Рюрикович (СИ)

Глава 23

«Настоящий ведарь обладает физической и эмоциональной силой, которая помогает ему преодолевать трудности и стоять на защите человеческих ценностей и Отчизны»

Кодекс ведаря

После еды я бы с большим удовольствием сходил бы и попарился в баньке, потом бы выпил ледяного кваса и бухнулся на хрустящую свежим бельём постель, но…

Но надо было подниматься и переться на обязательный перед поступлением бал. На вечеринку полную пафоса, кичливости и чванства. А как же иначе? Если не показать себя, то потом могут посчитать человеком не входящим в высший круг знати. И накласть всем с перебором, что ты сын царских кровей — ты не крутишься в высших кругах, а значит не имеешь связей. И какие тогда можно иметь с тобой дела?

Увы, так заведено во многих мирах, где я был прежде — если даже ты невероятно всесильный диктатор, то без окружения ты всего лишь пшик, который легко устранить. Окружение и прежде всего окружение делает царя царём. И чем это окружение преданнее, чем оно сильнее и могущественнее, тем больше власти сосредоточено в руках царя! И тем больше он сможет сделать для своей Отчизны!

Так что не зря меня батюшка-царь послал в Царское училище. За три года я смогу не только научиться всем делам управления, но также и смогу сколотить круг приближенных, которые потом за меня и в огонь, и в воду.

Конечно, люди есть люди, кто-то из приближенных попробует предать меня, кого-то переманят на другую сторону злые люди… Но это побочные эффекты власти. Я же всегда даю людям шанс исправиться, а уж как они им воспользуются — это другой вопрос.

Переодеваясь в своей комнате, я слушал доклад Тычимбы:

— В доме восемнадцать жучков, двенадцать скрытых видеокамер. В вашей комнате их четыре — в каждом углу лепнины под потолком. Все данные выводятся в домик для слуг, конкретно в комнату Семёна. Пока что тут я устроил помехи, но…

— Да, всё правильно. Как я уйду — можешь убирать «глушилку», а как появлюсь — заново включай. Не хочу, чтобы мои слова или какие-нибудь действия потом всплыли наружу. Интересно, а за другими детьми дворян тоже ведется слежка?

— Без сомнения, господин, — проговорил негромко Тычимба. — Когда обыскивал вашу машину, то заглянул и в машину госпожи Карамзиной. Там, помимо двух камер, были ещё и четыре встроенных в подголовники микрофона. Сдается мне, что все дворянские дети находятся под присмотром электронных зрачков. Родители беспокоятся за своих чад…

— Обо мне тоже беспокоятся? — хмыкнул я в ответ.

— За вами скорее всего присматривают. Вряд ли кого сильно расстроит ваша смерть, — ответил прямолинейный Тычимба.

Я усмехнулся. В принципе, он прав. Если бы я сгинул во время ведарского обучения, как это было с шестой частью учащихся в моём потоке, то обо мне никто бы не стал плакать всерьёз. Да, соорудили бы торжественную легенду, нагнали бы плакальщиц на похороны, может быть даже додумались канонизировать как мученика, принявшего смерть за простой народ. Но вот чтобы на самом деле расстроились… Нет, такого бы не было.

— Ну и ладно. Во всех прошлых мирах кто обо мне плакал? Хотя… Ты же у меня с третьего мира? Значит, не всех знаешь. Эх, а вот в первом мире… — я сглотнул.

— Что в первом мире, хозяин? — тут же задал вопрос любопытный Тычимба.

— В первом мире было всё примерно также, как и в остальных, — отрезал я, взяв себя в руки.

Не должен я распускать нюни и вспоминать прошлое. Прошлого уже не вернуть, но на ошибках минувших дней можно много чему научиться. И я научился прятать чувства глубоко внутрь и никогда не давал им выбраться наружу.

— Нужно выведать — куда идут записи с камер наблюдения, — проговорил я, застегивая галстук.

— Будет сделано, — ответил Тычимба.

— Вот и хорошо. Тогда займись этим, а мы с Борькой поедем развлекаться и веселиться, — хмыкнул я невесело.

— Что-то веселья в голосе не слышно, господин, — заметил Тычимба.

— А его и не будет, — ответил я, причесываясь возле зеркала. — Там будет куча разряженных петухов и куриц, которые станут павлинами распускать хвосты. Всё это так муторно и тошно, что не передать. Я бы с большим удовольствием сейчас завалился спать, но…

— Но долг зовет, — с пафосом откликнулся Тычимба.

— Вот то-то и оно, — вздохнул я в ответ.

В этот момент в дверь постучали:

— Иван Васильевич! Вы готовы? Нас ждут великие дела и не менее великие свершения!

— Борис Фёдорович, милости прошу! — откликнулся я в таком же дурацком тоне. — Пожалуйте, голубчик, оценить мой внешний вид!

Бориса не нужно было просить дважды. Он ворвался напомаженным франтом, с таким здоровенным бантом на шее, словно украл его у какой-то первоклассницы на праздновании первого сентября. Костюм с иголочки, ботинки с шильца, сам розовощёкий и… Э-э-э, да он никак косметикой воспользовался? И нос припудрил, и ресницы подкрутил!

И как с таким попугаем в свет выходить? Впрочем, уверен, что там будут подобные особи шляться. Тоже напомаженные, завитые и причесанные волосок к волоску. Так что требовать у Бориса умыться не стоило. Только час нытья заработаю. А мне оно надо?

Я больше чем уверен, что сейчас он уже сделал отчёт о произошедшем, пока одевался. Шустрый малый, что ни говори. Но он-то по крайней мере известно куда передаёт информацию, а вот куда идёт информация от Семёна? Если тоже царю-батюшке, то тогда и участие Бориса уже не нужно.

А если нет?

Если от Семёна идет информация туда, откуда потом присылаются Ночные Ножи? Или от того человека, который замешан в деле возникновения Омутов? Ведь не просто же так Омуты возникают на нашем пути! Да и тех четверых соглядатаев на вокзальной площади я не забыл… Вряд ли они следили за Годуновым.

Нет, тут дела посерьёзнее. На этой шахматной доске задействовано множество игроков, которые пока что никак себя не проявляют, посылая вперёд всего лишь пешки. Это мне и предстоит выяснить, чтобы обезопасить свою последующую жизнь.

Я даже усмехнулся — в опасной жизни ведаря было меньше схваток и боёв, чем в жизни третьего царского сына. И что-то мне подсказывает, что это только начало…

— … А потом закружимся в вальсе и я выскажу всё, что на сердце накипело! — закончил Годунов и уставился на меня блестящими глазами.

Во как! Он о ком-то говорил, а я задумался и пропустил начало его восторженной речи. Что же, придется подстраиваться, словно я его внимательно слушал.

— Ты абсолютно прав. С женщинами так и нужно — открыто и честно. Сразу вывалишь ей признание в своих чувствах и смотри — какая пойдёт реакция. Если будет проявлен интерес, даже вежливый, то можешь пытаться завоевывать дальше. А если сразу отказ, то и нечего время терять — есть сотни других счастливиц, которые жаждут твоего внимания. Вот только бант сними, а то из-за него тебя никто всерьёз воспринимать не будет, — посоветовал я с видом умудрённого жизнью ловеласа.

А что? В прошлых жизнях так и было — я напрямую спрашивал у понравившейся особы насчёт её интереса ко мне и возможного развития знакомства. Если ответ меня удовлетворял, то мы продолжали наше общение, если же нет, то особа резко переставала мне нравиться, и я искал другой объект.

— Этот бант будет моей главной фишкой! — заявил Годунов. — Ни у кого такого нет!

— Этот бант будет твоей главной проблемой! — покачал я головой.

— Да ладно тебе! Дворяне задают моду! А я всегда на стиле! Нам ещё нужно появиться как-нибудь поэффективнее, чтобы сразу все ахнули!

Вот эти слова мне не понравились. Я сразу заподозрил неладное:

— Подожди, а как мы появимся эффективно, если поедем с княгинями Карамзиной и Бесстужевой? Или ты…

— Ну ты чего? — удивленно вскинул подведённые брови Годунов. — Я же тебе только что рассказывал, что не стал просить у княгинь одолжения, чтобы не впасть к ним в зависимость. А потом приглашу Карамзину на танец и всё ей выскажу… Или ты меня не слушал?

Я сначала мысленно обругал себя за невнимательность, а потом Годунова за такую «сообразительность». Это же надо — взять и отказаться от средства передвижения, когда у самих машина покоцана! Нет, на такой машине ехать никуда нельзя, чтобы не потерять лицо. Чтобы не давать повода всяким придуркам фоткать и создавать на этой волне различные мемы.

— И на чём же мы поедем? — спросил я невинно.

— Как на чём? — совершенно искренне удивился Годунов. — Нужно вызвать другую машину и отправиться на ней. Всё же ясно и понятно!

Я посмотрел в эти чистые голубые глаза и понял, что он в самом деле верит, что в такой глуши можно запросто вызвать машину премиум-класса и проехать на ней до нужного места. Мне оставалось только вздохнуть и грустно улыбнуться.

— Пойдём, спросим у Михаила Кузьмича, может быть он знает кого-нибудь, кто водит машину, — снова вздохнул я.

— Ой, а ведь и правда, мы же не в Москве, — наконец дошло осознание происходящего до Бориса. — А как же мы тогда появимся на званом вечере?

— Эффектно, — хмыкнул я в ответ. — А что может быть более эффектно для появления двух дворян, чем то, что они пришлепали пешком?

— А-а-а, вы шутить изволите, ваше царское величество, — Годунов постарался увидеть на моём лице хотя бы тень улыбки.

Я не позволил ему этого сделать, направляясь в сторону гаража.

За два часа до начала Ночи Перед Обучением, поместье будущих жильцов Романова и Бельского

Телефон Михаила Даниловича разразился знакомой трелью. Боярский сын вздохнул и ответил на звонок, даже не взглянув на имя звонящего:

— Добрый вечер, папенька! Мы доехали хорошо, сейчас готовимся к…

— Знаю я, как вы доехали. Рана не беспокоит? — раздался холодный голос отца.

— Не беспокоит, — буркнул в ответ Михаил Данилович.

— А должна бы. Я уже велел выпороть твоего учителя по фехтованию Жака за плохую учёбу! Как ты позволил себя ранить? Тем более тому человеку, который не тренировался со шпагами?

— Он — ведарь, папенька, а их обучают обращению со всеми видами оружия.

— А ты — боярский сын! Тебя тоже с детства обучали владению оружием. Но ты позволил ему победить в той дуэли!

— Я не позволял, папенька! Он воспользовался живицей в нарушение договора!

— Он спасал тебя, сопляк! А это ещё позорнее! — обрезал отец. — Значит так, ты должен спровоцировать новую дуэль. На этот раз перед всеми. И победить в этой дуэли! Обязательно победить!

— Но, папенька… Иван довольно силён и мне даже показалось, что он просто играл со мной. Я не уверен, что смогу справиться с ним, — вздохнул Михаил Данилович.

— Ценю за честность. Не каждый может признаться в своей слабости. Но ты — Романов, а это значит, что у тебя просто не должно быть слабостей! Каждую свою слабость ты должен обернуть себе на пользу! — процедил Данила Николаевич, глава Земского собора. — И всегда прежде, чем ударить рукой, задействуй мозг! У меня есть кое-какие связи, поэтому я смогу ослабить ведаря, чтобы ты взял реванш и не вошел в обучение побежденной стороной!

— Что вы хотите сделать, папенька? — спросил Михаил Данилович.

— То, что должен был сделать ты, но не сделал! — ответил отец. — Мы тоже из знатного рода, поэтому не можем позволить себе быть в числе проигравших. Тем более от человека, который находится в опале! Не подведи, сын! Иначе мне придется пересмотреть завещание…

С этими словами глава Земского собора отключился. Михаил Данилович хмуро посмотрел на телефон и произнес:

— Не подведу, папенька! Не подведу!

Возле побитой машины вместе с Михаилом Кузьмичом возился какой-то суховатый мужчина, похожий на выброшенный из леса сучок. Его пергаментная кожа до такой степени была покрыта загаром, что издали можно принять за мулата, если бы не соломенные волосы, беспорядочно торчавшие в разные стороны.

Машина имела весьма плачевный вид после объятий со столбом. Показываться на такой не следовало даже детям самой бедной дворянской линии. Я вздохнул, в очередной раз поражаясь «прозорливости» Годунова. Вот надо же так лохануться со средством передвижения? Ну вот на хрена он отказался?

Мы могли бы приехать вместе с княгинями, признавшись в том, что наша машина попала в аварию. Наше прибытие выглядело бы слегка странным, но вполне официальным. Добротным. Сейчас же… Звонить и напрашиваться после того, как отказались будет выглядеть весьма претенциозно.

— Михаил Кузьмич, у вас есть какой-нибудь знакомый, что владеет машиной? — спросил я. — За хлопоты мы бы заплатили.

Оба мужчины оторвались от ремонта машины, уставились на нас. Соломенноволосый вытирал руки о промасленную тряпку. Он поклонился нам в знак приветствия. Я кивнул в ответ.

— Иван Васильевич, вам же машина для парадного подъезда нужна? — спросил водитель. — Дык это… Сейчас все машины будут заняты. Все задействованы в подвозе. Так что вряд ли у кого найдется автомобиль такого уровня.

— Так что же нам делать? — спросил Годунов расстроено. — Неужели придется на этом разбитом корыте ехать, а перед воротами вылезать и в самом деле пешком шлепать?

— Извините, что приходится вас огорчать, ваше благородие, — ответил водитель. — Но наша «ласточка» пока не на ходу. Она и сюда добралась только с Божьей помощью — вон, все патрубки порвались. А уж куда-то ещё ехать… Не раньше, чем через три-четыре дня.

Годунов взглянул на меня с вселенской тоской в глазах. Я только покачал головой в ответ.

— Ваша светлость, вы тут денежку предлагали за помощь? — вкрадчиво поинтересовался человек с соломенными волосами.

— А что? Есть какие-то варианты? — спросил я.

— Да вот я приехал на «Урале», но если вам так нужно попасть на празднество, что готовы и на раздолбанной колымаге подскочить, то… Почему бы моей мотоциклеткой не воспользоваться? А что? Подгоните к воротам, а там уже оставите возле кустов, да и войдёте. Обратно вы с кем-нибудь уедете, а я потом поутру заберу. Когда никто видеть не будет.

Он показал на стоящий возле ворот мотоцикл. Что же, судя по внешнему виду, за этим механизмом ухаживали неплохо. Вон, как сверкают хромированные части, а кожа на сидении явно не из простого «дермантозавра». Видна переделка умелыми руками так, что теперь это вовсе не мотоцикл, а король российских дорог — везде пройдёт и останется таким же величественно-грозным.

— А ты, собственно, кто? — влез Годунов. — Мы тебя видим в первый раз!

— Дык это сосед мой, Гаврила Петров, — ответил Михаил Кузьмич. — Автомеханик он первостатейный, вот и позвал его на помощь. Он тут же и приехал на своем драндулете…

— Сам ты драндулет, Кузьмич, — обиженно отозвался Гаврила. — Это моя инновация. Если понравится заводчикам уральским, то и вовсе в народ уйдёт.

— А давай, Гаврила, — улыбнулся я в ответ. — Давненько не катался на «инновации». Борис, на такой махине вряд ли кто подъезжал к порогу училища. Мы будем первые. Чем тебе не эффектное появление?

— Да что-то я не особо на него хочу садиться, — покачал головой Годунов.

— Тогда можешь оставаться дома, — пожал я плечами. — Я и сам не прочь пофлиртовать с княгинями Карамзиной и Бесстужевой…

Упоминание о княгинях сыграло свою роль. Годунов с поджатыми губами пошел в сторону мотоцикла. Я усмехнулся, достал из кошелька пятьдесят рублей и протянул их Гавриле. Тот с поклоном взял деньги, отдал ключ с брелком в виде кошачьей мордочки, а после побежал открывать ворота.

Я провел рукой по жесткому боку мотоцикла. Уселся на него и завёл. Мотор упруго затрещал, затрясся, подобрался, словно кот, набирающийся сил перед прыжком на зазевавшегося голубя.

— Ты будешь моим навигатором! — крикнул я Годунову, который забрался позади, и отдал ему телефон с вбитым адресом. — Будешь командовать, куда ехать!

— Хорошо! — откликнулся Борис. — Это я смогу! Я готов! Можно трогать!

Я усмехнулся, дал газа и лихо вырулил из ворот.