Рюрикович (СИ)

Глава 27

«Бой подобен танцу, поэтому каждый ведарь должен уметь танцевать также хорошо, как и биться»

Кодекс ведаря

Я кивнул музыкантам, которые пытались рассмотреть со своих мест происходящее на улице. Они неуверенно начали очередной вальс. Я даже не стал надевать пиджак, чтобы не терять время танца. Только чуть поклонился Марфе Васильевне и повел её по волнам музыки.

Её руки коснулись моих рук, и мы закружились в веселой мелодии танца. Я не чувствовал пола под ногами. Порой казалось, что мы парим по облакам, а вокруг только бескрайнее небо, далекое солнце и ни одной живой души. Лишь только мы. Только её глаза, только её руки, только её манящие губы…

— А вы прекрасно двигаетесь, Ваше Высочество, — проговорила Марфа Васильевна, легко скользя в ритме танца.

— Вы тоже порхаете подобно бабочке, Ваша Светлость, — улыбнулся я в ответ. — Надеюсь, что вы не жалите, как пчела?

— Ну что вы, жалить — это удел мужчин. Нам, женщинам, скорее уготована доля лечить уколы.

— Так вы прибыли в Царское училище как раз для того, чтобы лечить? Мой напарник, Борис Фёдорович Годунов, тоже является лекарем. Как-то мне везёт на знакомство с лекарями.

— Возможно, везение это основано на постоянной опасности, которая вас то и дело подстерегает? Как бы уравновешивает тьму и свет в вашей жизни…

Я только грустно усмехнулся. Может быть девушка и права? Может и везение это закончится в тот момент, когда света станет слишком много в моей жизни? Как в той, самой первой, когда я позволил чувствам взять верх над разумом? И как же тогда тьма ударила в ответ…

Во время танца я заметил, что Бельского и Романова внесли и усадили на диванчик у стены. Кто-то из девушек поднёс к носам «дуэлянтов» небольшой флакончик, отчего те начали приходить в себя. Другая девушка с неплохими зачатками лекаря проводила ладонями, от которых струился небольшой синеватый свет, над головами сидящих. Постепенно взгляды становились более осмысленными.

Конечно, убивать их двоих на глазах будущих жильцов не имело смысла, всё-таки мы договаривались о финале дуэли в результате потери сознания, а не смерти. Да и какими бы глазами на меня посмотрела Марфа Васильевна, если бы я оставил на асфальте два хладных трупа, а после бесстрастно пригласил её на танец?

Однако, два перца всё никак не успокоятся. Даже после приведения себя в порядок они продолжили зыркать злыми взглядами в нашу сторону.

— Вы здорово справились с этими нахалами, — проговорила Марфа Васильевна. — Я никогда не видела такой быстроты и точности.

— Да ну, что вы, — отмахнулся я в ответ. — Это была всего лишь разминка. Надо было наказать двух очень много возомнивших о себе дворянах, к тому же, у нас и до этого были столкновения.

— Да, я слышала про смертельный танец на крыше поезда, — мягко улыбнулась дворянка. — И считаю это не совсем приятным времяпрепровождением. Ведь вы могли сорваться оттуда…

— Какой же русский не любит риска? — усмехнулся я. — Вот мы и рискнули проветриться с боярином Романовым. Увы, ему не по нраву пришлось, и он захотел повторить. А ещё и Бельский подскочил…

— Какие же вы всё-таки ещё мальчишки, — покачала головой Марфа Васильевна.

— Может быть, — пожал я плечами, а потом кивнул в сторону стоящего Шуйского. — Но на вас тоже мальчишка смотрит. Причем смотрит так, что я уже начинаю подумывать — как бы новую дуэль не пришлось затевать…

Как раз в это время закончилась музыка вальса. Эх, если бы только музыканты знали — как я не хотел финала композиции… Если бы знали, то они бы этот вальс ещё раз пять-шесть сыграли.

— Надеюсь, что у нас всё обойдётся, — проговорила девушка, сняла руки с моих плеч и чуть поклонилась. — Благодарю вас за танец.

— А я благодарю вас за доставленное удовольствие, — галантно поклонился в ответ. — Вас проводить к вашему спутнику?

— Не стоит, — покачала партнерша по танцу головой. — Я хочу по пути взять по стакану сока, чтобы слегка остудить пыл своего спутника.

— Стоит ли мне надеяться на ещё один танец? — спросил я.

— Увы, сегодня мне кажется, что вы достаточно подвигались, царевич Иван, — мягко улыбнулась Марфа Васильевна.

Её рука выскользнула из моих пальцев, и она поплыла воздушным облачком к столу с напитками. Я не смог заставить себя отвести взгляд от плывущей девушки.

Плевать на грозное хлебало Шуйского. Плевать на яростные взгляды Бельского и Романова. Плевать на ревнивые поджатия губ Карамзиной и Бесстужевой. Сейчас я смотрел на самую чудесную девушку на Земле и снова ощущал те чувства, которые запретил себе вспоминать после первой жизни.

И почему-то не мог себя заставить снова оградиться стеной из холодного металла…

Да, я оружие против созданий Бездны! Против самой Бездны, будь она неладна, но…

Я же тоже человек… наверное…

Под взглядами половины зала я двинулся в тот угол, где возле Карамзиной и Бесстужевой распинался Годунов. Он что-то задвигал про царские приёмы, балы и вечера. Девушки делали вид, что с интересом слушали.

Почему делали вид? Потому что я постоянно ловил их заинтересованные взгляды на себе. Да, чувствовалось, что они завидовали в какой-то мере Собакиной. Скорее всего, княгини имели какие-то виды на меня, но… Я и сам с усами.

— Надеюсь, что следующим танцем вы осчастливите кого-нибудь из нас, царевич? — в голосе Бесстужевой явно прозвучал упрёк.

Что же, с будущими коллегами по ученической парте не стоило ссориться, поэтому я чуть поклонился:

— Безусловно. Я обещаю исправиться и пригласить каждую из оставленных мной дам на вальс.

— А я, между прочим, тоже приглашал, — поджал губы Годунов.

Ну да, мой друг, попытайся сыграть обиженного. Но стоит учесть, что сейчас он общался вовсе не с престарелой Марий Никифоровной, которая могла потратить сотню-другую на утешение своего молодого друга. Сейчас он говорил с двумя дворянками, которые знали — кто он и что из себя представляет. И утешать его они совершенно определённо не планировали.

— Мы тоже с вами станцуем, господин Годунов, — ответила Бесстужева. — Мы не забыли, как вы мужественно бросились на нашу защиту в поезде.

— Это да, я всегда готов защитить невинных девушек от покушений злых дворян, — Борис даже не почувствовал сарказма в голосе русоволосой Екатерины Семёновны.

Эх, сколько же ему ещё предстоит выучить оттенков и голосовых формаций прежде, чем он выучится общаться при дворе…

— Вы меня сейчас пугаете, Борис Фёдорович, — приложила пальцы ко рту Ирина Николаевна. — Я никогда раньше не видела вас таким яростным и… каким-то отчаянным.

Да они чуть ли не открыто насмехались над моим товарищем, а он и рад слушать — вон как уши развесил. Эх, женщины-женщины, любите же вы крутить мужчинами…

— Ну что вы! Я с женщинами не воюю! — Годунов даже встал в величественную позу.

Бесстужева и Карамзина переглянулись, словно оценивали у Годунова пределы восприятия сарказма.

— Девушки, может быть, мне будет позволено немного исправить свою вину и принести вам по бокалу шампанского? — я попытался перевести огонь на себя, чтобы устроить Годунову лёгкую передышку. — Мы с Борисом будем рады это сделать!

Может до него дойдёт, что над ним стебутся? Или придется всё-таки напрямки рубить?

— Думаю, что от бокала я не откажусь, — склонила голову Карамзина.

— И я буду счастлива принять его из ваших рук, господин Рюрикович, — тоже кивнула Бесстужева.

— А чего это из рук его Величества? Неужели наши руки настолько различаются? — встрял неугомонный Годунов. — Я тоже буду счастлив вам поднести по бокалу. Неужели моя галантность так сильно отличается от царской?

— Ну что вы, Борис Фёдорович, что вы. Как вы могли такое подумать? — улыбнулась Ирина Николаевна. — Но нам трудно решить — кто галантнее… Вот если вы один принесёте, то мы без труда сделаем выбор.

Борис тут же заглотил наживку. Я только покачал головой, когда увидел, что он едва ли не вприпрыжку помчался за шампанским.

— Вы что-то хотите сказать, господин Рюрикович? — с улыбкой обратилась ко мне Карамзина.

— Девушки, мне кажется, что вы излишне насмешливо относитесь к моему товарищу, — заметил я. — Ведь он пока принимает всё за чистую монету, но настанет тот день, когда он поймёт, что над ним просто смеялись. Обидится же! Будет страшно мстить!

— И что? — пожала плечами Бесстужева. — На обиженных воду возят, а вот что касается мести Годунова… Не нашего он полета птица. В нём явственно проступают черты слуги. Видели сами, с каким удовольствием он побежал исполнять наши прихоти. А такому никогда не стать царём, сколько бы он не пыжился! То ли дело вы, Иван Васильевич…

С этими словами Екатерина Семёновна обожгла меня взглядом прекрасных глаз. В них читался откровенный намёк на желание более близкого знакомства, но я предпочёл его не заметить. Что-то было в этих дворянках такое отталкивающее… Вроде бы и красивые обе, и умом Бог не обделил, а вот что-то отталкивает в них.

Они прекрасны, как ясенец, что в народе называется «неопалимой купиной», но также опасны и ядовиты. Стоит лишь прикоснуться к ним, как получаешь ядовитые ожоги.

То ли дело Собакина… Марфа Васильевна о чем-то негромко разговаривала с Шуйским, который покраснел настолько, что кровь того и гляди брызнет сквозь поры кожи.

— Всё-таки я попрошу вас быть с ним помягче. Иначе я буду вынужден откланяться и оставить вас. Мне неприятно видеть, как вы пытаетесь с высоты своего социального положения принизить будущего коллегу по учебной скамье. Завтра мы все станем равны, и все родовые различия уйдут на три года прочь. Так что лучше нам начать привыкать разговаривать на равных. Не стоит отпускать насмешки в адрес тех, чьё положение вам кажется немного ниже. Жизнь… она такая штука, что в любой момент может всё измениться. И если вы продолжите свои попытки унизить моего товарища, то будете делать это уже без меня.

— Ого, а вот это уже страшная угроза, — захлопала глазами Бесстужева. — Не совсем понимаю, чем мы обидели вас, царевич, но постараемся дальше этого не делать.

— Я тоже постараюсь! — Карамзина приложила руку к груди. — И даже на Собакину не буду озираться с такой частотой, как это делает одна царская особа. Скажите, а вы пригласили её на танец потому, что она приходится дальней родственницей Малюте Скуратову? Или с какой-то другой целью?

Я покачал головой:

— Не из-за клана Скуратовых. Пусть они и сильны, но я вовсе не знал об их родстве. Почему я пригласил? Потому что хотел увидеть в ваших глазах ревность, милые девушки!

— Ну вот, просили не издеваться над Годуновым, а сами насмехаетесь над двумя беззащитными девушками, — фыркнула Бесстужева.

— Да-да, и ведь ни капли стыда в красивых глазах, — поддакнула Карамзина. — А могли бы и пожалеть девушек, чьи сердца почти что сражены вашей храбростью и учтивостью.

Они пустились в атаку на меня и неизвестно, чем бы закончилась эта словесная дуэль, но в этот момент подошли Годунов и тот самый аристократ, который предоставил для поединка силовой щит.

— Дорогие княгини, позвольте представить вам нашего общего знакомого, — проговорил Годунов, показывая глазами на дворянина. — Князь Курбский, Андрей Михайлович. Впрочем, вы могли его видеть на недавном… кхм… событии.

— Да, я рада познакомиться, князь, — проговорила Бесстужева, протягивая руку так, что непонято — для поцелуя ладонь протянута или для рукопожатия.

— Княгиня Екатерина Семёновна Бесстужева, — взял на себя представление знакомой Годунов.

— Рад познакомиться, — пожал руку Курбский.

Бесстужева ничем не показала, что слегка разочарована рукопожатием. Ну да, Годунов бы на месте Курбского обязательно коснулся губами надушенной кожи пальцев.

— Спасибо за подаренное удовольствие наблюдать за вашей работой, — точно также протянула руку Карамзина.

— Княгиня Ирина Николаевна Карамзина, — отрекомендовал её Годунов.

— Ну что вы, там как таковой работы и не было. Царевич полностью обезопасил поединок, — Курбский точно также пожал руку Карамзиной и повернулся ко мне. — Весьма счастлив, что оказался вам полезен. Пусть мои услуги и пропали даром.

— Ну что вы, ваши услуги были неоценимы. Мне просто повезло сделать первый ход. Если бы я чуть задержался, то мои оппоненты могли бы выпустить пару зарядов. А ледяные и огненные выстрелы вряд ли кому придутся по вкусу, — ответил я с небольшим поклоном.

И в этот момент снова едва удержался от вздрагивания — опять уколол признак близкой угрозы.

— Невелика победа задействовать ведарские навыки против обычных людей, — послышался за спиной низковатый голос. — Вот если взять знающего человека, то вряд ли получится потом бахвалиться на пустом месте! Герой не тот, кто громко говорит о себе, а кто заявляет о себе поступками. Иначе же данный человек трус и пустозвон…

Что? Опять? Да передохну ли я хотя бы полчасика?