Утро порадовало погодой — судя по всему, днём не ожидалось ни сильной жары, ни дождей, плюс кучевые облака время от времени давали тень. В общем — почти идеально. Немного портило настроение собравшимся то, что начало из-за участия мэра перенесли с девяти утра на десять, но это только в Смолевичах, в остальных местах всё стартовало по плану. Это даже лучше, в каком-то смысле: если где-то возникнет какая-то проблема, то мне сообщат по мобилету и здесь можно будет заранее принять меры, чтобы не допустить подобного. Пока же только нанятые музыканты разогревают публику, значительная часть которой предпочла бы разогреться иначе.
Кстати, о музыкантах. Тот ансамбль, который пригласили играть и петь в Алёшкино, добавил нам вчера приключений: они напробовались местного пива до такой степени, что умудрились потерять большой барабан. Искали его полтора часа всем селом, пока разносчица из местной корчмы не заметила, что столов на террасе больше, чем положено. Да-да, всё правильно: музыканты застелили инструмент скатертью и на нём и угощались, а потом напрочь забыли о такой пикантной подробности. Мне в Смолевичах захотелось дать им по хорошему поджопнику, хоть я сам лично и не мотался по округе в поисках пропавшего инструмента. Но Егор Фомич — кремень, сдержался. Потребовал только сдать все инструменты ему на хранение до завтра, во избежание. Зато сегодня сельчане принимали музыкантов, как своих. И с удовольствием рассказывали эту историю, обрастающую всё новыми и новыми душераздирающими подробностями, гостям из соседних сёл. Страшно представить, во что она превратится к обеду, с учётом рекламной «дегустации» и растущего в ходе неё творческого вдохновения. Не исключаю, что итогом станет история героического спасения даже не барабана, а барабанщика или ещё лучше — барабанщицы, от коварных похитителей, как бы не из глубин изнанки.
Выяснив, что в Алёшкино всё нормально, я направился к трибуне — встречать нашего мэра. Вот приспичило же ему, а? Что мешало поздравить, придя на празднование частным порядком, или вечером, на банкете? Городской глава хоть и был родственником графа Сосновского, но из побочной ветви, от признанного бастарда, и не имел ни титула, ни внешнего сходства с «хозяином района». Тем не менее, расположением графа он явно пользовался, иначе вряд ли смог попасть на такое место и удержаться на нём. Всё же должность эта у нас не выборная, как в дедовом мире. Городского голова — кадровый чиновник, и получить такое назначение без связей непросто.
Мэр был бодр, жизнерадостен и излучал благожелательность. После приветствий, чуть-чуть выходящих за рамки формальных, он поднялся на трибуну. Музыканты, по сигналу, прекратили играть, но до этого привлекли внимание публики сигналом горна, означающим «Внимание». Алексей Степанович поблагодарил присутствовавших за то, что пришли и как-то быстро завладел вниманием собравшихся. Минут пятнадцать, пока перешёл к сути вопроса, он посвятил рассказу о том, как год от года, под его мудрым руководством, конечно же, хорошеет и богатеет город. Потом плавно перешёл на благодарности тем горожанам, родовитым и не очень, кто помогает в этом — но без особой конкретики. В ряду прочих он, подозвав меня к себе, назвал и род Рысюхиных. Рассказал, что наш род от самого своего основания живёт и работает в нашем районе, «а с недавних пор — и в городе», сообщил, что мы многое делаем для развития и процветания города и района.
— Но, — добавил он, — об этом будет повод поговорить позже. Сегодня же Рысюхины отмечают двести лет своего семейного дела. Отмечают щедро, пригласив на свой праздник всех желающих. Что же это дело представляет на сегодня?
Далее мэр дал статистические выкладки, часть которых немного удивила и меня, в частности — когда он назвал общее количество работников по всем объектам. Надеюсь, он строителей, что возводят портальный комплекс на изнанку в общую кучу не зачислил? Потом назвал суммы налогов, начисленных мне за прошлый год (умолчав, что я их не платил, освобождённый от этого Императором) и за первую половину этого. Дальше было ещё минут двадцать выступления обо всём и ни о чём, «за всё хорошее против всего плохого», как говорит дед. Наконец, мэр закончил своё выступление, что было принято с искренними радостью и ликованием, которые, в принципе, можно было при желании отнести и к речи городского главы. Я ещё успел заметить фотографа, который сделал несколько снимков мэра и украшенных рядов столов и навесов на площади — но так, чтобы и Алексей Степанович был в кадре.
Народ потянулся к столам, но почти культурно — толкотня кое-где возникла, но без давки и драк. Над толпой разнёсся женский голос, с лёгкостью перекрывший гул толпы и прочие звуки:
— Эй, голодные! Крылья не жрать, это закусь! Не хватайте жменями, одно крыло на рюмку или два на бокал!
Обычно эта тётка торговала на рынке квасом, мы наняли её кем-то вроде бригадира на раздаче в этом месте, поскольку потребность возникла срочно, а проверенные кадры уже расписаны по другим точкам. Вот теперь не знаю — то ли сгореть со стыда, то ли смеяться. Кстати, эти самые жареные крылышки полюбились не только землякам, эта зараза расползалась пока по губернии, но, думаю, разойдётся и дальше. Развозилась обозами. В том числе из моих трактиров, и готовилась на местах в попытках воспроизвести оригинальный рецепт. Я даже видел в Дукоре ценник «Настоящие смолевичские крылышки», во как! Ну, и в Викентьевке их тоже жарят, массово, и продают как в новом трактире, что возник чуть ли не явочным порядком, почти что вопреки планам и расчётам. Пока он держится за счёт строителей и переселенцев, не наладивших быт, но посмотрим, что с ним будет через полгода и год. В Бобруйске и Осиповичах это сырьё всё ещё считается бросовым, едва ли не отходами, и сырые крылья удаётся скупать сотнями килограммов. Потом их пакуют в бочки с маринадом и отправляют в Смолевичи, Алёшкино и по трактирам, куда они приезжают уже готовыми к жарке.
Но это я отвлёкся от праздника. Вопреки опасениям, пока всё шло на удивление спокойно и благопристойно — учитывая количество крепкого алкоголя в свободном доступе. Нет, мелкие инциденты случались, вроде недовольства отдельных гостей тем, что определённый сорт алкоголя закончился до того, как он успел попробовать или спора за место в очереди. В одном месте умудрились спереть все рюмки, но после того, как разлив из-за этого прекратился, а «отпускать в свою посуду» раздатчики категорически отказались — ухарей нашли, слегка побили, посуду вернули, причём притащили и три чужих, но похожих рюмки. В Курганах двое — строитель и артельщик-изнаночник дошли до сакраментального «ты мине уважжаишь⁈», но трактирщик среагировал мгновенно, предложив им тост «за уважение к хозяину» и налив под это дело по стакану «Ржанки». В итоге через три минуты оба мирно спали на соседних лавках в комнате для ночлега рядовых караванщиков.
Самый забавный казус произошёл во всё том же Алёшкино — там украли барабанщика! Как мы с дедом и подозревали, историю поиска барабана переврали до полной неузнаваемости. В одном из самых эпичных вариантов барабан был необыкновенный, из кожи изнаночной твари и «замагиченный». Его, якобы, украли гоблины (которые почему-то не украли больше ничего, и даже ничего не обгадили), а барабанщик, отправившись в погоню, заколол барабанными палочками (!) десятерых гоблинов и отбил инструмент. Наслушавшись такого гости, приехавшие аж из Пекалина, продегустировавшие из принципа (не даром же в такую даль тащились?) вообще всё. от пива до «Рысюхи», в байку умудрились поверить. И утащили «уставшего» музыканта именно как борца с нечистью — якобы такая бродит у них по селу и ворует капусту. По дороге обещали барабанщику за помощь всё, что могли придумать, закончив на лоте «дочку старосты в жёны». Услышав волшебное словосочетание, насчёт женитьбы, артист ни слова не говоря, не открывая глаз и, кажется, не приходя в сознание, соскочил с воза и рванул по прямой обратно в Алёшкино. Правда, все эти детали выяснили потом, путём перекрёстных опросов и сравнения рассказов, а также фильтрации явного вранья. На тот момент вначале прошла информация, что барабанщик пропал, потом — что он нашёлся, но ничего не помнит.
Была ещё небольшая проблема в Викентьевке — работавшие на строительстве дороги обиделись, что им ничего не достанется. Назначая празднование на субботу, мы как-то не учли, что насыпь возводится без выходных и перерывов. Во избежание неприятностей дал команду отложить для строителей на вечер из расчёта «всем по рюмке каждого вида» и сообщить об этом работникам, что смогут отпраздновать после смены в своё удовольствие. Думаю, они по такому случаю, да по вечернему холодку, ещё и за свои добавят, но то их дело. А полностью сменить недовольство на радость позволило моё распоряжение в честь жары выдать в обед по кружке холодного пива — В Викентьевке в отличие от Смолевич, где температура держалась на отметке двадцать два — двадцать три градуса к полудню было уже двадцать семь. По мнению как моему, так и старших товарищей, эта кружка тут же выйдет потом, и, с учётом обильной закуски не даст такого хмеля, который мог бы помешать работе — если, конечно, за пивом ничего не последует вдогон прицепом, но за этим должны были проследить бригадиры и мастера.
В целом количество тех, кто задался целью выпить максимум возможного, то есть — попробовать вот вообще всё, оказалось меньше, чем мы опасались, но больше, чем мне бы хотелось, и большинство таких было в деревнях. В Смолевичах это в основном случалось под соусом «А слабо?». Многие по жаркому времени и вовсе пивом ограничивались, причём порою после бокала бесплатного пробного не ленились дойти до магазина и взять ещё пару уже за деньги — и к ним крылышек, да. И, к моему радостному удивлению, только пятеро особо ушлых деятелей, которые решили пройти круг в одном месте — а потом повторить в другом. Причём трое были в одной компании, но их подвело солнце, изрядно разморившее их по дороге из парка к моему дому, и низкая стойкость одного из них. Парень начал «по секрету» рассказывать их «хитрый план» соседу по очереди на такой громкости, что слышали все, включая работников на разливе. В общем, всех троих отправили на лавочку, в тенёк, куда они и ушли без споров и особого сожаления — похоже, ребят развезло, и они решили, что хватит. Ещё двое пришли в подпитии в парк, но клялись, что до этого пили на свои. Однако при этом знали, что один из видов «Рысюхи» кислит, хоть в широкую продажу до сего дня напиток не поступал. Нет, может быть, таких было и больше — но остальные не попались.
Кстати, о продажах — мы выставили весь новый ассортимент в продажу в нашем магазине, и спрос был. Брали и акавиту по пять рублей, и «Рысюху» по десять и двенадцать. Не так чтоб прямо расхватывали, но понемногу покупали. Было, кстати, опасение, чтобы не поссориться с родом, который занимался импортом виски из Англии и продажей оного в Минске, но они довольно таки по-хамски ответили, что, мол, «дешёвые суррогаты» их не интересуют и конкуренции в таковых они не видят. С условием, чтобы мы «не подделывали названия достойных продуктов». Я человек не злопамятный, а потому таких хмырей в блокнотик записываю, чтобы не забыть. Сам хотел упирать на то, что у нас разная целевая аудитория: мои покупатели, готовые отдать десять — двенадцать рублей за особенную бутылку к празднику вряд ли пойдут в их магазин, где цена за бутылку «настоящего виски» стартует от семидесяти целковых. Но это можно было обсудить и вежливо, зачем хамить-то⁈ Ладно, надеюсь, когда люди станут покупать мою «Рысюху», чтобы перелить в бутылки из-под кратно более дорогого продукта, эти не узнают, а узнав — не будут делать ничего опрометчивого.
Постепенно выделенные для угощения публики напитки заканчивались, желающие добавить разбредались по ближайшим заведениям. Предприимчивые держатели окрестных харчевен развернули поблизости от наших точек продажу закуски, народные гуляния понемногу набирали ход уже независимо от нас, более того — некоторые даже не знали, зачем здесь наши столики. Так или иначе, в Смолевичах окончательно свернулись к трём часам дня, трактиры перешли на работу практически в обычном режиме, только что предлагали всем вновь пришедшим бесплатную выпивку «в честь дня рождения заведения», из остатков выделенного на празднование. В Алёшкино и вовсе предсказуемо перешли на пиво — Егор Фомич, по согласованию со мной, увеличил объём угощения до двух бокалов каждого вида (которых, строго говоря, было в наличии только два), убрав при этом с выдачи водку, ао избежание — ёрш в жару может привести к тяжёлым последствиям. Ещё женщинам предлагали по рюмке настойки, по желанию.
Убедившись, что всё прошло без тяжёлых последствий я с облегчением выдохнул и пошёл, наконец, обедать — тётка Ядвига грела его уже трижды и заявила, что если остынет ещё раз — то останется только выкинуть всё приготовленное и до ужина сидеть голодными. Угроза была не шуточная — мадам Крупицкая женщина суровая, может и выкинуть. Она иногда даже бабулю заставляла выполнять свои указания, а это, поверьте, о многом говорит. Обсудили прошедшее дело, немного выпили, для успокоения нервов — и жёны убежали готовиться к вечеру, потому что, цитирую: «времени вообще уже не осталось». С учётом того, что сейчас без четверти четыре, а в «Дунае» нам нужно быть к семи вечера. Вздохнув, Архип Сергеевич, не спрашивая, налил ещё по одной, которую мы и выпили молча — самое сложное ещё только начиналось…
Нет, всё-таки житейская мудрость — это не только накопленный опыт, но и умение правильно его использовать. Как хорошо, что старшие Беляковы этой самой мудростью обладают, а я — просто не успел испортить их игру! И Архип Сергеевич, и Егор Фомич сказали своим половинам, что в ресторане надо быть в шесть, самый край — в половине седьмого. Как результат — мы приехали туда без десяти семь, при этом старшие товарищи почти не нервничали, когда дамы начали «немного задерживаться» уже не полчаса. Точнее, показывали гораздо больше переживаний, чем испытывали на самом деле. Отличный метод — жаль, не применимый там, где есть билеты с указанным временем начала действия.
Вечерняя часть, в отличие от утренней, была «камерной», только для своих, здесь мы собирались именно отметить дату, а не рекламировать её. Так что из гостей были двое Беляковых с жёнами, два соседа-приятеля, Волченок и Лисовский, пожарный и полицейский, также с супругами и Пырейников с Сребренниковым — поодиночке, поскольку вдовцы. Младшее поколение приглашённые дружно решили с собою не брать, хоть приглашения высылались «с семейством». Мы с Машей, таким образом, с одной стороны — выпадали из правила, с другой — были старшей парой в роду. Итого — двенадцать человек. Но даже для такой вот вечеринки в узком кругу что Мурка, что Варвара Матвеевна потратили по два с половиной часа для того, чтобы надеть заранее, замечу, приготовленные платья! Нет, я искренне не понимаю — что можно было делать столько времени, собираясь⁈ Я бы успел переодеться, сходить пообедать, вернуться, переодеться ещё раз и ещё газету почитать, а они не уложились!
«А полтора часа на укладку волос — слабо? Причём чтобы увидеть разницу между „до“ и „после“ нужно точно знать, куда именно смотреть, иначе — обида на неделю, что не заметил „важнейшую деталь“ — колечки волос на висках, видите ли, теперь в другую сторону закручены!»
«Да ладно! Преувеличиваешь же? Преувеличиваешь, да?»
«Преуменьшаю. Бывает два часа у парикмахера, а потом оказывается, что они с мастером поговорили, и она ПЕРЕДУМАЛА стричься!»
«Не, это ты точно сочиняешь!»
«Если бы, внучек, если бы…»
Вечеринка прошла спокойно, можно сказать — по-семейному. Волченок ещё несколько раз за вечер благодарил за новый пожарный автомобиль, если верить ему — благодаря возможностям подарка уже спасли как минимум пять человек. Было приятно, но немного неловко, уж очень сосед меня нахваливал, тогда как на мой взгляд все заслуги принадлежали исключительно ему и его команде, что я старался донести в ответ. Старые и новые друзья семьи… Стоп, друзья? Пожалуй, что — да, так вот, они и до этого были знакомы между собой, но с Беляковыми — поверхностно, а вот сейчас это знакомство стало более близким. Компания перемешалась, разделилась на группки по интересам, которые перемешивались и то разделялись, то сливались. Какая схема рассадки, о чём вы! В итоге, когда ресторан закрывался в одиннадцать — все дружно пожалели, что не собрались на час-два раньше и пришли к выводу, что в ближайшее время надо будет повторить.
И я даже знаю повод — если Имперская канцелярия всё же проснётся когда-нибудь, конечно.