Русский Север в войнах XVI – XIX веков

«ПОЛЯРНАЯ МИССИЯ» РИМСКО-КАТОЛИЧЕСКОЙ ЦЕРКВИ

Сотни жителей Архангельской губернии, занимавшиеся в летний период рыболовством и торговлей на Севере Норвегии, оказались во второй половине 1850-х — начале 1860-х г под воздействием религиозной пропаганды, направленной не только против православия, но и против российского правительства.

Официальное решение о создании католической миссии в норвежском Финнмарке[873] было принято в 1854 году, когда Великобритания и Франция — крупнейшие колониальные империи того времени — объявили России войну, впоследствии названной историками Крымской и проигранной Россией.

В 1855 г., когда французы тысячами гибли в Крыму от ран и болезней, пытаясь овладеть Севастополем, в столице Франции Париже на русском языке печаталась литература, предназначенная для распространения католической миссией среди жителей Архангельской губернии, приезжающих в Норвегию. Как выяснилось впоследствии, основная работа миссии была ориентирована на русских старообрядцев («раскольников»), подвергавшихся в те годы дискриминации со стороны российских властей и Святейшего Правительствующего Синода (старообрядцы, недовольные притеснениями со стороны российских властей, пользовались в Поморье значительным авторитетом и влиянием, а уровень их благосостояния, по оценке современников и исследователей, был достаточно высок).

В канцелярии архангельского гражданского губернатора в 1850-1860-х гг. было заведено несколько дел, относящихся к католической миссии в Норвегии и ее руководителю, а в 1860 г. по поручению гражданского губернатора было проведено соответствующее секретное расследование о ее влиянии на поморов.

Поскольку практические результаты этой похожей на авантюру акции оказались крайне незначительными, а сама миссия прекратила свое существование в 1869 г., история ее до недавнего времени оставалась малоизвестной и малоизученной. Лишь в 1990-2000-х гг. к этой теме независимо друг от друга обратились исследователи в Норвегии и России.

Вот что пишет современный норвежский историк Йенс Петер Нильсен:

«"Миссия Северного полюса" явилась первой попыткой создать организацию в приполярных районах, поверх национальных границ. В этом смысле она, можно сказать, была предшественницей Баренцева Евро-Арктического региона наших дней. Однако миссию можно также рассматривать как давнюю попытку склонить норвежцев, в первую очередь жителей северонорвежских провинций, присоединиться и своего рода Европейскому союзу, или, лучше сказать, и европейскому "духовному союзу". Примечательно и то, что во главе миссии стоял русский человек, который за несколько лет до этого оставил православие и пронял католическую веру. Этим человеком был Степан Степанович Джунковский»[874].

Согласимся с Й. П. Нильсеном «Миссия Северного полюса» действительно стала первой известной попыткой создать организацию в приполярных районах поверх национальных границ. Добавим, что она была создана в условиях, когда Россия вела войну. Действительно, своим созданием миссия была обязана Степану Степановичу Джунковскому, перешедшего из православия в католическую веру. Следует уточнить, что в России он был лишен всех прав состояния и объявлен «навсегда изгнанным из пределов государства».

Так или иначе, личность С. С. Джунковского (1821–1870), бывшего в середине XIX в. одним из наиболее видных русских адептов католицизма, и его деятельность, ориентированная в том числе и на жителей Архангельской губернии, заслуживает внимания и изучения историками.

Степан Степанович Джунковский родился 10 (22) февраля 1821 г.[875] в семье известного ученого и администратора, приближенного к императорскому двору Степана Семеновича Джунковского (1762–1839)[876]. Отец видел будущее сына в военной службе и содействовал определению его в 1-й кадетский корпус. Однако кадету Джунковскому из-за его слабого физического развития вскоре пришлось оставить корпус и поступить в Санкт-Петербургский университет. В 1842 г. он окончил его и написал две диссертации: одну — о крепостном труде в России, а другую — о финансовых системах европейских государств. Первая особого успеха не имела, зато вторая была отмечена медалью[877].

Перспектива государственной службы как таковой мало занимала С. С. Джунковского, еще в университете проявлявшего больший интерес к философским вопросам о назначении, бытии, духе и благе человека. Вскоре после окончания университета С. С. Джунковский отправляется за границу формально — по поручению министра народного образования графа С. С. Уварова[878] для изучения состояния среднего и низшего образования в Европе, фактически — для изучения новейших работ европейских, в первую очередь немецких, философов.

В Берлине на мировоззрение С. С. Джунковского оказали заметное влияние немецкая идеалистическая философия, личное знакомство с Ф. Шеллингом[879], посещение его лекций. Христианский универсализм Ф. Шеллинга в немалой степени способствовал обращению Джунковского к идее единства церкви и в дальнейшем способствовал его обращению к католицизму. Сохранились отдельные неподтвержденные указания на то, что Ф. Шеллинг будто бы открыл Джунковскому свое философское завещание, где заявлял о своем признании истинности Евангелия.

Помимо философии, С. С. Джунковский страстно увлекся изучением народных верований, деятельностью сект, для чего предпринял серию поездок по западнославянским и немецким землям, побывал в Голландии, Франции, Англии и Италии. Под воздействием полученных от этих поездок впечатлений он все более и более стал склоняться к мистицизму, к убеждению, что неверие есть единственный источник всех зол человечества. Поставив себе задачей борьбу против неверия, он со всей страстью своей мечтательной и порывистой натуры, решил начать работу по обращению в православие западных христиан.

Философские и религиозные искания С. С. Джунковского, его попытки популяризации православия не остались незамеченными римско-католической церковью. По прибытии в Рим, он был окружен иезуитами и в результате общения с ними в июле 1845 г. перешел в католичество, решив не возвращаться в Россию. Более того, он заявил генералу иезуитов Я. Ротану[880] о своем намерении вступить в орден. В сентябре 1845 г. вместе с товарищем по Санкт-Петербургскому университету И. М. Мартыновым С. С. Джунковский поступил в иезуитский новициат Сент-Ашёль (около Амьена). Он изучал богословие в Лавале (1847–1849 гг.), Доле (1850–1851 гг.) и овладел в совершенстве шестью европейскими языками, помимо латинского.

Со всем пылом неофита С. С. Джунковский принес на служение вновь принятого им исповедания свою обширную эрудицию и незаурядные, как оказалось, организаторские способности. В 1847 г. он направил Яну Ротану записку «Observations sur quelques moyens a prendre pour la conversion des heretiques et des schismatiques» («О некоторых средствах, которые следует употреблять для обращения еретиков и схизматиков»), в которой характеризовал отношение к католичеству в России, и предлагал Обществу Иисуса конкретные пути развития католической миссии. Однако эти предложения не получили тогда явной поддержки иезуитов.

В январе 1852 г. С. С. Джунковский принял священнический сан и переселился из Рима в Париж. Обосновавшись в качестве священника при церкви Св. Женевьевы, Джунковский стал проповедовать среди беднейших слоев населения французской столицы (на немецком языке для живущих там немцев). В течение непродолжительного времени С. С. Джунковский, он же pere Etienne, становится деятельным участником множества благотворительных обществ — «братства слепых», «братства сирот» и др. Зажигательные проповеди pere Etienne перед обездоленными парижанами сделали его чрезвычайно известным.

Духовенству и господствующим классам С. С. Джунковский в то время становится известен как неутомимый публицист. В 1852–1854 гг. духовные и светские журналы[881] печатали серию его статей, посвященных проблемам славянского мира и единства церквей, а также положению православия. Всего же в 1850-х гг. С. С. Джунковский опубликовал за рубежом более 300 статей, отдельных сочинений на французском, немецком, английском, итальянском, норвежском языках по самым различным областям знаний.

В декабре 1853 г. С. С. Джунковский вышел из ордена иезуитов. Мотивы этого поступка не выяснены. В первом томе четырехтомной «Католической энциклопедии», подготовленном в Издательстве Францисканцев на русском языке и опубликованном в 2002 г., осторожно говорится, что С. С. Джунковский осознал «несоответствие своего призвания харизме ордена». В дореволюционных российских публикациях содержатся недвусмысленные намеки на то, что уже тогда С. С. Джунковский испытал первые разочарования в католической церкви. Во всяком случае, прибыв в Рим в январе 1854 г., он на аудиенции у папы Пия IX предложил ряд церковных реформ, в частности отмену целибата как препятствия для воссоединения католиков и православных верующих.

Предложения реформ были отвергнуты, а папа Пий IX в том же году постарался отправить реформатора подальше от Рима, впрочем с ответственными поручениями и громкими титулами. С. С. Джунковский выехал в Австрию, где, в частности, встречался с православным архимандритом Порфирием (Успенским) (1804–1885), с которым обсуждал проблемы воссоединения церквей. Затем С. С. Джунковский отправился в Вестфалию для восстановления упраздненной после Реформации Оснабрюкской епархии, а далее в Лондон — устраивать католический приход для иностранцев. Большая часть поручений была им успешно выполнена[882].

Осенью 1854 г. С. С. Джунковский выступил с идеей создания католической миссии на Севере Европы ему будто бы было видение девы Марии, призывавшей нести истинную веру к Северному полюсу[883]. Предложение, внешне похожее на авантюру, нашло в Риме своих сторонников и не встретило неприятия со стороны папы 26 ноября (8 декабря) 1854 г. Конгрегация по распространению веры[884] создала полярную префектуру Praefectura Apostolica Poli Arctici, во главе которой стал С. С. Джунковский, наделенный папой правами епископа[885].

В этом же году России, уже находящейся в состоянии войны с Турцией, объявили войну Великобритания и Франция — крупнейшие колониальные империи своего времени. На деятельность в этих странах ренегата С. С. Джунковского обратили внимание в Санкт-Петербурге Высочайше утвержденным в 1854 г. «решением Правительствующего Сената по делу о бывшем русском подданном, дворянине Степане Джунковском, виновном в отступлении от православия и принятии римско-католического исповедания с поступлением в монашество Иезуитского ордена, равно оставлении отечества с нарушением верноподданнического долга и присяги», было положено С. С. Джунковского, лишив, на основании статьи 354 Уложения о наказаниях, всех прав состояния, «считать навсегда изгнанным из пределов государства, в случае же самовольного возвращения в Россию, сослать на поселение в отдаленнейшие места Сибири»[886].

Летом 1855 г. Джунковский отправился в «отдаленнейшие места», но не Сибири, а Скандинавии[887]. Он искал место, где будущие миссионеры могли бы устроиться на первое время, чтобы привыкнуть к суровым условиям Севера (аналогично тому, как выбирались места с умеренно жарким климатом для акклиматизации миссионеров, готовящихся к работе в центральной Африке). Таким местом стало селение Альта на севере Норвегии, связанное с южной Норвегией пароходным сообщением, где С. С. Джунковский нашел подходящий пустующий дом.

Норвежские власти с настороженностью отнеслись к появлению миссионера. Первоначально они пытались выяснить — не является ли он иезуитом? Потом им долго не давал покоя тот факт, что Джунковский русский (и в Швеции, и в Норвегии были уверены в существовании у российского правительства плана захвата незамерзающих гаваней Финнмарка для устройства там военно-морских баз[888], эта фобия десятилетиями культивировалась шведскими и норвежскими властями и прессой). С. С. Джунковскому так до конца и не удалось избавиться от подозрений со стороны норвежцев в том, что его деятельность не связана со шпионажем в пользу русского правительства[889].

Заинтересованные ведомства в России, в свою очередь, с нарастающим интересом следили за передвижениями С. С. Джунковского по странам Европы.

10 (22) мая 1856 г. архангельский военный губернатор Степан Петрович Хрущов получил письмо под грифом «секретно» от министра внутренних дел С. Ланского, содержащее информацию о намерении С. С. Джунковского «отправиться из Рима через Швецию в северную часть империи и проникнуть по возможности до Колы для обращения тамошних жителей в католическую веру»[890]. Министр просил принять надлежащие меры, чтобы воспрепятствовать этой акции. К письму прилагалась записка «о бывшем русском подданном, а ныне деятельном члене конгрегации римско-католических миссионеров Степане Джунковском» следующего содержания:

«Некто Джунковский, русский подданный и бывший чиновник в одном из министерств в С.-Петербурге, несколько лет тому назад принял католическую веру и сделался священником, под именем аббата Этьен, принадлежит в настоящее время к обществу миссионеров.

Джунковский жил в Париже, где был сотрудником журналов "Univers" и "Ami de la Religion". Два года тому назад он приехал в Рим и с тех пор постоянно имел различные секретные поручения; недавно он опять оставил Рим с намерением чрез Швецию проехать в Лапландию и даже в Колу, чтобы там войти в сношение с целью религиозной пропаганды с торговцами рыбы и меха, которые ежегодно из Архангельска приезжают в Колу. По дошедшим сведениям, Джунковский уже не в первый раз предпринимает такое путешествие, и предварительно он объезжал уже эти страны с целью обратить лапландцев и проникал даже в Архангельск под ложным именем»[891].

В мае 1856 г. в Архангельск, как и в другие административные центры пограничных губерний, пришел отпечатанный типографским способом секретный циркуляр Департамента исполнительной полиции МВД от 17 мая 1856 г. № 99 «Об изгнаннике Степане Джунковском»[892]. В нем предписывалось принять меры к его задержанию в случае появления в России. Странно, но Министерство внутренних дел, имея непроверенную информацию о том, что С. С. Джунковский уже побывал в Архангельске, и требуя от архангельских военного и гражданского губернаторов принять меры к задержанию его, так и не выслало описания внешности С. С. Джунковского.

Нам тоже пока не удалось обнаружить портрета С. С. Джунковского. Сохранились лишь отдельные описания его внешности в воспоминаниях путешественников, встречавшихся с ним в 1850-х гг. Одно из них приводится в книге английского путешественника Б. Тэйлора, побывавшего летом 1857 г. на севере Норвегии и встретившего С. С. Джунковского в Альте. Б. Тэйлор вспоминал о нем как о мужчине крепкого телосложения и массивной комплекции, показавшегося ему похожим то ли на калмыка, то ли на татарина («Calmuck Tartar»), с первого взгляда производящего неприятное впечатление. У него было болезненного, желтоватого цвета, лицо, глубоко посаженые глаза, большие ноздри, крупный рот, острый подбородок и высокие скулы. Однако варварская внешность удивительным образом сочеталась с изысканными манерами поведения. С. С. Джунковский представился англичанину русским дворянином («he proved to be a Russian baron»), которому отказ от православной веры стоил состояния. Б. Тэйлор кратко отметил в своей книге необычное желание римского папы распространить католичество в Арктике, выразив сомнение относительно возможности его осуществления. Он полагал, что активность представителей католической церкви в Норвегии, где глубоко укоренилось лютеранство, неизбежно будет вызывать подозрение и недоверие[893] (как оно и было).

У молодого русского путешественника А. Н. Андреева, впервые выехавшего за границу и случайно оказавшегося попутчиком С. С. Джунковского в поездке на дилижансе из Флоренции в Болонью, внешность католического священника не вызвала неприятия: «очень плотный собою, с гладко выбритой бородой и усами», «лицо… довольно симпатичное и добродушное». Привыкший к частым и протяженным поездкам С. С. Джунковский сумел завоевать расположение соотечественника тем, что на протяжении всей поездки угощал его всевозможными ликерами, паштетами, сырами, которые он время от времени извлекал из «бесконечных своих коробов и укладок», и в особенности абсентом. Он оказался интереснейшим собеседником, находящим даже удовольствие в своеобразном эпатаже, не без гордости заявляя, что является соперником русского императора Николая «в отношении обладания северными странами».

«Всю дорогу я не видел, как провел время, — вспоминал впоследствии А. Н. Андреев. — Мы весело болтали без умолку, и не без основания я дивился уму и находчивости этого, тогда еще в первый раз ренегата, впоследствии же двойного и кончившего жизнь, увы, при обстановке, достойной много лучшей участи». В память об этой встрече у А. Н. Андреева осталась визитка, на которой значилось «Djounkofsky, prefet apostolique des regions arctiques»[894].

К началу 1860-х гг. стараниями бывшего русского дворянина С. С. Джунковского были восстановлены семь католических епархий, упраздненных в результате Реформации в Швеции, Норвегии, Исландии и Шотландии. Ему также удалось добиться от норвежского парламента официального признания своей миссии «полезной для страны». Он стал членом Исландского литературного общества, председатель которого И. Сигурдсон был лидером движения за независимость Исландии. Вместе с другими представителями исландской интеллигенции С. С. Джунковским подготовлено к изданию классическое произведение исландской средневековой литературы — поэма «Лилия» Э. Аусгримссона[895].

В 1857 г. (а возможно, и в последующие годы) С. С. Джунковский дарил приезжающим в Норвегию русским небольшую, объемом в 68 страниц, книгу на русском языке «Сокровище Христианина, или краткое изложение главных истин веры и обязанностей Христианина. С присовокуплением некоторых избранных молитв». Кроме книги он раздавал также стеклянные четки с крестиками.

При осмотре одного из поморских судов, возвращавшихся из Норвегии в Россию, фельдфебель пограничной стражи Алексеев обратил внимание на эту книгу у одного из крестьян и изъял ее. Вероятно, бдительный фельдфебель обратил внимание на странность книга на русском языке была отпечатана в Париже, в императорской типографии в 1855 году, те во время войны Франции с Россией. Выяснилось, что такого рода подарки в Норвегии получили и другие поморы. Начальник Архангельского таможенного округа сообщил о находке столичному начальству — в Министерство финансов. Министерство финансов, в свою очередь, поставило в известность об этом случае Министерство внутренних дел. Еще одна такая же книжка, примерно тогда же отданная другим мудьюжским крестьянином приходскому священнику, была доставлена в Архангельскую духовную консисторию. О ней также сообщили в МВД.

В письме от 18 (30) июня 1858 г. министр внутренних дел граф С. С. Ланской[896] дал официальную оценку подозрительному изданию: «Означенная книжка, содержащая в себе, кроме краткого изложения предметов верования и событий церкви, русские молитвы с примесью римско-католического вероучения и догматов, явно направлена к укоренению в нашем народе понятий, не согласных с догматами господствующей церкви». Министр поручил губернатору «в видах прекращения распространения оной между православными жителями» отбирать у приезжающих из Норвегии эти книжки и, по возможности, «исследовать негласно» от кого именно она была получена[897].

9 (21) июля 1858 г. архангельский гражданский губернатор отдал соответствующее распоряжение полицмейстеру и уездным исправникам, обязав их представлять ему донесения о результатах каждые четыре месяца[898]. Обращение за помощью к полиции результатов не дало. На протяжении последующих 9 лет раз в четыре месяца полицмейстер и исправники писали, что «Сокровища христианина» на вверенной им территории «не находилось», «не обнаружено», «не оказалось», «не отыскано», «не открыто», «не замечено»[899]. Поток этих отписок в 1867 г. прекратил архангельский губернатор князь С. П. Гагарин[900] письмом от 12 (24) апреля:

«Не имея в настоящее время надобности в получении этих срочных донесений, даю о сем знать гг. полицмейстеру и исправникам для надлежащего исполнения, но вместе с тем поручаю иметь строгое негласное наблюдение за нераспространением означенного издания между местными жителями; особенно же строгий в этом отношении надзор следует учредить за прибывающими из Норвегии лицами, так как из предложения г. министра внутренних дел от 18 июня 1858 г. видно, что книжка эта ввезена была сюда в 1857 г. беломорскими промышленниками из Норвегии; затем если она и ныне появится, то, отобрав ее, тотчас представить мне, негласно исследовав — от кого, где и когда получена»[901].

В 1860 г. слухи о С. С. Джунковском привлекли внимание епископа архангельского Александра, который инициировал проведение специального расследования его деятельности. Часть материалов этого расследования лишь недавно была введена в научный оборот[902].

Летом 1860 г. епископ архангельский Александр получил письмо от священника села Кереть Кемского уезда Федора Ануфриева. В письме содержались жалобы на засилье раскольников в уезде. Они повторялись из года в год, и в них не было ничего нового, но одна из жалоб привлекла внимание Его Преосвященства:

«Проживающий в городе норвежском Тромзене[903], куда весьма многие поморские жители ходят на судах для торговли, папский миссионер, будто бы какой-то польский выходец Джонсковский[904] привлекает торгующих русских подданных… к латинству, нередко зимой проезжает по погостам лопарским для распространения своего учения и заблуждении. Он имеет огромные средства от папского правительства и обещает совратившимся из раскола в униатство разные привилегии в торговле с Норвегией и значительную денежную помощь»[905].

Епископ посчитал, что полученное сообщение заслуживает того, чтобы доложить о нем исправляющему должность архангельского гражданского губернатора, который 31 августа (12 сентября) распорядился направить в Кемский уезд на русско-норвежскую границу уголовных дел стряпчего Ивана Павловича Знаменского. Вряд ли Иван Павлович с энтузиазмом отнесся к командировке «по секретному делу особой важности» в отдаленный уезд. Перспектива поездки «примерно на 1000 верст»[906] на лошадях по залитым дождями дорогам и по морю на почтовом карбасе во время осенних штормов выглядела малопривлекательной. Когда же он все-таки добрался до села Кереть и встретился с благочинным Ф. Ануфриевым, то не смог сдержать разочарования. Ф. Ануфриев решительно ничего не мог сообщить нового и сказал, что его рапорт был основан лишь на слухах. Впоследствии в рапорте губернатору от 4 (16) ноября 1860 г. о результатах своей поездки И. П. Знаменский записал: «Благочинный священник Ануфриев поторопился возбудить заботливость начальства о предотвращении зла, существование которого и самому ему положительно не было известно». И. П. Знаменский не стал заниматься раскольниками, указав в рапорте, что для преследования их в условиях осеннего «распутного времени» ему не представилось никакой возможности[907]. К сбору же информации о католическом миссионере он проявил гораздо больший интерес.

Поморы очень неохотно, «с уклончивостью от искренности»[908] давали показания о человеке, который общался с ними в Норвегии на религиозные темы. Тем не менее, Иван Павлович понял католическая пропаганда, ориентированная на поморов, — не выдумка, и миссия, финансируемая из Рима, реально существует. Наибольшую помощь следствию оказал благочинный 1-й части Кемского уезда Сумского посада Гавриил Лысков[909], из задушевных бесед со своими прихожанами узнавший множество подробностей о жизни и деятельности папского миссионера в Норвегии. По просьбе следователя И. П. Знаменского, он представил в письменном виде все, что ему известно о папском миссионере.

«Что же касается папского миссионера польского выходца Дженсковского, то о нем я знаю следующее: он прекрасно знает русский язык и отлично образован, сказывают, что образование свое он получил в одном из русских университетов. Про всем том, из разговоров его с норвежцами открывается, что он, Дженсковский, бежал из России вследствие каких-то своих преступлений; так что по собственному его сказанию, тому, что бы его представил в России, было бы дорого заплачено, и что тотчас же, по представлении его, он был бы непременно сослан в Сибирь. Был по Дженсковский когда православным, о том неизвестно; но ныне он пастор и проповедник римско-католического вероисповедания. Проживает же в Норвегии, как он сам сказывает, русским торговцем, под покровительством французского правительства <…> Мои прихожане в 1857 и 1859 годах видели его в Гаммерфесте. По их рассказам, здесь он даже имеет свою домовую церковь, в каковой и отправляет в обольщение русских свое богослужение на русском языке. И к русским во все их время пребывания их в Гаммерфесте по своим торговым делам бывает он весьма внимателен. Входит в разговоры при каждой с ними встрече и про этом сказывается «отцом Степаном» <…> Приглашает каждого как к совершаемому им богослужению в свою церковь, так и, преимущественно, в свою квартиру. Пронимает их у себя ко всем ласковостью, угощает столом и даже хмельными напитками[910], что в особенности и привлекает к нему всегда немалое количество посетителей русских, особенно таких, кои не чужды того, чтобы угоститься за чужой счет. Причем Дженсковский совсем иезуитскою хитростью вовлекает таковых своих посетителей в разговоры о вере; выспрашивает их как о состоянии русской православной церкви, так и о состоянии всего вообще русского правительства. В особенности же выспрашивает со всею тщательностью о состоянии нашего несчастного и жалкого раскола. Причем по своему обыкновению всегда и на всевозможные лады поносит как нашу православную церковь, так, в особенности, и все наше русское правительство, начиная от государя императора и до самых низших чинов <…> И, между тем, от таковых поношении русских церкви о правительства всегда и в то же самое время непременно переходит к самым напыщенным и к самым высокопарным похвалам папе и всей римской церкви, стараясь, таком образом, незаметно для своих слушателей, поселить в них невольное и ним уважение и расположенность»[911].

Сейчас, располагая исследованиями современных норвежских историков и другими материалами о С. С. Джунковском, нельзя не заметить, насколько точными оказались собранные сумским священником Г. Лысковым сведения. С. С. Джунковский, действительно, учился «в одном из русских университетов» — в Санкт-Петербургском. В случае возвращения в Россию ему, действительно, грозила ссылка в Сибирь. Г. Лысков указывал на порочность и безнравственность папского миссионера, едва ли способного «привлекать к себе людей порядочных»[912], имея в виду пристрастие С. С. Джунковского к алкоголю. Современные зарубежные историки также не обходят молчанием эту тему, болезненную для репутации С. С. Джунковского, удостоившегося при жизни прозвища «епископ Коньяк»[913], и соглашаются с тем, что наибольший успех пропаганда его имела среди норвежских бедняков, надеявшихся на благотворительность католиков[914].

Между тем, никакими данными о миссионерской деятельности Джунковского, ориентированной на поморов, норвежские авторы не располагают. Г. Лысков же, по понятным причинам, уделял ей первостепенное внимание.

«Дженсковский, в подкрепление своего проповедничества посредством живого слова, каждому из своих посетителей — каждому русаку дарит или, прямее сказать, навязывает книжки под заглавием «Сокровище христианина с присовокуплением некоторых нужных молитв», отпечатанные на чистом, современном русском языке в 1855-м году в Парижской типографии. Книжки эти, на мой взгляд, не что иное, как краткий катехизис римской церкви, составленный весьма просто и весьма понятно для всякого, и даже для русака-простолюдина»[915].

Чтобы не быть голословным, Г. Лысков отобрал у своих прихожан три экземпляра парижского «Сокровища» и представил их производящему следствие чиновнику (в то время как архангельский полицмейстер и все уездные исправники уже два года подряд каждые четыре месяца отписывались губернатору о том, что не могут найти ни одного экземпляра данного издания).

В сопроводительном письме к изъятым книгам, Лысков указал, что сочинителем и издателем их, со слов С. С. Джунковского, был князь Гагарин[916]. Лысков был уверен на руках у поморов осталось еще до 500 экземпляров издания. Явно не симпатизируя своему зарубежному коллеге, благочинный Лысков, тем не менее, написал о том, как С. С. Джунковский в 1857 г. проявлял деятельную заботу о большом количестве заболевших в Норвегии россиянах, бесплатно лечил, кормил их и «вспомоществовал им всеми возможными мерами», очевидно понимая, что проповеди, соединенные с актами милосердия, оказывают гораздо более сильный эффект.

Г. Лысков особо отметил еще один аспект, касающийся общения С. С. Джунковского со староверами миссионер не только занимался пропагандой, но и собирал всевозможные материалы, касающиеся русского раскола:

«Он старается выманивать у раскольников уважаемые ими книги и вместе заботится и о том, чтобы как-нибудь запастись и теми книгами, кои православною церковью изданы в обличение русского раскола <…> Один из моих прихожан уже видел в руках Дженсковского одну раскольническую книгу, именно: «Об отцах и страдальцах Св. Соловецкой обители». Чтобы запастись этими книгами, Дженсковский, как слышно, входит для того в сношения со здешними богатыми поморцами и просит их о приобретении для него этих книг, давая им на этот предмет довольно значительное количество денег»[917].

Существование такого рода сделок или обменов подарками косвенно подтверждал впоследствии и сам С. С. Джунковский уже по возвращении в Россию[918].

Одно из писем священника Г. Лыскова следователю И. П. Знаменскому заканчивалось словами:

«Дай Бог Вам, Иван Павлович столь важное дело, порученное Вам благопопечительным начальством нашим дело, по предмету коего и я пишу Вам сии слабые строки, окончить сколько можно успешнее, и про том так, чтобы это дело принесло сколько возможно более пользы для православия; да и для нас, грешных, недостойных и униженных пастырей здешнего Христова стада облегчило бы, по крайней мере, хотя несколько тяжкую ответственность за состояние оного, уже со всех сторон колеблемое. Впрочем, что я говорю? Авторитет нашей братии в таком важном деле — малость, и притом, может быть, такая, на которую не будет обращено и даже малейшего внимания»[919].

Священник из Сумского посада оказался прав. Дело не получило дальнейшего хода (во всяком случае, в сохранившихся архивных материалах на это нет указания; переписка странным образом обрывается).

В то самое время, когда архангельский уголовных дел стряпчий Иван Знаменский и приходской настоятель из Сумского Посада Гавриил Лысков собирали сведения о папском миссионере С. С. Джунковском, пытаясь выявить распространенные им среди поморов книги, сам миссионер был озабочен вопросом — где издать новую партию пропагандистской литературы? К 1860 г. запасы парижского «Сокровища» у него, видимо, подошли к концу.

С. С. Джунковский решил обратиться за содействием к революционерам — в Вольную русскую типографию. Деятельность и продукция Вольной русской типографии тогда уже были широко известны в России и Европе. Типография начала работать в Лондоне летом 1853 г. — вскоре после того, как ее создателю А. И. Герцену при содействии банкира Д. М. Ротшильда удалось решить свои финансовые проблемы[920], и незадолго до начала Крымской войны.

С. С. Джунковский как минимум дважды встречался с сотрудником типографии В. И. Кельсиевым[921]. Согласно показаниям последнего, это было «кажется, летом 1860 г., второй раз осенью 1861 г.»[922]. С. С. Джунковский хотел приобрести церковный шрифт для типографии, которую он хотел устроить на Севере Норвегии. В. И. Кельсиев, не скрывая своих атеистических взглядов и «отвращения к католицизму», тем не менее, пообещал помощь.

У В. И. Кельсиева и С. С. Джунковского, несмотря на разницу в возрасте (при их первой встрече, первому было 25 лет, второму — почти 40), оказалось много общего. Оба были из дворян, оба были командированы за границу, но фактически бросили службу и стали эмигрантами, обоих интересовали русские старообрядцы, оба опубликовали за рубежом несколько объемных исследований, посвященных старообрядчеству.

Вот какой диалог произошел между ними. Здесь мы его приводим по так называемой «Исповеди» В. И. Кельсиева с некоторыми сокращениями:

«— Я должен прямо объяснить Вам, Степан… [923] , — сказал я ему, — что уговор лучше денег. Я ни слова не скажу… не напишу в пользу исповедания, глава которого не в России, которое повлекло бы к расслаблению русской народности. Помогать расколу… я готов потому, что раскол, прежде всего наше доморощенное произведение, и что каждый раскольник, прежде всего, русский; он даже верует только в те догматы, которые сочинены в России. А про последователей иностранных исповеданий этого нельзя сказать, — какие ни будь они русские патриоты, а богословие их все-таки чужого ума дело, и догматика их вырабатываться всегда будет не у нас, а за границей, где она волей-неволей будет принимать оттенок, враждебный нашей национальности <…>

— Я очень уважаю и ценю Вашу откровенность, — отвечал Джунковский, — и Вам не покажется парадоксом, что я имею большое сочувствие к атеистам…

Я глаза вытаращил от такого оборота дела.

— Да, я признаю только два последовательных учения — атеизм и католицизм, есть Бог, и нет Бога. Если нет — ну и нет, и это может войти в умную голову. А если умная голова признает, каким бы то ни было путем, что Бог есть, то я не вижу, как ему не допустить проявления этого бога на Земле пророчествами, чудесами, чудотворными иконами, мощами и всем, над чем смеются протестанты… признавая возможность их во времена Ветхого Завета и отрицая их в Новом <…> Атеиста я понимаю, а их я не понимаю <…>

— Делайте, что хотите, печатайте, что хотите, — продолжал Джунковский, — и не работайте в пользу католицизма. Наш интерес, интерес католиков, весьма прост. Нам нужно добиться полной свободы вероисповедания на всем земном шаре и уничтожения монархий. Нам республики выгодней монархии. Вы скажете, что в Риме иначе на это смотрят — да, правда, там в большой силе старая партия, там, как и повсюду пропасть отсталых, которые силятся сохранить отжившие учреждения и тем бросают тень на самую веру. А мы, новые, мы сами ищем союза с революционерами, — я искал знакомства с Герценом, а не он со мной. Мы в революционерах всех цветов, даже в крайних коммунистах и фурьеристах, видим естественных союзников. Они — наши пионеры. Пусть они очистят землю от этих монархии, пусть они с лица земли сотрут все, что препятствует развитию свободнейших учреждений и тогда на земном шаре будет едино стадо и един пастырь!

— Един пастырь, т. е. папа, я, пожалуй допускаю, — говорил я, — но чтобы стало единым стадо — это уж, воля ваша, сомнительно!..

— Нет, не сомнительно, Василий Иванович, — горячился Джунковский. — Теперь прогресс, наука вперед идет, невежество исчезает, а с ним исчезнет и сектантство. Протестантизм не выдержит критики, православие поймет, что оно гибнет от своего раскола с престолом князя апостолов, а про язычество да про магометанство, иудейство и прочий вздор и толковать нечего.

— Ну, теперь я понимаю, куда Вы бьете, — решил я, — и я поеду в… [924] работать в помощь бедным сектантам [925] с чистой совестью. Я убежден, что ни политическая, ни религиозная свобода не спасут католицизма, который тоже несостоятелен…

— Он нуждается в реформах — и в радикальных, я не скрываю»[926].

После этого встретившиеся в Лондоне два русских эмигранта, один из которых — сотрудник типографии революционеров, созданной при поддержке представителя еврейской династии банкиров, а другой — папский миссионер и в недавнем прошлом иезуит, договорились о том, что будут сотрудничать в вопросах пропаганды, ориентированной на поморов Архангельской губернии (!), и ударили по рукам[927].

События реальной истории порой гораздо занимательнее конспирологических фантазий.

Однако сотрудничество не получилось, в сущности, из-за пустяка. Изготовление нужного С. С. Джунковскому шрифта затянулось. Словолитня изготовила шрифт не за две недели, как предполагалось, а за два месяца. В процессе ожидания С. С. Джунковский в письме упрекнул В. И. Кельсиева в том, что тот не держит своего слова. В. И. Кельсиев обиделся и ответил С. С. Джунковскому также «не совсем дружеским» письмом. Больше они не общались[928].

В 1862 г. В. И. Кельсиев нелегально съездил в Санкт-Петербург (где он жил в квартире Артура Бенни — выходца из Польши, официально принявшего английское подданство) и в Москву. Путешествовал по России В. И. Кельсиев, будучи по паспорту турецким подданным[929]. Дальнейшая судьба Василия Ивановича Кельсиева опять-таки была схожей с судьбой С. С. Джунковского. Он также много публиковался, есть указания, в частности, на то, что в библиотеке Карла Маркса сохранялся подготовленный В. И. Кельсиевым сборник материалов о скопцах и «скопической ереси» Н. И. Надеждина с пометками и выписками самого К. Маркса[930].

С. С. Джунковский и В. И. Кельсиев в первой половине — середине 1860-х гг. испытали много личных несчастий[931], разочарований в людях и идеях, в конце концов, у них возникли серьезные затруднения в деньгах. Во второй половине 1860-х гг. оба они вернулись в Россию и сдались властям, вызвав недоумение и отвращение к себе в среде революционеров и эмигрантов. Известно, например, что А. И. Герцен презрительно назвал С. С. Джунковского «утомившимся грешником», «ничтожным», «дрянным», «двойным ренегатом», «проползшим» в Россию со своим покаянием[932].

Власти самодержавной России простили обоих.

К началу 1860-х гг. С. С. Джунковский напечатал большое количество проповедей на французском, норвежском, английском и итальянском языках, несколько астрономических, геологических и философских трактатов. В то же время он продолжал настаивать на реформах римско-католической церкви и в особенности на отмене целибата. Своими проектами он пытался заинтересовать папу римского, будучи в Риме в 1857 и 1858 гг. Однако реформаторские предложения бывшего русского дворянина и чиновника, бывшего иезуита С. С. Джунковского не нашли поддержки.

Постоянные разъезды по Европе, проживание на Севере подорвали здоровье С. С. Джунковского. Он оставил полярную префектуру, центр которой он перед этим тщетно попытался переместить в Копенгаген[933]. Испытываемый им тяжелый душевный кризис, вызванный неприятием его предложений, привел к тому, что он решился на своеобразный протест против римско-католической церкви, выразившийся в женитьбе на некой англичанке. Брак вскоре распался, а С. С. Джунковский, по-прежнему испытывавший физические и нравственные страдания, занялся кабинетной работой. Он удалился во Флоренцию, некоторое время жил в Баден-Бадене, Вюртемберге и в 1864 г. завершил работу над одним из наиболее известных своих трудов — двухтомным «Dictionnaire des missions catholiques» («Словарь католических миссий») для «Encyclopedie theologique» («Богословская энциклопедия») Ж.—П. Миня. В этом обширном труде, исходя из концепции «богословия статистики», С. С. Джунковский представил перечень католических миссий, начиная со времен Реформации, дал описание религиозной ситуации в странах, где католичество не было господствующим исповеданием, и краткие исторические очерки различных монашеских и миссионерских орденов и конгрегаций. Несмотря на отсутствие единых научных критериев, «Dictionnaire des missions catholiques» стал заметным вкладом в развитие социологии и истории религии того времени[934].

Живя на грани нищеты, больной и не находящий понимания окружающих, С. С. Джунковский пришел к убеждению, что римская церковь — скорее преграда, чем средство к счастью человечества. «Чем больше я для нее жертвовал, — утверждал он впоследствии, — чем более подвизался для ее распространения до Северного полюса, тем более рассеивался мираж, ослеплявший мои глаза». Растущее ожесточение против папизма и привели С. С. Джунковского к тому, что в сентябре 1865 г. он направил настоятелю русской православной церкви в Штутгарте протоиерею И. Базарову покаянное письмо. В январе 1866 г. протоиереем И. Базаровым С. С. Джунковский был присоединен к русской православной церкви в качестве простого мирянина.

История религиозных исканий и «заблуждений» С. С. Джунковского, в конце концов обратившегося к родной церкви, вызывала недвусмысленные ассоциации с притчей о блудном сыне и получила известность благодаря его публикациям в российских периодических изданиях вскоре по возвращении в Россию[935].

В западноевропейских газетах и журналах, особенно клерикальных, где С. С. Джунковский был одним из ведущих сотрудников, возвращение его в Россию было воспринято с тревогой и породило противоречивые слухи. Это побудило Степана Степановича, теперь уже дважды (!) ренегата, обнародовать написанное им на французском языке «Пастырское прощальное послание апостолического наместника арктических стран, обращенное к духовенству и пастве этой епархии», с включенной в него «Энцикликой»[936], где он подверг резкой критике учение и, в особенности, практику римско-католической церкви.

В последние годы жизни С. С. Джунковский был членом Учебного комитета при Святейшем Синоде и членом Миссионерского общества, сотрудничал с несколькими духовными и светскими периодическими изданиями[937], но проблемы со здоровьем занимали у него все больше времени. 25 февраля (9 марта) 1870 г. в 6 часов вечера на 50-м году жизни Степан Степанович Джунковский умер. Неистребимая любовь к поискам истины и любопытство не покидали его до последних минут он даже попросил доктора анатомировать его, чтобы тот смог точно установить причину его смерти. Пожелание умирающего было исполнено[938]. В опубликованных некрологах, между прочим, упоминались жена и двое детей С. С. Джунковского, оставшиеся после его кончины «без всяких средств»[939].

Годом раньше, в 1869 г., прекратила свое существование полярная префектура. К настоящему времени о ней напоминают лишь маленькая часовня в Альте, восстановленная к 2006 г. — 150-летнему юбилею миссии, и несколько могил на кладбище.

Организация префектуры (Praefectura Apostolica Poli Arctici), ориентированной на распространение католицизма на Севере в 1854–1855 гг., пришлась на время, когда Российская империя, не имея союзников, вела изнурительную войну против Великобритании, Франции и Турции, территории и ресурсы которых, вместе взятые, в те годы существенно превосходили российские. Одним из главных поводов к Крымской (Восточной) войне, как известно, был конфликт между римско-католической и православной церквями о правах на святые места в Палестине, в котором верх одержали поддерживаемые турецкими властями католики. Логично предположить, что, ободренный успехом папа Пий IX в 1854 г. поддержал предложение русского ренегата о распространении католицизма в Скандинавии, где позиции римско-католической церкви, казалось, были безвозвратно утрачены в эпоху Реформации, и откуда, при удачном стечении обстоятельств, можно было бы начать новую волну религиозной экспансии, направленной в том числе и на Россию.

На то, что Praefectura Apostolica Poli Arctici появилась в условиях войны, до сих пор не обращалось должного внимания, как не обращалось внимания и на то, что сам по себе отказ С. С. Джунковского от православной веры не повлек в отношении него никаких репрессий со стороны царского правительства. С. С. Джунковский принял католичество и вступил в орден иезуитов в 1845 г., но лишь в 1854 г. (!) был заочно лишен всех прав состояния — фактически за то, что в условиях военного времени «с нарушением верноподданнического долга и присяги» вел пропаганду, направленную против православия и России.

С. С. Джунковскому благодаря его русскому происхождению, обаянию, эрудиции и щедрости удавалось проводить во второй половине 1850-х гг. широкомасштабную миссионерскую работу среди сотен русских поморов, ежегодно приходивших в Финнмарк для ведения рыбных промыслов и меновой торговли. После отъезда С. С. Джунковского из Финнмарка продолжить это дело стало просто некому, да и вряд ли можно было подобрать замену, «отцу Степану».

Норвежцев, стараниями С. С. Джунковского принявших католичество в 1850 — 1860-х гг., оказалось, по разным данным, всего лишь два-три десятка человек (католиков в Норвегии и в наши дни тоже немного — менее 1 % населения страны). Однако влияние Praefectura Apostolica Poli Arctici на религиозную и культурную жизнь Северной Норвегии оказалось довольно значительным, хотя и не таким, как того можно было ожидать. Норвежские власти, всегда склонные воспринимать серьезно не только реальные, но и маловероятные внешние угрозы для своего государства и господствующей церкви, тогда же, в 1860-х гг., для противодействия католической экспансии приняли срочные меры по поддержке господствующей церкви и увеличению численности священнослужителей в регионе[940].

Попытка склонить живших в Архангельской губернии староверов к униатству оказалась незавершенным, неудачным экспериментом римско-католической церкви. Посещавшие Норвегию поморы по возвращении на родину предпочитали не распространяться о контактах с ними католического миссионера. Все документы российских властей тех лет о ренегате С. С. Джунковском были засекречены, поэтому до недавнего времени сам факт существования католической пропаганды, направленной на жителей Архангельской губернии в середине XIX в., оставался не известен историкам.