Русский Север в войнах XVI – XIX веков

СПАСЕНИЕ ОТ ПЛЕНА КОЛЬСКОГО МЕЩАНИНА МАТВЕЯ ГЕРАСИМОВА И ЕГО ТРОФЕИ

До начала 1800-х гг. развитие российско-норвежской торговли сдерживалось целым рядом факторов как в соединенных королевствах Дании и Норвегии, так и в России. На севере Норвегии торговле с русскими был придан официальный статус лишь в 1780-1790-х гг., в процессе отказа властей от системы торговых монополий и основания торговых городов (в том числе и города Вардё). До этого торговля с русскими была здесь фактически контрабандной, хотя в ней и участвовала значительная часть местного населения, включая чиновников[457]. В России же ведение экспортной торговли в то время разрешалось представителям одного лишь купеческого сословия, и только наиболее состоятельным из них — купцам первой гильдии. Кроме того, существовали и определенные законодательные ограничения в торговле зерном с зарубежными странами.

В 1799 г. во Франции вследствие острого политического кризиса произошел государственный переворот, первым консулом Французской республики стал пользующийся широкой поддержкой в народе и армии генерал Бонапарт. В 1802 г. Бонапарт добился признания своих полномочий пожизненно, в 1804 г. провозгласил себя императором Наполеоном I. В ходе серии войн 1799–1815 гг. Наполеон добился выдающихся успехов в деле объединения Европы под своей властью. Наполеоновские войны[458], изменившие границы европейских государств и определившие будущее Европы на многие десятилетия вперед, отразились, в частности, и на русско-норвежской торговле, которую вели русские поморы на севере Норвегии.

В ноябре 1806 г. Наполеоном был издан декрет, разосланный монархам и правительствам всех союзных с Францией и зависимым от нее европейским странам. Декрет запрещал вести торговые, почтовые и другие сношения с Великобританией — в то время главным и наиболее опасным противником Франции. Этим документом было положено начало континентальной блокаде, целью которой было с одной стороны нанесение экономического ущерба Великобритании путем закрытия для нее европейских рынков, а с другой — установление гегемонии французской экономики в Европе. Однако, пытаясь создать проблемы правительству Великобритании, Наполеон создал едва ли не большие проблемы тем странам, которые, по разным причинам оказались вовлечены в участие в континентальной блокаде[459]. Среди них оказались Россия и соединенные королевства Дании и Норвегии, лишившиеся возможности вести официально взаимовыгодную торговлю с Великобританией.

Годы континентальной блокады в норвежской истории ассоциируются с народными бедствиями. Британский королевский флот в качестве ответа на объявленную Великобритании блокаду в свою очередь стал препятствовать движению торговых судов между Данией и Норвегией. В Норвегии стала ощущаться нехватка хлеба. Цены на продукты выросли, начались голод, болезни, возросла смертность населения[460]. В этих условиях поставки ржи и других продуктов питания из России стали жизненно необходимыми для населения Норвегии.

Мы не будем подробно рассказывать о том, как это происходило, в каких объемах и по каким расценкам. Заинтересованный читатель может обратиться, например, к публикациям российского исследователя Т. А. Шрадер и других авторов[461]. Отметим лишь следующие моменты.

В 1807 г. датско-норвежский посланник при дворе русского императора Александра II Отто Бломе добился разрешения от российских властей на закупку значительного объема ржи для последующей транспортировки ее через Архангельск в норвежские порты, в том числе и для размещения на военных складах в Тронхейме[462]. В следующем 1808 г. архангельский купец первой гильдии Василий Попов, возглавлявший один из крупнейших русских торговых домов Архангельска[463], отправил в Норвегию 18 тысяч четвертей ржи, а в 1809 г. — еще около 50 тысяч четвертей ржи[464]. Некоторые из судов, перевозивших этот груз, потерпели крушение или были захвачены английскими крейсерами, но большая часть товара благополучно достигла норвежских портов.

В 1810 г. более 20 морских судов, принадлежащих купцу Василию Попову, невзирая на риск быть захваченными англичанами, как и в прежние годы, взяв груз, вышли из Архангельска[465]. И, как минимум, одно из них было захвачено Благодаря решительности его шкипера М. А. Герасимова, команде захваченного судна удалось освободиться и с честью выйти из неожиданного испытания.

Подвиг Матвея Герасимова, совершенный им в 1810 г., впервые нашел отражение в печати в художественном произведении — повести «Мореход Никитин» (1834 г.) Александра Александровича Бестужева-Марлинского. Но лишь в середине XIX в. реальные обстоятельства подвига и сама личность героя стали привлекать внимание публицистов и историков. Первые публикации о М. Герасимове появились в 1849 г.[466] и были переизданы в 1854 г. в условиях войны с Великобританией, когда тема народного сопротивления королевскому флоту стала вновь актуальной[467].

Общие сведения о М. А. Герасимове и его подвиге можно почерпнуть из книг советских исследователей дореволюционной истории Архангельской губернии — мурманского историка И. Ф. Ушакова[468] и архангельского историка Г. Г. Фруменкова[469]. Одной из наиболее основательных работ советского периода, посвященных М. А. Герасимову, является статья Л. Е. Вострякова, напечатанная в 1983 г.[470]

В постсоветский период, уже в XXI в, дважды публиковались архивные документы, непосредственно относящиеся к подвигу М. А. Герасимова.

В 2002 г. в издании «Новый часовой» был опубликован «Журнал путешествия с англичанами русского корабельщика Матфея Герасимова», составленный вскоре после возвращения М. А. Герасимова в Россию. «Журнал…» представляет собой тетрадь без переплета в 12 листов. Рукопись написана одним четким почерком без правки и подписи автора. На титульном листе после заглавия сделана запись: «Журнал получен от кольского купца Романа Шабунина января 18 дня 1811 года. Н. Озерецковский» (вероятнее всего «Журнал…» был передан академику Николаю Яковлевичу Озерецковскому[471], который ранее, еще студентом побывал в Архангельске и Коле в 1771 г. в составе экспедиции Академии наук, возглавляемой профессором И. И. Лепехиным). Сейчас журнал находится на хранении в Санкт-Петербургском отделении архива Российской академии наук[472].

В 2004 г. в Архангельске вышла хрестоматия, в которую составителями был включен рапорт кольского городничего от 20 сентября 1810 г.[473] в Архангельское губернское правление о храбрости и предприимчивости кольского мещанина М. А. Герасимова, проявленные им при освобождении судна и команды от пленения английским военным кораблем. Большую часть рапорта занимает «объявление» Матвея Герасимова, приведенное в документе от первого лица[474].

Рассмотрим обстоятельства этого дела в хронологическом порядке.

19 (31) августа. Новопостроенное трехмачтовое судно[475] «Евплус 2-й»[476], принадлежащее архангельским купцам Алексею Попову и сыновьям, по пути в Норвегию с грузом ржи до 200 четвертей, захвачено на подходе к мысу Нордкап трехмачтовым английским судном, вооруженным пушками. Шкипер М. А. Герасимов и шесть человек из его команды[477] перевезены на английское судно. В тот же день одного М. А. Герасимова после безрезультатного допроса (сказался языковой барьер) вернули на «Евплус 2-й». Туда же была направлена английская призовая команда, состоящая из 8 человек. Русское судно взято на буксир.

23 августа (4 сентября). Буксировка сделалась невозможной по погодным условиям. На «Евплус 2-й» возвращены двое русских матросов. Русское судно в сопровождении английского корабля продолжало следовать в Англию самостоятельно.

30 августа (11 сентября). Рано утром 30 августа М. А. Герасимов при помощи одного из своих матросов запер англичан, спящих в каюте вместе с больным русским юнгой и штурманом Спиридоновым, отказавшимся поддержать соотечественников в явно опасном деле. В то же время другие трое россиян сбросили в воду вооруженного английского матроса, бывшего на палубе. Он стал единственной жертвой этого «переворота». Еще один английский матрос был ранен багром в щеку при попытке выбраться из каюты. «Евплус 2-й» лег на обратный курс.

30 августа — 1 сентября (11–13 сентября). Англичане время от времени пытались освободиться, стреляя и стараясь изнутри выломать двери каюты. Русские укрепили двери каюты снаружи. Последняя попытка англичан выбраться была предпринята вечером 1 сентября, когда судно потеряло управление вблизи берега, а вся русская команда на палубе была занята, пыталась предотвратить аварию.

1–4 (13–16) сентября. Судно шло с сильным попутным ветром, с заметным креном груз ржи сместился к одному борту, поправить его не было возможности. В трюме время от времени открывалась течь. Русские и запертые в каюте англичане обменивались водой и продовольствием: в распоряжении русских оказались вода, крупа, масло, говядина; у англичан в каюте — сухари и ром.

4 (16) сентября. В условиях штормовой погоды М. А. Герасимов был травмирован, у него разбито лицо, на короткое время он теряет сознание. Английский офицер вернул М. А. Герасимову отобранную у него ранее карту и просил выпустить его на палубу, чтобы помочь с управлением, но его не выпустили.

4–7 (16–19) сентября. Русские, измотанные работой и вынужденной бессонницей, находились в постоянном напряжении, ожидая возможного нападения англичан из каюты или встречи с другим английским капером. Они решили более не рисковать, следуя в Россию с семью вооруженными неприятелями в каюте судна, а высадить их на «датском берегу»[478].

7 (19) сентября. «Евплус 2-й» приходит в Вардё[479]. М. А. Герасимов, как мог, сообщил о случившемся коменданту местной крепости. Тот направил к судну отряд солдат. Выйдя из каюты, английский офицер[480] добровольно отдал М. А. Герасимову шпагу, кортик, карманный кинжал, флаг и карту города Лондона. После чего всех семерых англичан со связанными руками и завязанными глазами отконвоировали в крепость[481]. Команда, пережидая противный ветер, занялась приборкой и ремонтом судна.

16 (28) сентября. М. А. Герасимов, прибыв в Колу, сообщил о случившемся городничему[482].

В обоих вышеуказанных недавно опубликованных источниках Матвей Герасимов упоминал о холодном оружии, переданном ему британским офицером в норвежском городе Вардё при освобождении.

«Приплыв и городу Варгаеву, где, остановясь, съехал я на гору, явясь и тамошнему коменданту, коему объявя причину моего и нему прихода. А он, сколько мог от меня понять, не мешкав, отрядил одного унтер-офицера с 10 рядовыми ко мне на корабль, при коих я каютные двери отворил, откуда сперва вышел английский[483] офицер, который добровольно отдал мне шпагу, кортик и карманный кинжал. А потом за ним вышли поодиночке и матросы его, шесть человек, и все оные люда забраны были датскою командою и увезены в город <…>. Английские ж шпага, кортик и кинжал про мне состоят, а датское свидетельство при сем представляю»[484].

«С нуждой достигли на 7-е сентября и датским берегам и, не осмелясь более <…> в Россию с неприятелями следовать, пристав и городу Варгаеву, где, остановясь, съехав на берег и явясь и тамошнему коменданту, коему объявя причину моего и нему прихода, а он, сколько мог от меня понять, не мешкав, отрядил унтер-офицера с 10-ю рядовыми вооруженных, с коими приехал я на корабль и про коих я приказал отпереть из матросской каюты двери. Оттуда приказал выйти своему юнге и потом и английскому офицеру, который добровольно отдал мне свою шпагу, кортик и карманный кинжал. И по выходе, не выпуская на день, завязали оным руки и платками глаза, а потом и всех его 6-ть человек, и все оные люди было забраны датскою командою и увезены <…>. В добычу ж мне достались от англичан флаг и столичного города план»[485].

Вопрос о том, что стало впоследствии с трофеями Матвея Герасимова, насколько нам известно, до недавнего времени специально отечественными историками не рассматривался. Ниже мы представим материалы, отчасти позволяющие дать ответ на этот вопрос.

В Архангельском губернском правлении, узнав о подвиге Матвея Герасимова из рапорта кольского городничего, поспешили сообщить о нем в донесении Правительствующему Сенату. Одновременно губернское правление поручило кольскому городничему забрать «имеющиеся у Герасимова шпагу, кортик и кинжал» и хранить их в Коле, «в городническом правлении впредь до особого повеления»[486].

В силу особенностей делопроизводства того времени, это поручение было оформлено как Указ Его Императорского Величества, исходящий из губернского правления. Чиновники, получавшие такого рода указы, обычно старались не затягивать с ответом, рапортуя о получении и исполнении их. 15 ноября 1810 г. Кольский городничий указ получил, но выполнить его не смог: Матвей Герасимов отказался отдать оружие! Свой отказ он оформил в письменном виде.

«Сим честь имею объяснить, что я оных орудиев — шпаги, кортика и кинжала отдать не намерен, а прошу оставить при мне, ибо оные достались мне добычею от неприятеля», — написал Матвей Андреевич. Полагая, что начальством движет в первую очередь забота о сохранности трофеев, он написал при этом, что «никуда их не утратит» и будет готов при необходимости предъявить властям[487].

Однако архангельский военный губернатор и главный командир Архангельского порта адмирал М. П. фон Дезин (именно он, судя по всему, и был инициатором изъятия трофеев у М. А. Герасимова) не оставил своего намерения. 31 января 1811 г. он предложил губернскому правлению вернуться к этому вопросу: «Поелику оный мещанин Герасимов находится ныне в Архангельске, то и можно вещи эти лично от него истребовать». Фон Дезин предложил отправить трофеи министру полиции или, оставив при губернском правлении, испросить мнение министра: «Что с таковыми вещами учинить повелено будет?»[488]

На следующий день М. А. Гарасимов отдал в губернское правление оружие и флаг с картой[489].

Настойчиво стараясь отнять трофеи у героя, фон Дезин, возможно, руководствовался не только и не столько рациональными причинами, сколько эмоциями. Не исключено, что он просто завидовал славе отважного помора.

Дело в том, что, судя по сохранившимся источникам и публикациям, М. П. фон Дезин, несмотря на сделанную им карьеру, был весьма посредственным флотоводцем и администратором. Он неоднократно вызывал нарекания начальства своими профессиональными качествами, и, в особенности, умением командовать кораблями в бою. В 1788 г. во время морского сражения со шведским флотом у острова Гогланд в Финском заливе, русский арьергард под его командованием действовал плохо, а два корабля вообще вышли из сражения, за что их командиры понесли заслуженное наказание. Впоследствии М. П. фон Дезина старались не подпускать к командованию кораблями, а «употреблять в должность по чину его» на разнообразной службе, связанной с бумагами. В 1798 г. он был назначен военным губернатором и главным командиром Архангельского порта, в 1799 г. произведен в адмиралы. Конец карьере фон Дезина наступил в 1811 г., т. е. в тот же год, когда он отобрал трофеи у М. А. Герасимова. Большая смертность в Архангельском морском госпитале привлекала внимание столичных властей, и по Высочайшему повелению в Архангельск был командирован штаб-лекарь Жуков. Начавшееся следствие вскрыло множество злоупотреблений, так или иначе имеющих отношение к фон Дезину. Его отстранили от дел, запретив въезд в Санкт-Петербург и Москву. Правда, в декабре 1811 г. фон Дезин был Всемилостивейшее прощен и окончательно уволен от службы с полным жалованьем[490].

«Дело о взятых кольским мещанином Герасимовым у англичан: шпаге, кортике, кинжале, военном флаге и плане городу Лондон». Обложка дела. Из фондов ГААО.

«Дело о взятых кольским мещанином Герасимовым у англичан: шпаге, кортике, кинжале, военном флаге и плане городу Лондон». Фрагмент документа. Из фондов ГААО.

М. А. Герасимов в том же 1811 г. был награжден знаком отличия военного ордена Святого Георгия «для ношения по установленному порядку», но без права именоваться кавалером[491].

Назначенный вместо фон Дезина архангельским военным губернатором и главным командиром Архангельского порта А. Г. Спиридов узнал об истории М. А. Герасимова. 27 февраля 1812 г. он поручил правителю своей канцелярии Н. Рыбкину выяснить в губернском правлении: «В оном ли правлении до сих пор хранятся, или куда именно отданы представленные в прошедшем году кольским мещанином Герасимовым взятые им у англичан флаг, кинжал, кортик, шпага и план города Лондона?»[492].

На следующий день из губернского правления сообщили, что «сии вещи» хранятся там до сих пор, поскольку от министра полиции не поступило относительно их никакого распоряжения[493].

29 февраля 1812 г. в Архангельском губернском правлении получили лаконичное, в несколько строк «предложение» военного губернатора, управляющего гражданскою частью адмирала А. Г. Спиридова: «Хранящиеся в оном гражданском правлении отобранные в январе месяце прошлого 1811 года от кольского мещанина Матвея Герасимова вещи, как то флаг, кинжал и прочее, коими завладел он у пленных англичан, я губернскому правлению предлагаю возвратить по принадлежности ему, Герасимову»[494].

Видимо, у Алексея Григорьевича не возникло сомнений ни в правомерности принимаемого им решения, ни в собственных властных полномочиях. Отсутствие документа с мнением министра полиции не остановило адмирала.

7 марта 1812 г. Архангельское губернское правление очередным «Его Императорского Величества указом из оного правления» предписало кольскому городничему объявить мещанину Матвею Герасимову, что «когда он явится в Губернское правление, то выданы ему будут хранившиеся в оном отобранные от него вещи, как то флаг, кинжал, шпага, кортик, план городу Лондону»[495]. 18 марта 1812 г. этот документ был получен кольским городничим, его содержание доведено до сведения М. А. Герасимова[496].

Но воспользовался ли полученным разрешением Матвей Андреевич, забрал ли он обратно свои трофеи (все или некоторые)? И что с ними стало в последующие десятилетия? Пока точно мы не можем ответить на этот вопросы. На основании публикаций, содержание которых приводится ниже, можно предположить, что после смерти М. А. Герасимова они находились в Архангельске (во всяком случае, точно были здесь с 1844 по 1862 г.).

Архангельск 1820-х гг. Набережная. Акварель В. Е. Галямина. Из фондов Архангельского музея изобразительных искусств.

Весна, лето и осень 1862 года запомнилась архангелогородцам долгим, надоевшим холодом. «Только холод, да холод и чувствуем мы в Архангельске нынче, только льды, да льды и видят до сих пор кругом себя по Белому морю мореплаватели, приходящие сюда», — писал 14 июня в «Морской сборник» один из архангельских корреспондентов[497].

Холодная погода вполне соответствовала тоске и унынию, охватившим в то лето жителей Архангельска и особенно Соломбалы.

В начале «эпохи великих реформ» власти России и лично император Александр II сделали с Архангельском и защищавшей его с моря Новодвинской крепостью то, чего не смогли сделать в течение двух навигаций 1854 и 1855 гг. английская и французская, а еще раньше в навигацию 1701 г. — шведская эскадра. Старейшее и крупнейшее в России адмиралтейство было фактически разрушено, а затем и вовсе упразднено. Та же судьба ожидала и крепость 5 (17) марта 1862 г. император Александр II «высочайше повелеть соизволил главный порт в Архангельске упразднить. В порте сем сохранить лишь гидрографическую часть и управление маяками и лоцией»[498]. Оказавшиеся лишними военные чины были уволены со службы или переведены в другие порты, имущество выставлено на торги или отправлено в Санкт-Петербург. В опубликованных в 1862–1863 гг. в «Морском сборнике» и «Кронштадтском вестнике» коротких корреспонденциях с новостями из Архангельска сквозило, мягко говоря, сожаление о принятом в столице решении. Тем, кто еще недавно строил корабли для великой империи, было невыносимо видеть, как умышленно приводятся в негодность пушки, разбиваются станки и оборудование, отправляются на слом портовые суда, как бегут из Соломбалы люди, «будто при землетрясении»[499].

Разгром адмиралтейства невольно наводил современников, чья служба так или иначе была с ним связана, на мысли о бренности сущего, о смысле прожитой жизни, о необходимости сохранения исторической памяти. В этом контексте вспомнили и о трофеях М. А. Герасимова. Читатели газеты и корреспонденты морской газеты «Кронштадтский вестник» в 1862 г. как минимум четыре раза возвращались к этой неожиданно взволновавшей их теме. Мы не будем пересказывать содержание корреспонденций[500], а воспроизведем их с незначительными сокращениями в хронологическом порядке.

«Вообще в нас еще не развита склонность к сбережению и сохранению исторических памятников. Существуют ли у нас хоть частицы корабля "Азова", брига "Меркурия", парохода "Владимира"? Не говоря о многих других драгоценных предметах, достойных украшать морской музей. Что станется после упразднения Архангельского порта с английским флагом, шпагой и кортиком, трофеями Герасимова, хранившимися до сих пор в конторе над портом при Соломбале?» [501]

«В № 28 Кронштадтского вестника в статье "Из письма в редакцию", между прочим, выражено сожаление о том, что станется после упразднения Архангельского порта с английским флагом, шпагой и кортиком, трофеями Герасимова, хранившимися до сих пор в конторе над портом при Соломбале? Что, в самом деле, станется с этими достопримечательностями, я сказать, по некоторым обстоятельствам, от меня не зависящим, не могу, хотя и принадлежу к числу служащих в этой конторе. Потому что, да будет известно и ведомо читателям "Кронштадтского Вестника", вещи эти в конторе над портом в Соломбале не хранятся и не хранились никогда. Да мне кажется странно и предполагать, а тем страннее еще печатно утверждать, что подобные вещи могло храниться в конторе, так как известно, я думаю, всем и каждому, что портовая контора — не арсенал какой-нибудь, не музей, не оное что подобное, а просто ни больше, ни меньше как присутственное место, в котором даже о письменные дела после окончательного их решения, дольше трех лет не могут оставаться, а должны быть непременно сдаваемы для хранения в архив. Слышал я, однако, что упомянутые трофеи Герасимова находятся в ведении артиллерийской части Архангельского порта и хранятся в принадлежащем той части арсенале. Когда, откуда и каком образом оно туда попало, об этом, я полагаю, должно быть известно в артиллерийском управлении Архангельского порта, которому известно, конечно, и о том, что станется с этими трофеями после упразднения нашего порта»[502].

«Прочитав корреспонденцию г. Ст. Петухова из Архангельска от 12 мая в № 41 "Кронштад. Вестн.", спешу вам сообщить, что в 1844 году покойный П. Ф. Кузьмищев, как хозяин конторы над портом, сам мне показывал трофеи Герасимова, которые ему удалось где-то отыскать. Не знаю, сколько времени до моего прибытия (1844 г.) в Архангельск трофеи эти было помещены конт. — адм. Кузьмищевым в конторе над портом и долго ли оно там оставались, но, во всяком случае, как моряки Соломбалы, так и мои сослуживцы на корабле "Ингерманланд" подтвердят, что видели это трофеи в 1844 году при конторе над портом в Соломбале. В бытность же мою в Архангельске в 1830 году об этих трофеях и речи не было, и только такому человеку, каком был Кузьмищев, любившему все полезное о хорошее, могло прийти на мысль отыскать подобные достопамятности, поставив их на видном месте. Плохо помнят в Соломбале о бывшем капитане над портом П. Ф. Кузьмищеве по его деятельности. Едва прошло 18 лет, а уже уверяют, что вещи это (трофеи) не хранилось никогда в конторе над портом в Соломбале!» [503]

«Как-то в "Кр. Вестнике" возбужден был вопрос о флаге и кортике, взятых как трофеи с английского капера архангельским мещанином Герасимовым в 1810 году. Нам положительно известно, что вещи эти хранятся ныне в арсенале бывшей здесь артиллерийской части и, по случаю упразднения порта, назначены в числе прочих артиллерийских предметов и передаче в ведение архангельской новодвинской артиллерии, где, вероятно, и скроются уже навсегда от взоров современников и потомства. Мы советовали бы местным гражданам вступиться в это дело и возвратить себе названные трофеи, как свое кровное наследство и достояние, завоеванное отважным моряком-собратом. Знаки эти приличнее было бы поместить в здешнем городском соборе, где сохраняются Петровы флаги, деревянный крест, сделанный им собственноручно, и орудия, отбитые архангелогородцами под Новодвинкой у шведов»[504].

После 1862 г. следы трофеев М. А. Герасимова вновь теряются. Вероятно, их все-таки вывезли в Кронштадтский арсенал, а позднее — в Санкт-Петербург.

В сравнительно недавно опубликованных книгах заведующего фондом оружия Центрального военно-морского музея капитана 1-го ранга в отставке кандидата военно-морских наук И. П. Суханова подробно описан трофейный кортик, длиной 58,6 см, когда-то принадлежавший М. А. Герасимову, а теперь находящийся на хранении в Центральном военно-морском музее в Санкт-Петербурге (инв. № 5444):

«Клинок стальной, с остатками травленого орнамента, однолезвийный, с широким и узким долами. Ширина клинка у пяты 3,2 см, кривизна 43/4,8 см. Черен рукояти костяной, с пропиловкой поверхности мелкими ромбиками и тремя фризами. Навершие рукояти литое латунное с головкой и гривой льва. Крестовина также литая, латунная с закругленными и загнутыми в противоположные стороны концами. На нижнем конце крестовины закреплено латунное ушко. Заодно с крестовиной отлиты пластины перекрестья и крепления рукояти, изготовленные в виде заостренной пирамиды с боковыми округлениями, канавками и цветками. Ножны листовые латунные с двумя ушками и кольцами для крепления пасовых ремней Устье в ножнах зафиксировано двумя винтами. На верхней обоймице ножен — овальный штамп с надписью: «R. Banks 49. Fore street. Plymouth»[505].

Трофейный кортик, принадлежавший М. А. Герасимову. Из фондов Центрального военно-морского музея, г. Санкт-Петербург. Фото Д. Жаворонкова.

Этот кортик — единственный из трофеев М. А. Герасимова, современное местоположение которого достоверно известно автору настоящей публикации.

Генеральная карта Архангельской губернии. 1824 г.