Самый заурядный попаданец в гоблина. Книга 1

Глава 12 "Гора родила мышь … но очень вонючую"

— А кто это у нас тут такой голенький? — насмешливо спросил Беня, прежде чем его в буквальном смысле снесли счастливые опекуны Умки.

В считанные секунды эльфийка была затискана и зацелована, Катю и Петра нагота Умки не смущала и не останавливала в проявлении чувств. Сама Умка тоже очень сильно расчувствовалась и даже пыталась что-то рассказать и объяснить. Но получалось у неё примерно следующее: «А я … А меня … А они … У-уа-а-а-а хнык, хнык». Они успели буквально в последний момент, за секунды до того, как Умке начали делать больно. Лобзания и слезоизлияния прервал Беня своим неуместным комментарием:

— Вы прям как семья, дочку нашедшая.

Зря он это сделал. Потому как был атакован сразу двумя разозленными персонажами, «Яжематерью» и «Яжебатей». В считанные минуты они раздели бедного пограничника до трусов и чуть трусы не стянули, но их Беня отстоял.

— На кой ляд тебе вообще одежда? Ты вон какой пушистый. А нам Умку надо одеть.

— Эй, это, между прочим, казённое имущество! — пытался Беня вернуть хоть часть отобранного.

— Да вернём мы тебе твои шмотки. Видишь, — Катя указала на хныкающую эльфийку, которую все обижают и которой плохо от холода и голода. Поэтому самое меньшее, что может сделать зверолюд, это поделиться своей одеждой. — Видишь, девушка мёрзнет.

— Вижу. Но трусы не отдам. На кой чёрт они вам вообще?

— Из спортивного интереса. Да и прикольные они у тебя, в бело-красную полоску.

— Слушай, а почему ты ей свой плащ не отдашь?

— А смотри, что у меня под ним.

Катя ненадолго приоткрыла занавес, после чего Бен отдал её всю одежду, кроме трусов и брони. Трусы отдавать никак было нельзя, с того момента, как он сошёлся с Барбарой, у него всё более чем прекрасно складывалось на личном фронте. Барбара, вошедшая в положение необычного зверолюда, регулярно ровняла ему «зону бикини», не трогая основную естественную броню. Что добавляло в их отношения особой остроты и пикантности. «Прям какая-то «Ахиллесова пята» получается» — подумал знавший о секретах приятеля Пётр. Пушистый, словно белый медведь, в просторных красно-полосатых трусах, напоминающих шатёр цирка, в тёмной броне, похожей на защиту мотоциклиста, и с игломётом на перевес, Бен смотрелся более чем забавно. Прям таки, какой-то боевой «овец». Кстати об игломётах, первым на это опять же обратил внимание глазастый Бен.

— Эй, ребят, прервите вы уже свою семейную экспрессию и посмотрите сюда.

Пётр оторвался от обнимашек и подошёл к Бену. Кивком и вопросительным взглядом он дал понять: «Что у тебя тут? Побыстрее, а то у меня ещё дела, норма по обнимашкам с голой эльфийкой не сделана».

— Вот, — сказал Бен, протягивая Петру оружие.

Однозарядный, самой простейшей модели и от того более миниатюрный, но игломёт.

— О-т-к-у-да?

И действительно, откуда? Игломётами была вооружена не вся полиция, большинство стражников ходили с арбалетами, у чистильщиков и тех не было. Да даже армия была вооружена впритык, один игломёт на два пехотинца. А тут у трёх гоблинов три игломёта. Совпадение? Не думаю.

— Не знаю. Может, они нашли какой-то довоенный склад?

Пётр пожал плечами. Утверждение было сомнительным. Насколько он успел изучить историю Зул-Тара, до войны игломёты в ходу здесь не были. Так что всё это было очень подозрительно. Но от гоблинов Пётр знал, что зелёный народ осуществляет контакты с человеческим поселением, могли ли они приобретать у людей оружие? Вполне могли.

Вернувшись обратно к широкой дороге, что вывела их на дикие поля, отряд решил разделиться. Бен понесёт игломёты в поселение и доложит об опасности своему начальству и Капитану. Они там пусть решат, будут они воевать с такими гоблинами или нет. А Пётр с девушками отправится по сигналу маяка и завершит первичную разведку. Встретиться договорились тут же, на границе диких полей и пустошей. Ещё немного потратили времени, выбирая домик поцелее для места рандеву. Договорились, что по завершению разведки Пётр с Катей будут ждать отряд до вечера, если отряд не пришлют, то они возвращаются обратно самостоятельно. Им в общем-то уже всё равно, что Капитан и пограничники нарешают, они искали Умку — они её нашли. С менталистом поквитаться хочется, но необязательно. Но чтобы поступать именно так, была ещё одна веская причина: убитые ими гоблины — это явно чьи-то воины, и если в силу своей раздолбайской природы гоблин может где-то шататься вдали от командования, то вечером находиться вне базы просто опасно. Своим исчезновением гоблины переполошат остальных, и их начнут искать. Менталист того не стоит, чтобы втроём, один из которых слабоумная эльфийка, а другой вампирша с запретом на насилие, воевать против целой банды гоблинов. Один из гоблинских игломётов Пётр оставил себе, тот был ему по размерам, на этом и разошлись.

Дальше «обабившийся» отряд вела Катя по маяку. Оказалось, что они не дошли до цели нескольких километров. Четырёхэтажный аристократический особняк, некогда обнесённый парком, стоял слегка на отшибе. Стены когда-то были снесены вандалами или массами недовольных, парк, оставшийся без надзора садовника, увял, сейчас он напоминал больше безжизненный холм, заросший сорняками. Но Пётр разглядел протоптанную тропу и учуял запах гоблинов, его сомнения подтвердила Катя. Она точно указала на наличие маяка в особняке. Пётр и его спутницы засели в сторожке, наблюдая за особняком аристократа метров с двухсот. Здание ещё несло в себе ту величественность, которую в него заложили создатели, но окраска давно облупилась, лепнина отваливалась, а стены непонятной субстанцией разрисовали гоблины. Собственно, о гоблинах. Пётр не удивился, что менталисту они служат, он бы даже удивился, если бы они ему не служили, очень много фактов на это указывали. Показание Хайнца, да и вообще общие предположения, эта чертовщина происходит уже не первый год, кто-нибудь да обязательно проговорился, не проговариваются либо трупы либо… гоблины, и то последние лишь потому, что языками не владеют. Гоблины менталиста вели какую-то свою деятельность, а именно: жарили мясо во дворе, развлекались, играя в дартс из игломётов и сушили какие-то тряпки после стирки. От последнего Пётр основательно охренел, потому как представить себе стирающего гоблина не мог. Но он видел то, что видел.

— Эх з-на-ть бы с-ко-ль-к-о их в з-д-а-ни-и, — задумчиво проговорил Пётр.

— Товарищ Сталин, разрешите доложить, — вытянулась по стойке смирно Умка, утопающая в одеждах с плеча Бени. — Имею сведения о наличии тридцати гитлеровцев, базирующихся на первом этаже, одного офицера с правом доступа с первого на третий, и одного СС офицера, располагающегося на втором этаже. А также двух несовершеннолетних военнопленных, размещённых на третьем этаже.

«Ой, как стыдно», — сморщился Пётр, прокляная манеру Умки обращаться к нему, и то, что кроме него во всём этом мире никто не знал, кто такой Сталин, ничуть не помогало. Но через секунду до него дошло, что она говорит. Умка говорила на чистейшем русском языке, причём на таком, что даже Катя её не до конца понимала. Но главное, она оперировала такими понятиями, которые были знакомы только Петру. А самое главное, она знала, кто где находится.

— Ум-ка ты мо-ё со-к-ро-в-и-щ-е. По-в-т-о-ри ч-то ты с-ка-з-а-л-а.

От такой неприкрытой лести эльфийка с фиолетовой кожей даже слегка потемнела, но повторила свой рапорт слово в слово. Бесценнейшие данные. Из дальнейших расспросов Умки Пётр выяснил, что «офицер СС» это и есть менталист, а «офицер над гитлеровцами» это всего лишь главный гоблин, почему именно он, Умка не знала. Но именно ему дозволено беспрепятственно подниматься выше первого этажа, остальные гоблины могут посещать только первый этаж и подвальные помещения, где они «снимают напряжение». Именно в подвале гоблины обустроили для себя гнездо, где находится не менее десяти «недееспособных» пленниц и маток. Почему пленницы «недееспособны», Пётр у Умки не добился, для неё было всё естественно, так же как вода мокрая, а ветер дует. Стало быть, пленники на третьем этаже — это похищенные дети.

— З-на-е-т-е ба-бо-нь-к-и ж-д-и-те ме-ня з-де-сь. А я по-ж-а-л-у-й о-бо-й-ду э-то-т о-с-о-б-ня-к во-к-р-у-г.

Пётр обошёл. Ничего принципиально нового не обнаружил. Гоблины, какие находились снаружи, страдали всякой фигнёй, некоторые даже уходили в неопределённом направлении, но вскоре возвращались с провиантом. Навряд ли они занимались собирательством или выкапыванием корнеплодов, слишком богато жили, видать, ходили в гоблинские поселения, выменивая припасы на всякие ценности. Про себя Пётр поставил галочку, что гораздо выгоднее наладить торговые отношения между гоблинами и людьми, а ему, человеку в теле гоблина, это сами боги велели. Когда он возвратился на пункт наблюдения, где оставил Катю и Умку, то стал свидетелем весьма пикантной сцены. Катя, на половину расстегнув свой плащ и оголив грудь, одну сиську дала пососать Умке, а эльфийка была рада, присосалась, как младенец. Когда Умка слишком усердствовала, их укрытие оглашали эротичные стоны Кати. Когда Пётр всё это услышал и увидел, то в очередной раз охренел.

— Что? — раздражённо спросила Катя, когда поняла, что он их увидел. — Она очень сильно разволновалась, когда ты ушёл. Другого способа её успокоить я не нашла, кусать побоялась, девочка и так слишком истощена.

— А я ни-ч-е-г-о, — сказал Пётр, смущённо отводя взгляд в потолок, одновременно вспоминая поговорку о том, что большая грудь нравится как мужчинам, так и женщинам. У Кати грудь была не такой большой, как у Умки, но определённый успокаивающий эффект имела, проверено на себе.

— Эй, Петь, а у меня ещё одна есть, — сказала Катя и оголила вторую грудь, и довольно заманчиво взвесила её в ладони. — Хочешь?

— Э-эм-м-м, — окончательно смутился Пётр.

И что ей сказать? Так то, конечно, он хотел. Но не здесь же.

— С-о-би-ра-й-т-е-сь у-х-о-ди-м н-а м-е-с-то ра-н-д-е-ву, — всё же решил отдать иной приказ Пётр.

— Подожди. Петь, ты ничего в ней необычного не замечаешь? — сказала Катя, разворачивая Умку к Петру лицом.

— М-м-м не-а.

— У неё раньше на губах была полоса, типа татуировки, похожей на клоунский грим. А сейчас она пропала.

Пётр присмотрелся повнимательнее и напряг память. Действительно, с Умкой произошли перемены. Полоса на губах исчезла, да и сейчас она значительно болтливее, чем тогда, когда он её встретил в первый раз. Не сказать, что с того момента её речи стали намного умнее, но по крайней мере, сейчас она членораздельно говорит. Правда, исключительно по-русски и цитатами из прошлой жизни Петра.

— Кушать хочу, — безапелляционно заявила эльфийка, одновременно при этом позёвывая.

Есть было нечего. Они спешили на помощь к Умке чуть ли не в чём мать родила, естественно, о том, что они тут застрянут, никто не подумал. Можно было убить кролика или бурундука, но как их готовить? Ладно Пётр, его гоблинская природа не против сырого мяса, но Умка такое не переварит. Вампирша нуждалась в еде ещё меньше, чем её спутники вместе взятые. К месту рандеву Пётр нашёл пару морковок, которые почистил своим ножом и отдал Умке. Та, хрумкая, словно кролик, временно этим удовлетворилась. А на месте встречи их уже ждал Бен.

— Ну, как разведка? Что удалось узнать? — стал засыпать он их вопросами.

Пётр рассказал, что знал сам и что удалось вытрясти из Умки. С каждым словом Бен хмурился всё сильнее. Информацию о том, что менталист засел в гнезде неплохо вооружённых гоблинов, пришлось приуменьшить и частично умолчать о некоторых деталях. Все участники этой авантюры надеются получить свой кусочек от разграбления логова менталиста, идейных мало, а информация о том, что его охраняет взвод неплохо вооружённых гоблинов, окопавшийся в здании, всех отпугнёт. Да и лейтенант не готов положить всех пограничников, максимальные потери для всей авантюры — это 1–2 убитых с их стороны.

— Та-к ч-то мы с-во-р-а-чи-в-а-е-м-с-я?

— Ни в коем случае, — отрицательно покачал головой Беня. — Я доставлю добытые вами сведенья нашим отцам командирам, может, они что придумают, а ты пока понаблюдай за логовом менталиста. Чтобы вы не голодали, я вам тут всё необходимое принёс.

Беня потряс раздутым вещмешком с провизией и ещё чем-то.

— Хо-р-о-шо. О-т-ве-д-ё-шь де-в-чо-н-о-к в п-о-с-е-ле-н-и-е?

— У-у-у-у, — испуганно заурчала Умка, правильно всё поняв и намертво вцепляясь в рукав Петра. — Не уйду.

Выглядело это комично, потому что довольно рослая эльфийка слегка приподняла над полом гоблина, и вырваться из таких объятий для него составляло проблему.

«Эх, плохо быть маленьким и лёгким», — горько подумал Пётр.

— По поводу Кати у меня есть чёткие указания от Капа. Она должна оставаться при тебе, а твою хозяйку вести по пустошам я не рискну. Если она в пути будет шуметь и упираться, то не дойдём мы оба.

На том и порешили. Пётр, перекусив консервами и накормив Умку, возвратится на наблюдательный пункт. Найти их теперь не составит никакой сложности, на место встречи Беня принёс с собой карту, на которой Пётр показал место, с которого он наблюдал за логовом менталиста, и само логово. Условились на том, что Пётр со «своими девушками» (Беня, гад, так и сказал, причём ещё нагло ухмылялся и подмигивал) просидит на наблюдательном пункте до вечера, и если никто к нему не придёт, значит, операцию по ликвидации менталиста отменили или отложили. Следовательно, можно смело возвращаться в поселение. Пётр слушал Беню и тихо охреневал, тот явно не знаком со спецификой выживания в пустошах. С заходом солнца по пустошам не ходят, и дело не в зомби и прочих хищниках: банально можно ногу сломать, ступив не туда, а с возвращением в поселение с наступлением темноты втройне опасно, часовые на башенках сначала стреляют, потом задают вопросы, и стреляют они чаще на звук. Так что возвращение в поселение становилось нетривиальной задачей. Но и до вечера он в пустошах быть не собирался, и плевать, что там планирует Кап, они не в армии. Однако от разговора с Беней у него остались странные ощущения. Пётр, конечно, понимал, что Бен не столько военный, сколько наёмник, и участвует во всём этом деле потому, что иначе его девушка Барбара повесится, ведь её совесть мучает за похищенных детей. Но даже так оставалась масса непоняток. Почему он так легко согласился утаивать информацию от своего начальства? Почему в обход начальству сначала доложил информацию Капу? Почему так легко пошёл на сотрудничество и согласился на участие в этой авантюре? Пётр был солдатом и рисковать жизнями своих боевых товарищей, утаивая от них информацию, для него было равносильно предательству. А тут всё происходит так, будто он действует по заранее отработанному плану действий и совершенно не колеблется.

«У Бена есть какой-то личный интерес в этом? Или он работает ещё на кого-то? Вполне может быть», — размышлял Пётр.

Единственный во всей их команде, кто действует активнее всех и занимает самую альтруистическую позицию, это Кап. Он организовывает людей и даёт им средства выполнения его цели. С чего вообще чистильщики и пограничники решили, что в логове менталиста будет чем поживиться? Кто посеял эту мысль в их жадных головах? Слишком всё гладко и слишком всё по нотам. А уж не является ли Бен человеком Капитана? Вполне возможно, что перед ними они только разыгрывали спектакль, что незнакомы друг с другом, а на деле действовали сообща.

Неизвестно, до чего бы додумался Пётр, если бы к ним на наблюдательный пункт не заявилась одна сладкая парочка, Марта и Луи. Эти двое принесли с собой известие, что операции «антиментал» быть. И что отцам командирам требуется ещё какое-то время на подготовку «супероружия». А их двоих прислали для того, чтобы гоблин Пётр, которому в предстоящей операции отведена роль расходного материала … то есть находиться на острие удара и нанести всесокрушающий удар, не сделал ноги от скуки в отсутствии присмотра. От таких новостей Пётр только хмыкнул, ну, понятно, что Луи и Марта не столько ради усиления, сколько для присмотра. Предоставленный самому себе солдат будет размышлять, и его решимость может поколебаться.

Наблюдение за гоблинами было не очень интересным. Точнее всего их занятие можно было назвать убийством времени. Складывалось такое впечатление, что они могут делать по близости от особняка всё, что угодно, только не уходить от него дальше двадцати метров. Основная часть гоблинов находилась внутри и не выходила наружу. Выходили только по хозяйственным и развлекательным нуждам. По словам Умки, гоблины не поднимаются выше первого этажа в свободное от указаний господина время, то есть почти всегда либо пьют алкоголь, либо спариваются с самками. Насколько успел понять Пётр, гоблины выполняют не столько охранную, сколько хозяйственную функцию. Кроме гоблинов в особняке ещё около тринадцати человек. Двое детей, которых после побега Умки переселили на третий этаж, один мужчина и одиннадцать женщин. И если по утверждениям Умки детей ещё можно было спасти, то остальные всего лишь ходячие овощи.

— Паук убил их разум, — говорила она, когда её попросили разъяснить. — Они двигаются лишь когда он велит им двигаться. Они ходят, говорят, дышат, едят и гадят, но они уже мертвы.

В такие моменты Пётр работал в непривычной роли переводчика, так как русского никто не знал, разве что Катя, но чуть-чуть.

— А почему он оставил разум детям? — с содроганием спрашивал Луи.

— Он поедает их страх и боль. Марионетки паука с мёртвым разумом не испытывают ничего.

— Такой человек не должен жить, — твёрдо заявила Марта.

Никто с ней спорить не стал. Даже Луи, который изначально потащился из корыстных побуждений, сейчас был уверен на все сто, что «менталиста надо мочить».

Если с детьми всё было более-менее определённо: Паук мучил их до тех пор, пока кто-нибудь из них не умрёт, а оставшегося, как правило, мальчика, отправлял в поселение убивать забывших о нём родителей. Но вот со взрослыми дела обстояли ещё страшнее. Для единственного мужчины после отработки положенного ему срока была уготована роль шашлыка для гоблинов, или что они там с ним делают. А вот женщин с искалеченным мозгом ждала судьба безвольных любовниц гоблинов. Причём не очень долгая, как только женщина выходила из формы, и за ней становилось сложно ухаживать, или превращалась в матку, то происходила очередная «ротация». Паук не был заинтересован в изменении численности своей прислуги, так что старые гоблины, сладко устроившиеся под крылышком Паука и боящиеся любых изменений в укладе своей жизни, беспрекословно избавлялись как от маток, так и от порождаемого ими молодняка.

Спустя ещё три часа от прихода Луи и Марты, когда стало уже потихоньку темнеть, пришёл и основной отряд. Всего пограничников и чистильщиков набралось семнадцать человек, у половины — игломёты, у другой половины — арбалеты, и даже пара лучников. Особенно Петра заинтриговали лучники, уж больно высокомерно и пренебрежительно они смотрели на всех остальных, зато при взгляде на его рогатку одобрительно кивали. Лучниками оказались чистокровные люди и коренные Том-Томцы, прошедшие «физиологическую модернизацию» и обучение у ночных эльфов. А также воевавшие на войне ещё тогда, восемнадцать лет назад; в Зул-Тар загремели по обвинению в подстрекательстве народа к бунту, призывали народ сбросить иноземное иго и заново объединить Томстар и Томнов в единое княжество. В общем, идейные партизаны, мать их, так, шататели режима. Пётр опасался, что между Мартой и лучниками сразу же вспыхнет конфликт, но нет, у лучников претензии к режиму, а не к его последствиям. Причины недовольства таких персонажей были понятны, это низкий уровень жизни, повальная бедность, местами голод, хорошо хоть народ занят выживанием, а то ещё и пьянство добавилось. Но эльфийское правительство под протекторатом Геранска никогда не занималось ликёроводочной промышленностью, так что придерживалось политики «травитесь на здоровье, если найдёте чем». За качеством алкоголя в стране, когда ещё всё было нормально, эльфы следили, но после войны и с наступлением разрухи положили на это дело очень крупный и крепкий болт.

Пришедшее подкрепление устроило «боевой совет», правда, совещался в основном Кап с Беном, как единственные присутствующие здесь офицеры, и Петра с Катей позвали. По большей части Кап раздавал бойцам зоны ответственности, и план получался странный. Выходило, что с какого-то перепугу гоблины сами должны будут покинуть укрытие и атаковать засевших в укрытиях бойцов. Вскоре Капитан позвал Петра с Катей на отдельный разговор в сторонку, и Петру многое стало понятно.

— Э-то са-м-о-у-б-и-й-с-т-в-о, — сказал Пётр, выслушав их план.

— Самоубийство — это штурмовать дом, забитый гоблинами, не имея численного преимущества при живом менталисте. Петь, пойми, мага надо убрать до начала штурма, иначе в этом нет смысла, он просто перебьёт всех, заходящих внутрь.

— По-ч-е-му в-ы д-у-ма-е-т-е он м-е-ня не у-бь-ёт?

— Я служил в военно-морских силах Ритании, там нас учили защищаться от менталистов. Я ещё помню кое-какие руны. Правда, для них нужны магические чернила, у нас их нет, но у нас есть целый вампир, иммунный к ментальному воздействию. Что скажешь, Кать, пожертвуешь несколько капель крови для Петра?

— Ради моей зелёной симпампули хоть литр, — ответила Катя.

Вот теперь ему стало неудобно. Если когда-нибудь Кап позовёт его и Катю к себе в гости, то Пётр откажется, не задумываясь.

— Ну х-о-ро-ш-о до-п-у-с-ти-м у-бь-ю я ме-н-та-л-и-с-та. Ч-то да-ль-ш-е? Та-м е-щ-ё п-о-л-ны-й до-м го-б-ли-н-о-в.

— Активируешь вот это, — Кап бухнул перед Петром железный блин, диаметром в двадцать сантиметров и высотою в пять. — Сегодня в спешке мастерил.

— Ч-то э-то?

— Это газовая мина для разгона демонстрантов, — гордо заявил Кап. — Активируй её и поднимайся на третий этаж. Газ тяжелее воздуха, так что вверх он не пойдёт, а эффекты от него такие, что ни один гоблин на облако газа не пойдёт.

Петра мучали сомнения напополам со страхом. Больше всего хотелось поджать хвост и вернуться в поселение, посадить Умку под замок и никогда не выпускать, словно принцессу из башни. Но Капу он был обязан, сначала помощью в выправлении документов, потом работой и крышей над головой, теперь поисками Умки. Если бы не его связи, эльфийка, скорее всего, уже медленно переваривалась в чьём-нибудь желудке. Время платить по счетам. Да и прав он был со всех сторон, Пётр максимально подходил для этого дела. Он гоблин, другие гоблины не сразу поймут, что он враг, а может, даже примут за своего и проигнорируют, он не пахнет как человек, поэтому гоблины не смогут его учуять. И он единственный из бойцов, кто сможет без вреда для себя потребить вампирскую кровь. Все остальные рискуют стать вампирами, он же после употребления крови Кати на час станет сверх-человеком, ну, или сверх-гоблином.

— Хо-р-о-шо, де-й-с-т-ву-е-м та-к, — дал своё согласие Пётр.

Катя надкусила себе руку, а Кап смешал кровь вампирши с каким-то чёрным порошком для придания густоты. Промочив в смеси заранее принесённую в специальном футляре кисточку, он долго что-то выводил у гоблина на лице и лбу.

— Готово, Кать, оцени.

Вампирша несколько секунд глядела на Петра с серьёзным лицом, а потом самым неприличным образом засмеялась. При этом одновременно пытаясь заглушить звуки, зажимая рот ладонью.

— Кап, ты просто талант, хи-хи, не могу, — вампирша повалилась на пол обхватив живот.

Пётр почувствовал острое желание посмотреться в зеркало.

— Ч-то ты та-м на-к-а-ля-к-а-л?

— Петь, ты только не обижайся. Но чтобы тебя атаковать, менталисту нужно быть сосредоточенным, а глядя тебе в лицо сейчас это очень сложно делать. Секундочку, — Кап ненадолго перестал смотреть на Петра и прижал кулак к губам пытаясь перебороть накативший приступ смеха. — Так что руны, — снова замолк и попытался бороться с приступом смеха. Пётр слышал, как Кап шепчет сам себе: «соберись, Кап, ты же профессионал». — Работают. И потом, кровь вампира — это само по себе защита, также важен психологический настрой.

Кап всё же не справился и отвернулся от Петра, начав хихикать.

— А что у вас тут за смех? — спросил любопытный Луи, подслушавший их разговор из соседней комнаты через железную кружку и всё же не сумевший усидеть на месте. Но когда он увидел Петра, последовала ожидаемая реакция, он стал хихикать и сгибаться пополам, словно его ударили в живот. — О боги!

— Луи, куда тебя понесло. О … — Ну, естественно, Марта. Эти двое уже, похоже, настолько сработались, что даже в туалет вместе ходят. Надо признать, что Марта отреагировала более сдержанно, просто хрюкнула, а потом с каменным лицом уставилась в потолок. — Отлично выглядишь, Петь.

Последняя фраза, которую Марта с трудом выдавила из себя, спровоцировала новый взрыв хи-хи.

— Ма-р-т-а ту-т е-с-ть чё-р-н-ы-й хо-д?

— Да.

— П-ро-в-о-ди ме-н-я к н-е-му по-к-а э-ти в-з-ро-с-л-ы-е д-е-ти в с-е-бя п-р-и-хо-дя-т.

— Хорошо. Только не смотри мне в глаза.

Пётр уже собирался уходить, но потом вспомнил, что ему ещё надо глотнуть вампирской крови на дорожку. И поскольку Катя прибывала в полном неадеквате от смеха, пришлось кусать её за руку самостоятельно. Это, кстати, немного привело её в чувства. Всё-таки пребывать в компании двух старых друзей — это то ещё испытание, они начинают шутить, и в этот момент лучше быть от них подальше.

Закрепив газовую бомбу у себя на спине с помощью специальных лямок, в сопровождении Марты Петр вышел на улицу. Тем временем Катина кровь уже начала действовать, плавно проявились все основные симптомы: ощущение силы, возросшая ловкость, лёгкое сексуальное возбуждение, усилившаяся чувствительность и желание пошалить. Вдруг ему самому стало смешно и весело.

— Ма-р-т-а, е-с-ли я не ве-р-ну-сь то с-чи-т-а-й ме-н-я ко-м-м-у-ни-с-т-о-м.

— Ладно, — согласилась Марта, готовая говорить всё, что угодно, лишь бы он свалил побыстрее, потому как шея от смотрения в потолок уже начала затекать.

— А е-с-ли ве-р-н-у-сь, то п-р-о-шу не с-ч-и-та-ть.

Пётр рванул вперёд, не обращая внимания на уползающую обратно в укрытие Марту, которая всё-таки не удержалась, посмотрела ему на лицо.

Уединённый особняк, находящийся на холме, это отличный наблюдательный пункт, к которому сложно подобраться. Если хоть кто-то наблюдает за округой. Серьёзно, гоблинам было глубоко пофиг, что творится вокруг, они были заняты своими делами и заметить Петра могли только случайно. Но даже случайно его было бы легко заметить, потому что на сотню метров от особняка не было никаких зданий. Но за годы запустения сад зарос кустами и молодыми деревцами. Местные садовники не утруждали себя вырубкой и прополкой кустов, максимум, на что их хватило, это расчистить дорогу к особняку для рикши. Будь Пётр офицером над этими зелёными болванками, он бы расстрелял половину из них, а половину оставил для того, чтобы они пугали новичков, может быть, хоть это вбило немножко толку в их головы. Но слава небесам, Пётр был с ними по разные стороны баррикад, и их безалаберность была ему на руку. Используя способность по видению живых объектов через преграды, Пётр избегал встречи с другими гоблинами. Посему выходило, что около двадцати пяти живых объектов находилось в подвале, видимо, сами гоблины и пленницы, другая группа находилась на первом этаже, рассеянная маленькими группами. Кто-то был и на улице, но этим Пётр старался не попадаться на глаза. На всякий случай он заглянул в окно первого этажа, желая убедиться, что никто не выйдет в неподходящий момент. Внутри гоблины собрались в кружок и бросали кости, победитель выпивал кружку какой-то бурды, а проигравший получал пинка от победителя. И так повторялось круг за кругом, незатейливая игра гоблинам не надоедала.

Пётр вскарабкался по водосточной трубе наверх, можно было карабкаться и по стене, цепляясь за щели когтями. Но труба была ему привычнее, а подъём по ней казался ему более тихим. В какой-то момент он чуть не свалился, случайно уцепившись за какую-то тряпку, пахнущую Умкой, вместо трубы. Выбравшись на карниз, он уже более уверенно пошёл в сторону комнаты менталиста. Её он определил по двум характерным признакам, во-первых, это было единственное застеклённое окно на этаже, а во-вторых, весь остальной этаж был нежилой. Единственная живая аура сейчас находилась в той комнате и не шевелилась. Пётр подождал пару минут, но по-видимому, обладатель ауры спал. Заглянув одним глазом в окно, он увидел спящего в постели морщинистого седого старика и забившуюся в угол девочку лет десяти. Она была одета в просторную ночную рубашку, которая доходила ей до щиколоток, сидела в углу, обняв руками ноги, и видимо, тоже спала. Пётр ненадолго задумался, единственная аура, которую он видит в этой комнате, принадлежит девочке, значит ли это, что менталист мёртв или специально скрывает свою ауру, потому что уже обнаружил крадущегося Петра и ожидает, когда тот сам зайдёт в ловушку? Надо что-то делать и на что-то решаться, стоять на карнизе и ждать, когда мимо проходящий гоблин его увидит, не самое безопасное занятие. Пётр достал нож и несильно постучал лезвием по окну, имитируя любопытную птичку, клювом стучащую по стеклу. Никакой реакции ни от девочки, ни от старика. Ножом он поддел окно и стал сдвигать его вверх, пока не открыл полностью. А проникнув в помещение, первым же делом юркнул к лежащему в постели старику. По всем собранным приметам, это и был менталист, от него пахло именно теми сигарами и под описание Хайнца он подходил. Пётр уже хотел чиркнуть его ножом по горлу, но вместо этого просто проверил пульс на шее.

— Блин, чуть-чуть не успел. Даже как-то жалко, что не я тебя прикончил, — по-гоблински выругался Пётр.

Менталист был мёртв уже как пару часов и даже начал остывать. А если судить по разводам на простынях, отсутствию одежды на старике и вони, стоящей в комнате, то скончался он от сердечного приступа во время мастурбации. Смерть, конечно, унизительная, но недостаточно мучительная для такого подонка как он. Единственное, что порадовало Петра в этой мерзкой ситуации, это то, что он не увидел пятен крови, Умка рассказывала, что «Паук» любит смотреть, как страдают другие, и никогда сам не пачкает руки. Но мало ли, для чего-то же он привёл эту девочку в свою спальню. Подёргав входную дверь, Пётр убедился, что она заперта изнутри, и без его воли в комнату можно попасть только через окно. Потом приблизился к ребёнку, всё это время он двигался максимально тихо, стараясь её не разбудить, ведь на крик девочки могли прийти гоблины, а могли и не прийти. Чёрт его знает, какие порядки в этом доме. Взяв одной рукой девочку за плечо, он слегка её встряхнул. Девочка оторвала лицо от колен и сонно проморгалась. У девочки были красные глаза от полопавшихся сосудов и длинные чёрные волосы до плеч, бледная кожа и впалые щёки. Видимо, в последние дни девочка мало бывала на солнце, недоедала и очень много плакала — под глазами остались соленые дорожки от слёз. Как только девочка пришла в себя настолько, чтобы начать мыслить, она сразу же попыталась завизжать. Но Пётр, готовый к такому повороту событий, быстрым движением зажал ей рот. Гоблины — враги почти всех, и естественная реакция ребёнка на гоблина — это крик и визг.

— Я те-б-я н-е т-ро-н-у, — прошептал Пётр, стараясь говорить тихо. — Я п-ри-ш-ё-л п-о-мо-чь. М-о-р-г-ни е-с-ли по-н-я-ла.

Полной уверенности в том, что девочка его поняла, у Петра не было, всё же Зул-Тар — город смешенных культур, некоторые родители учили своих детей старому национальному языку, а уже потом Рафнийскому, на котором в основном говорили местные. Девочка моргнула, и Пётр почувствовал облегчение.

— Я те-б-я о-т-пу-щу, то-ль-к-о не о-ри.

Девочка снова согласно моргнула. Пётр стал медленно убирать руку, готовясь вернуть её обратно в любой момент. Но девочка не закричала и даже чему-то улыбнулась.

— Ка-к те-б-я зо-в-у-т?

— Дана. Дядя гоблин, не ешьте меня, пожалуйста.

— Е-с-ли бу-д-е-шь хо-р-о-шей де-в-о-ч-ко-й то не б-у-ду. Ка-к т-ы с-е-бя чу-в-с-т-ву-е-шь?

— У меня всё болит. Особенно ладони.

— Я о-с-мо-т-р-ю т-е-бя. То-ль-к-о не бо-й-с-я.

Пётр старался почаще повторять ободряющие слова о том, что он друг, что пришёл помочь и всё самое страшное уже позади. Постепенно девочка расслабилась, отчасти помогло то, что Кап нарисовал у него на лице нечто такое, что даже замордованный ребёнок не мог смотреть на это и не улыбаться. И за это Пётр готов был простить ему это художество, только самому уже хотелось посмотреть, что же такое он там нарисовал. Пётр осмотрел руки и ноги девочки, всё было в синяках, но вроде без вывихов и переломов, под рубашку заглядывать не стал, да и девочка засмущалась. Потом он осмотрел ладони. И вот тут стало понятно, почему девочка даже не пыталась вырваться, когда он зажимал ей рот. Мизинец и безымянный пыльцы были вывернуты в суставах на обоих руках. На это даже смотреть было больно, девочка старалась прятать ладони подальше, чтобы ненароком их не задеть обо что-нибудь, поэтому Пётр не сразу обратил на это внимание. Но когда начал осматривать девочку, та морщилась даже от лёгкого прикосновения к пальцам.

Пётр осмотрел помещение. Помимо постели с покойником, тут ещё были шкафы с одеждой, письменный стол и ванна за ширмой. Пётр сильно удивился, но тут был натуральный водопровод с холодной и горячей водой. Найдя умывальник, Пётр сдёрнул оттуда пушистое полотенце и ненадолго заглянул в зеркало. М-м-мда, всё-таки надо Капу в морду дать. Не, рисует он, конечно, талантливо, тут не поспоришь, но что же так похабно-то.

На зелёной коже очень выразительно смотрелись кроваво чёрные рисунки. С левой стороны был изображён потягивающийся мужичок с эрегированном членом, его мужское достоинство протянулось на всю длину носа Петра, так что достоинство получилось очень гипертрофированным. На правой щеке был нарисован ещё один член, но на этот раз упирающийся в край губы Петра. На этом вершина Ританского юмора заканчивалась. О том, что Петру пририсовали усы и монокль над правым глазом, и упоминать не стоит. На общем фоне они просто терялись. Вот такие они, против-ментальные руны.

«Однако в Ритании не очень прихотливый юмор, из разряда «сел в торт», смешно», — хмыкнул Пётр. А вслух обозвал Капа придурком.

Всё это художество ему напомнило рассказы одного из его сыновей об отдыхе в лагерях, куда дети отправлялись на лето. Там они тоже рисовали на лицах спящих, а на утро смеялись над жертвой шутки.

Быстро смыв непотребство и захватив с сбой новое чистое полотенце, Пётр вернулся к Дане.

— Да-на, се-й-ч-а-с я в-п-ра-в-л-ю те-б-е па-ль-ц-ы, б-у-де-т о-че-нь бо-ль-но. Н-о ты т-е-р-пи. А ч-т-о-бы т-ы не к-р-и-ча-л-а за-ж-м-и э-то в-о р-ту.

Пётр сунул девочке в рот скрученное полотенце. Во времена Великой Отечественной он вправлял пальцы себе и товарищам. Позже девочку всё равно надо будет сводить к врачу, но сейчас он знал, что надо делать.

— Го-т-о-ва?

В ответ Дана моргнула. Ожидая боль, глаза уже начали выделять слёзы.

Фаланги пальцев с хрустом встали на место. Дана выпучила глаза так, будто хочет их выдавить из головы.

— О-ди-н ес-ть о-с-та-ло-сь е-щё т-ри.

Остальные пальцы Пётр вправляет быстро и без предупреждения, не давая боли утихнуть. Боль от первого вправленного пальца заглушает боль от всех остальных. Пока Дана валялась на полу и приходила в себя, Пётр вынул полку из тумбочки, стоящей возле постели, вытряхнул оттуда всё содержимое и отодрал от полки пару дощечек. Полотенце он разорвал на пополам вдоль и намочил в холодной воде. Теперь, когда в пальцах восстановилось нормальное кровоснабжение, они начнут опухать полностью, а не только на месте вывиха. С помощью дощечек и мокрого полотенца Пётр сделал шины на руках Даны. Мокрое холодное полотенце должно было ослабить боль и снять отёк.

— Ты мо-л-о-де-ц Да-на. Те-пе-рь ти-хо у-хо-ди-м о-т-сю-д-а.

Пётр посмотрел на нижний этаж и на верхний, всё было без изменений. С девочкой он провозился около двадцати минут, и теперь вёл её к лестнице, аккуратно придерживая за плечо. Девочка была очень напугана всем происходящим, но, похоже, к Петру прониклась доверием. Вдоль всего здания шла широкая круговая лестница. Между вторым и третьим этажами Пётр установил газовую бомбу и выдернул колпачок. Из железного блина сразу же заструился бледно-оранжевый дым. Придерживая на лице Даны тряпочку и велев ей закрыть глаза, Пётр повёл её на третий этаж. Дым распространялся медленно и от него вполне можно было убежать, а главное, он опадал вниз, но не поднимался наверх. Через пару минут он доберётся до первого этажа, и там начнётся бедлам. На третьем этаже было что-то вроде театра с декорациями и осветительными штативами. А также несколько клеток по бокам, в одной из который сидел мальчик, с очень голодными глазами. Перед клеткой с мальчиком был поставлен стол, ломящийся от разного рода снеди: ваза с малосольными огурчиками, миска с только что сваренной картошкой от которой шёл пар, на картошке медленно таял кусочек масла, и она была посыпана мелкопорезанными побегами лука и укропа, в центре стола был зажаренный одним куском поросёнок, в рот которого вставили яблоко, ещё какие-то аппетитно выглядящие салаты, пирамидка сваренных куриных яиц, и что самое обидное, там был ХЛЕБ. Пётр так соскучился по простому зерновому хлебу, которого в поселении людей просто не было из-за сложности с выращиванием. И всё это гастрономическое счастье быстро уплетал жирный гоблин, при этом громко чавкая и брызгая слюнями.

Пётр сглотнул слюну, так как в прошлой жизни тоже любил вкусно покушать и теперь сочувствовал пацану в клетке едва ли не сильнее, чем Дане, которой травмировали руки. Жестами он показал девочке, чтобы сидела тихо и не приближалась. А сам, вытащив нож, собирался тихо убить толстяка, перерезав ему глотку.

Но когда до цели оставался всего лишь шаг, нос Петра вдохнул одуряющие ароматы и его желудок испустил такое урчание, что зелёный толстяк услышал и обернулся. Что сделал толстый гоблин, Пётр не понял, почувствовал только, как голова кружится и ноги становятся ватными. Всё как в тот раз на ярмарке, в доме вождя Пузана. Пётр взмахнул ножом, пытаясь нанести удар остриём в горло, но вместо этого из-за головокружения попал толстому гоблину в рот. Нож изранил толстому гоблину язык, разрезал насквозь щеку, но застрял в зубах, когда толстяк сжал челюсть. Выплюнув нож, противник Петра рассвирепел и словно горилла, попёр на Петра. Может быть, он и закричал, пытаясь позвать на помощь, но травмированным языком не очень то и покричишь. Драки не было, толстяк просто сбил Петра на пол и пять минут они боролись друг с другом, пока у Петра не кончились силы. Толстяк был значительно тяжелее и не намного слабее, под складками жира были крепкие мышцы, привыкшие к нагрузке в виде собственного веса. Сейчас толстяк медленно душил Петра, прижав его всей своей тушей к полу и капая льющейся из рта кровью ему на лицо. Одной рукой Пётр пытался освободиться от хватки толстяка, чтобы глотнуть воздуха, а другая лихорадочно искала что-нибудь тяжёлое, чтобы ударить толстяка по голове. От нехватки воздуха в глазах уже темнело. И тут случилось чудо, ладонь наткнулась на шершавую рукоять его ножа. Пётр сжал рукоять холодного оружия и тут же нанёс в бок толстяка удар. Нож встретил лёгкое сопротивление, погружаясь в плоть, а глаза толстяка округлились от боли и удивления. Второй удар, третий, четвёртый. С каждым ударом хватка толстяка слабела. После последнего удара он окончательно сдох. Пётр отпихнул от себя труп толстяка и сел. Рядом стояла Дана, она его не послушалась и не осталась в укрытии ждать развязки событий. Это именно она в решающий момент своими искалеченными руками подала Петру нож.

— С-па-си-б-о, — не зная, что сказать, произнёс Пётр.

Вместо этого девочка просто упала на колени, обняла его и разрыдалась.

— Я хочу домой, — рыдая, сказала она, — к маме и папе.

— С-ко-р-о, Да-на, п-о-те-р-п-и, у-же с-к-о-ро.

Мальчиком в клетке оказался брат Даны, Рон. Также как и Дана ему здорово досталось, к счастью, обошлось без вывернутых пальцев. Но зато у Рона на шее был след от верёвки, видимо, его подвешивали, потом опускали. Изголодавшийся мальчишка тут же набросился на еду, чудом не опрокинутую на пол и не залитую кровью. Собственно, на еду они все набросились, Пётр одной рукой запихивал себе в рот огурчики и выдирал мясо из поросёнка, а другую отдал в пользование Данны, та налегала больше на яйца и салаты. Долго им праздновать не удалось. Распространяемый оранжевый дым всё же немного зацепил их этаж, в горле начало першить, а в глазах слезиться, и Пётр велел детям подняться на четвёртый. Еду они прихватили с собой, Пётр просто взял за края скатерти и повесил получившийся узелок себе на плечо. Еда, конечно, смешалась в кучу, но да они не прихотливые. С каждым этажом комнаты были всё меньше, а третий и четвёртые этажи оказались чем-то вроде башни, по паре комнат на этаж. Снаружи такая архитектура напоминала печку, где трубою была баня, ну, или ботинок. Третий этаж был самый запущенный и самый холодный, тепло в здании распространялось снизу вверх. Тут, конечно, явно бывали реже всего, но в одной комнате было что-то вроде мастерской скульптора, а в другой — его творения. Семь гипсовых девочек застыли в разных позах. Нехорошее предположение охватило Петра, но проверять его в присутствии Даны и Рона он не осмелился. Детям и так досталось, страшно подумать, что стало с их психикой после общения с «Пауком». Есть среди статуй Пётр не позволил, а разместил детей в мастерской, там были стулья и стол. А сам, открыв ставни, посмотрел, что происходило снаружи. Там шёл бой, гоблины тихо умирали один за другим. Отличительная черта местного оружия — это тишина. Даже стеклянные гранаты взрываются недостаточно громко по сравнению с гранатами из его мира. Тут его слух огласили вопли боли, и Пётр забрал свои слова обратно. Группа гоблинов, выкуренных из особняка оранжевым газом, подобралась слишком близко к держащим их в осаде зверолюдам. И те окатили их потоками огня из ручного огнемёта. Сгорающие гоблины вопили так, что уши резало. В сражении выделялись те два лучника, что смотрели на всех с пренебрежением, коренные Том-Томцы, обученные ещё в старой армии под руководством эльфов ночи. Было мужикам на вид лет за пятьдесят, но бегали и скакали они шустро, а стреляли далеко и метко. На пару они, наверно, половину всех гоблинов перебили.

«И как Том-Томцы умудрились проиграть войну с такими вояками? А ведь это просто пехота, а не войска специального предназначения», — недоумевал Пётр.

Хотя с другой стороны, не ему судить об этом. И как только что он чуть не умудрился быть убитым толстым гоблином? Даже заряженный вампирской кровью, он уступал толстяку, обычного гоблина он бы порвал голыми руками, но это. Если бы не Дана, сейчас он валялся бы тут мёртвый. А ведь он так был уверен в своих силах, «сверх-гоблин», ха! Сверх-дурак он. Сил вампирская кровь прибавляла, но не надо путать выносливость с силами, а то новые возможности вскружили голову.

Первыми на четвёртый этаж поднялись не Луи с Мартой и даже не Кап с Беном, а Катя с Умкой. Вампирша в своём извращённом костюмчике первым делом принялась тискать его, словно плюшевого, да так сильно, что в спине что-то хрустнуло, а на её кулоне, вечно болтающемся на шее, загорелся жёлтый огонёк предупреждения о неприменении вампирских сил.

— Я за тебя так испугалась! Тебя почти задушили! Как ты мог позволить, чтобы тебя чуть не убили? — чувство радости от встречи быстро перетекло в раздражение от страха. — Учти, если тебя убьют, то домой можешь не возвращаться.

Пожив в Зул-Таре какое-то время, для Петра эта фраза теперь заиграла новыми красками.

— Отпусти Сталина, — потребовала от Кати Умка, глядя на неё большими, но слепыми глазами. — Ему бо-бо.

— Ой, — ойкнула Катя и поставила Петра на пол. — Прости, Петь, ты как?

Гоблин понагибался назад-вперёд, подвигал корпусом, будто выполнял разминочные упражнения, и, улыбнувшись, сказал:

— По-с-ле д-ра-к-и с то-л-с-ты-м, — Пётр кивнул куда-то на пол, где сейчас валялся зарезанный им вождь гоблинов, — с-пи-н-а за-б-о-ле-л-а, а се-й-ч-а-с п-е-р-е-с-та-ла, в-и-ди-м-о по-з-в-о-но-к н-а м-е-с-то в-с-та-л.

Чуть позже пришли остальные члены команды, Пётр рассказал им всё, что видел и что знал. В замен осведомился о том, как прошёл штурм. К своему облегчению Пётр узнал, что сборная солянка не понесла безвозвратных потерь. И да, ожидаемо, сокровищницы Аладдина авантюристы местного разлива не нашли, но остались довольны тем, что взяли. Двадцать игломётов, хоть и самых простых, забранных у трупов, чего-то да стоят. Плюс по мелочи: ткани, постельные принадлежности, одежда, серебряные столовые приборы и фарфоровый сервиз. Мародёры были рады любой мелочи, что под руку попадалась. Они даже кладовую гоблинов разграбить не поленились и были вознаграждены несколькими мешками муки, это их отдельно порадовало, потому как по хлебу ностальгировали все. В Зул-Таре были только стойкие и неприхотливые культуры огородных растений, которые так просто не загубишь. А для пшеницы в период созревания достаточно одной спички, чтобы потом весь год сидеть без урожая.

— Ребят, всё это как-то неправильно, — задумчиво сказал Луи.

— Ты о чём? — спросила Марта.

— Я о менталисте. Он чуть на смерть не замучил двух ни в чём не повинных детей и неизвестно сколько он вообще убил. И умереть вот так в своей постели от мастурбации, не понеся никакого наказания. Это несправедливо.

— Луи, в жизни нет вообще никакой справедливости, и ты, как вор, должен это знать.

— Веришь ли, нет, Марта, но я, как вор, верил в справедливость и придерживался своих моральных норм.

— Моральные нормы у вора? — удивилась Марта.

— А что тебя удивляет? Ты солдат, Марта, по сути профессиональный убийца, но и у таких, как ты, есть моральные нормы и кодексы. Например, зная тебя, я готов поспорить, что ты никогда не будешь убивать гражданских, даже если тебе это прикажут.

— Ладно, ладно, не кипятись, — Марта подняла руки вверх. — И что же у тебя за моральные нормы?

— Я никогда не воровал у нищих, — просто ответил Луи. — Но то, что тут происходило. К чёрту! Я сегодня напьюсь. Мне надо будет смыть это дерьмо.

— Я, пожалуй, к тебе присоединюсь. Только надо будет тут всё сжечь, прежде чем уйти.

— Кстати, насчёт трупов я могу сказать вам точно о масштабе деяний менталиста, — присоединилась к разговору Катя. — Это место — личное кладбище этого ублюдка, так что, Луи, не надо ничего рисовать на статуях и осквернять усопших.

— Я и не собирался. Но почему усопших и кладбище?

— А ты что, до сих пор не понял, или тебе ещё не сказали? Ну, тогда смотрите, — Катя толкнула одну из статуй на пол, гипс разбился и оттуда выпало небольшое мумифицированное тело, — мальчиков он отправлял убивать своих родителей, а девочек закатывал в гипс, на память.

— Е***! — Луи отпрыгнул от статуй. — И что все эти статуи?

— Угу. Он искал родственников, братьев с сёстрами, и всегда людей, зверолюды ему не подходили. Тут семь статуй, значит семь девочек, судьба их братьев неизвестна, но я не думаю, что они кончили хорошо, иначе они заговорили и были бы слухи. А слухов нет, значит, и мальчиков уже тоже нет. Четырнадцать детей, плюс их родители, уже двадцать восемь человек, плюс по два «статиста» для постановок спектакля, итого сорок две загубленные души, — ответила Катя.

— Статисты? — спросил Луи

— Ну люди. Менталист себе тут что-то вроде театра ужасов организовал. Тут в подвале около десяти женщин в неадекватном состоянии, и все числятся пропавшими за последние семь лет. Ещё были мужчины, но я думаю, что мы даже их костей теперь не найдём.

— Кап и Бен сейчас решают, что делать с пленными, но скорее всего они пойдут в расход, — подтвердила её слова Марта.

— Но почему?

— Луи, они в ужасном состоянии, у них мозг поражён настолько, что они задыхались ядовитым газом, но всё равно не вышли.

— Понятно. Но блин, сорок две души, чёрт, я точно сегодня вечером напьюсь. Эх, жалко практику посмертных пыток вместе с высшей некромантией запретили. Я бы на эту сволочь никаких денег не пожалел.

— Да я думаю, тут все расщедрились и сняли бы последнюю рубашку, чтобы нанять некроманта для этой сволочи, — хмыкнула Марта.

В помещение пришёл мрачный, как туча, Кап, с не менее мрачным Беном.

— Ну всё, ребят, нам пи*ц, — коротко, но очень оптимистично начал Кап.

— Точно пи*ц, без вариантов? — решил уточнить Луи.

— Ну почему же, варианты есть. Пустить себе иглу в голову, запачкать стены таким образом, но уйти, не мучаясь, или подождать пыточных дел мастера.

— Не понял, а с чего это кому-то нас пытать. Мы же доброе дело совершили, выжгли гнездо гоблинов, спасли детей, обезвредили опасного преступника? — не понимала Марта. — Ну он сам себя обезвредил, но это к сути дела не относится.

— Вот за то, что в суть никто вникать не будет, нас и прикончат, — ворчливо продолжил Кап. — Тот «почтенный старец», заляпанный собственным эякулятом и валяющийся дохлым в постели, никто иной как Гарибальди.

— Да твою мать! Только же нормально жить начала, — простонала Катя, которая, похоже, единственная поняла в какую пропасть угодила.

— А я вот не понял, кто такой Гарибальди?

— А тебе, Луи, и не положено было знать, кто это такой. Должность у тебя слишком маленькая, и недавно ты тут. Гарибальди — это наш с тобой лорд, единственный легитимный правитель Зул-Тара и признанный правительством ночных эльфов наместник. И когда эльфы зададутся вопросом, а где, собственно, наш наместник, с которым было так удобно вести дела? Они пойдут в управу Зул-Тара, те будут разводить руками. Начнут поиски, возможно, даже привлекут следователя некроманта из столицы графства. Пропажа правителя провинции — это серьёзно. По следу некромант придёт сюда и тут вскроется наше участие.

— Но ведь он маньяк, детоубийца, садист и душегуб.

— Луи, ты что, до сих пор в детстве прибываешь? Человек уровня Гарибальди мог как дракон требовать себе на ужин по одной девственнице каждую неделю, и всё поселение было бы вынужденно этим утереться. За десять лет правления Гарибальди не было ни одного голодного бунта и ни одного нашествия гоблинов. Он всех устраивал, герой, мать его, так и надежда на светлое будущее Зул-Тара. Да эльфы его на руках готовы были носить. Теперь понятно, почему этот мудак престарелый запретил глубокие рейды. Он с гоблинами просто договорился, скармливал им часть новичков с каждого нового поступления, а зелёные уроды в ответ ограничивались мелкими набегами. Петь, прости за зелёного урода, лично к тебя это не относится.

В ответ Пётр только махнул рукой, он и сам тихо презирал других гоблинов.

— Может, тогда просто уйдём и затаимся в поселении? В конце-то концов, мы же его не убивали, он сам справился.

— Не вариант, кто-нибудь да проболтается, тут слишком много народу. А чиновникам в управе всё равно, кто крайний, только бы не они. И потом такой скандал, «глава общины — серийный маньяк детоубийца». От нас отделаются лишь для того, чтобы мы не болтали лишнего.

— Но надо же что-то делать.

— Вообще, один вариант есть, и если начнут копать, то во всём разберутся. Бен, кто ещё знает, что дохлый старик — это Гарибальди? — Кап.

— Только те, кто находятся в этой комнате, Кап. Как только ты опознал труп, я поставил надёжного человека и велел никого не пускать.

— Хорошо, — Кап переключился на Луи. — А скажи-ка мне, мой членистоногий друг Луи, у тебя есть знакомая проститутка, не особо отягощённая нормами морали и нравственности?