Рыцарь Шато д’Ор

ЗАМОК ШАТО-Д’ОР

Замок Шато-д’Ор заканчивал первый век своего существования. Строился он более двадцати лет. Сперва на площадке, венчавшей двухсотметровую скалу, возникли частокол и земляной вал. Затем четыре года подряд несколько сот сервов[1] возводили пятнадцатиметровую остроконечную башню, с которой открывался великолепный вид на обширную территорию. Со временем были выстроены внешние и внутренние стены, угловые и воротные башни, а также хозяйственные постройки — словом, весь обычный антураж средневекового замка.

Замок был практически неприступен — по крайней мере для людей, не знающих артиллерии и взрывчатых веществ. Крутой обрыв служил надежной защитой с севера, запада и востока, ибо только безумец пошел бы на штурм по отвесным скалам. С юга же к замку вела таинственная дорога, по обеим сторонам которой тянулись каменистые откосы, переходившие — опять-таки — в обрыв. Дорога эта подводила к глубокому рву десятиметровой ширины, через который был переброшен узкий подъемный мост Воротной башни, подвешенный на тяжелых железных цепях. По мосту в замок могли проехать лишь два рыцаря в ряд или одна двухконная телега с грузом. Воротная башня была кругла и приземиста, а формой напоминала усеченный конус или гигантскую кадушку. Первой преградой на пути врага становился ров, второй — подъемный мост, который, будучи поднят, целиком загораживал створ ворот. Сами же ворота были сколочены из толстостенных дубовых досок и окованы полосами железа. Следующее препятствие для штурмующих представляло собой кованую решетку из стальных прутьев в несколько пальцев толщиной. Потом враг должен был пробежать по узкому проходу внутри башни. В сводчатом потолке этого прохода были устроены бойницы для лучников и отверстия для слива на голову штурмующих кипящей смолы или расплавленного свинца. Пробежав эти пять метров, враг снова упирался в решетку, за которой его вновь ожидали окованные железом ворота. Но даже пробившись сквозь все эти преграды, враг не мог считать замок захваченным. Территория замка пересекалась еще двумя стенами — внутренними. В стенах этих также имелись ворота, укрепленные воротными башнями, которые были тоже снабжены двойными решетками.

В замке постоянно находились около двухсот хорошо вооруженных воинов. Это были ловкие, сильные, истинно верующие, а потому стойкие храбрецы, одинаково проворно владевшие и мечом, и секирой, и копьем, и луком, а при нужде способные охаживать врага и дубиной. Имелось в замке и несколько метательных баллист, чтобы ломать вражеские стенобитные машины и не подпускать врага к воротам замка. А если бы враг прибег к длительной осаде, защитникам замка голодная смерть не угрожала бы в течение целого года — вместительные подвалы были наполнены глиняными сосудами с вином, маслом, солониной, зерном. На крючьях в погребах висело множество копченых окороков и колбас, связки лука и мешки с чечевицей; в огромных чанах квасилась капуста. Кроме того, имелось несколько колодцев с питьевой водой, а также большой запас дров и фуража для скота.

Все это было хорошо известно Ульриху де Шато-д’Ору. Он с самого детства знал о мощи этой крепости, воздвигнутой его предками. За сто без малого лет об эти стены и башни обломали зубы многие охотники до чужих владений. Впрочем, стоит справедливости ради сказать и о том, что владельцы замка не раз учиняли набеги на своих соседей и расширяли свои владения за их счет. У Шато-д’Оров было в разные времена от десяти до тридцати вассалов, каждый из которых мог выставить от ста до трехсот воинов, и отец Ульриха в свое время собрал под свое знамя почти шесть тысяч человек. Впрочем, это был единственный раз в истории рода, в тот роковой год, когда Шато-д’Оры подняли оружие против самого маркграфа. Эта злосчастная битва состоялась всего в двадцати милях от замка. Маркграф привел к деревушке Оксенфурт десять тысяч воинов, и сила сломила силу. В том бою пал старый Генрих де Шато-д’Ор, рискнувший в свои уже немолодые годы сразиться с маркграфом, хотя еще накануне битвы ворожея предсказала ему гибель. Вслед за ним нашел свою кончину и старший брат Ульриха, сраженный стрелой, угодившей в прорезь шлема. Сам Ульрих, рубившийся до тех пор, пока удар копья не поразил его лошадь, был обезоружен и взят в плен… О, этого позора он не забыл и не забудет до гроба!

Он был приведен тогда, оглушенный падением, связанный, с непокрытой головой, пред светлые очи румяного, цветущего здоровьем и силой, тридцатилетнего маркграфа. Сюда же были принесены тела Генриха и Гаспара де Шато-д’Оров, залитые кровью, безгласые, взывающие к отмщению. Но Ульрих не мог отомстить, он не мог даже умереть рядом с ними по собственной воле — он был связан, и жизнью его мог распоряжаться только маркграф. Маркграф был опьянен труднодоставшейся победой и потому великодушен. Он сказал тогда:

— Ты славно сражался, юноша! Три моих рыцаря пали от твоей руки. В моей власти сейчас казнить тебя, ибо, выступив против меня, ты поднял руку на короля. Но я не могу допустить, чтобы древний и славный род Шато-д’Оров пресекся. Если у меня был достойный и благородный враг, который сейчас лежит здесь, сраженный моей рукой, то я сочту за честь оставить в наследство своим детям столь же достойных и благородных врагов, побеждая которых они могли бы приумножать славу нашего рода. Поэтому я дарую тебе жизнь. В вашем семействе не осталось больше мужчин, но я знаю, что жена твоего покойного брата ожидает дитя. Право распоряжаться твоей судьбой и судьбой рода Шато-д’Оров позволяет мне выбирать одного из двух возможных потомков славного Генриха, тебя или твоего еще не родившегося племянника, в том, разумеется, случае, если вдова твоего покойного брата, Клеменция, разрешится мальчиком. По праву первородства тебе как второму сыну принадлежит наследство отца, это безусловно, но!.. Сейчас это наследство — поражение и унижение. Если ты сейчас вступишь во владение Шато-д’Ором, то станешь навеки моим вассалом. Вспомни права, принадлежащие мне как сеньору! Они перейдут и к моему старшему сыну…

— Значит, вы предлагаете мне отказаться от прав на Шато-д’Ор? — спросил Ульрих, которому едва исполнилось восемнадцать лет.

— О нет! — широко улыбнулся маркграф. — Это было бы слишком жестоко! Ты не потеряешь эти права, если откажешься от них на время. Дай обет, что ты направишься в Палестину и сразишься там с сарацинами во имя Гроба Господня и святой веры. Если ты убьешь сто врагов и останешься жив, то, клянусь честью, я признаю тебя независимым графом и откажусь от всех прав сеньора.

— Но как же я докажу, что сразил сто сарацин? — воскликнул Ульрих, в глазах которого вспыхнул тогда огонек надежды. — Ведь я едва ли смогу привезти с собой сто отрубленных голов… А вы заявите потом, что я лжец!

— Я пошлю с тобой своего человека, его зовут Марко. Я верю ему, как самому себе, ибо он набожен и предан мне, как верный пес. Он будет считать твои победы. Марко — мой раб, простофиля и тупица, но у него есть два достоинства — хорошая память и неподкупность. Я дарю его тебе. Отныне он твой, и ты можешь делать с ним что хочешь. Можешь убить его хоть сейчас. Но помни: он единственный, кто может подтвердить, что ты убил сто сарацин. Если ты хочешь избавить Шато-д’Ор от вассалитета, то в Палестине должен беречь его больше, чем самого себя.

— Есть одно обстоятельство, мессир маркграф, — сказал Ульрих после некоторого раздумья. — Я буду так далеко от дома, что ни жена… то есть вдова моего брата, ни ее сын, если он все же появится на свет, долгое время ничего не будут знать обо мне. Возможно, что к тому времени, когда я исполню обет, мой племянник успеет вырасти…

— Когда ему исполнится двадцать лет, он станет владельцем замка Шато-д’Ор и моим вассалом…

— Но предположим, что за двадцать лет я не успею убить столько сарацин?! — вскричал Ульрих. — Ведь до Палестины… только в один конец едва ли не три года пути.

— Поторопись! — усмехнулся маркграф. — Ну а если и не успеешь, то полагаю, вы с племянником решите этот вопрос по-родственному… Возможно, это будет вовсе не племянник, а племянница…

— А если племянник?! — запальчиво воскликнул Ульрих. — С какой стати этот парень станет отказываться от замка? Чтобы из вассала маркграфа превратиться в вассала Шато-д’Ора?

— Тогда я обещаю, что вы решите этот спор в честном бою, как подобает воинам.

— Государь! — с горячностью произнес Ульрих. — Государь, я полагаю… Быть может, это и оскорбит вас, но одного вашего слова недостаточно. Это дело требует священной клятвы.

— Что ж, изволь. Эй, кто-нибудь! Позвать сюда святого отца и принести Библию и Святое Распятие! И пусть писец запишет все условия договора между мною и молодым Шато-д’Ором. Одну бумагу отдадим ему, другую я оставлю у себя, а третью отец Михаэль отдаст на хранение в аббатство Святого Иосифа. Ты умеешь читать, Ульрих?

— Да, мессир маркграф.

— Тогда не забудь прочесть все три бумаги, чтобы убедиться, что я тебя не обманываю.

Затем была совершена священная клятва, которую маркграф дал, положив руку на Библию, стоя перед Распятием. Ульрих по складам прочел все три документа и убедился в их идентичности. К тому времени его уже развязали и вернули меч и шлем. Затем Ульрих в свою очередь дал святой обет направиться в Палестину. А потом начался пир, в котором приняли участие все уцелевшие и легко раненные участники битвы при Оксенфурте. Победители пили с радости, побежденные — с горя.

Направившись в Палестину, Ульрих вскоре понял, что шансов на успешное возвращение домой у него не так уж много. Дорога до Константинополя растянулась на годы, поскольку юноша он был увлекающийся, довольно дерзкий и к тому же компанейский. Маркграф послал в Палестину добрую сотню юношей из лучших родов своей марки[2]. Вместе с оруженосцами, лучниками и слугами этот отряд составил почти пятьсот человек. О, это была веселая компания! Под предлогом получения благословения его преосвященства папы римского весь отряд завернул в Рим, где молодые люди проводили время не столько в постах и молитвах, сколько в кутежах и драках, стоивших некоторым жизни. Удостоившись благословения, оставшиеся в живых направили свои стопы (а точнее, копыта коней) на север, где на два месяца застряли на каком-то турнире. Здесь Ульриха вышибли из седла, и он провалялся со сломанной ногой еще около девяти месяцев, пользуясь гостеприимством хозяина замка, название которого в его памяти не сохранилось. Хозяин был старый барон, хлебосольный и добросердечный рогоносец, мечтавший о наследнике, но не имевший сил его приобрести. Он даже хотел усыновить Ульриха, но тот с Божьей помощью успел поправиться раньше, чем юная, но, увы, распутная жена хозяина — родить младенца, сильно походившего на Ульриха. Ульрих, конечно, и не подозревал, сколько радости он доставил хозяину и сколько горячих молитв о спасении его души было прочитано старым бароном.

Отблагодарив таким необычным образом гостеприимного хозяина, Ульрих сел в Венеции на корабль, отплывающий в Константинополь. Правда, этому предшествовала еще одна романтическая история в Венеции, где юный озорник познакомился на рынке с прекрасной простолюдинкой, очаровал и соблазнил ее, упившись ее молодостью и свежестью. В море он ушел, уже опробовав все прелести прекрасной девы. Он не рассчитывал с ней вновь увидеться, однако судьбе было угодно вновь свести их. В Ионическом море корабль разбился о скалы, и Ульрих принужден был бросить все свои деньги, имущество и вооружение, не говоря уже о коне, дабы вытащить из воды самое ценное — не умеющего плавать Марко. Им удалось доплыть до небольшого островка с дружелюбным населением, где им пришлось в течение года дожидаться корабля. В продолжение этого времени они работали вместе со здешними общинниками, в поте лица добывая хлеб свой насущный. Дождавшись наконец корабля, Ульрих и Марко принуждены были вернуться в Венецию, так как корабль плыл именно туда, а не в Константинополь. В Венецию он прибыл в качестве вольного матроса на галере, а потому — почти без денег и в рваной одежде. Волей-неволей ему пришлось искать кров у своей прежней возлюбленной, и он нашел ее в жалкой лачуге: она качала в колыбели младенца. Отец, узнав о ее грехопадении, выгнал несчастную из дому. Ульрих явился к ее отцу, простому торговцу рыбой, и попросил руки его дочери. Рыбнику нужен был помощник, и он согласился на этот брак. Более года отпрыск графского рода Шато-д’Оров принужден был таскать на своем горбу ящики с вонючей рыбой, катать бочки, торговать с лотка. То же проделывал наравне с хозяином и Марко. Единственной отрадой Ульриха были жена и маленький сын, который при крещении получил имя Франческо. Быть может, со временем Ульрих смирился бы со своим новым положением, если бы не горячее желание вернуть себе замок Шато-д’Ор и освободить свое графство от унизительной зависимости. Он искал возможности вернуться в свое сословие. И вот через год эта возможность ему представилась: Венеция в очередной раз сцепилась с Генуей. Ульрих нанялся в войско венецианского дожа простым солдатом. Он участвовал во многих битвах, пролил немало крови, но при этом сумел награбить (лучше называть вещи своими именами!) вполне достаточно, чтобы приобрести коня, снаряжение и вооружение, а также чтобы оплатить дорогу от Яффы. На сей раз обошлось без приключений, если не считать стычку с пиратами у острова Кипр.

В Палестине Ульрих примкнул к одному из отрядов крестоносцев и наконец-то приступил к исполнению своего обета. Он долго и успешно сражался во имя истинной веры. Количество сарацин росло. Однако все зависело от Марко — тот засчитывал только тех врагов, которых хозяин убивал у него на глазах. После боя Марко подходил к сарацинам, пораженным Ульрихом, выламывал у каждого по одному зубу, а затем, провертев в этих зубах отверстия, нанизывал на нитку. Таким образом получалось нечто вроде четок. Кто угодно мог подойти к Марко, указать на любой из многочисленных зубов, нанизанных на нить, и Марко во всех подробностях рассказывал о сражении, в котором его господин уложил бывшего обладателя зуба, а также о том, как именно он это проделал. Однако Ульрих стремился уберечь Марко от превратностей воинской судьбы и потому старался держать его подальше от самых жарких участков битвы, где обычно находился сам. В результате большая часть сарацин убивалась вне поля зрения Марко, и, стало быть, тот не мог их зафиксировать. Парадоксально, но факт: двадцать сарацин, убитых Ульрихом в том бою, когда он бился один против двух десятков врагов, Марко не засчитал, так как его на месте схватки не оказалось. Этот раб был настоящим тираном своего хозяина. Много раз Ульриху приходила мысль плюнуть на все и уложить этого педанта на месте, но неизменно перед его глазами вставал замок Шато-д’Ор, и он опускал меч, уже готовый обрушиться на голову слуги. Единственное, что позволял себе Ульрих по отношению к Марко, так это грубая брань. Но он даже не порол его ни разу, хотя иногда Марко и впрямь заслуживал экзекуции. В тех же случаях, когда слуге угрожала смерть, Ульрих готов был заслонить его своей грудью. Он спасал Марко при кораблекрушении, он дважды отсасывал яд из его тела: один раз, когда слугу укусил скорпион, другой раз — после змеиного укуса. Ульрих подставлял свои латы под удары сарацинских сабель, закрывал Марко от стрел и трижды вызволял его из плена. Нельзя сказать, что все это объяснялось лишь той ролью, которую Марко предстояло сыграть в деле о правах на замок Шато-д’Ор. Марко был вполне надежным парнем, во всяком случае, при свете дня. Ночью же он боялся нечистой силы, покойников и привидений, хотя с реальным врагом всегда бился отважно. Его тяжелый лук вовремя посылал стрелу туда, откуда Ульриху грозила смерть. Сколько раз на дорогах Европы эти стрелы сбивали с дубов притаившихся там разбойников, сколько лихих наездников-сарацин вылетели из седла, насквозь пробитые ими! А если уж вопреки стараниям хозяина Марко все же попадал в рукопашную схватку, то горе тем, кого он доставал ножом или топором! Кроме того, Марко умел быстро остановить кровь, приготовить обед, соорудить шалаш. Хозяина он оберегал не меньше, чем хозяин его. Марко иногда морщился, когда Ульрих принимался бранить его и угрожать поркой, но не потому, что всерьез обижался, а потому, что Ульрих частенько повторял одни и те же угрозы по нескольку раз. Когда Ульрих орал, что сдерет с Марко всю шкуру на заднице или исполосует ему всю спину, Марко знал, что в худшем случае ему дадут пинка по мягкому месту или разок вытянут плеткой поперек спины. Иногда и Ульриху доставалось от Марко. Разумеется, такое случалось реже. Впрочем, не так уж и редко, поскольку напивался Ульрих довольно часто, а именно в такие дни ему перепадало от слуги. Если Ульрих в пьяном виде принимался крушить все подряд или слишком уж лихо размахивать мечом и лезть в драку, то Марко принимал самые решительные меры к пресечению буйства, то есть связывал хозяина, при этом даже мог поставить несколько синяков на хотя и опухшую от вина, но все же благородную физиономию мессира Ульриха.

Так они скитались по горам и пустыням Палестины почти двенадцать лет. Однажды судьба вновь забросила их в Яффу, где как раз в это время стоял купеческий корабль из Венеции. С этим кораблем Ульрих намеревался отправить письмо своей жене. Направляясь к капитану, Ульрих увидел на палубе мальчика-оборванца. На шее его сквозь прорехи лохмотьев поблескивала металлическая бляха на цепочке. Ульрих сразу узнал семейный талисман Шато-д’Оров, оставленный им на память своей жене. Итак, это был Франческо. Оказалось, что жена Ульриха и вся ее венецианская родня умерли от какой-то эпидемии, а Франческо чудом остался жив. Его спасение приписали талисману, висевшему у него на шее. Разумеется, талисман тут же и украли бы, если бы одна старая ворожея не объявила, что тому, кто украдет или отнимет талисман, он не даст защиты от несчастий, а принесет одни лишь неприятности. Эта же ворожея заявила, что мальчик с талисманом на шее оградит от всех напастей того, кто уплатит ей сто цехинов. Сто цехинов ей уплатил один судовладелец, который посадил мальчика на свой корабль, идущий в Яффу, где Франческо по удивительному стечению обстоятельств оказался одновременно со своим отцом. Несмотря на то, что он считался судовым талисманом, кормить и одевать Франческо моряки не очень щедрились, и если мальчик не умер от холода и голода, то, должно быть, только благодаря опять-таки талисману. Но когда Ульрих предложил купцу вернуть мальчика, этот негодяй затребовал с него уже двести цехинов. Ульрих хотел было сгоряча изрубить и галеру, и ее хозяина, но потом подумал, что, может быть, эта посудина еще пригодится ему для обратной дороги — дело ведь уже близилось к завершению! К тому же деньги у Ульриха имелись: незадолго до прибытия в Яффу он захватил в бою казну какого-то шейха, где золота и серебра было столько, что везти все это пришлось на трех верблюдах. Словом, купцу отсчитали двести цехинов и забрали у него Франческо. Своего отца мальчик, разумеется, не помнил, а Ульрих не торопился открываться сыну. На это имелось две причины: Франческо хотя и был его законным сыном, но все же от женщины низкого происхождения; а кроме того, Ульриху захотелось проверить, что же собой представляет его отпрыск на деле. Он назначил Франческо своим пажом, а в шестнадцать лет произвел в оруженосцы. До этого Ульриху с оруженосцами не везло, и, видимо, причина заключалась в том, что он слишком берег своего слугу-лучника. Как правило, очередной оруженосец погибал в первом же бою, после чего обязанности оруженосца временно выполнял Марко. Теперь же ситуация изменилась, так как оруженосец Франческо был дорог Ульриху уж никак не меньше, чем Марко. Правда, воспитывал он своего сына сурово, как мы уже успели убедиться, но тем не менее юноша боготворил его. В бою, сражаясь вместе с отцом, хотя и не ведая этого, Франческо был храбр и горяч до безумия. Ему еще не хватало опыта, но он довольно быстро перенимал все боевые навыки, а вскоре приобрел походную выносливость и научился галантному обхождению с женским полом. Ульриха смущало лишь одно — слишком уж женственное, не по-воински красивое лицо юноши. Он даже иногда просил сделать Господа так, чтобы сарацины чуть-чуть «подправили» лицо Франческо или чтобы у парня поскорее отросла борода. Однако, хоть Франческо и загорел до черноты, и пообветрился в песках, все равно его личико оставалось гладким и чистым, словно у юной девушки.

Итак, спустя двадцать лет законный наследник Шато-д’Ора наконец-то выполнил обет и вернулся в Европу.

Душу Ульриха переполняли весьма противоречивые чувства. С одной стороны, долг чести был исполнен. Марко мог подтвердить, что его хозяин поразил сто сарацин и тем самым получил право вступить во владение феодом Шато-д’Ор. Теперь маркграф, если он не решится на клятвопреступление, обязан будет исполнить свое обещание. Однако юный племянник Ульриха уже стал хозяином Шато-д’Ора. Вряд ли он согласится без борьбы уступить замок. Значит, дяде и племяннику предстояло сойтись в поединке. Ульрих де Шато-д’Ор почти не сомневался в том, что победит юношу. Однако сейчас, увидев своего возможного соперника, Ульрих усомнится в справедливости того, что он задумал. Камень, брошенный Франческо, угодил в его больное место, и лишь поэтому он так жестоко высек сына. Если по дороге в Палестину, в самой Палестине да и весь обратный путь — вплоть до встречи с Альбертом — мысль пролить кровь племянника не казалась Ульриху чудовищной, то сейчас все внезапно изменилось. Прежде его противник был некой абстракцией. Ульрих даже не знал, существует ли тот в действительности. Он был лишь одержим одной мыслью — вернуться в Шато-д’Ор хозяином и устранить со своего пути все, что этому помешает — даже племянника, если этого потребуют обстоятельства. Встреча у реки все изменила. Дети его брата произвели на него благоприятное впечатление. Альберт и Альбертина были, без сомнения, очаровательны. Ульрих подметил в их облике черты той благородной красоты, которая напомнила ему давно ушедших отца, мать и брата. Ульрих был потрясен, увидев родные полузабытые черты, вдруг возродившиеся в юных созданиях, которые находились еще во чреве матери, когда он направлялся в Палестину. Мысль о том, что он, возможно, будет биться насмерть с одним из этих удивительно похожих друг на друга созданий, таких жизнерадостных, свежих и чистых, с одним из тех, кому еще жить да жить, — мысль эта не давала Ульриху покоя. Ведь в жилах Альберта — неотмщенная кровь его брата! И он, Шато-д’Ор, должен пролить эту кровь?! Нет, нужно сделать все возможное, чтобы уладить дело без боя!

Впрочем, в облике Альберта и Альбертины он увидел и черты, несколько его озадачившие. Близнецы и цветом волос, и фигурой (особенно, разумеется, Альбертина) походили на свою мать, Клеменцию де Шато-д’Ор. Ульриху подумалось, что, может быть, именно она является тем главным препятствием, которое преградит ему путь. Ульрих вспомнил тот уже почти стершийся в памяти день, который стал точкой отсчета всех бед и несчастий семьи Шато-д’Оров. Это был день, когда брат его, Гаспар, женился на дочери барона фон Майендорфа. Клеменция, тогда статная белокурая девица, получила в приданое четыре деревни и полтысячи крепостных, но именно эти деревни и послужили причиной раздора между Шато-д’Орами и маркграфом. Маркграф вступился за интересы аббатства Святого Иосифа, где неожиданно обнаружилась духовная грамота барона фон Майендорфа, который, как выяснилось, передавал эти деревни и прилагавшиеся к ним земли в вечное владение аббатству. Барон был абсолютно неграмотен и к тому же крепко выпивал. Он никак не мог вспомнить, приказывал ли он составить это завещание или нет. Веским доводом в пользу аббатства была личная печать фон Майендорфа, оттиснутая на документе. Барон свою печать признал, но заметил, что ею могли воспользоваться в то время, когда он спал (печать была вырезана на перстне). Маркграф, которому, как Ульриху потом стало известно, монастырь преподнес щедрый дар, потребовал от Шато-д’Оров вернуть приданое фон Майендорфу, чтобы деревни после смерти барона перешли к аббатству. Старый Шато-д’Ор вскипел, собрал свои шесть тысяч воинов… Все остальное в общих чертах уже известно читателю. Произошло это всего лишь спустя полгода после злополучной свадьбы.

Существовало и еще одно — причем весьма немаловажное — обстоятельство, связанное с именем Клеменции де Шато-д’Ор, урожденной баронессы фон Майендорф. Пожалуй, именно это обстоятельство заставляло Ульриха Шато-д’Ора сомневаться в том, что Клеменция окажется столь же гостеприимна, как ее сын Альберт. Однако это обстоятельство представляется настолько важным, что ему следует посвятить отдельную главу.