Рыцарь Шато д’Ор

ОТ «НАХТИГАЛЯ» ДО ВИЗЕНФУРТА

Все события, описанные в предыдущей главе, произошли до того момента, когда Марко приступил к своим занятиям с гулящей девкой на рыцарском столе постоялого двора «Нахтигаль». Он занялся этим довольно опасным с точки зрения гигиены и венерологии делом как раз в тот момент, когда Петер Конрад, позевывая, ушел спать, довольный тем, что все-таки напугал шато-д’оровских ребят, которые поставили под сомнение его авторитет в разбойничьей шайке. Он был, в общем-то, добрый малый, только, как верно заметил Андреас, великий лодырь. Он и мстил-то так, чтобы не прилагать особых усилий.

Однако пришло время вернуться на постоялый двор, где на рыцарском столе лежала, раздвинув ноги, голая девка, которую своим изумительным органом обрабатывал Марко. За его спиной, на лавке, рядком сидели господа рыцари, рассуждавшие о достоинствах Марко с эрудицией знатоков. Ульрих, как мы помним, маленькими глотками прихлебывал вино и ждал возвращения оруженосцев.

— У! У! У! — гулко пыхтел Марко, мощно и размеренно работая корпусом.

— Их! Их! И-их! — повизгивала девка.

— Тряк! Тряк! Тряк! — мерзко поскрипывал дубовый стол.

— Да… — тоскливо протянул Хлодвиг фон Альтенбрюкке, ощупывая что-то у себя в штанах, — этому молодцу нужно подобрать хорошую кобылицу…

— В Византии, — сообщил Ульрих, — я видел изображение человеко-лошадей, которые якобы водились там в языческие времена. Старик-ромей говорил, что они были ловкие, как стрелки из лука, и скакали так, что никакой всадник не мог их догнать…

— Послушайте, мессир Ульрих, — спросил, наивно хлопая глазами, проснувшийся Бальдур фон Визенштайн цу Дункельзее, — а как же они получались?

— Верно, и тогда были мужики вроде Марко, — сказал Альтенбрюкке. — Мессир Ульрих, а знаете, у меня есть чудесная кобыла… Ее зовут… н-неважно как… по-моему, Гертруда…

— Гертруда — эт-то твоя ж-жена, — пробормотал изрядно захмелевший де Бриенн.

— Все р-равно, не важно! Так вот, мессир У-ик! — льрих!.. Надо бы их спарить… с этим вашим Марко.

— Спарить с твоей женой? — спросил Ульрих.

— Н-нет! С ж-женой н-нельзя! Он-на т-только м-моя… и все! А с-с к-кобылой можно. Пусть эти, к-которые люди-лошади, получатся. Я их п-продам!

— Не получатся, — сказал Марко, не отрываясь от девки. — Помните, ваша милость, был в Палестине один мужик, которому жену купить денег не хватало?

— Да, да, — кивнул Ульрих. — Саид-осел, что ли?

— Точно! А за что его ослом звали, не запамятовали?

— Как же! Ослицу пользовал, жить-то надо.

— Ну вот, — охаживая девку, сказал Марко. — У него, поди, давно такие полукровки появились бы. Он ведь, что ни день, своей ослихе вставлял и Корана не боялся.

— Тьфу на вас! — сказала девка. — С бабой любитесь, а разговоры ведете…

— Тихо! — внушительно сказал Марко. — Не отвлекайся…

На лестнице послышались нетвердые шаги, и скоро в комнату, дверь которой Марко по нечаянности вышиб, ввалилась еще одна девица, сильно смахивающая на ту, которая в данный момент находилась под Марко. Правда, эта была менее пьяная и более одетая.

— А у вас тут ую-ютно! — пропела она. — И где тут можно прилечь?

— З-здесь! — произнес де Бриенн. Видимо, сказав это, он вконец изнемог, потому что шлепнулся со скамьи в лужу, напущенную Альтенбрюкке. И тут навстречу девке поднялся благородный и даже не очень пьяный — фон Гуммельсбах. Это привело к нарушению равновесия скамьи, на которой, на самом краешке, сидел, поддерживая руками голову, не менее благородный, но более пьяный Хлодвиг фон Альтенбрюкке. Скамья грохнулась на пол, и фон Альтенбрюкке очутился в той же луже, что и барон де Бриенн.

— Н-не правда ли, б-барон, а з-здесь тепло! — пробормотал фон Альтенбрюкке.

— А Мес-ик! — сер-ик! — берг наложил в штаны! — раздался вдруг из-под стола голос одного из рыцарей.

— Действительно, воняет дерьмом, — заметила новая девка, которую Гуммельсбах потянул к скамье, где мирно спал Бальдур фон Визенштайн цу Дункельзее. Девка деловито спихнула Бальдура под стол — прямо на наложившего в штаны Мессерберга. Затем, так же деловито, подобрала юбку выше пупа и вольготно устроилась на лавке, сверху же улегся Гуммельсбах.

— Пора бы уж парням возвращаться, — заметил Марко, зачерпывая кружкой из бочонка с вином (он уже закончил обрабатывать девицу).

— Может, у Альберта хватит ума послать с ними воинов? — задумчиво проговорил Ульрих. — Не дурак ведь он!

— Ему ведь выгодно, чтоб вас убили, — прошептал Марко. — Чего ж он вас, охранять должен?

— Не может этот парень быть подлецом! — строго сказал Ульрих. — Он же Шато-д’Ор! Мой брат и отец не были мерзавцами, так неужели он станет? Только бы они туда доехали…

— Право, ваша милость, доедут. Альбертов оруженосец — малый хваткий!

— Да уж! — вздохнул Ульрих. — Этот хваткий! Потому и боюсь, как бы он с нашим чего не сотворил… Не иначе, этот пройдоха монастырю служит.

— Свят, свят, свят! Упаси Господи!

— А ты думал? На дорогу — нас предупреждать — его ведь не Альберт послал, верно? Тогда кто?

— Чего вы там шепчетесь? — спросил Гуммельсбах. — Третью бабу, что ли, надо?

— Давай, давай! — отмахнулся Ульрих. — Мы не о том!

— Седо-о-ой! — простонала девка, которой недавно занимался Марко. — Седо-о-о-ой, я тебя хочу-у-у-у!

— Меня зовут Ульрих, граф де Шато-д’Ор! — назидательным тоном сказал Ульрих.

— Вот и хорошо! — заорала девка. — А я — Марта, шлюха фон «Нахтигаль»… Ну же, граф, я так хочу-у…

— Пьяная скотина, — безнадежно махнул рукой Ульрих. — Вдуй ты ей, Марко, может, отстанет?!

— Не-е, — протянула вторая девка, подбрасывая на себе Гуммельсбаха, — Марта уж если разошлась, то ее не остановить, пока у нее изо рта не потечет!..

— Ртом — это по твоей части, — не поняла юмора Марта. — Это тебя какой-то кузнец научил, мавр или перс…

— Врешь, — огрызнулась ее подруга.

— Может, выпьем еще, — спросила Марта, сползая со стола.

— Это можно, — отозвался Ульрих, доставая из-под стола одну из кружек. Зачерпнув вина, он подал его девке, которая уже успела взгромоздиться на колени к Марко.

— Женись на мне, миленький! — предложила она. — Я с тобой спать буду!

Выпили без закуски. Ульрих почуял, что и его начинает валить с ног: «Если развезет, никакой Господь меня не спасет, и Марко тоже…»

— Ладно, спи с ним! — сказал он девке. — Только сперва он меня проводит… Если кто нас спросит, скажи — спать пошли.

— Я с вами хочу! — заныла Марта.

— Ну, черт с тобой, пошли, — сказал Ульрих, — только завернись во что-нибудь!

— А мне и так тепло! — сказала девка. — Не застыну!

— Вот что, — сказал Марко, — голую я тебя не возьму, одевайся!

— А р-рубаху-то измочили… — растерялась Марта. — Так что все равно надеть нечего.

— Ладно! — решительно сказал Ульрих, снимая плащ с вылинявшим гербом Шато-д’Оров. — Заворачивайся!

— Но… мессир! — выпучил глаза Марко. — Боевой плащ — на шлюху?..

— Что ты сказал?! — грозно проговорил Ульрих.

— Виноват, ваша милость, оговорился!

Девка соорудила из плаща нечто вроде древнеримской тоги.

— Вы куда, мессир Ульрих? — спросил Гуммельсбах, на секунду приподнимаясь со своей девки.

— Спать! — сказал Ульрих.

И они с Марко, обнявшись и пошатываясь, ушли в сопровождении Марты. Примерно в это же время из-под стола выполз благородный рыцарь Магнус фон Мессерберг, который стащил с себя кольчугу и рубаху и расстегнул штаны. И тотчас же по комнате распространилось такое зловоние, что Ульрих учуял его, уже спускаясь по ступеням. Ему подумалось, что он вовремя покинул благородное общество, и он не ошибся: едва они с Марко вышли из комнаты, как Мессерберг наконец стянул с себя штаны и вывалил их содержимое на пол…

— Идите в спальню! — приказал Ульрих своему слуге, пристально глядя ему в глаза. — Я все сделаю сам, понял? Если понадобишься, свистну!

Марко все понял так: «Я оседлаю коней, навьючу битюга, а ты отвлечешь девку, чтобы не мешала и не задавала лишних вопросов. Как буду готов — свистну». Надо сказать, что за двадцать лет службы у Ульриха Марко научился многое понимать без слов. Облапив сдобную девку, он направился к рыцарской гостинице.

— Куда? — спросил его здоровенный молодец, загораживая дверь.

— Слуга графа Ульриха де Шато-д’Ора! — рявкнул Марко так, что слуга вздрогнул и посторонился.

— Как пройти, знаете? — угодливо спросил парень и, не дождавшись ответа, крикнул вслед: — Третья дверь направо!

В гостинице было чисто и тихо, потому что господа рыцари обычно дрыхли в верхней комнате трактира. Слуги же тем временем пьянствовали в нижней комнате. В углу дремала девчонка-служаночка. Услышав шаги Марко, она встрепенулась и, вскочив на ноги, низко поклонилась. Впрочем, при этом она заметила, что на ногах Марко деревянные сандалии, которые вовсе не заслуживают такого почтительного обращения.

— Где тут для графа Шато-д’Ора? — спросил Марко у девчонки.

— Третья дверь направо, — ответила девчонка и снова задремала.

Марко и его спутница подошли к двери, которую им указала служанка. Поскольку в коридоре было темно, Марко прихватил со столика, у которого дремала девчонка, чадную масляную плошку. В тусклом свете ее он вдруг увидел на некрашеном, но чисто выскобленном полу четкий след грязной босой ноги.

«Это не девчонка натопала! — подумал Марко. — Похоже, что тут кто-то покрупнее шастал, и притом недавно…» Следов оказалась целая цепочка, которая обрывалась у двери. У третьей направо…

— Стой-ка, — сказал Марко, отодвигая в сторону девку, уже схватившуюся было за железное кольцо, заменявшее дверную ручку. — Негоже в комнату лезть, когда у дверей так наслежено…

Марко сказал это громко, во весь голос, и одновременно прислушался: он рассчитывал, что если за дверью засада, то враг, сообразив, что обнаружен, возможно, как-нибудь выдаст себя… Но за дверью было тихо. Марко еще больше встревожился.

— Ты что? — испуганно прошептала Марта, предчувствуя беду. — Кто там?

— Кто, кто! — прошипел Марко. — Знать бы!..

Он порылся в кармане своего кожаного панциря и выудил оттуда запасную тетиву для лука — крепкую вощеную бечевку длиной более метра — и привязал один ее конец к железному кольцу, а второй сунул в руку Марте.

— Держи! Как кашляну — рви что есть силы!

Тем временем Марко наложил на лук свою тяжелую стрелу и встал сбоку от двери, поставив на пол плошку с горящим маслом. Затем натянул тетиву лука, готовый в любую секунду спустить ее, и громко кашлянул. Марта изо всех сил дернула за бечевку, и дверь с треском распахнулась. Раздался пронзительный свист, и здоровенная стрела, вылетев из комнаты, с треском вонзилась в стену напротив двери. В следующую секунду Марко пнул ногой плошку с горящим маслом, и она, влетев в комнату, разбилась о какой-то сундук. Масло растеклось по полу и осветило комнату. С устрашающим ревом Марко пустил стрелу и, отшвырнув лук, с топором и ножом в руках ворвался в комнату. Там было пусто, только напротив двери, к столу, был привязан тяжелый боевой самострел, из которого и вылетела стрела, вонзившаяся в стену в коридоре. Стрела Марко, пронзив чей-то старый плащ, тоже ушла глубоко в стену — плащ висел на гвозде, вбитом в деревянный брус. Пока не начался пожар, Марко поспешил затоптать горящее масло. В комнате стало темно. Пришлось отколоть ножом щепку от края стола и поджечь ее кресалом.

— Что это было? — с дрожью в голосе спросила Марта, с которой от страху весь хмель сошел.

— А убить нас с графом хотели, — невозмутимо отвечал Марко. — Им, вишь, одной стрелы хватит, и все будет по-ихнему. И стрела небось отравлена.

— Боюсь я, — сказала девка. — За что они на вас взъелись?

— Надо им, значит. Беги-ка отсюдова, пока цела, а то еще подумают, что ты нас предупредила.

— Убьют? — вздрогнула Марта.

— Убьют, а то как же, — степенно проговорил Марко, — тут дело нешуточное.

— Ой, дяденька, а куда ж я пойду? — всхлипнула девка.

— Это уж тебе виднее, красавица, — пожал плечами Марко. — Ты сама-то откуда?

— Беглая я… — потупившись, прошептала девка, — его светлости маркграфа бывшая дворовая.

— А чего же убегла? — присматриваясь к девке, спросил Марко. — Я ведь сам у маркграфа служил, что-то не припомню там такой…

— А давно ты у маркграфа-то служил, дяденька?

— Да уж лет двадцать тому, милая!

— Ну, так мне всего-то двадцать четыре, я тогда еще в деревне жила, в Грюндорфе!

— В Грюндорфе? — Марко озадаченно почесал в затылке. — Я ведь сам оттуда… Чьих же ты?

— Клары я дочка, второй дом от запруды.

Марко смущенно кашлянул и молвил:

— Клары? Дочки Петера Горбатого? А бабку помнишь?

— Бабка у нас раньше померла, меня еще тогда на свете не было.

— Верно… Мать-то жива твоя?

— Померла как раз в Рождество Христово, мне пять лет было…

— А отец у тебя был?

— Вроде бы был при оруженосцах его светлости, в конюхах, но я его ни разу не видела.

— Так-так! — оживился Марко. — Значит, незаконная ты, верно?

— Дед говорил, что не дал его светлость моему отцу разрешения на свадьбу и выпорол еще вдобавок. Так они грехом грешили, тайно. За семь верст отец скакал до Визенфурта, чтобы с матерью любиться. Дед-то говорил, что он их ловил сперва, мать сек, его убить хотел, а потом плюнул и решил, что будет, то будет! Вот я и родилась.

Марко шмыгнул носом, хотя простудой не страдал. Он готов был разрыдаться — и было от чего.

— Ну а потом? Что дед-то говорил?

— Священник на отца с матерью его светлости донес, что в блуде живут. Его светлость отца казнить хотел, да пожалел вроде, выпороли их обоих да епитимью наложили. А отца маркграф услал на три года в какой-то замок — конюшни чистить. А оттуда уж не прибежишь. Говорят, за три года маркграф его обучил честности небывалой. А как была война с какими-то графьями, ушел он в лучники… Убили его или нет, дед того не знает, только с войны он не пришел, а мама через четыре года померла… Или через три, уж не помню…

— Грех-то! — вырвалось у Марко. — Грех-то какой! Кровосмеситель я и прелюбодей!

Марта испуганно поглядела на него. А Марко, увидев на стене распятие, поставил Марту на колени, затем плюхнулся рядом.

— Молись! — взревел он. — Молись, блудница! Молись Господу нашему, чтоб он простил нам с тобой прегрешение это! Отец я твой! Отец!!!

— Господи всеблагой и милосердный!.. — запричитала Марта, поглядывая на Марко, впившегося безумным взором в мученический лик Христа…

Со двора раздался резкий, призывный свист Ульриха. Марко продолжал исступленно молиться.

— Граф свистит! — встрепенулась Марта. — Идем, отец мой, идем! Священник говорил, что Христос велел Богу Богово отдавать, а кесарю — кесарево…

— Марко! — послышалось со двора. — Живей, скотина!

Марко тяжело поднялся с колен и, собрав оружие, взял Марту за руку.

— Со мной поедешь! — сказал он так, что Марта тотчас поняла — не отвертеться. Она хотела сказать, что здесь, на постоялом дворе, у нее есть каморка, где припрятано три цехина и семь серебряных монет, а также ворованный перстенек с какого-то загулявшего купца, но голос у нее пропал — она не могла вымолвить ни слова. И Марта пошла за человеком, не устыдившимся назвать ее дочерью и признаться пред Господом в своих грехах.

…Ульрих стоял во дворе вне себя от ярости. Марко появился в тот момент, когда ярость эта уже достигла всех возможных пределов. Увидев, что слуга ведет за руку Марту, Ульрих прошипел, сверкая глазами:

— Тебе что, мало, идиот?! Куда ты ее тащишь? Обалдел?!

Марко, глянув исподлобья на своего хозяина, сказал внушительно и строго:

— Помолчи, ваша милость! С нами она поедет, понял?!

Ульрих размахнулся и двинул Марко кулаком в зубы. Попади под такой удар другой, возможно, этого беднягу пришлось бы приводить в чувство целый час, а то и дольше, но Марко лишь пошатнулся, но на ногах устоял. Затем ответил графу де Шато-д’Ору таким ударом, что тот рухнул наземь как подкошенный. Марта взвизгнула.

— Тихо, — сказал Марко. Он взял своего господина за грудки и с легкостью забросил девяностокилограммовую тушу в седло. — Садись на битюга, — велел он дочери. — И тихо!..

Путаясь в Ульриховом плаще, Марта забралась на вьючную лошадь и пристроилась среди поклажи. Марко влез на свою клячу и, чмокнув губами, ударил ее деревянными сандалиями по ребрам. Кляча всхрапнула, выражая недовольство, и пошла вперед. Ульрих инстинктивно держался за шею своего коня, которого Марко повел за собою на поводу.

— Что же теперь будет? — спросила Марта, всхлипывая и ничего толком не понимая. Мозг ее был затуманен вином и новыми впечатлениями. Она чего-то боялась и вместе с тем надеялась на что-то очень хорошее и светлое, быть может, даже прекрасное, ждавшее ее впереди.

— Все хорошо будет! — словно угадывая ее мысли, сказал Марко. — Все будет хорошо… Теперь я тоже знаю, зачем мне дальше жить, вот что!

— А все равно ты дурак, — держась за челюсть, пробормотал Ульрих. — За что ты мне врезал, не понимаю…

— Потом объясню, ваша милость, потом, — успокоил Марко своего господина… и друга.