Было то летом 3E 407. Вот уже в течение нескольких дней женщина-данмер в вуали приходила к одному знаменитому оружейнику Тира. Хоть лица ее и не видели, соседи решили, что, судя по фигуре и осанке, она должна быть молода и хороша собой. Когда она приходила, оружейник закрывал мастерскую и отпускал учеников на несколько часов. Во второй половине дня она уходила и на следующий день являлась снова. По городу поползли слухи о невероятной любовной истории, все удивлялись, что привлекло в старике эту таинственную богато одетую даму. Через несколько недель визиты прекратились, незнакомка более не нарушала спокойствия обитателей бедных кварталов Тира.
Прошел месяц или два, и однажды в одной из таверн молодой портной, напившись, спросил у оружейника: "Так что случилось с твоей подружкой? Разбил ей сердце?"
Оружейник, который прекрасно знал, какие слухи о нем ходили, ответил: "Она приличная благородная девушка. Между нами ничего не было".
"А чего же она к тебе каждый день ходила? — спросила хозяйка таверны, которой уже давно не терпелось об этом поговорить.
"Если вы очень хотите знать, — сказал оружейник. — Я обучал ее своему мастерству".
"Врешь", — рассмеялся портной.
"Нет, девушке очень понравилось мое искусство, — ответил оружейник не без гордости. — Я обучил ее чинить мечи, выправлять зазубрины, сколы, точить лезвия… Когда она ко мне пришла, она даже не могла приладить рукоять к лезвию… Но это ведь естественно, откуда ей научиться? Но запачкать руки она не боялась. Я научил ее восстанавливать серебряную и золотую вязь на лезвиях мечей и полировать их так, чтобы они выглядели, будто кованы самими богами".
Хозяйка таверны и портной расхохотались. Что бы там ни говорил оружейник, тон у него был такой, будто он говорит об утерянной любви всей своей жизни.
Посетители тоже послушали бы рассказ оружейника, но на обсуждение были вынесены куда более интересные новости. В центре города нашли еще одного убитого работорговца. Он был уже шестой жертвой за последние две недели. Некоторые называли убийцу "Освободителем", но большинство не особенно думало о страданиях рабов, посему в народе предпочитали звать его "Дровосеком", так как у нескольких жертв были отрублены головы.
Пока чернь спорила, как будет выглядеть следующая жертва, работорговцы устроили собрание в поместье серджо Дрес Минегора. Минегор принадлежал к младшим чинам Дома Дрес, но среди работорговцев считался чем-то вроде старшины. Возможно, лучшие годы его жизни уже были позади, но товарищу по ремеслу уповали на его мудрость.
"Нам нужно собрать воедино все, что известно об этом Дровосеке, и определить направление для поисков, — сказал Минегор собравшимся. — Что нам известно? Нам известно, что он ненавидит рабство. Нам известно, что он искусно орудует мечом. Нам известно, что он невероятно скрытен и осторожен. Похоже, что это искатель приключений, чужеземец. Очевидно, что ни один из уроженцев Морровинда не стал бы так действовать".
Работорговцы закивали. Чужеземцы всегда приносили им одни неприятности.
"Был бы я на пятьдесят лет помоложе, я бы достал свой меч Акраш, — Минегор указал рукой на оружие, висевшее на стене над камином, — и сам бы уничтожил убийцу. Ищите негодяя там, где обычно собираются путешественники — в тавернах и гильдиях. А когда найдете, покажите, что тоже умеете рубить".
Работорговцы вежливо засмеялись.
"А вы не могли бы одолжить мне свой меч, серджо?" — спросил молодой Сорон Джел.
"Я бы с удовольствием, — вздохнул Минегор, — но я поклялся, что он уйдет на покой вместе со мной".
Минегор позвал свою дочь Пелию, чтобы она принесла гостям еще флина, но они отказались. Впереди их ждали поиски Дровосека, выпивка могла подождать. Минегор одобрил их решение, тем более, что алкоголь стоил недешево.
Когда все гости ушли, старик поцеловал дочь, бросил взгляд на сверкающий Акраш и пошел спать. Как только он вышел из комнаты, Пелия сняла со стены меч и через минуту уже бежала по полю за домом. Она знала, что Казаг давно уже ждет ее в конюшне.
Он выпрыгнул из тени, обхватил ее своими сильными поросшими мехом руками и начал целовать, долго и нежно. Наконец, она неохотно отстранила его и протянула ему меч. Он попробовал лезвие.
"Самый умелый каджитский оружейник не заточил бы лучше, — сказал он, с гордостью глядя на возлюбленную. — Я ведь вчера немного его затупил".
"Это точно, — молвила Пелия. — Ты, похоже, разрубил им железную кирасу".
"Работорговцы принимают меры предосторожности, — ответил он. — О чем они говорили на собрании?"
"Они считают, что это чужеземец, — засмеялась она. — Им и в голову не пришло, что раб-каджит может обладать достаточной смелостью и навыками для этого".
"А твой отец не подозревает, что именно его дорогой Акраш убил его сотоварищей?"
"С какой стати, если каждый день он висит на стене, отполированный и заточенный как новый? Мне пора идти, пока кто-нибудь не заметил, что меня нет. Ко мне по вечерам иногда приходит кормилица. Спрашивает о свадьбе. Как будто это был мой выбор".
"Обещаю тебе, — сказал Казаг очень серьезно. — Тебя не выдадут замуж насильно. Последними ножнами Акраша станет сердце твоего отца. А потом ты сможешь освободить всех рабов, переехать в лучшее место и выйти замуж за того, за кого захочешь".
"Интересно, кто бы это мог быть", — хихикнула Пелия и выбежала из конюшни.
Перед самым рассветом Пелия встала и вышла в сад. В винограднике он нашла Акраш. Лезвие оставалось относительно острым, но по нему шли вертикальные царапины. Кто-то опять лишился головы, подумала она, и, взяв пемзу, стала терпеливо полировать меч. Наконец, она обмыла его раствором соли и уксуса. Когда ее отец спустился к завтраку, меч висел на своем обычном месте и выглядел, как новый.
Вскоре все в доме узнали, что Кемиллит Тором, жених Пелии, был найден мертвым. Его голова была насажена на пику в нескольких футах от тела. Пелии не пришлось притворяться огорченной. Ее отец знал, что она не хотела выходить за него замуж.
"Жаль, — сказала он. — Парень был неплохим работорговцем. Однако многие юноши захотят породниться с нашей семьей. Как насчет Сорона Джела?"
Две ночи спустя Сорон Джел встретился с Дровосеком. Борьба закончилась очень быстро, однако Сорон подумал об обороне — он спрятал в рукав отравленную иглу. Получив смертельный удар, он упал на Казага и уколол его в ногу. К тому времени, как Казаг дошел до дома Минегора, он уже умирал.
В глазах его темнело, но он смог забраться на окно Пелии и тихо постучал по стеклу. Пелия крепко спала, ей снились чудесные сны о будущей жизни со своим милым каджитом. Он постучал громче, и от этого проснулась не только Пелия, но и ее отец, спавший в соседней комнате.
"Казаг!" — вскрикнула она, открывая окно. Следующим в комнате показался сам Минегор.
И он увидел, как его раб, его собственность, собрался отрубить голову его дочери, его собственности, его же мечом, его собственностью. С неизвестно откуда взявшейся энергией, Минегор выбил меч из рук умирающего каджита и, прежде чем Пелия успела что-либо сделать, пронзил этим мечом сердце ее любовника.
Старик выронил меч и повернулся к двери, чтобы позвать стражу. Тут он подумал, что надо бы узнать, не ранена ли его дочь. Минегор повернулся к ней. На секунду у него все поплыло перед глазами. Затем он увидел кровь и почувствовал боль. Он умер, прежде чем успел осознать, что его дочь заколола его Акрашем. Меч, наконец, обрел последние ножны.
Неделю спустя, после официального расследования, раб был похоронен в безымянной могиле на территории поместья, а серджо Дрес Минегор обрел последнее пристанище в скромном уголке фамильного мавзолея. Огромная толпа пришла поглазеть на похороны работорговца, который по ночам убивал своих конкурентов. Толпа вела себя очень тихо, но каждый в ней пытался представить последние минуты его жизни. Как обезумев, он напал на собственную дочь, рядом с которой, к счастью, оказался верный раб, а потом заколол себя.
В толпе стоял и старый оружейник, который в последний раз увидел ту самую девушку в вуали. Вскоре она навсегда покинула Тир.