Рысюхин, давайте – за жизнь!

Глава 23

В субботу в Викентьевке меня ждали несколько сюрпризов, разной степени удивительности и приятности (либо неприятности). Первым по значимости стало отсутствие в посёлке специалистов конторы Суслятина, которые должны были произвести все замеры, взять пробы и предоставить свой вариант проекта дороги. Они, как выяснилось, уже неделю назад собрались и уехали, не сказав куда и зачем. Мои первое время думали, что те отлучились ненадолго, по делу, но сейчас уже стало понятно, что тут что-то не так. И до Суслятина дозвониться не удалось — похоже, как решил дед, он решил устроить себе выходной и просто выключил служебный мобилет, а контактов личного я не знал. Буду ловить в понедельник.

Приятным сюрпризом стало то, что на торфяном заводике запустили две идентичные и вдвое более производительные, чем старая, линии по производству топливных брикетов, а старую переделали под другую продукцию и уже отштамповали на ней по полсотни блоков горшочком двух размеров. Интересно, мы успели с этим товаром к сезону посадки растений, или нет? Договорились, что Влад съездит в пару-тройку тепличных хозяйств, отвезёт на пробу и расскажет о преимуществах. В крайнем случае — попытаюсь пристроить в нашей академии, там у меня уже есть определённый авторитет в администрации.

Просто сюрпризом, знак к которому не могу пока поставить, оказалась Труда, то есть — Гертруда Эдуардовна. Я знал, что она младшая сестра Клима, и, исходя из его возраста и некоторых оговорок, ожидал увидеть монументальную такую тётку лет тридцати пяти. А оказалась — девушка лет двадцати двух — двадцати четырёх. Худощавая, если не сказать — отощавшая, отчаянно рыжая и с огромными тёмно-синими глазищами. Дед заявил, что такое сочетание цвета волос и глаз — редкость неимоверная, но если у нас в генетику активно вмешивается магия, то он судить не берётся. И ещё мне кажется, что внимание и интерес к ней со стороны Влада намного больше, чем просто внимание главы проекта к очередному переселенцу. А уж когда я узнал, что он две недели не ездил «на танцы» в Осиповичи или Тальку…

Порадовал прогресс строительства общественных зданий. Напуганные прошлогодней августовской тревогой викентьевцы быстро отстроили убежище. Но оно было не в виде общепринятого острога — небольшой деревянной крепостицы, нет! Наше убежище было двухуровневым, верхний ярус — полуподземный, нижний — заглублённый в землю с двумя вынесенными далеко в сторону выходами на случай пожара в надземной части. В полуподвале наружные помещения, прилегающие к внешним стенам, оборудовались бойницами и мощными дверями. Над убежищем, в первом наземном этаже, располагались полицейский участок, будущий кабинет врача или фельдшера, которого пока не удалось найти и завербовать, а также помещения для ополчения, с большим запасом, включая арсенал и мастерскую по ремонту оружия и амуниции. После получения мною титула комнаты отойдут дружинникам. На втором этаже разместилась сельская управа и все положенные присутствия. Всё сооружение имело вид широкой приземистой башни, на крыше даже зубцы сделали, причём не декоративные — за ними на самом деле проложены ходы и позиции для стрелков.

Напротив «административного замка» возвели трактир с гостевыми комнатами на втором этаже. Как показала практика, у нас в Викентьевке постоянно обитало от пяти до тридцати приезжих: купцов, командировочных, привлечённых специалистов, наёмных строителей… Так что пустыми комнаты самого разного уровня комфорта и стоимости не стоят и стоять не будут.

Ещё на сельской площади разместились целых три лавки — продуктовая, галантерейная и скобяная, а также дом сельского старосты. Я удивился такому количеству торговых заведений, по моим и дедовым прикидкам хватило бы за глаза одной универсальной слишком мало здесь постоянных жителей, проезжим же они вряд ли понадобятся, жителям соседних деревень или далеко добираться, или у них, как в Тальке, есть свои лавки. С другой стороны, о чём-то же люди думали? Та же скобяная лавка должна иметь отличный сбыт, пока в Викентьевке идёт активное строительство, а потом — как знать, возможно, владелец продаст остатки товара тому же галантерейщику и уедет, зафиксировав прибыль. А вот продукты у нас ещё долго будут покупными, увы. Работы по превращению придомовых «пляжей» в более-менее нормальные, настоящие огороды идут, и уже видны кое-какие результаты, но там ещё дел не на один год, да и одними огородами проблему не решить, зерновой же клин размещать физически негде.

После обхода владений засели с Владом и Климом, как привлечённым экспертом, в бывшем общинном доме, который давно уже был одновременно и жильём, и рабочим местом для младшего из Беляковых — тут тебе и рабочий кабинет, и контора с приёмной, и зал для общих собраний. Решили совместить всё с ужином, но уже в процессе подготовки я заметил, что Клим, который бывший Кнут, какой-то непривычно робок и застенчив. Спросил прямо — в чём, мол, дело?

— Ну так, с целым ярлом за одним столом… Ладно бы, хирдманом был или хускарлом.

— А вот это и будет отдельной темой разговора, кстати говоря — кто все эти люди.

После небольшого перекуса, я начал с наиболее очевидного и обсуждённого с дедом:

— Этикетки для экспортной продукции нужно будет переделывать. Во-первых, переводить на норвежский, во-вторых, текст менять. Рассказывать норвежцам про их же традиции — только смешить. На контрэтикетке нужно будет поместить другой текст. Мол, «с уважением к национальным традициям жителей севера», и так далее, у меня черновик есть. И в конце подписаться, мол, «Рысюхин — двести лет на рынке Империи». И медаль нарисовать, крупно.

Идею одобрили, и эскиз этикетки набросали. Только одна заноза осталась:

— Вот только как лучше подписаться? Просто фамилией — придётся переделывать, когда титул получу.

— Так ведь — ярл, так и подписаться.

— А за самозванство не привлекут? Что такое вообще, ярл этот?

— Какое ещё «самозванство», что вы такое говорите⁈ Сам король в четырёх своих документах именует ярлом! Не устно и единожды, тогда злые языки могли сказать, что он оговорился — письменно и много раз! Никто не посмеет усомниться, тем более, что и соответствуете полностью, и даже больше!

Разволновавшийся Клим отпил воды и перевёл дух, я тем временем повторил своё вопрос:

— Так что за требования такие к ярлу?

— Я лучше по порядку, ладно, а то запутаться боюсь. — Мы с Владом согласились, и норвежец продолжил: — Ну, трэллей мы не считаем, рабы, пленники, трусы и прочие полулюди никому не интересны. Свободный житель — это карл. Будь ты бедный рыбак или богатый купец, за редким исключением все карлы. Дальше — это хускарл. Раньше так называли любого, кто зарабатывает себе на жизнь клинком, кроме хирдманов. Сейчас это слово для бойцов родовых дружин или ветеранов. Простых солдат в армии называют по званию или «бойцы».

— Пока всё понятно, кроме одного — кто такие ярлы!

— Влад, не сбивай человека с толку.

— Спасибо. Хирдман — это раньше был избранный воин в дружине, или личный хранитель, как это по-русски?

— Телохранитель?

— Да, точно. Например, у конунга хирдманом мог быть и тэн, и ярл. Сейчас хирдман это или личный телохранитель, обязательно одарённый, или, как это у вас… эээ… у нас, в Империи, называют — лейб-гвардия. Дальше идут благородные. То, что в Империи называют просто дворянином, без титула — в Норвегии это «тэн».

— Мне вот обидно, что меня назвали «что».

— Влад! Вот скажи мне, что ты по-норвежски разговариваешь лучше, чем Клим по-русски!

— Всё, понял, осознал, прошу простить!

— Тэн был командиром отряда, но без своего корабля, или командовал частью дружины ярла, или был в ней магом. Ярл — это когда-то раньше владелец боевого корабля и дружины. Именно боевого, купеческий кнорр не в счёт, им и торговец из карлов владеть может.

— И где же соответствие? У меня ни корабля, ни дружины, более того — дружину пока иметь запрещено.

— Ха! У вас есть лучше и больше! То, что я сказал — это было раньше. Если у ярла была своя земля, не просто место вытащить драккар и построить пару длинных домов, а позволяющая прокормить хотя бы часть дружины, то это уже был очень сильный ярл. Больше скажу — если какой-нибудь тэн мог захватить и удержать такой кусок, он тоже именовался ярлом! Менее почётно было, чем ярл с кораблём, но… У исландцев каждый ярл, что мог прокормить дружину со своей земли, без необходимости ходить в вик, это как по-русски — в набегание? А, в набег, вот. Такой сразу норовил заставить соседей принести ему присягу — взамен за то, что он не будет разорять поселения вассалов, пока те в вике, например. Там иной раз по две дюжины «конунгов» сразу было!

— Так я, получается, сухопутный ярл, «менее почётный»?

— Если бы! Наоборот! Вы — лорд, владетель своей земли в своём мире! Это Высокий ярл, больше того — можно и конунгом себя провозгласить, если хотя бы два других ярла принесут клятву верности, потому что конунг — этот тот из ярлов, которому присягнули на верность другие.

— Ну, в короли мне лезть не с руки, да и Государь Император не оценит такую шуточку с моей стороны. Но в целом с этим разобрались. Я, получается, на ваш счёт — ярл, а Влад — тэн? Отставной унтер-офицер, который живёт с семьёй в форте на изнанке и командует там — хускарл?

— Да, господин Беляков — ваш тэн. Старый солдат, если бы просто служил с оружием, был бы хускарлом. Но если он там управляет фортом — то это уже выше, это бонд!

— Здрасьте! Только разобрались, казалось, как новые слова вылезают!

— Бонд — это карл, который владеет или управляет фермой, или каким-то делом. Если владеет своим — то получается вольный бонд и, если будет одарённым, то даже без перстня может стать тэном по пожалованию.

Потом ещё добрых полчаса Клим рассказывал, как опознать по внешним признакам, помимо дворянского перстня, разные классы скандинавского общества, правила обращения к ниже- и вышестоящим (при том, что для ярла вторых было очень немного), и какие опознавательные знаки придётся носить каждому из нас, если занесёт в Норвегию.

— Так, это будет полезно, если будем в Норвегии, чтобы никого, включая себя, не обидеть по незнанию. Главное — пишем на этикетке «ярл» смело и уверенно. Теперь по ценам. Клим, сколько стоит у вас акавита, в среднем?

— Понятия не имею!

— То есть⁈ Ты что, не пил никогда⁈

— Почему? Пил! Когда хороший урожай картошек был, в удачный год могли себе позволить часть потратить на водку. Потом у травницы, у старой Хедвиг, покупали травы и на них настаивали. А покупная — она не для таких, как я был простых карлов. За ней в город ехать надо, да и дорогая, говорят, очень! Даже такая как мы с батей делали, домашняя — и то больше ста крон точно стоила!

— Так, одна норвежская крона стоит… Ага, в газете наоборот указано — один рубль стоит три кроны и восемнадцать… Клим, как в Норвегии копейки называют?

— Эре. Сто эре в кроне, как ещё Улоф Первый Буревестник определил. Был ещё спесидалер, монета такая, но давно уже не чеканят, хоть в разговоре иногда так называют полкроны.

— Граф Кайрин говорил, что нашу акавиту, с королевской-то медалью, даже оптом меньше, чем по пятьдесят рублей отдавать нельзя. Это выходит… Сто шестьдесят крон выходит. Как думаешь, купят?

— Купят. А попробуют — и ещё попросят. Но везти надо в столицу, или по крупным городам, где есть богатые люди.

— А вот ещё вопрос — правда, что у вас там с хлебом и с зерном вообще сложно?

— Да нет, что там сложного? Всё очень просто: есть деньги — есть хлеб, мало денег — не есть хлеб. Сестра, вон, три года последних его себе не могла позволить. Селёдка — главная еда там, если чуть получше дела идут — треска.

— А селёдка и треска с чем?

— С солью, с водой ещё можно. С картошкой если — замечательно, но не всегда получается. В сезон — с зеленью. А с хлебом — с хлебом это барство, я здесь к такому долго привыкал.

— А с изнанки зерно?

— Хорошее зерно, да. Раза в три, а то и в пять дороже обычного, правда.

Пока Клим говорил, я и сам понял, что глупость сказал. В Норвегии два с половиной миллиона человек, даже больше, но сейчас это не принципиально. Для их прокорма, из расчёта по два гектара на человека… Да даже если только на хлеб зерно выращивать, без фуражного зерна, овощей и прочего, всё равно, если я правильно запомнил из курса экономики, не меньше двух миллионов гектаров нужно, без учёта севооборота. Посчитать, сколько куполов надо поставить, чтоб такую площадь накрыть и их стоимость — это жуть жуткая получится. Ставить опорные форты с малыми куполами и выпускать оттуда крестьян с амулетами — тоже ерунда, дорогая и опасная, про то, чтобы найти для выращивания зерна тысяч двести одарённых — даже думать смешно, не говоря о том, что им тоже убежища нужны, и желательно — с куполами. Или удваиваем количество работников, чтобы могли посменно восстанавливаться на лице.

Утром пошли вымерять кузов пикапа на вместимость акавиты. Бутылки были относительно короткими и толстыми, изображая из себя бочонки. Ящик с фанерными перегородками на дюжину бутылок, да с местом под стружку в каждом гнезде, имел размеры пятьдесят на шестьдесят пять сантиметров при высоте двадцать пять. Если ставить короткой стороной к переднему борту, в ряду помещалось четыре ящика, пять рядов по длине кузова и шесть ярусов в высоту. Итого — сто двадцать ящиков по двенадцать бутылок, тысяча четыреста сорок штук. Умножил на пятьдесят рублей — чуть плохо не стало от стоимости груза. Благо, что хоть немного закалён был суммами контрактов за пластинки, Юра Рысюхин двухлетней давности и сомлеть мог от избытка чувств. Ну, цена — это не прибыль, вычесть себестоимость, да перевозку, да налоги — кстати, их же ещё и в Норвегии возьмут, надо этот момент уточнить отдельно. Однако в любом случае, разница между тремя рублями с хвостиком себестоимости и полусотней продажной цены — она бодрила и подбивала на авантюры. Причём три рубля получилось из-за того, что отнесли в себестоимость расходы на эксперименты, включая неудачные, изготовление оснастки для производства особых бутылок и заказ уже третьего варианта этикеток. Продажную цену определяли долго и сложно: с одной стороны — экзотика, как и по же виски, с другой — экзотика малоизвестная, да и вообще продукт новый. Но с королевским одобрением в виде медали должны раскупать, однако идею повысить отпускную цену с оговорённых ранее четырёх с полтиной до пяти отмели: как-никак, некоторым постоянным покупателям уже рекламные листовки с ценами выслали. Дед, правда, бухтел, что с точки зрения какого-то мракетинга лучше установить четыре рубля и сорок девять или пятьдесят одну копейку, но это натуральный мрак, просто так усложнять себе же все расчёты, особенно те, что в процентах!

В этом году себестоимость можно и нужно было снижать, в том числе за счёт технологии: сделать ароматические спиртовые вытяжки из всех предназначенных для производства трав, а потому уже их купажировать и разводить картофельной водкой до нужной концентрации перед закладкой на выдержку. Вроде как и выдержку в таком случае можно уменьшить — не нужно ждать, пока спирт вытянет в из трав, семян и прочего вкус и аромат, но нужно экспериментировать. И найти нормального дегустатора, который сможет определить, есть ли разница во вкусе при разных способах производства. Я могу определить разницу в химическом составе, могу определить вкус, но сравнить два вкуса, особенно похожих — не уверен.

После всех замеров и расчётов я взял новый эскиз этикеток, переведённый нашими норвежцами текст для них и поехал — правильно, в Минск, а уже оттуда в Смолевичи. Совсем не берегут, паразиты, своего ярла, гоняют его, как савраску, по всея Белыя Руси. А поездка в Минск касалась именно что текста. «Лирическая часть» для контрэтикетки выдумываться отказывалась напрочь, буквально пару фраз — и всё. Свободное место решили занять, расписав состав (без точных пропорций, разумеется) на трёх языках: русском, норвежском и шведском. И вот с переводом этого фрагмента возникли нешуточные сложности: мои переводчики часть растений вообще не знали, тем более их названий на том или ином языке! Решил заехать в Публичную библиотеку в Минске, там посмотреть какие-нибудь специальные словари. Или справочники по ботанике — в крайнем случае, напишу научные названия на латыни! Вот только как в типографии будут выкручиваться со специфическими буквами норвежского алфавита я понятия не имею. Ох, чувствую, сдерут с меня за это… Но цена на выпивку в Скандинавии отобьёт и не такое.