Рыцарь Шато д’Ор

СОПЕРНИК АЛЬБЕРТА

Замок Шато-д’Ор пробудился рано. И тотчас же задымили трубы, забегали водоносы, кухарки, поварята, горничные. Поднялись и Франческо с Марко. Хмурые и заспанные, они сразу же пошли к лошадям. Осторожно, чтобы не разбудить дядюшку, вылезли из своего утла близнецы и тоже куда-то убежали. А Ульрих, измученный бессонной ночью, наконец-то заснул и благополучно проспал до самого завтрака. Клеменция же проснулась в тот момент, когда Ульрих захрапел. Она прекрасно выспалась и чувствовала себя великолепно.

Рядом с ней, прижавшись щекой к огромной груди Клеменции, лежал Теодор. Клеменция поняла, что мальчик не спит, хотя глаза его были закрыты.

— С добрым утром, плутишка! — Клеменция пальчиком коснулась носа пажа. — Глазки-глазоньки, откройтесь!

— Тетушка… — Мальчик потянулся и ласково обнял Клеменцию за шею.

— Проснулся, мой цыпленочек! — проворковала Клеменция. — Хочешь пи-пи? Горшок у кровати.

Теодор, голенький, легонький, словно Амур, соскочил на пол и пристроился у горшка. Клеменция с интересом разглядывала этого мальчика, из которого она начала делать мужчину, и в ней вновь стало нарастать желание… Она тоже слезла с кровати и проделала необходимые манипуляции над горшком, причем сделала это на глазах у Теодора.

— Ну вот! — сказала она, упрятав горшок под кровать. — А теперь — играть!

— Тетушка! — восхищенно произнес Теодор, впервые увидевший при свете все, чем ему довелось обладать ночью. Он подскочил к графине, упал на колени и обнял ее огромное, массивное бедро. Губы его прижались сперва к пупку Клеменции, потом к ляжке, потом к коленцу, лодыжке, большому пальцу на ноге. Куда девалась его вчерашняя робость! Его руки жадно гладили жаркую плоть, которую его принудили любить, и вряд ли ему было горько оттого, что он был рабом этой плоти. Клеменция с хохотом взяла его на руки и кинула на постель.

— Ну как, ты не забыл, что надо делать?

— Нет, тетушка! — захихикал Теодор, устраиваясь поудобнее между ног своей госпожи. — Сейчас! Сейчас я засуну…

— Ох, какой он у тебя голубчик! — пропела Клеменция! — Погла-адь меня, погладь!..

— Тетушка, можно я поглажу вашу попку? — спросил Теодор и, не дожидаясь ответа, протянул руки к указанному предмету.

— Пожалуйста, мой дорогой птенчик, пожалуйста! — Клеменция почувствовала: мальчик стал действовать уже намного увереннее. Пальцы Теодора нежно и вместе с тем уже довольно уверенно стали ощупывать ее бедра, ягодицы и промежность, поглаживать волоски у нее на лобке.

…Кончилось все тем, что Клеменция, вконец измучив пажа, получила полное удовлетворение…

К завтраку собирались долго. Из разных углов донжона и других замковых помещений выбирались гости; похмельные и помятые, они наскоро ополаскивали свои небритые бородатые рожи с заплывшими глазами, приглаживая пятерней всклокоченные шевелюры. Наконец все вновь собрались в большом зале, где пировали накануне. Столы уже были накрыты. Однако на сей раз не было ни речей, ни церемоний — каждый приходил, когда хотел, и садился, куда хотел; похмеляясь, гости вспоминали, кто сколько выпил накануне. Хозяева долго не появлялись; первой из них пришла Альбертина, за нею — Клеменция в сопровождении Теодора, затем Альберт. Явился и Ульрих, предварительно окатившись из ведра колодезной водой. Пересиливая отвращение к еде, Ульрих принялся за тушеную курицу. Надо было поесть как следует, потому что предстояло нелегкое путешествие ко двору маркграфа — путешествие, результаты которого были непредсказуемы… Ульрих понемногу приходил в себя, и его начали интересовать разговоры за столом. Он обратил внимание на некоего молодого рыцаря, слишком уж часто поглядывавшего в сторону Агнес фон Майендорф. Альберт, сидевший рядом с Ульрихом, заметил эти взгляды и нахмурился.

— Как он смеет?! — прошептал юноша. — Смотреть на нее в моем присутствии!..

Альбертина, сидевшая на своем месте, почему-то фыркнула и покраснела.

— Кто это, друг мой? — спросил Ульрих, обращаясь к Альберту.

— Иоганн фон Вальдбург. Говорят, что император Барбаросса пожаловал его предков баронским титулом, но грамота, в которой об этом говорилось, пропала. То ли сгорела, то ли ее украли. Он-то себя называет бароном, но этого никто не признает. А замок Вальдбург — настоящий притон разбойников, так все говорят. Замок стоит в лесной глуши, там сам черт ногу сломит…

— Почему же вы принимаете его? — недоуменно спросил Ульрих.

— Прихоть матушки. — Альберт кивнул в сторону Клеменции и тут же взорвался: — Ну не-ет! Подобной наглости я не потерплю! Мерзавец!..

— В чем дело? — удивился Ульрих, словно и не замечая того, что так возмутило племянника.

— Да вы только поглядите на него! Здесь, у меня в доме, разглядывать эту… мою невесту! — взъярился Альберт. — И ведь делает вид, что не замечает ни меня, ни сестры! Негодяй!

— Мне кажется, милый племянник, что ваша сестрица тоже чем-то обеспокоена…

— Еще бы! Ведь этот пройдоха делал ей предложение еще три года назад, но матушка отказала ему, сославшись на малолетство Альбертины. Теперь он снова появился у нас в доме… Надо признать, — вздохнул Альберт, — что он чертовски нравится женщинам…

— Возможно, крошка Альбертина тоже ревнует? — спросил Ульрих.

— Ревнует? — Альберт яростно сверкнул глазами. — Да она в бешенстве! Неужели эта рыжая кукла Агнес лучше, чем Альбертина де Шато-д’Ор?!

— Похоже, вы больше досадуете на эту его измену вашей сестре, чем на покушение на невесту! — усмехнулся Ульрих.

— Отнюдь! — воскликнул Альберт. — И все же я проучу его!

— Отговорите его, мессир Ульрих! — озабоченно проговорила Клеменция. — Он может наделать глупостей!

— Прочь! — вскричал Альберт, резко отбрасывая руку Ульриха, пытавшегося удержать его. Он вскочил и заорал через весь стол: — Господин фон Вальдбург! Может, расскажете о том, как корова сжевала ваш баронский титул?! Мы от души бы посмеялись!

Уши Вальдбурга порозовели. Он процедил, поднимаясь с места:

— Сударь, вы, кажется, что-то сказали? Или это поросенок провизжал?

— Возможно, сударь, через некоторое время вы действительно будете визжать, как свинья, если я отрежу вам ваши малиновые уши!

— Тем не менее вам лучше принести извинения, мессир Альберт, покуда ваша голова еще разговаривает и находится у вас на плечах…

— Возможно, я и принес бы вам свои извинения, сударь, если бы знал, что вы способны защищать свою честь с оружием в руках.

— Сударь, я у вас в гостях, но вы не вольны меня оскорблять! Последний раз прошу вас — извинитесь!

— Как бы не так! — закричал Альберт. — Вы, сударь, трус и паскудник! Вот моя перчатка, поднимите ее, если у вас не подгибаются колени от страха!

— Извольте. Я подниму ее! Где мы встретимся?

— Да хоть сейчас же. Во дворе замка!

— Останови же их! — закричала Клеменция. — Ведь они убьют друг друга!

— Я предложу им свои услуги в качестве арбитра. Пусть помашут мечами немного, а потом я их разниму, — сказал Ульрих так, что, кроме Клеменции, его никто не услышал.

— Мессир фон Вальдбург! — обратился Ульрих к сопернику Альберта. — Если вы мне доверяете, я готов быть арбитром на вашем поединке.

— Это большая честь для меня! — поклонился Иоганн. — Конечно, я согласен!

— А вы, мессир Альберт?

— Согласен, как и мой противник.

Завтрак, естественно, завершился, так как все уже наелись; к тому же смотреть поединок — куда занятнее, чем завтракать. Гости высыпали во двор. Альберт в сопровождении оруженосца Андреаса ушел надевать доспехи. Его соперник тоже готовился к бою. У обоих нашлись секунданты, которые, посовещавшись, вынесли решение что противники будут биться пешими, на мечах, до решительного исхода.

Ульрих проверил вооружение бойцов, измерил длину мечей и развел противников на исходные позиции. По сигналу рога молодые люди пошли друг на друга, держа наготове мечи и щиты. Солнце, уже близкое к зениту, зловеще играло на медных и стальных заклепках лат. Каждый шаг противников сопровождался лязгом металла. Все ближе и ближе подходили они друг к другу… Наконец острия мечей соприкоснулись и раздался звон закаленной стали.

— А-а-а-а! — заорал фон Вальдбург, и меч его взметнулся вверх.

— А-а-а-а! — высоким голосом вторил ему Альберт.

Меч Иоганна метнулся вправо, сверкнув на солнце, словно молния, но меч Альберта пресек его полет, и вновь раздался звон стали Альберт отпрыгнул влево, и его меч, описав дугу, устремился на врага. Иоганн закрылся от удара щитом, на котором красовался герб Вальдбургов — серебряная ель на темно-зеленом фоне, увенчанная баронской шапкой. Меч Альберта глухо ударил в самый центр щита, оставив отметину поперек серебряной ели. Спустя секунду уже Альберту пришлось прикрывать голову — мощный удар меча обрушился на щит молодого Шато-д’Ора, заставив того пошатнуться.

— Вальдбург посильнее! — заметил кто-то из гостей, наблюдавших этот поединок с интересом, но вместе с тем несколько снисходительно.

— Верно, он сильнее, и руки у него подлиннее… А вот быстроты ему недостает. Стоит как пень…

— Ну и что из того? Шато-д’Ор выдохнется, если будет прыгать вокруг Иоганна, как петух…

Поединок продолжался уже больше минуты. Мечи сшибались все чаще и яростнее; из-под опущенных решетчатых забрал слышалось тяжелое дыхание бойцов, которых окутывало облако пыли. Подбадривая себя, соперники издавали хриплые вопли.

Альберт по-прежнему был подвижнее и атаковал с разных направлений. Все чаще меч его врага не успевал встретить удар, и лишь щит, весь уже побитый, спасал Иоганна.

Ульрих внимательно следил за боем. Симпатии его, как ни странно, делились между соперниками поровну. Выходку племянника Ульрих расценивал как излишнюю и неоправданную горячность. С другой стороны, Ульрих не мог опуститься до того, чтобы желать поражения своему возможному противнику. Рядом с Ульрихом стоял старый Жан Корнуайе. Судя по выражению его лица, он был доволен своим воспитанником.

— Ну что, старик? — спросил Ульрих. — Лихо дерется мой племянник?!

— Дерется лихо, — кивнул Корнуайе, — только потом плакать будет… Ты, Ульрих, растащи их, если что…

Между тем удары Альберта сыпались со всех сторон; теперь уже все чаще вмятины появлялись на груди и боках лат Вальдбурга. Уж кто-кто, а Ульрих-то знал, что каждая вмятина на латах означает добрый синяк или ссадину на теле. «Да, славный малый вырос у Гаспара! — подумал Ульрих. — Был бы отец жив, порадовался бы! И Клеменция молодец. Другая бы занежила дитятю, девчонку бы вырастила… А эта не побоялась, отдала Корнуайе… Вишь, как он долговязого хлещет! Только бы не зарвался!»

В ту же минуту, будто в подтверждение его мыслей, Альберт замешкался во время очередного наскока на противника: Иоганн воспользовался этим, и меч его, не встречая преграды, понесся на голову Альберта. Только чудо спасло юношу: он инстинктивно отшатнулся и чуть отклонился в сторону. Меч, просвистев в нескольких сантиметрах от шлема Альберта, врубился в его стальной нагрудник и рассек его верхнюю часть. Увидев кровь на мече Вальдбурга и латах Шато-д’Ора, гости зашумели. Ульрих услышал сдавленный крик Клеменции. Глянув на нее, он увидел мольбу в ее глазах — они словно говорили: «Останови их! Спаси его!» Ульрих рванулся к трубачу, но в ту же секунду рев толпы заставил его обернуться. Альберт, отшвырнув щит и ухватившись за рукоять меча обеими руками, с молниеносной быстротой и силой, которую до этого не выказывал, обрушил меч на голову врага. Закаленная сталь врубилась в шлем Иоганна. Толпа в ужасе ахнула. Многим показалось, что Альберт снес противнику голову. Однако Вальдбург не очень пострадал, хотя шлем его был разбит так, что верхушка отлетела в одну сторону, а забрало — в другую. Меч Альберта всего лишь изуродовал Вальдбургу левое ухо. Тем не менее удар этот оглушил противника, тот, выронив меч, грохнулся наземь. Дребезжание и лязг доспехов поверженного рыцаря потонули в радостных воплях приверженцев Шато-д’Ора и стенаниях сторонников Вальдбурга.

— Победа! — воскликнул Ульрих, указывая на Альберта.

Юноша вложил меч в ножны и снял шлем. Его потное лицо, все в грязных подтеках и облепленное слипшимися волосами, не выражало особой радости. Похоже, победитель был чем-то озабочен. Бросив шлем подбежавшему Андреасу, Альберт, пошатываясь от усталости, подошел к побежденному, около которого уже хлопотал лекарь.

— Скажи-ка, любезный, — взволнованным голосом проговорил Альберт, — как он там?

— Не извольте беспокоиться, ваша милость, удар был отменный! — заявил лекарь угодливо, полагая, что победителю будет приятно узнать, что противник ранен серьезно.

— И что же, он совсем безнадежен?

— Да нет, Бог милостив, — ухмыльнулся лекарь. — Я просто хотел сказать, ваша милость, что вы славно его проучили…

— Это не твое дело, болван! — оборвал его Альберт. — Я тебя спрашиваю, жить он будет?

— О Господи! — в испуге залепетал лекарь. — Да я разве сказал, что нет? Рану я промыл, череп целехонек… Красотой ему, правда, уже не хвастаться…

— Вот как? Это почему же? — улыбнулся Альберт.

— Вы, ваша милость, — ободренный этой улыбкой, лебезил лекарь, — изрядно ободрали ему кожу на голове да отсекли пол-уха, так что красавцем его уже не назовешь…

— А долго он пролежит?

— Да завтра уже придет в себя! — пообещал лекарь. — А то и сегодня к вечеру…

Альберт хотел еще что-то спросить, но тут к нему подошли Андреас и глухонемая бабка-ведунья, знавшая всякие лечебные травы.

— О нем позаботятся, ваша милость, — тихо сказал Андреас, тронув Альберта за плечо. — Идемте, осмотрим вашу рану!

— Позвольте мне перевязать вас, суженый мой! — послышался вкрадчивый голосок. К Альберту подбежала Агнес фон Майендорф.

— Прошу вас, баронесса, не беспокоиться! — сурово отстранил ее Андреас. — Это дело знахарки, а не благородной дамы. У вас для этого слишком красивые руки.

Отодвинув назойливую невесту в сторону, Андреас и Альберт в сопровождении старухи и Жана Корнуайе направились к бане. Туда же пошла и Клеменция. Вальдбурга перевязали и, усадив на коня, отправили домой — отлеживаться. Его сопровождали несколько слуг. Ульрих тоже вспомнил, что пора ехать.

— Не поздновато ли, ваша милость? — осторожно спросил Марко. — Ночью на Визенфурт дорожка не ахти…

— Ерунда! Поедем, — сказал Ульрих. — Собирайтесь живее!

Когда все наконец-то было готово, солнце уже заходило. Прощаться Ульриху пришлось недолго, так как Альберт был в бане, на перевязке, а Клеменция, судя по всему, отдавала распоряжения по хозяйству. Оставалась одна Альбертина, которая смущенно извинялась за отсутствие матери и брата и, хлопая пушистыми ресничками, помахала рукой вслед дядюшке и его спутникам.

— Черт побери! — сказал Ульрих, пожимая плечами. — Похоже, только теперь и начинаются настоящие приключения, а, молодцы?!