Рысюхин, давайте – за жизнь!

Глава 17

Заявки на «концепции», как и предупреждал господин Чагин, отвергли почти все, причём такое ощущение, что некоторые отвергали не читая, или читал человек, понятия не имеющий, что именно он видит. Так, заявка на герметичную кабину с принудительной вентиляцией подготовленным воздухом была отвергнута с формулировкой «вентиляция в закрытых помещениях технической новизны в себе не несёт». При чём здесь вентиляция как таковая, а тем более — некие «помещения»⁈ Нет, я всё понимаю, но настолько тупой отказ — он просто оскорбителен, словно вслух в обществе идиотом обозвали!

Связался с Клеофасом Спиридоновичем, который моё возмущение вполне разделил, и даже принял на свой счёт:

— Поскольку заявки готовил я, то это не только вас, молодой человек, простите, дураком выставить норовят, но и меня выжившим из ума маразматиком ославить пытаются! Перешлите, если вас не затруднит, сию эпистолу мне, я хочу сходить, узнать, кто такой завёлся, не то смелый до безумия, не то безумный до бесстрашия.

Конечно, мне было не сложно — а вот кому-то, чувствую, вскоре станет весело. Из заявок на «принципы и концепции» пока одобрили только одну, на идею многоточечного крепления колеса к ступице. По запросам на привилагии по конкретным узлам и конструкциям дело шло веселее, их явно рассматривали люди сведущие. Из того десятка заявок, что рассмотрели, завернули только одну, на шаровую опору колеса — таковая, оказывается, запатентована три года назад неким немцем, мои консультанты этого не знали. И ещё по одной заявке, на конструкцию тормоза, просили указать, если есть, существенные различия от имеющейся конструкции, чертежи которой прислали — мол, сами по указанным в заявке эскизу и описанию однозначного вывода сделать не могут, голоса разделились поровну. Ух ты, у них там ещё и голосования проводятся⁈ Быстро расписал отличия, благо, их немало, но они существенны: во-первых, регулируемая сила прижатия колодок, которые автоматически дожимаются по мере износа, а не выставляемая позиция, требующая постоянно проверять зазоры и проводить регулировки, во-вторых, сменность этих колодок, которые не были неотъемлемой частью конструкции. Эх, видеть бы эту «Привилегию» раньше — мою заявку можно было разбить как минимум на две, по каждому из этих отличий. А ещё и третье есть, дедов тормоз вентилируемый, что улучшает условия работы. Всё это написал, начертил, даже стрелочки на отличия на чертежах поставил, отослал. Как говорится, кто с нами по-человечески, с теми и мы по-хорошему. А кто нет — Клеофас Спиридонович разъяснит о нормах вежливости.

В четверг, третьего апреля, я заканчивал работу в лаборатории и уже предвкушал спокойный вечер в общежитии, когда зазвонил мобилет. Мурлыкин, а это был он, коротко потребовал:

— Ко мне в кабинет, срочно! — И голос у него был далёким от благожелательности.

Я, пока добирался из одного корпуса в другой, успел себя знатно накрутить. Почему-то подумал, что с Машей что-то случилось, но спросить ничего не успел, потому как Василий Васильевич с порога припечатал меня вопросом:

— Ты что это творишь, а⁈ И почему я об этой выходке узнаю от чужих людей, и когда уже поздно что-то исправлять⁈

— Ээээ… Вы о чём⁈

— А у тебя что, много таких сюрпризов припасено?

— Наоборот, ни одного припомнить не могу.

— А личная, ять её так, дипломатическая, мля, переписка с иностранными державами — это что, мышь чихнула⁈

— Какая ещё переписка, с какими державами⁈

— Со скандинавским союзом переписка, посольство которого тебе письма шлёт!

— Какие письма, я не получал ничего?

— Конечно, не получал — всё во втором отделении лежит[1].

— Так откуда мне в таком случае знать, что там и почему они мне пишут⁈

— Да про подарки, от тебя полученные пишут! Ко мне — и хорошо, что ко мне, а не кое к кому из моих коллег — за консультацией обратились, что за артефакт или алхимическое средство может называться «живая вода» и чем грозит империи канал её утечки за границу! Письмо показали, а там на конверте — очень знакомый получатель!

Тут у меня всё и сложилось — точнее, сперва у деда, а почти сразу и у меня. Я аж выдохнул шумно от облегчения и осел на стул.

— Я уж думал, и правда что-то серьёзное или незаконное…

— А этого тебе мало⁈

— А никакого «этого» нет. «Живая вода» — это излишне бдительные господа перестарались, перевели на русский название «акавита» — да-да, та самая, что я на пробу привозил. И с посольством именно я дел не имел.

— Кто ж тогда имел, и почему письмо на твоё имя?

— Тогда ещё норвежский подданный Кнут Викстрём письмо в посольство написал и гостинец передал. Норвежец-то может к норвежскому консулу обратиться? Эта акавита — их национальный напиток считается, вот он и написал, что тут, у нас, начинается производство и спросил разрешения использовать название. Не то, чтобы это необходимо, оно не запатентовано, но во избежание недовольства и претензий… А чтобы лучше думалось — к письму приложил, с моего разрешения, пару ведерных бочонков напитка.

— Так-так-так. То есть, речь шла про настойку? И связывался с посольством норвежец?

— Письмо писал норвежец, но отвёз его я, по пути в Смолевичи.

— Это хуже, но…

— Так чем «хуже»-то⁈ Люди и за границу ездят, «на воды», ни у кого никаких претензий. А тут вдруг такие страсти!

— Сам же руку приложил — теперь все, кому не лень, английских шпионов ловят. Как умеют[2]. Так, пойдём к тем, кто всю эту кашу заварил, там разбираться будем! Только оружие своё здесь оставь, на всякий случай.

Это вот последнее было крайне неприятно, и болезненно-близко к попранию шляхетской чести, но поскольку Мурлыкин уже почти родственник… Решил пока спустить на тормозах этот момент.

Дошли, зашли, и даже поговорили. Только вот первые минут пятнадцать разговор был почти беспочвенным и безрезультатным — пока, наконец, не достали само письмо из посольства. Прочитали, не поняли. Содержание: благодарят, меня, что подарил и Кнута, что выпросил; говорят, что понравилось; просят ещё. В чём крамола-то, повторил бы ещё раз, если бы Мурлыкин не приказал ни в коем случае вообще ничего не говорить, пока он сам не разрешит.

— И в чём проблема?

Проблема, оказывается, в трактовках. Умудрились вывернуть так, что это чуть ли не шифровка резиденту! Вот ведь, наследники Жабицкого! Тем не менее, уже у всех возникла полная ясность, что из этого повода ничего вымутить не удастся. Местный служащий и огрызался уже по инерции и только «для порядка». Даже письмо мне отдали, наконец, и Мурлыкин разрешил голос подать. Первым делом глянул на почтовый штемпель.

— Блин, письмо тут месяц лежит!

— Ну, мы же должны были выяснить…

— А просто спросить, никак?

— В каком смысле?

— В прямом — вызвать повесткой и допросить под присягой. Магической присягой, разумеется, а не под клятвой богами.

Сотрудник второго управления не нашёл, что сказать.

— Вот-вот, — поддержал меня будущий тесть, — тем более, в отношении с коллегой.

— С каким коллегой⁈

— Юра — эксперт-криминалист, пусть пока и внештатный. Но вся сложная химия, биохимия, особенно сравнительные анализы или определение концентраций — это всё его.

Я читал письмо, Мурлыкин вполголоса беседовал о чём-то с явно младшим по званию. Хоть я к стыду своему ещё не выучил все варианты специальных званий и должностей, но местный был примерно на уровне поручика, судя по погонам, и зашедшему «в гости» полковнику внимал. Работники консульства уверяли, что наши образцы представляют собой «весьма достойный продукт», который «может достойно нести на себе славное название». А добавку просят, оказывается, не для себя, а ко дню рождения короля, для отправки в Норвегию. О как! Хотя вряд ли этот подарок дойдёт до монарха, но сам факт такой поставки, если его как-то отразить на этикетке или рекламном плакате…

— Извините, господа, а кто знает, когда день рождения у норвежского короля?

— Двенадцатого апреля. А зачем вам?

— Да вот, хотят бочонок «Беломорской» ему в подарок, просят, чтобы за неделю до праздника им прислали или сообщили об отказе.

— Это, получается, не позже пятого? Послезавтра⁈

— Ага, вы бы ещё месячишко с письмом поразвлекались, как раз бы международный скандал заработали.

«Местный» побледнел — понял, кто, если что, будет крайним.

— Так, я сейчас свяжусь по мобилету с управляющим заводом. Влад на пару с Климом соберут подарок, и оформят, как должно. Добавят ещё те виды, что мы в прошлый раз в консульство не передавали, и в бочонках, и в бутылках. Упакуют, украсят и в автомобиль погрузят. Завтра к обеду закончат. Если сразу выехать, часам к семи-восьми вечера будут в Минске. Это, наверное, поздновато уже? Что там дипломатический протокол говорит?

— Не знаю, как насчёт протокола, но ворота они закрывают в шесть.

— Ага. Значит, заночует Влад в Смолевичах, в моём доме, и пятого утром поедет.

— Нет-нет, пусть сразу в Минск едет, в тамошнее управление. Как раз за вечер и ночь успеем.

— В смысле? Что значит «успеем» и что именно успеем⁈

— Как, что? Досмотр, проверка на предмет контрабанды и иных вложений. Аккуратно вскроем, осмотрим и обратно закроем. Печать ваша понадобится, кстати.

— Так, это без меня. Если кто-то полезет своими лапами что-то вскрывать — пусть потом везёт от своего имени и под своими печатями!

— Да что ты себе…

— «Вы».

— Что значит, «вы»?

— Не «ты», а «вы». Я дворянин, и глава рода, извольте вести себя пристойно! Это раз. А во-вторых — я отвечаю за состав напитка и качество в буквальном смысле головой!

— Вот только не надо…

— Вот именно — не надо! Ознакомьтесь, на каких условиях в Великом княжестве выдаются лицензии на производство и продажу крепких спиртных напитков! И я не могу, не хочу и не буду рисковать существованием рода из-за того, что какой-нибудь дятел что-нибудь испортит!

Мурлыкин бросил на меня недовольный взгляд, и, схватив местного жандарма за локоть, отвёл в сторону, что-то рассказывая. Недоверчивое выражение лица младшего жандарма сменилось на удивлённое.

— На случай особой хитросделанности отдельных исполнителей. У меня каждая этикетка — артефактная, своего рода свиток. При любой попытке доступа к содержимому, кроме его выливания из бутылки, сгорит или как минимум отвалится и не даст приклеить себя обратно.

В общем, договорились, что представитель жандармерии приедет в Смолевичи завтра вечером, осмотрит там груз (не вскрывая!) и вместе с Владом сопроводит его до передачи сотрудникам посольства. Назвал свой адрес в Смолевичах, для жандарма.

— Кто будет сопровождать груз с вашей стороны?

— Беляков, Владислав Тимофеевич, управляющий из Викентьевки.

— А кто с ним? Дорога дальняя, выдержит ли?

— А что бы ему не выдержать?

— Погода вон какая: сыро и холодно. Околеет за шесть часов, или сколько там ему понадобится?

Тут ввязался мой тесть.

— Он на пикапе своём поедет?

— Разумеется, на чём ещё-то⁈

Василий Васильевич повернулся к коллеге:

— Вы новый фургон, что для командировок купили, видели? Вот, там кабина оборудована примерно так же, только немного просторнее. Так что доедет с комфортом и Влад до Смолевич, и все вместе — до Минска.

— А норвежца своего взять не хотите?

— Так он же, вскоре после передачи посылочки, прошлой осенью Российское подданство получил, а перед самым Новым годом женился на местной. Боюсь, что в консульстве приезд такого вот «перебежчика» восторга не вызовет, даже наоборот. Так что лучше, наверное, их не смущать и не провоцировать.

Мурлыкин ещё минут пятнадцать «закруглял разговор» в ожидании местного коллеги равного себе положения, но так никого и не дождался.

По пути обратно в его кабинет уже спокойно разговорились о делах личных и семейных.

— Машка вообще сама не своя. У них там какая-то «предзащита» скоро, по поведению дочки — так вообще чуть ли не завтра, но это «завтра» уже вторую неделю продолжается. Может, хоть отвлечёшь её как-то, успокоишь?

— Пробовал. Был обруган, всячески обозван и послан «не мешать».

— Она скоро на людей начнёт кидаться.

— Самое смешное — её руководитель говорит, что там уже практически всё готово, осталось отшлифовать отдельные шероховатости и всё, переживать вообще не о чем. По его словам, если не гнаться за высоким балом, сдавать уже сейчас можно бы, а чуть-чуть порепетировать, и уже хорошо будет.

— Да, жена в курсе, и меня успокаивает. Но Машка всё равно переживает и бесится.

— Может, отвлечь её выбором фасона свадебного платья?

— Ни в коем случае! Она тогда просто сразу по двум поводам переживать начнёт, знаю я её!

— Как скажете, вам виднее.

Апрель растопил уже почти весь снег, кое-где лежали грязные груды, отмечая места, где зимой нагребли больше всего, да в лесах оставалось немало снежных завалов и наносов. На академической изнанке уже вовсю шли полевые работы, а студенты, желающие взять охотой первый или второй барьер, записывались в патруль. Я туда не полез, за бессмысленностью для меня этого действия, и чтобы не занимать место, которое нужнее для другого.

На моей изнанке, судя по вычисленному сдвигу сезонов, должен был начинаться февраль, но погода стояла на удивление не морозная, такое ощущение, что там зима не как у нас — три месяца по календарю и как бы не четыре по факту — а месяца два. Или, повторюсь, необычайно мягкая в этом году. Нужно больше исследований.

Черепахи ещё не проснулись, неугомонные охотники из «ближней» команды процедили один заведомо не населённый гигантской черепахой пруд. В результате — выловили пятерых мелких черепах той же породы и в полусонном состоянии. Макры нашлись в трёх животных, но представитель гильдии сказал, что в них ничего нет, ни один не отзывается характерным образом. Подозрения скупщика оправдались, кристаллы оказались пустышкою, годной разве что на накопитель для «водяных», красная цена которому три рубля. От силы — пять. Видимо, востребованное флотскими свойство появляется в кристалле в ходе взросления его носителя. Ну, так хоть появится у местных черепах шанс на выживание, а то уж начал немного переживать о полном истреблении вида, с такой-то ценой на макры.

Выйдя на улицу совершил серию звонков: сперва в Викентьевку. Озадачил там всех, кого касается, подготовкой посылки, после чего связался в Егором Фомичом, рассказал ситуацию ему, чтобы был в курсе событий. Последний звонок был в Смолевичи, главному бухгалтеру. Попросил его передать Ядвиге Карловне, чтобы готовила на всякий случай две гостевых комнаты, одну для Влада, вторую — на тот случай, если жандарм останется ночевать у нас. Распоряжения отданы, исполнители определены. Главное, чтобы ничего не случилось такого, что могло бы помешать планам.

[1] Тайна переписки законодательно начала закрепляться в конце XIX века, но только в единицах стран, причём не самых крупных и значимых. В России/СССР тайна переписки впервые декларирована в Конституции 1936 года, но наказание за её нарушение появилось только в УК 1960-го. На международном уровне впервые заявлена во всеобщей декларации прав человека в 1948, но законодательно норма закреплена лишь в кодексе 1976 года. Так что это сравнительно свежее достижение. На описываемый момент времени — никаких законодательных норм, запрещающих или ограничивающих перлюстрацию личной переписки в подавляющем большинстве стран мира нет, максимум — общественное неодобрение. Ну, так это неодобрение существует столько же, сколько спецслужбы.

[2] Посмотрите, как «выявляли» и ловили «германских шпионов» в нашем мире в 1914−15 годах. Трагикомедия во многих частях. Масса безвинно пострадавших от чужих стереотипов людей, и огромное количество настоящих шпионов, действовавших безнаказанно чуть ли не в открытую, поскольку соответствовали другим стереотипам.