей разных чинов[280].

Несмотря на малочисленность гарнизона и протяженность путей, зимой и весной 1701 г. разведкой на шведской границе занимался стрелецкий голова Городского стрелецкого полка Г. В. Меркуров. Вместе с ним в этом участвовали стрельцы Никитка Лентиев и Васька Антрушин, а также сотенный Ганка Слобожанин[281].

В конце 1700 г. шведы начали готовить отдельный отряд (эскадру) флота для нападения на Архангельск. Задача, поставленная королем Карлом XII, заключалась в следующем разорить и сжечь Архангельск, уничтожить судоверфь и порт и тем самым пресечь торговлю России с западноевропейскими странами. Успех этой акции имел бы для России катастрофические последствия[282]. Прекращение внешней торговли не только подорвало бы государственный бюджет, но и значительно ослабило армию.

Собственное производство оружия в России было развито слабо и качество его оставалось низким, недостаток вооружения восполнялся исключительно поставками из Европы, осуществлявшимися через Архангельск. С. Ф. Огородников справедливо утверждал, что «только через один Архангельск царь мог получать из-за границы все необходимое для своего военного успеха»[283]. Полноценного документального учета закупавшегося за границей оружия и обмундирования не обнаружено, хотя он, несомненно, должен был существовать. На сегодняшний день известны лишь отдельные разрозненные документы, сведенные воедино Ю. Н. Беспятых, который сумел показать существовавшую зависимость России от импорта вооружения в конце XVII — начале XVIII в.[284]

Старая деревянная крепость в Архангельске хоть и имела грозный вид, не могла выдержать артиллерийскую осаду. Каменный город — кремль с Гостиными дворами — был слабо вооружен, и если он сам и устоял бы при нападении, то посад и стоявшие на рейде суда были совершенно беззащитны. Возведенные в устье Северной Двины в 1674 г. «деревянные раскаты»[285] пришли к тому времени в упадок и были разрушены наводнениями и ледоходами.

17 декабря 1700 г. Петр I указал «у города Архангелского боярину и воеводе князю Алексею Петровичу Прозоровскому на Малой Двинке речке, где бывает для обережи караул, построить крепость вновь, ситадель на 1000 человек, чтоб в ней с магасейными запасными дворами вышеписанному числу людем быть было удобно». Государь предписывал заготовить 1 млн штук кирпича, 100 сажен бутового камня, 5000 бочек извести, тесанного «аршинного и трех четвертного каменю», глины и песка. Кроме того, воевода должен был все имевшиеся каменные припасы в самом Архангельске и близлежащих монастырях, у Холмогорского архиепископа, городских и посадских людей, а также у иноземцев «х каким ни буди строениям ныне в готовости припасено, и то все, что у кого есть, велеть переписать и отписать на него, великого государя». Заготовка припасов и строительство крепости возлагались на городских «всяких чинов» и посадских жителей Архангельска и Холмогор, уездных государевых волостей, архиепископских и монастырских крестьян — «всеми, чей бы хто ни был»[286].

Панорама Архангельска с Северной Двины Гравюра К. де Бруина, 1711 г.

В Холмогорах воевода принял царский указ спустя месяц — 17 января 1701 г.[287] Крепость должна была соответствовать последним достижениям инженерной науки, основанным на опыте европейских войн перекрывать подступы к Архангельску с моря, надежно защищать гарнизон от артиллерии противника, быть неприступной с суши для вражеского десанта. Требования к береговым (приморским) укреплениям были сформулированы в специальных работах по теории фортификации, в частности, выдающимся голландским военным инженером бароном Мино Кегорна (Кугорна)[288].

20 декабря 1700 г. последовал указ о пополнении гарнизона и вооружении Кольского острога[289]. Воевода получил его 18 января 1701 г. и незамедлительно исполнил приказ в части снабжения Колы порохом, фитилем и свинцом. Архангельск в результате был оставлен без фитиля, о чем А. П. Прозоровский 31 января 1701 г. доложил государю[290].

Площадка для возведения комплекса фортификационных сооружений была выбрана между Архангельском и Белым морем на острове Линской (Линский) Прилук в Березовском устье (современное название — Корабельный рукав — И. Г.) Северной Двины, примерно в 20 верстах от города. В этом месте фарватер пролегал очень близко от берега, и корабли неминуемо попадали в зону эффективного огня крепостной артиллерии. Узкая протока шириной 300 м, проходившая между территорией, выбранной для крепости, и Марковым островом, не только могла быть легко перекрыта «цепью» — боновым заграждением, но и не позволяла вероятному противнику сосредоточить здесь значительное число боевых кораблей, что обеспечивало превосходство береговой артиллерии над врагом. Даже в начале XX в. в своей книге о береговых крепостях М. Трейдлер утверждал: «Можно с достаточной вероятностью принять, что судовая артиллерия вследствие меньшей меткости и меньшей действительности своего огня только тогда может с успехом бороться с береговою, когда она превосходит ее в несколько раз числом своих орудий при прочих одинаковых условиях»[291].

31 января 1701 г. А. П. Прозоровский доложил Петру I о том, что послал в уезды людей с заданием выявлять каменные припасы, необходимые для строительства крепости на Малой (Новой) Двинке. В прилагаемой росписи перечислены обнаруженные и отписанные на государя материалы: «И всего по вышеписанной описи каменных всяких припасов 836 196 кирпичей, в том числе обозженого 786 746 кирпичей, да обозженого ж плохово 7650 кирпичей, да не обозженного 41 900 кирпичей, да сверх того три груды кирпичю ж старых печей, горелого, 540 бочек да 2 груды извести, да толпой извести ж 43 пуда, 1212 каменей стенных, и мостовых, и ступенных тесаных, да бутового 58 сажен да 150 каменей, 1500 серого дикого камени, 10 груд полукирпича и щебня»[292]. Также собиралось и связное железо, необходимое для строительства[293].

Понимая невозможность возведения крепости силами только жителей Двинского уезда, челобитчики от имени «двинян — посацких людей и уездных крестьян» обратились к Петру I с просьбой дать им «в подмогу иные городы»[294]. 1 февраля 1701 г. «велено у дела той новой крепости быть двиняном, каргополцем, чаранцом, кевролцом и мезенцом. А по переписным книгам в тех городех жилецких людей на Двине 4300 дворов, в Каргополе 7323 двора, на Чаранде 2672 двора, в Кевроле и на Мезени 2011 дворов. И всякие припасы к тому делу припасат им тем зимним путем и работных людей дават и во всем меж собою верстатца по переписным книгам 186-го (1678 — И. Г.) году. И о посылке послушных указов в Московскую Ратушу памят послана. Того ж февраля в 6 день послана в Московскую Ратушу память, а велено на Устюге Великом у архиепископа и всяких чинов у жилецких людей каменного дела припасы отписать и описную роспись прислать к Москве в Новогородцкой приказ, а без указу тех припасов отнюдь не держать»[295].

14 марта 1701 г. последовал указ о посылке в Архангельск инженера — «брандебурской земли иноземца Егора Резена, и тому месту и каковой быть крепости, учинить чертеж новой с подлинною и явною описью». 19 марта из Новгородского приказа была направлена грамота двинскому воеводе, в которой указано «место к строению той крепости, где он, инженер, будет указывать, вычистить и изготовить, и к бутке рвы покопать, и всякие припасы старые и отписные поставить, и вновь по росписи изготовить тотчас, чтоб в том строении ни за чем никакого мотчания отнюд не было». Эту грамоту инженер Георг Резе (Егор Резен) вручил градодержцу в Холмогорах 18 апреля[296]. Именно Г. Резе и придется заниматься фортификацией на беломорском побережье в течение всей Северной войны[297].

Расчистка местности под крепость, которая получит название Новодвинской, началась, когда еще лежал снег. Как показали археологические раскопки на территории крепости в 2008 г., это место занимал старый еловый лес и растущие по его краю березы. Хотя в литературе принято считать, что официальная закладка крепости состоялась 12 июня 1701 г., однако в одном из подлинных чертежей Г. Резе имеется его собственноручная надпись заглавия с переводом: «План и профил крепости, которая по указу Его Царского величества Петра Алексеевича на реке Новой Двинке меж Городом Архангелским и Белым морем заложена в лето 1701 маия в 1 день. Начертана инженером Георгием Эрнестом Резом»[298]. 12 июня 1701 г. состоялись торжества по поводу освящения места, где решено было основать крепость, многократно описанные в различных источниках[299]. Вероятно, это был единственный праздничный день, когда работы по возведению крепости были приостановлены.

В это время в Архангельск поступили новые сведения об угрозе шведского нападения. 14 июня 1701 г. голландские купцы Степан Елеут, Иван Ферколен, Андрей Брест, Исак Киньсьюс с товарищами сообщили двинскому воеводе А. П. Прозоровскому, что голландский торговый корабль привез письма, из содержания которых стало известно, что «в Свийской земли изготовили и на море выслали шесть воинских караблей да два карабля з бомбами. А ехать им на Белое море и на Двину реку к Архангелскому городу войною, и чтоб они были опасны»[300].

В соответствии с царским указом и по грамотам от 8 и 10 июня 1701 г. строилась не только сама каменная твердыня, но и система береговых батарей «покамест та крепость построитца, велено инженеру на самом берегу реки Двинки или где пристойно, место осмотреть и делать 4 батареи с равными редутами, чтоб мочно было друг другу в нужное время помогать и оборонят, а на батареях поставит по 5 пушек не малых со всякими припасы, и быть на них по 100 человек служилых людей, и поставит туры, и насыпат землею, и всегда б были как люди так и ружье на тех батареях в готовности, да к тем же батареям зделат ззади очистителные шанцы[301], чтоб на них не мочно неприятелю взойтить»[302].

Если акцентировать внимание на этом эпизоде, то вполне может сложиться впечатление, что вокруг будущей крепости просто создавалась сеть полевых укреплений, необходимая для защиты строительной площадки. Но фортификационные работы велись не только в этом месте. Одновременно происходило засорение двух других, ранее судоходных рукавов дельты Северной Двины и строительство артиллерийских батарей на них. Об этих сооружениях 1701 г. дошли только письменные свидетельства, не сохранились ни чертежи, ни схематические зарисовки. Это были земляные редуты, рассчитанные на гарнизоны по 100 человек и на 10 пушек в каждом[303]. Постройкой одного из укреплений руководил голландский инженер и пехотный капитан Николай Рам, участник Азовского похода (1695–1696 гг.), служивший после этого в Таганроге и Павловском[304].

Так началось строительство первой в России каменной бастионной крепости и первого, говоря современным языком, укрепленного района береговой обороны. Строительство фортификационных сооружений, предназначенных для отражения нападения противника со стороны моря, из-за ширины водной поверхности потребовало комплексного подхода к решению этой задачи. В системе обороны были применены боновые заграждения и наплавной мост, укрепленный мощной железной цепью[305].

Царь, вынужденный действовать быстро, понимавший всю сложность организации обороны в разветвленной дельте Северной Двины, принял решение построить шесть брандеров: «Порозжие суды собрат и устроит на брандир к зажиганию неприятелских караблей, чтоб их возможно было совершенно помешат и пожечь»[306]. До нападения противника ни одного брандера изготовить не успели.

25 июня 1701 г. никаких сведений о подошедшем флоте противника в Архангельске еще не было, хотя нападения шведов ждали. Были убраны все навигационные знаки как в дельте Северной Двины, так и в Белом море на подступах к городу[307]. Строительные работы на укреплениях продолжались.

Чертеж Г. Резе[308] позволяет увидеть, где и какие батареи были построены на островах Линской Прилук и Марков, на месте строительства цитадели. К приходу шведов каменная крепость хоть и не была еще построена, но на ее месте был создан мощный оборонительный узел, состоявший из Большой батареи (возводившегося Флажного бастиона крепости), вооруженной 10 пушками, батареи на Марковом острове, вооруженной 15 пушками, двух малых батарей, вооруженных двумя и тремя пушками. Кроме того, был возведен редут для укрытия пехоты и прикрытия позиции с севера на случай высадки шведского десанта.

Шедшая к Архангельску шведская эскадра выдавала себя за караван торговых судов под флагами Англии и Голландии. Эта маскировка ей легко удалась, так как перед ней с минимальным опережением подошел смешанный караван из шести английских, голландских, немецких и французских судов. С начала навигации до 24 июня в Архангельск уже пришло 47 иностранных торговых судов. С каждым днем прибывавших торговать кораблей было все больше. В частности, шесть судов пришли в город за сутки до нападения шведов[309]. Несмотря на царский указ и приказы воеводы, это притупило бдительность северян.

Обман шведской эскадры сработал. Во второй половине дня 25 июня шведы взяли в плен караул капитана Николая Крыкова, всего 20 человек, которые выехали для досмотра каравана с Мудьюжского острова[310]. Лодейного кормщика Ивана Ермолаевича Седунова (Рябова) и 32 члена экипажа лодьи шведы пленили 22 июня в Белом море у острова Сосновца, где после долгих допросов выбили у него согласие провести шведские корабли к Архангельску.

Реконструкция боя 25 июня 1701 года с передовым отрядом шведской эскадры у строящейся Новодвинской крепости.

Командор Лёве допрашивал переводчика, известного нам под именем Дмитрий Дьячков (в некоторых источниках — Дмитрий Борисович Попов), который много рассказал о прибывших в город торговых судах и имевшихся в городе укреплениях, сказал он и о строительстве и вооружении строящейся крепости[311]. Но, как вскоре выяснилось, информацию он дал ложную. Допрашивали также и капитана Н. Крыкова с писарем, но допрос ничего не дал. Всем им предлагали за крупное вознаграждение провести эскадру к Архангельску, но русские отказались.

Для штурма крепости был сформирован передовой отряд, состоявший из трех кораблей с малой осадкой шнявы «Мьёхунден», командование которой принял капитан Карл Ханс Вактмейстер, и двух галиотов «Тёва-литет» (лейтенант Принтц) и «Фалькен» (лейтенант Ю. Алин), численность команд и десанта на которых составила 120 солдат и матросов, не считая офицеров и унтер-офицеров, а вооружение — 19 пушек. Кроме того, в отряд включили три хорошо вооруженные шлюпки[312]. Корабли шли под нейтральными флагами, постоянно промеряя глубину.

25 июня 1701 г. вечером, «за три часа до ночи»[313], шведские суда подошли к Новодвинской крепости. Время нападения на крепость было обусловлено приливом, воспользовавшись которым противник и рассчитывал проскочить мели, но просчитался.

Мудьюжский караул не смог передать сигнал тревоги гарнизону крепости, а потому для досмотра подошедших судов на карбасе выехал солдатский голова Г. Н. Животовский, командир Холмогорского гайдуцкого полка, составлявшего гарнизон крепости. Караул уже собрался подняться на борт, но один из солдат увидел спрятанные пушки и шведских солдат, прятавшихся на палубе. Отвалив от борта шведского парусника, русский караул поспешил к берегу, чтобы предупредить о приходе неприятеля.

Шведы, поняв, что разоблачены, подняли шведские флаги и бросились в погоню, открыв огонь по карбасу с караулом, убив и ранив нескольких человек. Ранен был и Г. Н. Животовский. Примерно в 500 м от Большой батареи, будущего Флажного бастиона крепости, погоня потерпела неудачу. Два неприятельских корабля шнява «Мьёхунден» и галиот «Фалькен», сели на мель носом к крепости, третий остался на плаву, не приближаясь к потерпевшим бедствие.

По этому поводу существует легенда, что шведов специально посадил на мель Иван Рябов. Действительно, Иван Ермолаевич Седунов (Рябов) и Дмитрий Дьячков находились на борту шведской шнявы и И. Е. Седунов умышленно вел шведов значительно правее фарватера в районе мелей, однако при появлении русского караула пленных заперли в трюме, а с началом боя расстреляли. Д. Дьячков погиб, а раненый И. Е. Седунов притворился мертвым и, улучив момент, прыгнул за борт.

С Большой батареи по шведским кораблям был открыт орудийный огонь, однако расположение шнявы и галиота на мели носом к крепости создавало сложности для прицельной стрельбы. Но и противник мог стрелять только из мелкокалиберных носовых пушек. Как известно, во времена парусного флота основные артиллерийские позиции размещались только по бортам. Понимая, что выиграть это сражение невозможно, шведы попытались снять корабли с мели и уйти на исходные позиции.

Для того чтобы понять, как шел бой, нужно иметь в виду, что была белая ночь. Солнце в начале баталии находилось над горизонтом на северо-западе и ослепляло канониров батареи Маркова острова. Так что начать прицельную стрельбу со своих позиций на острове артиллеристы могли лишь несколько часов спустя, вероятно, около полуночи или чуть позже, когда солнце отклонилось к северу и далее к востоку. Первые же залпы батареи Маркова острова нанесли очень существенный ущерб двум шведским кораблям, стоявшим на мели правыми бортами к этой батарее. Пострадал и оставшийся в отдалении на плаву галиот «Тёва-литет», который в начале боя пытался оказать помощь огнем из своих орудий, но, получив повреждения от русских ядер, вынужден был отойти Повреждения были существенные восьми- и четырехфунтовыми ядрами был пробит нос, шестифунтовым — сломан руль, кроме того, ядрами были порваны паруса и флаг на мачте[314].

С отливом по команде солдатского головы Г. Н. Животовского солдаты и работные люди отправились на всех имевшихся в их распоряжении мелких судах на абордаж севших на мель вражеских кораблей. Солдаты с Маркова острова пошли вброд по мели. Поняв всю бесполезность дальнейшего сопротивления, шведы на уцелевших шлюпках добрались до находившегося на плаву галиота и ушли к главным силам своей эскадры, дожидавшихся их у Мудьюга.

Потери с русской стороны — 13 человек, включая взятого в плен капитана Н. Крыкова, 8 солдат из состава мудьюжского караула, расстрелянного шведами Д. Дьячкова, и три человека пострадали при разрыве пушки на трофейном корабле. Всего военных и гражданских «раненых и излеченных» 17 человек. Со шведской стороны известно о гибели 6 человек, о числе раненых источники умалчивают. Мы можем допустить, что погибших было больше, т. к., по рассказу спасшегося И. Е. Седунова, среди солдат десанта на шведских кораблях было больше половины иностранных наемников — англичан[315], потери среди них шведы могли и не учитывать.

Вместо раненого Г. Н. Животовского артиллерийской дуэлью с Большой батареи успешно руководили Г. Э. Резе и С. П. Иевлев. Помог боевой опыт Г. Э. Резе, приобретенный им в Европе и под Азовом.

Победителям достались богатые по тем временам трофеи 5 шведских флагов, 13 пушек, 200 ядер и множество различного имущества. 10 пушек большого и среднего калибров пошли на усиление обороны Архангельска, что было очень кстати. Месяц спустя после знаменательной победы, 25 июля 1701 г., Петр I, отметив вклад архиепископа Афанасия в строительство крепости, распорядился передать ему в дар три малые пушки на вертлюгах[316]. В настоящее время эти пушки экспонируются в Архангельском краеведческом музее.

Петр I по достоинству оценил построенные укрепления по свидетельству австрийского посла Антона-Оттона Плейера, он послал «инженеру, который столь спешно устроил и подготовил шанцы, 200 дукатов»[317].

И. Е. Седунова (Рябова), нарушившего указ о запрете выхода в море, что привело к его пленению шведами, арестовал разгневанный воевода князь А. П. Прозоровский. Народного героя и нарушителя порядка Петр освободил своим указом в октябре 1701 года и потребовал его к себе в Москву[318]. После этого жизнь Ивана Седунова вернулась в привычное русло.

По случаю победы Петр I написал одному из своих ближайших соратников Ф. М. Апраксину: «Я не мог вашему превосходительству оставить без ведома, что ныне учинилося у города Архангельскова зело чюдесно… Сим нечаянным счастием поздравляю вам, где чего не чаяли, Бог дал»[319].

Победа 25 июня 1701 г предопределила возможность Полтавской победы — поворотного момента в отечественной и европейской истории начала XVIII в. Благодаря разгрому отряда шведского флота был сохранен единственный порт России, через который в Россию поступало новейшее европейское оружие и столь необходимые стратегические материалы. Была сохранена судоверфь, на которой зарождался Балтийский флот, верфь, обеспечивавшая Россию морскими военными кораблями и торговыми судами. Все это помогло России одержать победу в Северной войне, положив конец безраздельному господству Швеции на Балтике.

Поняв бесперспективность дальнейших попыток прорыва к Архангельску, шведы отошли от Мудьюжского острова к Железным воротам, где, вероятно, рассчитывали на богатую добычу от нападения на поморские промысловые или иностранные тороговые суда, направлявшиеся в порт. Поскольку добычи не было, шведский отряд отошел к устью речки Куя, в 15 верстах севернее Мудьюга, где находилось Куйское усолье Соловецкого монастыря. Высадившись на берег, агрессор сжег варницы и другие промысловые здания соляного промысла, монастырский и 17 крестьянских дворов. Пополнив запасы пресной воды, в качестве трофеев шведы захватили все запасы хлеба и иных продуктов, забили весь имевшийся скот. Несколько дней эскадра простояла у Куи. Выехав в очередной раз 5 июля для забора питьевой воды, шведы были атакованы местными крестьянами, которые укрывались от врага в лесу. Потеряв пять человек в Куйском усолье, шведы ретировались к Терскому берегу Белого моря[320].

8 июля шведские корабли были замечены на речке Пялице у вотчины Воскресенского монастыря, которую неприятели полностью сожгли и разорили. Ими уничтожено монастырское имение, 17 крестьянских дворов «со всеми заводы», перестреляны домашний скот и олени. Местные жители успели спастись бегством[321].

Направившись затем к Варзуге и Тетрино, противник рассчитывал разорить имевшиеся там поселения, а также Золотицу, однако из-за сильных туманов нигде не смог подойти к берегу, что и заставило принять решение о возвращении в Швецию. Вот как описывал эти рысканья шведов по морю архиепископ Холмогорский и Важский Афанасий: «По разореньи ж и по сожжении Пялицкия деревни пошли они, враги — шведы, всеми своими караблями и фрегаты к Варзуге, а намерение их было, чтоб Тетрино и Варзужскую волости так же, что и Пялицу, разорить и сожечь, но, Божиим промыслом и предстателством пресвятыя Богоматери и всех святых молитвами и вашим, великого государя щастием, та Тетринская и Варзуская волости от их воровского разоренья спасени, и бывше, егда те воровские карабли к Тетринской волости приходили, тогда нападывал на них туман морской великой, тако же и при Золотицкой волости, и того ради та волость была им невидима, тогда отходили они в море, и паки к той волости приходили не единократно, но тем туманом и великою бурею возбранени они до той Тетринской и Варзужской волостей на разоренье притти, и, видя они, сопостаты, таковое свое намеренное злое дело во тщету пришедшо и страхом обьяти бывше, отступили от того места и пошли вспять»[322].

На обратном пути около Трех островов шведы столкнулись с караваном из 43 небольших промысловых поморских судов, которые рассредоточились среди островов и пропустили корабли противника, не рискнувшие напасть на столь большую группу судов. Невдалеке от острова Сосновец шведы высадили большую группу пленных на пустынный берег, а сами ушли[323]. 7 августа шведские корабли миновали Кольский залив, который был также скрыт от них сильным туманом[324].

Демонстративная постройка брандеров около крепости, которую не могли не заметить иностранные моряки, наверняка повлияла на то, что шведские военные суда в дальнейшем не пытались вести военных действий в дельте Северной Двины. Из шести «зажигательных судов», заложенных по царскому указу для обороны Архангельска, лишь один был готов к августу 1701 г.[325], а остальные достраивались позже[326]. Голландский путешественник К. де Бруин, в сентябре 1701 г. побывавший у Новодвинской крепости, заметил, что «тут же приготовляли три брандера»[327]. Руководили их строительством иностранные комендоры Германус Дербен (Дебренн), Левеин Бекен (Беккер) и Гербрант Принс[328].

Возведение укреплений в дельте Северной Двины ни на день не останавливалось. В Архангельске ожидали, что шведы вернутся, перегруппировав силы и подготовив повторный удар. Распыление сил на оборонительные работы сильно задерживало строительство цитадели. Однако к середине октября 1701 г. был практически полностью построен каменный фундамент крепости, периметр которого составлял 708 сажень (1510 м), а ширина — около 7 м. Каменные стены будущего Флажного бастиона крепости поднялись над землей примерно на метр[329]. В бастионе был возведен большой каменный пороховой погреб, сохранившийся до наших дней.

28 октября своим указом кроме уже приписанных городов Петр I дополнительно определил к строительству Новодвинской крепости Вагу, Великий Устюг, Соль Вычегодскую, Тотьму и Вятку[330]. Работных людей и подводы предписывалось брать по одному с пяти дворов со своими инструментами — с заступами, кирками и железными лопатами, «всего с 52 186 дворов работников 10 437 человек, лошадей и заступов, и кирок, и лопат по стопку ж». Кроме того, с приписных городов должны были «все каменных дел подмастерья и каменщики, и кирпичного дела мастеры, и кузнецы со всякими снастями выслать к городу Архангелскому»[331]. Не все города оказались приписаны к строительству крепости на продолжительное время. После взятия Нотебурга и Ниеншанца часть земель отошла для поставки рабочей силы и материалов на строительство новой российской столицы — Санкт-Петербурга.

«Летописец Соловецкий» о событиях 1701 г. вскользь упомянул, что монастырю было указано «иметь всемерную осторожность от нечаянных нападений шведов» и сообщил о присылке из Архангельска в соловецкие вотчины (Сумской и Кемский остроги) капитана Алексея Капранова с 300 стрельцами. Говоря о последствиях неудачной попытки нападения отряда шведских кораблей на Архангельск, «Летописец» отмечает сожжение нападавшими Куйского соляного промысла, принадлежавшего обители и 17 крестьянских дворов. Уход шведских кораблей автор летописи связывал с тем, что агрессор испугался неожиданного нападения крестьян[332].

Трофейные шведские пушки, подаренные Петром I архиепископу Афанасию. Из фондов АКМ.

В 1702 г. Архангельск стал базой для подготовки похода Петра I к Нотебургу (Орешек), где было положено начало новому выходу России к балтийскому побережью, утраченному в XVI в. по Столбовскому договору.

Идея усиления береговых укреплений дополнительной огневой мощью с воды получила свое развитие уже весной 1702 г., когда в Архангельск прибыл вице-адмирал Корнелий Иванович Крюйс.

По сведениям, приведенным историком П. А. Кротовым, К. И. Крюйс находился у Новодвинской крепости, куда ему были отправлены припасы для четырех брандеров и двух «барок пушечных». Барки, изготовленные 18 плотниками всего за шесть дней, имели «пушечные окошки» — вероятно, это были некие варианты плавучих батарей, предназначенные для усиления обороны двинских устьев[333]. Таким образом, можно заключить, что из шести брандеров, строившихся в 1701 г., к концу года были готовы только четыре, а две барки были сделаны, вероятно, по инициативе К. И. Крюйса.

Если обратиться непосредственно к документу, на основании которого П. А. Кротов опубликовал эту информацию, то удастся выяснить и точное место строительства К. И. Крюйсом новых боевых плавсредств — это урочище Красное в Мурманском устье Северной Двины[334]. Из спецификации расходных материалов, потраченных на строительство барок, можно определить, что на каждой из них было оборудовано по 14 орудийных позиций[335].

В отписных книгах воеводы Петра Алексеевича Голицына, составленных в самом начале 1707 г. об имевшихся в дельте Северной Двины брандерах сообщалось следующее: «На Марковом острову на берегу два брандера ветхие утлые… В речке Елоуше на воде три брандера, а на тех брандерах всякие снасти, и в них зажыгателные всякие припасы и снасти»[336]. На Мурманском устье на съезжем солдатском дворе хранилось 10 скорострельных пушек на вертлюгах[337], которые не были установлены на позициях. Вероятнее всего, эти орудия остались от одной из плавучих батарей, изготовленных под руководством К. И. Крюйса в 1702 г.

Петр I уделял большое внимание фортификационным работам в дельте Северной Двины. В. В. Крестинин писал, что «всие лето по разпределению и под смотрением самого Государя все проходы к Городу с моря приведены в безопасность батареями, а Мурманское и Пудожемское Двинские устья деланы непроходимыми погружением в воду барок с песком»[338]. На работы были брошены личные составы полков, пришедших с царем из Москвы. Об их участии в строительстве имеются упоминания в историях Семеновского и Преображенского полков[339]. В решении организационных вопросов были задействованы ближайшие сподвижники Петра — А. Д. Меншиков, Ф. А. Головин и К. И. Крюйс. Недаром в марте 1703 г. Петр пожаловал А. Д. Меншикову «золотой с персоною великого государя за его великому государю верную службу и что он в прошлом 1702 году у Архангельского города… делал фортецию»[340]. За возведение какого укрепления состоялось награждение, документы умалчивают, но, принимая во внимание, что К. И. Крюйс делал укрепления на Мурманском устье Северной Двины[341], то А. Д. Меншиков мог «делать фортецию» на Пудожемском устье реки. Сам монарх, для которого был построен походный дворец на Марковом острове напротив новой крепости, пристально наблюдал за ее строительством.

В это же время были усовершенствованы батареи, расположенные рядом с крепостью. Севернее крепости было оборудовано три батареи. На острове Маркове большая батарея 1701 г. была перестроена в три батареи, различавшиеся как по вооружению, так и по размеру[342].

Ко дню тезоименитства государя было закончено строительство церкви во имя Святых апостолов Петра и Павла, возведенной в центре новой крепости на Малой Двинке на месте часовни, поставленной в 1701 г. Церковь была создана по образу лютеранского храма с колокольней. Над зданием храма возвышался шпиль, по углам фасада были установлены пинакли. Внутри церкви были устроены лавки и балкон (антресоль) с ведущей на него винтовой лестницей. Для новой церкви Петр I пожертвовал украшения и иконы, писанные на шелковой материи московским живописцем И. Рефусицким (поляком по происхождению) и холмогорскими иконописцами, в том числе Иваном Погорельским. Резная работа была выполнена неким «немцем», т. е. иностранцем.

Петр I понимал, что его пребывание в Архангельске и подготовка к походу повлекли большие непредвиденные расходы, а средств на фортификационные работы в Архангельске требовалось еще немало. Поэтому он своим именным указом от 17 июля приписал на один год (1702 г.) к строительству крепости города Яренск, Соликамск, Кайгородок и Сысолькие волости, с которых приказал собрать «денег по 1 рублю по 6 алтын по 4 денги з двора против переписных книг 186 (1678 — И. Г.) году сполна»[343].

Пребывание Петра I в Архангельске ознаменовалось и назначением первого коменданта «крепостей на Новой Двинке». Им стал полковник Матвей Матвеевич Бордовик. Он получил от царя письменный «наказ» (инструкцию), который, по сути, являлся первым русским регламентом приморской крепости[344].

В 1704 г. шестиметровые каменные стены крепости были завершены, построены были и «башни» над воротами — двухэтажные каменные дома с боевыми казематами и жилыми палатами для офицеров. Одновременно были приведены в порядок и башни каменного Архангельского города, включавшего укрепленные Русский и Немецкий Гостиные дворы. Начались гигантские по своему объему земляные работы: присыпка земляного вала и устройство брустверов на нем для укрытия артиллерийских позиций, которые удалось завершить только к 1706 г. Рытье крепостного рва шириной от 28 до 51 м, возведение валов фоссебреи и гласиса продолжалось с 1705 по 1709 г. Ров имел каменные стены, батардо со шлюзами. Со стороны реки была устроена каменная набережная.

К 1707 г. была построена каменная четырехугольная цитадель, окруженная фоссебреей, водяным рвом, гласисом, которые находились на завершающей стадии работ. На вооружении крепости находилось 120 пушек и 4 мортиры. Снаружи располагалось еще 6 батарей, на вооружении которых было 62 пушки. На соседнем судоходном рукаве (Мурманское устье), которым могли воспользоваться мелкие суда противника, укрепления представляли собой два «городка» — небольшие четырехугольные деревянно-земляные укрепления, вооруженные 55 пушками и затинными пищалями по 25 пушек калибром 4 и 6 фунтов, две двухфунтовых пушки и три пищали[345]. Кроме того, на съезжем солдатском дворе находилось 10 скорострельных пушек на вертлюгах[346]. После 1702 г. укрепления на Пудожемском устье в течение пяти лет в документах не упоминались, вероятно, они были заброшены из-за мелководности Никольского устья.

С продвижением шведских сухопутных войск к российским границам вновь возросла угроза Архангельску и северным морским коммуникациям. В начале 1708 г. шведская армия двинулась в направлении Смоленска. Положение осложнялось тем, что в России не были известны планы противника. Петр I ждал повторного нападения противника на Архангельск. Из ближней канцелярии была послана грамота, предписывающая «у города Архангелсково старое устье укрепить, чтоб не токмо болш ими, но и малыми судами пройтить было не мочно и от приходу неприятелских свейских людей, иметь опасение, и приезжих из-за моря разных государств на караблех правителем сказать, чтоб во время прихода неприятелского учинили вспоможение»[347].

План и профиль Новодвинской крепости с указанием батарей, построенных для отражения нападения шведского флота. Г. Э. Резе, декабрь 1701 г. Из фондов РГАДА.

Первым об угрозе нападения вражеского флота на Архангельск узнал от посла в Лондоне А. А. Матвеева двинской воевода П. А. Голицын. Он незамедлительно сообщил об этом Петру I[348]. 12 июля 1708 г. П. А. Голицыну сообщили «городцкие жители и иноземцы анбурец Франц Гиз, галанец Корнило Володимеров, писал де к ним из Анбурха июня 21 иноземец Матвей Попп, которое писмо у города получили они с почты вышепомянутого числа, что де в мае месяце неприятелские швецкие воинские многие люди из своих мест пошли на воинских на дватцат шти караблях и идут морем к городу Архангелскому и к другим здешним местом для разорения»[349].

28 июля 1708 г. в Архангельск пришла новая грамота о принятии мер по защите города. В условиях острой нехватки рабочих рук на Пудожемском устье начали строить батареи, возле которых было устроено боновое заграждение — «положена чрез то устье з берегу на берег бревенчатая на постоях з железными чепями и на конате заплавь». Также были оборудованы три плавучие батареи — прамы и «брандеры готовят с поспешением»[350]. Точно такая же водная преграда была сооружена «против городков» на Мурманском устье. Там же создавались зажигательные суда[351]. У Новодвинской крепости было устроено боновое заграждение и наплавной «мост з железною толстою чепью»[352], которые не только преграждали судоходное русло, но и обеспечивали надежную связь крепости с батареей на Марковом острове.

7 августа 1708 г. воевода отправил письмо П. П. Шафирову, в котором доложил об окончании строительства береговых и плавучих батарей на Пудожемском устье. Для улучшения секторов обстрела вокруг Новодвинской крепости на 15 десятинах «лес, которой рос в близости, высечен и позжен, и туры[353] болшие и малые, и фашины[354] зделаны»[355].

Вырубленный лес был использован с пользой. Так как большинство работников и солдат были задействованы на работах по строительству укреплений на разных устьях реки, а работы в крепости практически остановились, туры и фашины, сделанные из срубленного леса, были использованы на береговой линии для того, чтоб компенсировать недоделанный вал фоссебреи. Аналогичным образом из фашин была оборудована внешняя береговая линия укреплений каменного города вместе с Гостиными дворами[356].

Вооружение батарей Пудожемского устья было начато уже в конце июля 1708 г., хотя их обустройство еще не было завершено. Точных данных о видах оружия на этих батареях мы не имеем, но, исходя из общего числа ядер, стоит предположить, что к трем полковым пушкам добавилось еще 9 или 10, к которым и были отпущены ядра (из расчета по 50–55 ядер на пушку)[357].

7 (18) августа воевода П. А. Голицын докладывал Петру I о том, что «брандеры которым надлежит быть на Двинских устьях против положенных заплавей делают с поспешением»[358] имеющиеся в городе корабли: «Траспорт», «Меркуриус» и «Св. Дух» задействованы в обороне города, а именно «для проведывания оных неприятелей и отпору на взморье, и велено им быть при Двинских устьях, и ныне они стоят в урочище на яме»[359]. Нужно отметить, что, по свидетельству К. де Бруина, эти корабли не просто «стояли», а активно контролировали действия судов при подходе их к крепости. Путешественником описан случай в навигацию 1708 г.: «Между сказанными кораблями был один датский о двадцати восьми пушках, с распущенным флагом на большой мачте… Корабль этот остановился у входа в устье реки, для того чтобы не спускать флага, чего он не мог избежать, если б продвинулся далее вперед. Было тоже несколько кораблей из этого флота, хотевших за ним пройти, не снимая флагов, но царские корабли, сделав по ним выстрелов двадцать из пушек, заставили их подчиниться своему уставу и заплатить еще более пятидесяти гульденов за каждый сделанный по ним выстрел. Все они остались на якоре у Новой Двинки»[360].

В Архангельске и поморских селениях формировалось народное ополчение. Решение об этом содержалось в указах воеводы. Из письма земского старосты Андрея Глаголева к государю известно, что вооружалось все население станов, волостей и поселений по побережью Белого моря, «чтоб у тамошних жителей у всякого ружье, копья, и рогатины, и бердыши, и пищали, и фузеи, и пистолеты были или у кого какое есть и чтоб были во всякой опасности… и ежели оные неприятели где явятца, и оные б грацкие жители все были с тем ружьем налицо, а холмогорские уездные с теми сотники, и пятидесятники, и десятники со оным ружьем для осады и береженья, и отпору приходили к городу Архангельскому тотчас». Также сообщалось об охотниках, что «с уезду стрельцы, которые стреляют птицу и зверя, охотники, взяты к Архангельскому городу»[361].

Ружей на руках у горожан и крестьян было мало, и по распоряжениям П. А. Голицына (записи о которых сохранились в «Расходной книге артиллерии Архангельского гарнизона») в июле и августе 1708 г. оружие и порох выдавались для вооружения Николо-Корельского монастыря и гражданского населения Архангельска и Холмогор[362].

Новодвинская крепость. Гравюра К. де Бруина, 1711 г.

К концу строительного сезона были возведены новые дополнительные укрепления батарея на 12 пушек «на Солоковском устье на берегу против Маркова острова», предназначенная для предотвращения прохода мелкосидящих судов в районе мелей, и «два городка» в Лапоминской гавани с возможностью размещения 24 пушек[363].

С окончанием навигации угроза нападения с моря для Архангельска в очередной раз благополучно миновала. В Архангельске салютом отметили победу русских войск над корпусом Левенгаупта под деревней Лесной. Однако оборонительные меры никто не отменял, подготовка к отражению возможной атаки на город и порт продолжалась. И основания для этого были, как известно из письма к некоему «высокографскому превосходительству» (возможно, Г. И. Головкину — И. Г.). П. А. Голицын 29 ноября 1708 г. получил из-за границы письма, в которых «писали к иноземцом из аглинской земли, что выше означенные французы из пристани Динкеркена пошли в 20 караблях навстречю отходящаго флота от города Архангелского, а из Омстродама лишит в семи караблях, и сего я не хотел упустить естли какой случай, что оные французы под видом шведцким и самими шведы пристанут к берегам колским или где ближе к Двине и будут зимовать, а веснойю нечаемо придут». Это письмо, свидетельствовавшее об угрозе нападения на Архангельск будущей весной, написано более спокойно и обстоятельно. Действительно, был выполнен большой объем работ, значительно укрепивших оборону города, а также пополнены двинские полки[364].

В конце ноября 1708 г. от набегов шведских отрядов пострадали западные поморские земли. Впервые архангельский воевода известил об этом Новгородский приказ 16 декабря[365]. 30 декабря последовал более подробный доклад, в котором он сообщал, «что сего ж декабря 14 числа писал к городу Архангелскому из Сумского острога Соловецкого монастыря приказной старц Серапион, и прислал Ребалских погостов старост и крестьян заручные скаски, что де ноября в 29-му числу неприятелские швецкие люди нашед на Ребалские погосты, Лендерскую деревню в которой было с сорок дворов пожгли и той деревни жителей посекли, и впредь де они шведы тамошним поморским местом хотят чинит разорение. Да сего ж, государь, декабря в 25-м числе к городу ж писали из Сумского острогу вышепомянутой же старец Серапион да ис Кемского городка приказной же старец иеромонах Иоанин и прислал Лопского, Ругозерского, и Шузерского, и Ребалских погостов старост Родиона Леонтьева с товарыщи и розных деревень крестьян скаски за руками в которых написано, что де неприятелские швецкие люди — конница и пехота человек з двести ноября к 28-му числу пришед на Ребалские погосты в Лендерской четверти пять деревень Лендерскую, Островскую, Кимоварскую, Тужню да Амо губу в которых было пятдесят дворов пожгли и тех деревень жителей посекли, а иные де розбежались, и хотят де они шведы иттить на Лопские погосты и на Кемской городок и на Сумской острог, да в скаске ж Ребалского погоста крестьянина которой за свейской рубеж для проведыванья вестей написано слышил де он от шведов, что за свейским рубежом в Кутме на волоке учат шведов с ружем триста человек, а куде им отпуск будет не знает»[366].

29 января 1709 г. П. А. Голицын получил из Сумского острога новое известие от приказного старца, который писал, что «по ведомости с Шуезерской заставы неприятелские ж швецкие нарошно присланные воинские люди шесть сот человек идут из дву мест на Лопские погосты и на поморские места для разорения»[367]. Информация вскоре подтвердилась 30 января 1709 г. «швецкие воинские люди пришед ребалские четыре деревни разорили и сожгли, да в Вонгозерской, в Ладвозерской, в Кунезерской деревнях на Кеменском озере сожгли дватцать дворов и людей порубили, а иные розбежались». Нападение повторилось 9 февраля, когда «они ж неприятели разорили Ухтозеро и обретаютца де в тех местех, и похваляютца де итить к морю и х Керецкой волости, а втой де волости крепостей никаких нет и промышленая слюда лежит в разных местех»[368]. Но сведения о январских нападениях дошли до Архангельска вместе с почтой из Кольского острога только 4 марта 1709 г. Разведка докладывала, что «в швецкой де город Карибор пришло швецких салдат с ружем шесть сот человек и готовятца де иттить в поход, а куды не знают. А наперед де сего их шведов в Реболской погост и в те волости для разорения приходило шесть сот тритцать человек, в том числе из Выбора (Выборга — И. Г.) двести пятдесят человек»[369].

Конечно, данные об участившихся нападениях на поморские земли сильно волновали двинского воеводу, тем более что реальную помощь крестьянам приграничных селений было невозможно оказать из-за отсутствия там гарнизонов и крепостей. Пеший переход шведских войск к Архангельску в зимнее время был вполне возможен, так как замерзшие болота и реки уже не были непроходимой преградой для противника. П. А. Голицына беспокоило, что если враг подойдет к Архангельску с двух направлений — с моря и суши, то сил для защиты города будет недостаточно, поскольку личный состав трех полков, имевшихся в городе, был разбит на небольшие подразделения, находящиеся в разных местах, а людей не хватало даже на смену караулов[370].

Свое письмо к Петру I от 9 февраля 1709 г. архангелогородский воевода П. А. Голицын посвятил проблеме нехватки необходимого количества стрелкового оружия и пороха в полках, а также орудий для вооружения новых батарей, прамов и брандеров: «А которые, государь, пушки на Двине и есть, и те у города Архангелсково и в новой крепости на Двинке, и на Мурманском устье в городках стоят по болваркам и батареям, и по другим уготовленным местом, и снять их с тех мест невозможна, понеже, государь, те батареи и болварки, и Архангелской город еще своими местами где надлежит быть пушкам в совершенстве не доволен… Так же, государь, по ведомостям двинских трех полков: Городцкого — подполковника Елизара Титова, Руского — подполковника Григорья Меркурова, Гайдуцкого — полуполковника Александра Быковского, что де у них в полках у салдат ружья фузей годного к стрелбе мало, а паче же в Городцком полку у салдат же которые прибраны вновь и приверстаны из рекрут фузей же к стрелбе годных ни одной нет, которые в том полку фузеи к стрелбе годные и были, и те того ж полку с салдаты на службе в Вастрахани, а тем вышеписанным новым салдатом вместо годного дано для учения, а не для стрелбы из старого не годного и горелого ружья. Да в тех трех полках шпаг, багинетов и сум патронных нет»[371]. Впрочем, стрелковое оружие в городе было: «А по справке с Архангелогородцкую таможнею в прошлом 708-м году в вывозе к городу Архангелскому на караблех из-за моря к торговым иноземцом ружье фузей салдатцкие есть, а без твоего великого государя указу того ружья у них иноземцов взять не смею, и денег на тое покупку не токмо в тех полках, но и при ведомстве моем нет и заплатить нечим»[372].

Всего для оснащения батарей, в том числе плавучих, требовалось 126 пушек, в том числе 63 дробовика с боеприпасами. Дополнительно к имевшемуся запасу пороха было необходимо: 1000 пудов артиллерийского и 300 пудов мушкетного пороха, а также 300 пудов фитиля. Для двинских полков потребность составила 1000 фузей, 1950 шпаг с ножнами, 5 алебард, 1950 «сум салдацких» и 12 барабанов[373].

Эту зиму впервые после 1701/1702 г., когда готовился поход Петра I к Архангельску, воевода П. А. Голицын полностью посвятил укреплению обороны Архангельска. Подобная работа не могла остаться незамеченной Портовый город, где проживало множество иностранцев, куда приходили десятки торговых судов из разных западноевропейских стран, на борту которых были матросы различных национальностей, безусловно, находился под пристальным вниманием как союзников, так и противников. И очевидно, что столь серьезная работа по совершенствованию обороны стала важнейшей предпосылкой, позволившей предотвратить нападение шведов на Архангельск в 1708 и 1709 гг.

Разгром шведов под Полтавой 27 июня 1709 г., известие о котором дошло до Архангельска почти месяц спустя, принес радость и облегчение. Было понятно, что шведам сейчас будет не до нападения на Архангельск. В самом городе, Немецкой слободе и на батареях была устроена праздничная пальба из пушек и мушкетов. 26 и 28 июля праздник повторился в связи с капитуляцией шведской армии у Переволочной. На салюты было израсходовано более 123 пудов пороха. Всего в эти дни на пальбу было потрачено около 200 пудов пороха[374].

В 1709 г. строительные работы в крепости вернулись в нормальное русло. С северной стороны был заложен большой равелин, строительство которого было окончено в 1714 г.[375] Этот год стал моментом завершения каменного строительства на Малой Двинке, хотя еще многое оставалось недоделанным. Равелин защищал северный полигон (фронт) крепости со стороны моря, обеспечивая значительное усиление огневой мощи крепости на направлении возможного нападения противника. Восточный и южный полигоны, однако, оставались без дополнительной защиты. Правда, и угроза с этих направлений была значительно меньше. Нападение было возможно лишь в случае высадки вражеского десанта, действия которого, в свою очередь, были бы затруднены природными условиями — болотистыми берегами северной оконечности острова, на котором была расположена крепость.

В это время Петр I сосредоточил внимание на строительстве Санкт-Петербурга, укреплений и гаваней на острове Котлин — будущего Кронштадта, а также на формировании русского Балтийского флота. Эти масштабные работы требовали большого количества сил и средств. Одним из решений данной проблемы стал запрет на каменное строительство на территории всей страны независимо от целей строительства[376].

До недавнего времени было принято считать, что строительство крепости завершилось именно в 1714 г. Однако, как свидетельствуют архивные документы, работы продолжались, только в совершенно новых политических, экономических и военно-стратегических условиях. Запрет каменного строительства, отписание Чаронды на обеспечение нужд петербургского адмиралтейства, первый указ Петра о переводе морской внешней торговли из Архангельска в Санкт-Петербург и активизация каменного строительства на берегах Невы в условиях продолжавшейся войны резко осложнили завершение строительства Новодвинской крепости и всей системы подчиненных ей фортификационных сооружений. В 1719 г. Архангелогородская губерния была разделена («расписана») на четыре провинции. В частности, города Великий Устюг, Сольвычегодск и Тотьма оказались приписаны к другим провинциями, в результате чего на строительстве крепости «работных людей и денег в сборе убыло существенно»[377].

События завершающего периода Северной войны практически не касались Беломорья. Новых угроз не возникало до момента распада антишведской коалиции, начавшейся с заключения союза Англии со Швецией в 1720 г., который был всецело направлен против России.

Как только стало известно об этом договоре, 5 февраля 1720 г из сената и Военной коллегии последовало распоряжение со ссылкой на именной указ Петра I о достройке крепости в Архангельске[378]. 10 апреля 1720 г. Петром I был подписан указ об опасности нападения английского флота на Архангельск[379]. Работы по укреплению каменного города и Гостиных дворов начались 1 июня[380]. 20 июня из Военной коллегии был получен указ, который потребовал «у Архангелского города устья со всеми болшими и малыми протоки вымерять и учинить план с маштапом и мерою глубины, где удобнее быть крепости одной или разным, и на какой сетуацыи и что к строению надобно каких мастеровых и работных людей, о том учиня проект чрез тамошняго инженера прислать в Санкт Питер Бурх немедленно»[381].

По ведомости подполковника Стражина, ведавшего артиллерией Архангельского гарнизона, к июню 1720 г. в наличии имелось 302 пушки[382] разных систем и калибров и 5 мортир. Из них в городе Архангельске находилось 35 пушек разных калибров и одна трехпудовая мортира. В Архангелогородской (Новодвинской крепости) — 211 пушек разных калибров (от 2 до 24 фунтов), двадцатифунтовый дробовик, трехфунтовый бас, и 4 мортиры (2 — трехпудовые и 2 — двухпудовые). Остальные пушки были на адмиралтейской верфи. Как и прежде, в гарнизоне не хватало артиллеристов — всего был 31 пушкарь и 1 сержант. Требовались орудия и для вооружения каменного города и Гостиных дворов — на башни и на бруствер нужно было дополнительно 36 трехфунтовых, 42 шестифунтовых и 36 двенадцатифунтовых пушек[383].

Весной следующего года (9 марта 1721 г.) архангельский вице-губернатор отправил президенту Военной коллегии «отписку[384] и планы» — комплект документов, включавший «устьям со всеми протоки планы с маштапами» (карту дельты Северной Двины) и проекты трех новых каменных крепостей «новые форты на Мурманском, и Пудожемском, и Лапоминском Двины реки устьях». К проектным чертежам были приложены и подробные строительные сметы[385].

Документы были доставлены в Петербург 18 апреля и заслушаны 26 апреля, когда в Ниенштадте возобновились мирные переговоры России со Швецией. Петр I понимал, что одержана окончательная победа и мирный договор гарантирован. Это объясняет, почему не было принято никаких решений о строительстве новых крепостей. Подписание «вечного мира» ознаменовалось резким сокращением расходов на оборону северных границ. Оборонительное строительство на Севере России было приостановлено весной-летом 1721 г.

По завершении войн со Швецией, а затем и с Персией Петр I решил навести порядок с многочисленными укреплениями разных лет — это были постройки самого разнообразного характера, как обнесенные земляными и деревянными оградами, так и с каменными стенами. Примером такого смешения форм мог послужить Архангельск, в котором имелась старая деревянная крепость, каменный город-кремль с укрепленными Гостиными дворами, каменная бастионная крепость и земляные укрепления — береговые батареи. В результате в 1724 г. был сформирован «аншталт (штат) крепостей», разделявший все вошедшие в него крепости на три разряда: Остзейские, Российские и Персидские. Первый и третий разряды содержали в себе укрепленные пункты вновь завоеванных провинций, а второй — собственно русские. Новодвинская крепость была включена в разряд русских крепостей под своим официальным названием — Архангелогородская[386].

Опыт формирования смешанной оборонительной группировки сил и средств пригодился в дальнейшем. К нему на Беломорье вернулись уже в конце XVIII в, чтобы вновь защитить Архангельск от нападения шведского флота.

С завершением войны на Балтике Петр I постарался перевести всю морскую торговлю в Петербург. Не все иностранные купцы были довольны таким решением, но были вынуждены подчиниться обстоятельствам. Архангельский порт угасал. Но не все подчинялось царской воле, мощностей балтийских верфей не хватало для поддержания флота в высокой боеготовности, и в 1734 г. Архангельское адмиралтейство было возобновлено. Постепенно стала возвращаться на Двину и внешняя торговля.

Во второй половине 1730-х гг. силами гарнизона возобновили строительство необходимых зданий в крепости, но это не решало всех проблем обороны порта и адмиралтейских верфей. В Петербурге осознали опасность нападения на Архангельск во время очередного обострения русско-шведских отношений в 1740 г. Угроза шведского реваншизма усилилась еще в 1738 г., когда в риксдаге к власти пришла «партия шляп», не согласная с мирной политикой в отношении России. Когда в декабре 1739 г. Швеция заключила с Турцией союз, направленный против России, стало понятно, что войны не избежать. В самом начале 1741 г. было принято решение о подготовке к обороне Новодвинской крепости и о запрете отпусков для инженерных служителей[387]. В Архангельск из Санкт-Петербурга был направлен военный инженер-гидротехник майор Виттиг, который в течение года привел в порядок валы Новодвинской крепости, каменного Архангельского города и батарею в Лапоминской гавани[388]. Швеция объявила войну России в июле 1741 г., однако боевые действия не вышли за пределы Балтийского моря, юга Финляндии и приграничных районов юга Карелии.

В августе 1743 г. был подписан мирный договор, а в следующем году была проведена ревизия вооружения Соловецкого монастыря, Сумского и Кемского острогов[389], но никаких реальных мер по укреплению северных рубежей империи принято не было.

В 1756 г. в Архангельск был командирован инженер-поручик Алексей Тучков, в будущем знаменитый военный инженер. Он возродил заложенную еще при Петре I идею создания береговой «большой крепости» — спроектировал и построил укрепления в местечке Красном и на острове Лицком, а также усовершенствовал Лапоминскую батарею. Новые батареи представляли собой прямоугольники с реданными выступами посередине, окруженные сухим рвом, прикрытые палисадом и гласисообразным валом с внешней стороны. Ф. Ф. Ласковский указывал на особо выгодное место размещения этих батарей[390]. Впервые эти места были избраны еще при Петре I и впоследствии использовались для возведения береговых укреплений, вплоть до Крымской войны.

Планы и профили батарей, устроенных инженер-поручиком А. Тучковым. 1757 г. Из фондов РГВИА.

С 1763 г. «по Высочайше Конфирмованной о крепостях ведомости» Архангельский город больше не числился крепостью, но пушки на каменном городе еще оставались в течение 20 лет. В середине 1780-х гг. Архангельск посетил замечательный русский военный педагог конца XVIII в генерал-адьютант граф Федор (Фридрих) Евстафьевич Ангальт. В его архиве сохранился документ об артиллерийском вооружении Архангельска, из которого мы точно знаем, что в это время в городе было 33 пушки, а в Новодвинской крепости — 101 пушка, 14 гаубиц (единорогов) и 16 мортир[391].

К очередной угрозе нападения Архангельск вновь оказывается не подготовлен. По данным на 1788 г., в крепости осталось только 92 пушки, 2 единорога и 2 мортиры[392].

9 января 1790 г. императрица Екатерина II в связи угрозой шведского нападения на Архангельское адмиралтейство указала «для охранения тамошняго моря и берегов» подготовить военные корабли[393]. Во исполнение царской воли были приняты срочные меры по постройке фрегатов, катеров и канонерских лодок, одновременно с этим возводилась система береговых батарей, которые вооружались пушками из запасов Архангельского адмиралтейства[394]. Так начиналась на Белом море подготовка к последней войне России со Швецией.

Императорский указ был исполнен быстро и точно, летом было все готово к отражению нападения. Вот как это описано в переписке камергера графа И. Г. Чернышова: «А маия 19 спущены уже были на воду канонирских 6 лодок, и 23 три катера. 18 числа июня, как те катеры, так и фрегаты "Архангельск", "Кронштат", "Ревель" и "Рига", составляли отряд г-на Макарова, выведены за бар, из которых первыя отправились в море для крейсерства, а последния заняли места для прикрытия в Двину входов назначенныя.

Сверх тех судов поставлены не оснащенные фрегаты на шпринг в Мурманском проходе 1, у Лапоминки 1, и у Соломбала 1. Новопостроенные канонирские лодки поставлены по проходам близь Лапоминской гавани 2, к Соломбалу 2, между островов Лясомина и Поднигорской прилуг 2, вооруженная каждая 36 фунтовою пушкою.

Что же принадлежит до береговых укреплений, то зделано:

РЕТРАНШАМЕНТОВ.

1. у Соломбала на месте прожектированнаго вала со рвом о 12 пушках.

2. в Лапоминской гавани о 10 пушках.

РЕДУТОВ.

1. у Мурманскаго устья на острове Кумбыше о 10 пушках.

2. у того ж устья на острове Самоноске о 10 пушках.

3. в Пудожемскам устье на острове Нижние Ягры о 6 пушках.

4. в том же устье на Лясомине о 8 пушках.

5. в Никольском устье на острове Нижние Ягры о 6 пушках.

6. на Мудьюжском острову о 8 пушках.

7. в Лапоминской гавани о 8 пушках.

8. при устье Маймаксы у Березового форватера на Соломбальском острову о 12 пушках.

БАТАРЕИ.

1. у Лапоминки на мысу о 10 пушках.

2. против Новодвинской крепости на острове Маркове о 8 пушках.

3. при Адмиралтействе о 8 пушках»[395].

Около редутов были устроены «маяки», которые, кроме навигационных задач, должны были стать световым телеграфом для передачи информации о противнике.

П. И. Челищев, посетивший Архангельск в 1791 г., описал в своем дневнике большую батарею на территории адмиралтейства «о двух фасах с пушками»[396], укрепления, ограждавшие Соломбальское селение «по причине нынешней со Шведами войны, версты на две обнесено невысоким земляным валом и рвом, укрепленным редутами и банкетами»; а также укрепления Лапоминской гавани «полисадная линия укреплена рвом и земляным валом, по амбразурам поставлены корабельныя большия орудия. При входе в гавань сделан изрядный редут о осьмнадцати тридцати-шести-фунтовых орудиях, в двух верстах от гавани, при входе в фарватер на маяке другой, не менее сего, редут»[397].

Идею строительства отдельно стоящих батарей в системе единого укрепленного района в то время объясняли необходимостью минимизации ущерба от боевых потерь: «С одной стороны — удачною стрельбою выводится из строя дорого стоящее военное судно с его артиллерией в несколько десятков орудий и с экипажем в несколько сот человек; с другой стороны — береговая артиллерия лишается нескольких орудий с их прислугою в несколько десятков человек (береговая батарея)»[398].

План и профили системы укреплений Лапоминской гавани Архангельского военного порта. А. Ф. Обручев, 1790 г. Из фондов РГВИА.

План и профили редута на острове Мудьюг. А. Ф. Обручев, 1790 г. Из фондов РГВИА.

План и профили редута на острове Кумбыш. А. Ф. Обручев, 1790 г. Из фондов РГВИА.

План и профили редута на острове Самоноска. А. Ф. Обручев, 1770 г. Из фондов РГВИА.

Планы и профили редутов на острове Нижние Ягры. А. Ф. Обручев, 1790 г. Из фондов РГВИА.

План и профили редута на острове Лясомин. А. Ф. Обручев, 1790 г. Из фондов РГВИА.

Новый укрепрайон с веерным расположением батарей спроектировал в 1790 г. инженер-подпоручик Афанасий Федорович Обручев, в то время молодой военный инженер, а в будущем известный российский фортификатор — инженер, генерал-майор, один из строителей таких крепостей, как Динамюнде, Рига, Фридрихсгам и Бобруйск. Возведенные батареи были призваны создать надежную передовую линию обороны, запиравшую от агрессора входы во все судоходные рукава Северной Двины. Защита Архангельского военного порта была значительно усилена. Была отремонтирована Лапоминская батарея, редут и ретраншамент с артиллерийскими позициями, охранявшие гавань и само селение.

Нападение шведов не состоялось, театр военных действий ограничился акваторией и побережьем Балтийского моря. После ликвидации угрозы, пушки возвратились в адмиралтейство. В 1800 г. в крепости оставалось только 87 орудий[399].