Секретные коммандос

Глава 10

Для операции "Эштрей Два" будет собрана группа из двенадцати человек, в которую войдут восемь американцев и четыре туземных солдата. От моей РГ "Калифорния" будут сержант первого класса Рекс Жако и штаб-сержанты Джон Янси и Ричард Вуди, а также два моих великолепных гранатометчика М-79, Во-Один и Во-Два. РГ "Нью-Гемпшир" помимо капитана Фреда Крупы предоставит сержантов Пола Кенникотта и Майкла Грейса, а также медика, специалиста-пять Джима Галассо. Крупа также берет своих нунгов, пойнтмена и хвостового стрелка, Фунга и Фенга, которые возьмут АК и оденутся в северовьетнамскую форму.

Мы начали подготовку к "Эштрей Два" в разведотделе, просматривая архивы, материалы опросов и донесения в поисках всего, что касалось вражеских грузовиков, организации колонн NVA и лаосского Шоссе 110. Мы с Крупой часами изучали фотографии грузовиков советского производства.

Как и в американских машинах, в русских грузовиках водитель сидел слева и, что очень удобно, рядом с дверью была подножка. Мы узнали, что если не было дождя, стекло со стороны водителя обычно опускалось. Водитель был занят рычагом переключения передач и рулем грузовика, так что даже если у него было оружие, он не мог быстро схватить его. Если в кузове ехала охрана, деревянные дощатые борта заставили бы их встать и высунуть головы, чтобы стрелять по нам сверху вниз, подставляясь под наш ответный огонь. Поскольку эти грузовики были дизельными, топливо вряд ли могло легко воспламениться, что давало нам свободу стрелять и использовать взрывчатку.

Северовьетнамский водитель, как мы обнаружили, назначался на конкретный грузовик, и каждую ночь проезжал по одному и тому же участку дороги, осваивая его в совершенстве, чтобы двигаться, несмотря на темноту или дождь. Он проводил дни в тщательно укрытых автопарках, отдыхая и обслуживая свою машину и обновляя ее маскировку. Водители обычно были призывниками со слабой боевой подготовкой и вряд ли могли оказать серьезное сопротивление. Тем не менее, после недавней засады "Эштрей Один", северовьетнамцы могли добавить вооруженного помощника водителя или усилить огневую подготовку водителей. В одном из агентурных донесений говорилось, что водителей иногда приковывали цепями к рулю, чтобы они не могли бросить свои грузовики во время авианалета.

Вражеские колонны численностью до 100 грузовиков были нормой в начале войны, но рыщущие по ночам FAC и ганшипы ВВС AC-119 и AC-130 сократили каждую колонну до десяти или около того машин, идущих с большими интервалами, чтобы их было труднее обнаружить. На идущем с востока на запад Шоссе 110 эти колонны следовали простой схеме: те, что шли на восток, везли грузы к границе с Южным Вьетнамом, в то время как грузовики, движущиеся на запад, в основном были пустыми. Не используя фары, или только с крохотными огоньками со светомаскировочными насадками, они завершали свои пробеги до рассвета и заезжали на пункты сбора, примерно на дюжину машин каждый, разумно рассредоточенные, чтобы ограничить ущерб от ударов B-52. Немалую озабоченность у нас вызывало то, что колонны иногда сопровождали бронемашины и даже легкие танки.

Меня больше всего беспокоило пешее охранение. На протяжении пяти лет американские отряды SOG осложняли жизнь силам NVA вдоль системы дорог в Лаосе, и на каждый успешный удар северовьетнамцы отвечали усилением охраны и обороны. К 1970 году, когда тропу Хо Ши Мина обороняли десятки тысяч солдат, северовьетнамцы выставляли стационарные ночные посты на всех основных маршрутах и активно патрулировали джунгли вдоль магистралей — все это в дополнение к обычно охотившимся за нами следопытам и противодиверсионным силам. Если нам посчастливится добраться до дороги незамеченными, и хватит удачи остановить грузовик и схватить водителя, то затем нам придется туго, когда подразделения NVA будут преследовать нас всю ночь. Осознавая это, мы с Крупой изучили карты, сосредоточившись на участке Шоссе 110 к востоку от того места, где в феврале рота Хэтчет Форс Юлиса Пресли блокировала дорогу в течение пяти дней. Из материалов по нескольким целям мы почерпнули предполагаемые расположения противника, такие как склады снабжения и места стоянок, чтобы случайно не забрести туда. Когда мы, наконец, выбрали лучшее место для засады, одно из донесений разведки гласило, что всего в 500 ярдах предположительно находится базовый лагерь батальона. Нужно будет схватить этого водителя и быстро смыться.

Так же важно, что мы изучили неудавшиеся попытки, в ходе которых пленный был непреднамеренно убит, и пришли к выводу, что если это будет просто засада, успех не гарантирован. Мы должны будем использовать элемент внезапности и захватить его так быстро, чтобы, как у оленя, ослепленного фарами, у него не было выбора, кроме как подчиниться. В одно мгновение он за рулем, в следующее ему крутят руки и уволакивают прочь.

Переварив все это, Крупа, я и наши товарищи по группе устроили мозговой штурм за выпивкой в клубе. "Как насчет северовьетнамской формы Фунга?" — предложил Крупа, имея в виду своего пойнтмена. "Он мог бы просто выйти и дать сигнал грузовику". Это было просто и прямолинейно, но облику Фунга могло не хватать опознавательных знаков NVA, таких как отличительная нарукавная повязка. Даже жест остановки был нам неизвестен, поскольку ни одна из групп SOG никогда не видела, чтобы вражеский солдат останавливал грузовик. Кроме того, Фунгу могло не хватить уверенности, чтобы осуществить этот маскарад, и, несмотря на весомые стимулы брать пленных, туземные солдаты были слишком склонны стрелять в северовьетнамцев.

Как бы то ни было, подчеркнул я, нам нужно физически остановить этот грузовик, а это не мелочь. Как можно мгновенно остановить две тонны массы, движущейся со скоростью двадцать миль в час (32 км/ч)? Джакс уже предупредил меня: "В наших наставлениях про это ничего нет, нигде ничего нет". К концу нашего первого сеанса мозгового штурма я уже пришел к выводу, что решение будет включать взрывчатку, что вдохновило на серию экспериментов по подрывам.

Каждый день мы тратили половину времени на изучение разведданных, планирование и на пробы со взрывчаткой, а остальное — на совместные тренировки, чтобы спаять наших двенадцать человек в единую команду. Сначала мы отрабатывали построения и сигналы жестами, затем перешли к отработке навыков немедленных действий, потом к упражнениям с боевой стрельбой на полигоне. К третьему дню мы отрабатывали все, что делали, с боевой стрельбой. Но мы все еще не определились со способом остановки грузовика.

Дело в том, что взорвать грузовик легко — любой подрывник может рассчитать подходящий для этого заряд взрывчатки C-4. Но как использовать взрывчатку, чтобы мгновенно остановить машину, не отправив ее водителя на небеса? Кроме того, способ или устройство должны были быть избирательными, чтобы мы могли позволить проехать бронемашине или грузовику с солдатами, но при этом поразить нужную нам машину. Зарыть взрывное устройство на Шоссе 110 было невозможно, потому что его твердая глинистая поверхность выдала бы следы подкопа. В руководство армейских Рейнджеров был ловкий трюк времен Второй мировой войны: проложить поперек дороги шнур, затем вытащить мину на пути выбранной вами машины. Но вытащить эту мину точно в нужное место, чтобы зацепить колесо — в темноте, это выглядело слишком рискованным.

"Свалите перед ним дерево", — предложил Янси, и это было первым, что мы попробовали.

Я подготовил два заряда, связанных детонирующим шнуром: у основания дерева мы закрепили подсекающий заряд, а примерно в десяти футах над землей второй, меньший — тот, который подрывники называют "кикером" — чтобы вытолкнуть сломанное дерево поперек дороги. Мы свалили несколько деревьев, прежде чем я пришел к выводу, что нам понадобится слишком много взрывчатки и слишком большое дерево, чтобы заблокировать двухтонный грузовик.

В конце концов мы прошли по полному кругу и согласились с Джоном Грантом, участвовавшим в "Эштрей Один" подрывником, который испытал множество зарядов и остановился на трех Клейморах, установленных полукругом, чтобы сфокусировать их взрыв и выбить переднее колесо грузовика. Мы несколько раз испробовали способ Гранта на шинах грузовика, достигая приемлемой вероятности успеха.

Теперь, когда мы определились со способом остановить грузовик, нужно было, действуя от обратного и опираясь на него, разработать весь план засады. Кто взорвет Клейморы? Я. Потому, что этот взрыв будет для нашей засады сигналом действовать. Командир не должен передавать этот сигнал по цепочке, и ему не следует подавать его свистком или жестом, чтобы не потерять эффект внезапности. Кроме того, поскольку мы наносили выборочный удар — давая проехать бронемашинам и грузовикам с солдатами — моя собственная рука на замыкателе будет гарантией мгновенного реагирования.

Кто будет захватывать водителя? Будучи самым крупным из нас, Джон Янси лучше всех мог усмирить и контролировать пленного. У Янси также был неплохой боевой опыт в Майк Форс, что придало мне уверенности, что он не будет колебаться в критический момент.

Разумеется, руки Янси должны быть свободны, чтобы схватить водителя, так что потребуется минимум двое человек, чтобы прикрыть его — капитан Крупа будет рядом с Янси, в то время как я оббегу вокруг капота, распахну пассажирскую дверь, и проконтролирую с той стороны. Я ликвидирую помощника водителя и помогу Джону вытащить водителя, если это будет необходимо.

Четвертый человек в нашей подгруппе штурма или захвата — Ричард Вуди — должен был контролировать кузов, готовый уничтожить все охранение и вооруженных пассажиров, прежде чем они успеют открыть огонь. Чтобы свести к минимуму опасность попасть друг в друга, мы отрабатывали, что после первого выстрела каждый член штурмовой подгруппы должен встать колено и стрелять по грузовику снизу вверх.

В 100 ярдах вправо и влево от места засады, две фланговые подгруппы обеспечения по три человека в каждой должны были блокировать дорогу и не допустить вмешательства северовьетнамцев в захват, а также задержать силы быстрого реагирования на время, достаточное, чтобы подгруппа захвата успела отойти с пленным. В составе каждой из подгрупп обеспечения — во главе с Жако на западе и Кенникоттом на востоке — были ярд-гранатометчик с M-79 и нунг с CAR-15. Также каждая из них выставляла по два Клеймора, и у них были противотанковые гранатометы LAW на случай, если им придется бить по приближающимся машинам.

Услышав поданный мной голосом сигнал "Отход", продублированный Вуди свистком, каждая подгруппа обеспечения инициирует запалы с трехминутной задержкой на своих Клейморах, в то время как их гранатометчики выпустят два заряда со слезоточивым газом вдоль дороги. Все подгруппы встречались в точке сбора, примерно в 100 ярдах в джунглях, где мы оставляли наших радиста Грейса и медика Галассо, а также все наши рюкзаки.

План выглядел завершенным.

"А что насчет, уничтожения грузовика?" — спросил Крупа. Тут все просто. Пока Янси и Крупа будут вязать пленного, я заброшу в кабину подрывной заряд, положу дающую 2000 градусов термитную гранату на блок цилиндров двигателя и инициирую гранату замедленного действия с белым фосфором, которая зажжет ее. Затем, превратив грузовик в пылающий маяк, мы вызовем ганшип AC-130 "Спектр", чьи 20-мм и 40-мм пушки разнесут в порошок все на Шоссе 110, пока мы бежим через джунгли. Идеально!

Мы с Крупой встретились с Наездником Кови Чарли "Паттером" Септером, чтобы выбрать LZ примерно в двух днях перехода к югу от дороги, затем договорились с S-3, что AC-130 "Спектр" будет держаться сразу за горизонтом, ожидая нашего вызова. Наш план был готов.

Мы отпраздновали это за выпивкой в клубе, но меня волновало, действительно ли у нас будет AC-130? А что, если погода будет плохой? Или сильный зенитный огонь? Чем больше я думал об этом, тем больше вспоминал, как Джо Уокер однажды посоветовал мне: "Никогда не начинай бой, который ты не сможешь выиграть с тем, что у тебя есть тут и сейчас". Когда взорвутся наши три Клеймора, вся округа будет взбудоражена, и подобно гигантскому отряду добровольцев местного шерифа, все северовьетнамцы в пределах слышимости обрушатся на нас.

Я сказал Крупе: "Нам не следует рассчитывать только на "Спектр".

Поэтому, чтобы обеспечить наш отход, я выдал каждому американцу, за исключением медика и радиста, небольшую брезентовую сумку с пятью гранатами замедленного действия. Их нужно будет инициировать и бросать на отходе, оставляя за собой своего рода минное поле из гранат: осколочных, с белым фосфором и слезоточивым газом, взрывающихся с неравными интервалами в течение сорока пяти минут. Всякий раз, когда северовьетнамцы рискнут двинуться вперед в темноте, будет взрываться еще одно устройство, разбрасывая осколки или горящий фосфор, или давая облако удушающего слезоточивого газа.

Вторую неделю мы провели, отрабатывая и оттачивая нашу засаду. Очертив на земле каблуком контур грузовика, я провел длительный пошаговый прогон, в ходе которого каждый человек изучал свою роль, этап за этапом. В штурмовой группе, фланговом охранении или на точке сбора, у каждого человека был список конкретных обязанностей, которые нужно было запомнить. Отрабатывая их выполнение на открытом пространстве, каждый мог слышать и видеть, что делают другие, достигая быстрой синхронизации. К полудню мы были готовы к более реалистичному прохождению, на этот раз в близлежащих джунглях, которые имитировали обстановку засады на Шоссе 110. Затем были пробные прогоны, начинавшиеся со сброса рюкзаков в точке сбора, разделения на подгруппы и скрытного выдвижения к своим позициям.

Благодаря этим репетициям мы узнали, что нам нужны радиостанции для связи между нашими позициями, которые мы получили, заменив наши аварийные радиостанции на новые PRC-90, которые имели отдельный FM-диапазон. Кроме того, чтобы ускорить наше движение, когда я кричал "Отход!", фланговые подгруппы обеспечения вместо того, чтобы тащиться к точке сбора через джунгли, побегут прямо по дороге к грузовику и уйдут вместе со штурмовой подгруппой. И, хотя ему это не понравилось, Янси узнал, что ему придется повесить себе на спину болторез на случай, если водитель будет прикован к рулю.

После того, как все изменения были внесены, мы отрабатывали засаду снова и снова, набирая скорость и уверенность с каждым повтором. Чтобы быть готовыми к любому варианту, мы практиковались в нападении на грузовик, едущий на восток или запад. На одной из наших последних дневных отработок мы устроили засаду на настоящий грузовик с переводчиком РГ "Калифорния", Уитом, изображавшим водителя. Янси раз за разом выдергивал Уита за дверь так быстро, что маленький монтаньяр буквально летел по воздуху.

Затем последовала отработка ночью, сначала проходя вхолостую, затем, наконец, последовала генеральная репетиция, с боевой стрельбой ночью, включая взрывы Клейморов. К тому моменту мы могли остановить грузовик с помощью взрыва мин, зачистить его и схватить водителя менее чем за десять секунд: хорошо организованное действие, столь же отточенное, как лучшая команда NFL.

Наконец, через две недели после получения приказа, я доложил майору Джаксу, что мы готовы. На следующий день мы с Крупой кратко изложили весь наш план Джаксу и нашему командиру, подполковнику Абту, который тут же утвердил его. Обычно это было бы все, но "Эштрей Два" была задумана лично шефом SOG полковником Стивом Кавано, который хотел провести собственный инструктаж в Сайгоне.

Два дня спустя мы с Крупой доложили план полковнику Кавано. Я заметил, что его взгляд прикован к отметке предполагаемого базового лагеря батальона всего в 500 ярдах от места нашей засады. Когда мы закончили, Кавано откинулся на спинку кресла, задумчиво промолчав тридцать секунд. "Ваши планирование и подготовка тщательны и доскональны", — заявил он. "Но та зона к югу от дороги, куда вы отойдете, вот что меня беспокоит".

Кавано постучал по карте. "У северовьетнамцев по всей дорожной сети спрятаны лагеря. В темноте вы можете наскочить прямо на один из них". Он потребовал, чтобы мы провели короткую двухдневную разведку этого района, чтобы убедиться, что мы не наткнемся на скрытый вражеский лагерь.

Пока остальные спешили подготовить наше снаряжение и взрывчатку, Крупа, Янси и четверо ярдов выполнили эту короткую задачу, высадившись 23 марта примерно в пяти милях к северо-западу от группы, уже действовавшей на северо-востоке Камбоджи, РГ "Пенсильвания". У Крупы и Янси все шло гладко, но не для РГ "Пенсильвания". На второе утро Крупа остановил своих людей, когда Янси услышал по радио, что другая группа находится в контакте.

Через три хребта от них Один-Ноль Джон Боронски, Один-Один Джерри Пул и Один-Два Гэри Харнед были на грани неудачи. Несколько дней они петляли и уворачивались от преследователей NVA, которые охотились за ними неустанно, днем и ночью.

Рано утром того дня Наездник Кови лейтенант Джим "Король Артур" Янг пролетал над РГ "Пенсильвания" и услышал, как Пул прошептал: "Мы слышим голоса вокруг". Хуже того, NVA привели собак. Однако Боронски не запросил эвакуацию. Это был первый выход Пула, и, он, хотя и был лейтенантом, подчинялся Боронски, штаб-сержанту, у которого было больше опыта. Если бы это зависело от Пула, их бы немедленно эвакуировали.

В полдень на замену Янгу прибыл Наездник Кови Ллойд "Оу-Ди" О'Дэниелс и пролетел над РГ "Пенсильвания". Он узнал, что они только что были в контакте, двое человек получили легкие ранения, и они едва оторвались от противника. Северовьетнамцы даже подожгли джунгли, чтобы выгнать их на засаду, которой они едва избежали. Однако Боронски не был готов запросить эвакуацию. О'Дэниелс понял. "Некоторые командиры групп не хотели быть теми, кто просит вытащить их", — объяснил он. "Так что вы, как Наездник Кови, должны были истолковать это, и вам нужно было знать, кто этот парень, потому что некоторые из них никогда не запросят эвакуацию. Они никогда не признают, что стало слишком горячо".

Все утро Оу-Ди докладывал об ухудшении положения группы, рекомендуя оперативному отделу эвакуировать их, но всегда с отрицательным ответом. Затем внезапно было принято решение вытащить РГ "Пенсильвания".

Когда прибыло звено "Хьюи" 170-й штурмовой вертолетной роты, группа еще не добралась до LZ, так что бортам пришлось кружить в вышине, ожидая. Затем лейтенант Пул передал, что преследователи северовьетнамцев прямо позади них, и запросил ракетно-штурмовой удар "Кобр"-ганшипов по их следу. Уклонение от противника и выход на LZ заняли целую вечность. Через сорок пять минут, когда у них заканчивалось топливо, командир звена "Хьюи", уорент-офицер Джим Лейк, повел свои птички обратно в Дакто для дозаправки, оставив одну вертушку под командованием капитана Майка О'Доннелла на случай, если будет сбита "Кобра". С О'Доннеллом были уорент-офицер Джон Хоскен и специалисты-четыре Руди Бесерра и Берман Ганде.

Заправленные "Хьюи" возвращались, когда Один-Ноль Боронски передал, что его люди находятся на LZ и их нужно немедленно эвакуировать, иначе они не выберутся. Зная, что, возможно, вопрос стоит сейчас или никогда, и что в группе уже было двое раненых, капитан О'Доннелл спустился на небольшую поляну. Потребовалось четыре минуты, чтобы поднять людей на борт, все это время "Кобры" штурмовали вокруг. Затем Наездник Кови О'Дэниелс увидел, как "Хьюи" взлетает над верхушками деревьев — и его сотрясает мощный взрыв! "РПГ, чтоб его!" — выругался он. Каким-то образом О'Доннелл удержал его в воздухе. Птичка пролетела четверть мили, затем второй взрыв разорвал ее на куски, разбросав пылающие обломки по верхушкам деревьев.

"Кобра" с позывным "Пантера 13" несколько раз пролетела сквозь серо-черный дым. Находившийся на полпути к авиабазе ВВС Плейку Наездник Кови Джим Янг услышал голос пилота "Кобры": "Ничего не осталось. Я шел за сликом[70] ("Хьюи"), когда он взорвался, там ничего не осталось".

Уорент-офицер Лейк прошел над верхушками деревьев и увидел "большой вторичный (взрыв) под пологом леса, сопровождавшийся большим количеством черного дыма, который я посчитал взрывом его топливных баков". Сильный огонь с земли заставил Лейка уйти. Наездник Кови О'Дэниелс не засек ни аварийного радиомаяка, ни дымового сигнала, ни сигнального полотнища, только огонь с земли, обрушивающийся на любой борт, пролетавший в пределах досягаемости. "Они разнесли вертушку в небесах вместе со всей чертовой разведгруппой", — доложил Оу-Ди.

В пяти милях оттуда, в Лаосе, Джон Янси услышал сообщение О'Дэниелса и узнал об ужасной судьбе РГ "Пенсильвания". Но группа Крупы не встретила ни одного северовьетнамца на нашем предполагаемом пути отхода. Пару часов спустя те же вертолеты вывезли Крупу, Янси и четверых ярдов.

Встретившись в клубе тем вечером, все восемь американцев Эштрей Два подняли бокалы и присоединили голоса к товарищам из разведки и Хэтчет Форс, чтобы спеть "Эй Блю", добавив к этой грустной, растущей литании Боронски, Пула и Харнеда. РГ "Пенсильвания" была первой потерянной в полном составе группой CCC с тех пор, как моя старая РГ "Нью-Мексико" была уничтожена годом ранее.

После этого Толстый Альберт — Пит Уилсон — сел рядом, чтобы пожелать удачи на Эштрей Два, и я видел, что он хотел бы пойти со мной. Толстый Альберт только что узнал, что вот-вот станет Один-Ноль и получит собственную группу. Я поздравил его. Гленн Уэмура тоже пожелал мне удачи.

На следующий день мы закончили с подготовкой снаряжения, после чего вместе с Крупой проверили все, чтобы убедиться, что мы готовы. В ту ночь все хорошо выспались.

К 09:30 следующего утра я сидел в дверном проеме "Хьюи", наблюдая, как мимо проплывает лагерь Сил спецназначения Бенхет. Я был убежден, что если нам удастся добраться до дороги, то у нас все получится. Хотя мы пролетели практически над тем самым местом, где сорок восемь часов назад погибла РГ "Пенсильвания", я выкинул эту трагедию из головы и сосредоточился на нашей собственной задаче. Мы были готовы, уверены, полны решимости — мы добьемся успеха.

Как и было запрошено, Наездник Кови Чарли Септер, летевший с капитаном ВВС Гэри Грином, высадил нас на два хребта южнее Шоссе 110. Огня с земли не было. Через десять минут я дал "Группа окей", и мы двинулись, направляясь на север к дороге.

Весь этот день мы продвигались вперед уверенно и целенаправленно. За исключением услышанных в отдалении нескольких сигнальных выстрелов и обнаружения заброшенного бункера, тот день прошел для нас без происшествий. В первую ночь мы ничего не слышали, но во вторую, около 22:00, я проснулся и сел, напрягая уши — моторы. Грузовики, возможно, в миле от нас — штук шесть, может быть, десять. В тени вокруг меня все остальные тоже проснулись, сидели и слушали, ничего не говоря. Мы знали, завтра был наш день, при условии, что мы сможем незамеченными подобраться к Шоссе 110.

К весне 1970 года добраться до любого лаосского шоссе стало большим достижением. Северовьетнамские силы охранения обнаруживали большинство групп SOG при пересечении тщательно патрулируемой зоны безопасности, примерно за полмили от любой дороги. Так что последние 500 ярдов мы преодолели так же скрытно, как прайд львов, подкрадывающийся к антилопе на равнине Серенгети — шаг, пауза, прислушаться, присмотреться, — шаг, пауза, прислушаться, присмотреться. Затем, незадолго до полудня, джунгли наконец поредели, и вот перед нами лежит Шоссе 110. Крупа и я проскользнули последние сорок ярдов и обнаружили на его укатанной поверхности свежие следы грузовиков. Оглядевшись, я понял, что это ужасное место: вниз по склону от дороги уходила редкая поросль бамбука, обеспечивающая минимальные укрытие или маскировку — но это такое маловероятное место для засады, подумал я, что охранение и патрули противника не уделят ему внимания.

Пока остальная часть группы проводила день на точке сбора, мы с Крупой залегли в виду шоссе. Пока мы лежали там, в ожидании темноты, я повернул камеру Пен ЕЕ к себе и, самодовольно ухмыльнувшись, сделал автопортрет.

Крупа прошептал: "Что ты делаешь?"

"Если сегодня вечером меня убьют и захватят эту камеру", — прошептал я, — "я хочу, чтобы они увидели на пленке мой лыбящийся хлебальник".

Ему понравилась эта идея, и он попросил: "Тогда сделай и такой снимок". Фред приподнялся и встал на колено, изображая разведчика, напряженно высматривающего противника. Я щелкнул и его.

Мы не видели и не слышали противника на протяжении всего дня. Около 17:00 я передал кодовую фразу на "Легхорн" (Leghorn), ретрансляционную станцию SOG на вершине горы, запрашивая выход ганшипа AC-130 "Спектр" на позицию прямо за горизонтом, в готовности прикрыть наш отход. Затем я выдал каждому американцу по "Зеленому Шершню" (Green Hornet) — выдаваемой SOG таблетке амфетамина — чтобы у нас хватило сил на всю ночь.

Было еще светло, когда я записал в блокнот: "1920 (7:20 вечера) — Одна машина, прошла в направлении с востока на запад. В ней несколько солдат и большие деревянные ящики". Под кучами веток Жако разглядел плоские бронированные борта, несомненно, советский броневик с солдатами, проверяющими дорогу перед началом движения колонн.

Затем я записал: "1925 — Второй грузовик, прошел с востока на запад. Предположительно пустой". Мне удалось разглядеть улыбающееся лицо водителя, когда он переключался на пониженную передачу. Возможно, он пел.

Когда почти стемнело, я дал сигнал нашим фланговым подгруппам — Жако слева и Кенникотта справа — выдвинуться на свои блокирующие позиции. Затем вперед поползла наша штурмовая подгруппа — Крупа, Вуди, Янси и я. Света едва хватало, чтобы что-то разглядеть, и я установил на обочине три Клеймора полумесяцем, направленным на заметное дерево по ту сторону дороги. В темноте я буду ждать, когда переднее колесо грузовика сравняется с этим деревом, и подорву мины.

Затем мы легли ничком у дороги и ждали, как мне показалось, целую вечность. Неужели противник обнаружил нас и остановил движение колонн? Незадолго до 21:30 мы услышали далекий звук приближающегося грузовика, который постепенно становился громче, пока не стало казаться, что он несется прямо на нас. Когда он огибал ближайший поворот, засверкали тусклые светомаскировочные фары. Через несколько секунд шина прокатилась прямо передо мной, и — БА-БАХ! — я взорвал мины и крикнул: "Штурм!"

Янси, Крупа, Вуди и я тут же бросились к советскому грузовику ГАЗ-63, который замер на месте прямо перед нами. Я бросился к капоту, чтобы взять помощника водителя — его не было — затем прикрывал, когда Янси выволок водителя через противоположную дверь, бросил его на землю и прижал, пока Крупа защелкивал наручники на запястьях ошеломленного мужчины.

Затем Крупа вытащил свой Кодак Инстаматик[71] и, стоя посреди печально знаменитого Шоссе 110, щелкнул вспышкой, когда я бросил в грузовик подрывной заряд, сунул гранату замедленного действия с белым фосфором на топливный бак и положил термитную гранату под капот. Я крикнул: "Отход! Отход!" Вуди дважды дунул в свисток, как было отработано.

Восхитительно! Мы заполучили своего пленного, и уже отходили, и все чуть больше, чем за минуту!

Затем, откуда ни возьмись, затаившийся вражеский солдат прострелил Вуди обе руки.

Пока Крупа и Янси оттаскивали пленного, мы с Жако засунули кровоточащие руки Вуди в импровизированную перевязь, потом Жако повел его к точке сбора.

В результате у грузовика остался только я, чтобы разобраться с приближающимся противником и выиграть время, дав остальным преимущество. Я начал перестрелку с вражескими солдатами, приближающимися по дороге, стреляя по их дульным вспышкам. Тем временем наши люди из фланговых подгрупп обеспечения опустошали свои "пакеты со сладостями", разбрасывая по прилегающим джунглям три десятка разнообразных гранат, которые будут взрываться на протяжении сорока пяти минут.

Как долго я смогу сдерживать NVA? Я знал, что гранаты замедленного действия начнут взрываться через две минуты. Если к тому я не уйду времени, эти адские устройства прикончат меня.

На точке сбора Галассо, наш медик, как мог перевязал Вуди. Несмотря на муки — оба предплечья были раздроблены пулями АК — Вуди отказался от морфия, опасаясь, что тогда он нас замедлит. Он был великолепен.

Все еще находясь возле грузовика, я понял, что пора уходить, когда взрыв прилетевшей неизвестно откуда китайской гранаты швырнул меня на землю. Будь это американская граната, я был бы уже мертв. А так я встал, потряс головой, пока перед глазами не перестали мельтешить искры, а затем направился к остальным. Отходя, я сделал несколько выстрелов и услышал с дороги крики и стрельбу северовьетнамцев, собравшихся вокруг грузовика. Не успел я еще дойти до точки сбора, как сдетонировал пятифунтовый подрывной заряд, уничтожив грузовик и заставив многих из них замолчать.

Когда я присоединился к группе, Крупа связался с нашей группой ретрансляции на вершине горы, и узнал, что "Спектр" не на позиции. Поскольку на дороге перекрикивалось все больше северовьетнамцев, и вдалеке раздавались сигнальные выстрелы, у нас не было времени спорить о том, почему ганшипа не оказалось на месте.

Пока мы бежали, спасая свои жизни, в Контуме, ничего не происходило. Подполковник Абт в то самое утро отправился домой, оставив на командовании офицера сомнительной компетенции, не имевшего никакого представления о безотлагательности. "Дерьмо!" — огрызнулся Наездник Кови О'Дэниелс, потеря РГ "Пенсильвания" была свежа в его памяти. "Давайте найдем вертолет, чтобы доставить меня в Плейку, и отправимся туда сегодня вечером".

О'Дэниелс, летевший с капитаном ВВС Бобом Манном, пересек границу в полночь, но у них не возникло проблем с тем, чтобы найти нас — они увидели горящие грузовики в десяти милях (16 км). Пока мы бежали сквозь черные как смоль джунгли, Оу-Ди использовал это пламя, чтобы направлять группу за группой истребители, бомбя место засады, дорогу и наш след. Всю ночь мы пробирались через джунгли, остановившись только дважды, чтобы оказать помощь Вуди и проверить путы пленного.

Было еще темно, когда вертолеты взлетели, чтобы прибыть к нам на рассвете, "Хьюи" из 170-й штурмовой вертолетной роты в сопровождении "Кобр"-ганшипов из 361-й роты ударных вертолетов "Розовые пантеры". Затем пара "Скайрейдеров" A-1 сделала последний заход с кассетными бомбами, и О'Дэниелс увидел, что они сыплются прямо на нас. Хотя кассетные бомбы действительно рвались повсюду вокруг нас, каким-то чудом никого не задело. Уорент-офицер Джим Лейк, летевший на ведущем "Хьюи", повел свой борт в дым и приземный туман, увидел наши сигнальные ракеты и приземлился. И мы были таковы — нам удалось: водитель головной машины колонны невредим, Вуди ранен, а я лишь слегка задет осколками. Успех был тем слаще, потому что это было то же подразделение "Хьюи", которое потеряло РГ "Пенсильвания" и своего ведомого — "Хьюи" капитана О'Доннелла — всего четыре дня назад.

Наш обратный перелет в Контум превратился в воздушную процессию, все вертушки шли в строю. Когда мы приземлились, все, кто были в расположении, хлынули на вертолетную площадку. Во время этого бурного приветствия множество рук жали нам руки, хлопали по спине и передавали холодное пиво, и американцам, и ярдам. Нашего водителя грузовика, все еще с завязанными глазами и в наручниках, увел офицер разведки. Я был настроен выпить чего покрепче, когда Первый сержант разведки объявил, что через десять минут прибудет C-130 "Блэкберд" SOG, чтобы отвезти меня и пленного в Сайгон.

Через несколько минут я был возле взлетки в Контуме, где сострадательный офицер разведки снял повязку с глаз пленного. Водитель NVA огляделся, заметил мою грязную форму и лицо, заляпанное камуфляжной краской, и понял, что я был в группе, которая его схватила. "Ди-дау", — попросил он, имея в виду, что ему нужно помочиться. Он поднял скованные руки, показывая, что мы должны освободить их. Офицер разведки не был уверен, что делать.

Я не собирался снимать с него наручники. Ли Беркинс, разведчик, отправленный в качестве охраны, был слегка удивлен, но наш командир, как заметил Ли, "чуть не отложил кирпич от изумления", когда я расстегнул ширинку пленного, вытащил его член, держал его, пока он облегчался, и даже встряхнул, прежде чем засунуть обратно. После этого северовьетнамец понял, что у него не будет абсолютно никакой возможности сбежать.

Едва час спустя мы приземлились в аэропорту Таншоннят в Сайгоне, куда я, как и было предписано, доставил, в наручниках и с завязанными глазами, головного водителя северовьетнамской колонны. Коммерческий фургон без опознавательных знаков доставил нас в штаб SOG, где нас встретили почти с таким же ликованием, как и на нашей вертолетной площадке тремя часами ранее. Шеф SOG Кавано был на Филиппинах, поэтому меня поздравил его заместитель, полковник ВВС Луис Франклин, объявивший, что мы будем докладывать о результатах выполнения задачи генералу Крейтону Абрамсу, командующему вооруженными силами США во Вьетнаме. После короткого душа и стрижки я надел чистую форму, а затем сопровождал полковника Франклина в штаб MACV, где мы ждали своей очереди на контрольно-пропускном пункте.

После того, как командующий 101-й воздушно-десантной дивизии закончил свой доклад, военный полицейский провел нас в святая святых генерала Абрамса. В этом небольшом амфитеатре стоял широкий подковообразный стол, за которым сидели семь двух-, трех- и четырехзвездных генералов, а в центре, пожевывая сигару в своем кожаном кресле с высокой спинкой, сидел сам генерал Абрамс. За десять минут я шаг за шагом пересказал ход операции "Эштрей Два". Когда я рассказал им, как скопище северовьетнамцев, стрелявших возле грузовика, замолкло, когда он взорвался, в комнате раздались смешки. Несмотря на то, что Абрамс был известен как яростный противник Сил спецназначения, он отбросил свои личные чувства, чтобы пожать мне руку. "И скажите своим товарищам по группе", — сказал он, — "они проделали прекрасную и смелую работу".

В тот вечер — ровно через двадцать четыре часа после того, как мы устроили засаду на грузовик — я был в ночном клубе с кондиционером, обмениваясь тостами с друзьями из штаба SOG; я жалел лишь о том, что не праздновал тот памятный вечер с моими товарищами по "Эштрей Два".

Позже шеф SOG Кавано назвал "Эштрей Два" "несомненно, нашей самой успешной операцией, где мы задумали что-то, спланировали это, а затем сделали это". И хотя перед задачей он высказывал своим подчиненным оптимизм, Кавано признался: "В самых смелых своих фантазиях я никогда не думал, что мы добьемся успеха".

Наш пленный пошел на сотрудничество. Он рассказал дознавателям SOG, что его транспортное подразделение было приписано к артиллерийскому полку, и что за последнее время они провели много колонн для обеспечения назревающего крупного наступления. Американские B-52 вскоре начали бомбить парки грузовиков и склады боеприпасов, которые он раскрыл, но, как оказалось, никто не оценил, насколько скоро последует это крупное наступление.

Следующей ночью, пока я спал в конспиративном доме SOG в Сайгоне, 28-й пехотный полк NVA начал внезапную атаку на лагерь Сил спецназначения Даксеанг, примерно в дюжине миль к северу от Бенхет. Хотя они были отброшены, двухтысячный отряд северовьетнамцев осадил Даксеанг и продолжал сражаться на протяжении нескольких недель. Затем другой полк NVA ударил по лагерю Сил спецназначения Дакпек, в семнадцати милях к северу от Даксеанг, где находилась наша самая северная стартовая площадка. За этим также последовало несколько недель напряженных боев. Сержант первого класса Уолтер "Джерри" Хетцлер из Майк Форс, только что завершивший тур в разведке в CCC, был награжден Крестом за выдающиеся заслуги за храбрость, проявленную им в Дакпек.

Эти две атаки были достаточно скверными, но в ту же ночь, когда противник ударил по Даксеанг — апрельский День смеха — дюжина северовьетнамских саперов пробрались через выгребную яму уборной и проникли в наш комплекс CCC в Контуме. Заложив подрывные заряды, они взорвали наш Центр тактических операций и подожгли казармы старших офицеров, а затем скрылись, не потеряв ни одного человека. Пострадал только один американец, дежурный офицер, капитан Нил "Дикий Билл" Коди, который находился в оперативном центре, когда взорвался заряд, обрушив на него потолок.

Наездник Кови О'Дэниелс и капитан Крупа прибыли на пожар, но старший офицер приказал им спасти из огня его личные вещи. "Так что, мы вошли внутрь", — вспоминал О'Дэниелс, — "взяли его холодильник, полный пива, вынесли его через черный ход, и уселись пить его пиво и смотреть, как все сгорает дотла". Даг Миллер, представленный к Медали почета, предложил потушить пламя взрывом динамита, который, как он знал, лишит его кислорода. Высокомерный офицер не желал ничего слышать, так что Миллер тоже забил на это.

Тем утром я вернулся и обнаружил дымящуюся яму на месте, где был оперативный центр. Но нападение мало сказалось на операциях CCC — в Дакто уже были свежие группы, готовые высадиться в тот же день. Интересно, что большинство наших людей восхищались северовьетнамскими коммандос за их изобретательность и самоотверженность, с которой они пробирались по пояс в смеси извести и человеческих фекалий, чтобы выполнить свою задачу.

Хотя мы и испытывали к саперам профессиональное уважение, мы обнаружили тревожные доказательства того, что им помогали изнутри. Несколько фонарей на периметре были намеренно смещены, чтобы ров, через который проползли саперы, оказался в тени. Эти пособники могли быть из числа вьетнамской прислуги, развешивавшей белье возле фонарей, но это напомнило нам о более глубоких, более тревожных случаях явного предательства. То, что информация о группах SOG уходила на сторону, больше не было предметом споров; слишком часто противник, похоже, ждал наши группы, чтобы это было простым совпадением. Вопрос был в том, откуда исходил этот компромат. На полевом уровне — в CCN, CCC и CCS — большинство людей подозревали, что у нас есть крот в штабе SOG, но в Сайгоне ушли в отказ.

Убежденный, что наша проблема заключается в скрытности связи, шеф SOG Кавано приказал нашим группам брать скремблер KY-38, громоздкое, тяжелое устройство, которое перегружало наших и без того тяжело груженных радистов. Но противник мог пеленговать передачи KY-38, в отличие от более поздних устройств со скачкообразной сменой частот, поэтому толку от его тридцати фунтов (13,6 кг) веса было мало. Большинство Один-Ноль считали, что наши кодовые таблицы достаточно эффективны, и нам не нужны шифровальные устройства. Так что многие KY-38 "загадочным образом" выходили из строя в Дакто и выводимые группы оставляли их. Однако более масштабная проблема утечек продолжала оставаться объектом споров.

Как раз перед операцией "Эштрей Два" я увидел рекламу в журнале "Ганз энд Аммо" (Guns and Ammo — Оружие и боеприпасы), предлагавшую тридцатипатронные магазины для М-16 по семь с половиной долларов за штуку. Мало того, что это было дешево, но и, несмотря на хваленый приоритет SOG, наша система снабжения не могла добыть нам тридцатипатронные магазины. У нас были только стандартные армейские "двадцатки", и даже их заряжали всего девятнадцатью патронами, чтобы не ослаблять пружину. У наряда на КПП летунов в Сайгоне были "тридцатки", но мы не могли найти их. Довольно. В клубе я собрал с дюжины Один Ноль почти 800 долларов, чтобы каждый из их людей мог получить по одному тридцатипатронному магазину, и отправил их "Шервуд Дистрибьюторз" в Беверли-Хиллс, Калифорния. Они мгновенно выполнили заказ, так что я смог раздать тридцатипатронные магазины чуть ли не через неделю. Я понятия не имел, насколько решающую роль моя новая "тридцатка" сыграет в моем следующем выходе. Вообще-то я даже не подозревал, как скоро мне предстоит провести следующую операцию.

Спустя всего пару дней на паузе после "Эштрей Два" я сидел в клубе с Гленном Уэмурой и его товарищами по РГ "Вермонт" Один-Ноль Франклином "Дагом" Миллером и Один-Два Чаком Хейном. Они готовились отправиться на особенно горячую лаосскую цель и за выпивкой описывали свою инновационную технику высадки.

"Мы собираемся обставить всех их наблюдателей на возможных LZ", — заявил Миллер. "Мы спустимся туда на веревках". Именно так они отправились на недавнюю задачу Брайт Лайт, чтобы забрать тело пилота F-4, и Миллеру пришло в голову, что никто не использовал спуск по веревке для высадки во время обычных разведвыходов. "Если нет LZ, то нет и наблюдателей за LZ", — рассуждал Миллер.

"Это отличная идея!" — согласился я. Насколько я знал, это был бы первый раз, когда кто-то будет высажен на разведывательную задачу спуском по веревке. И это было опасно, потому что взобраться обратно на борт будет невозможно, и подразумевалось, что вас будут высаживать в отдалении от LZ, достаточно больших, чтобы там можно было приземлиться. Мы немного обсудили это за выпивкой. Миллер мог быть убедительным человеком.

Спустя три порции выпивки я вызвался пойти с ним.

Это было немного сумасшедше, использовать время на паузе, чтобы сходить на еще одну задачу, и к тому же опасную, но я всегда испытывал сомнения относительно выходов Гленна с Миллером, а так я смогу быть уверен, что он выберется живым. А еще это был для меня шанс увидеть Миллера, бывшего, по всеобщему признанию, дерзким Один-Ноль, в действии. Ну а еще, для разнообразия было бы здорово побыть просто еще одним стрелком.

Радист Миллера, Чак Хейн, светился уверенностью. Симпатяга с крепким телосложением и мальчишеской улыбкой, Чак носил на шее маленького золотого Будду, подаренного ему, как он объяснил, монахом в Таиланде. Уроженец Южной Дакоты принял буддийский мистицизм, и даже прошел ритуальное благословение, после которого монах заверил его: "Ни одна пуля никогда не причинит тебе вреда". Чак верил в это, абсолютно убежденный, что его не убьют в бою.

Всего через два дня после нашего разговора в клубе мы были в Дакто и грузились в пару "Хьюи", всего по четыре человека на птичку — по два с каждого борта — чтобы быстрее спуститься. Ведущая птичка несла Миллера, Уэмуру, одного ярда и меня, в то время как Чак Хейн и еще трое ярдов шли за нами вторым бортом. Для спуска на нас были швейцарские сиденья[72] с металлическим карабином, куда встегивалась веревка, и толстые кожаные перчатки для предотвращения ожогов.

Сорок минут спустя мы были над верхушками деревьев в глубине Лаоса, примерно в миле к югу от Шоссе 110 и в десяти милях к западу от места засады "Эштрей Два". Наш вертолет провилял между покрытыми джунглями холмами, затем крутой поворот — вуп-вуп-вуп-вуп — еще один поворот — вуп-вуп-вуп-вуп — потом борттехник кивнул, и мы вышли на полозья под жужжащими лопастями, ярд и я с одной стороны, Миллер и Гленн с другой. Я чувствовал себя голым, CAR-15 висел на плече, и я не мог стрелять в ответ, если по нам откроют огонь. Затем наш "Хьюи" завис на пятидесяти футах (15 м), мы сбросили четыре утяжеленных рюкзака с веревками и посмотрели вниз, чтобы убедиться, что они размотались. Вот она. Небольшая прогалина, где взрыв бомбы выбил деревья и оставил одиночную воронку. Я напомнил себе не дать своему тяжелому рюкзаку перевернуть меня вверх ногами, затем, "Пошел!" — толкнулся — вж-ж-ж-жжж — и я стою на земле. Три секунды, и я отцепился, сбросил перчатки и снял с плеча CAR-15. Отлично!

Рядом со мной Миллер тоже высвободился, и уже говорил по рации. У Гленна в ходе спуска полукольцом зажевало рубашку, поэтому он выхватил нож, обрезал веревку и освободился. Остался только ярд.

Мы с Миллером посмотрели на зависший "Хьюи" и ярда, его руки обхватили посадочный полоз вертушки, он вцепился в него изо всех сил. Он потерял уверенность и не отпускал, зля Миллера с каждой секундой. Это было почти комично — ТРА-ТА-ТА! — ТРА-ТА-ТА-ТА! Стрельба из АК! Прямо вверх по склону!

"Вот дерьмо", — простонал я. Бортстрелки открыли огонь, в то время как мы спрыгнули в воронку. Мы поняли, что стреляют, целясь слишком высоко, чтобы это было по нам — плохие парни стреляли по "Хьюи", оставляя пилоту только один вариант: он улетел с ярдом, все еще болтающимся на веревке. Еще некоторое время мы слышали в отдалении стрельбу, провожающую улетающий "Хьюи".

Мы были в чертовски сложном положении. "Кобры" все еще были над верхушками деревьев, поэтому Миллер велел им обстрелять и обработать ракетами склоны холмов к северу и западу от нас, что вызвало еще больше огня с земли с еще большего количества направлений.

Лучшее, на что мы могли надеяться, это что "Кобры" подавят противника, а "Хьюи" сможет подойти, сбросить веревки и вытащить нас, сидящих в швейцарских сиденьях. Примерно через десять минут обстрела Миллер оторвал трубку от уха и объявил: "У нас "Хьюи", на подходе".

Мы слышали, как его лопасти бьют по воздуху в паре сотен ярдов к югу — затем с нескольких холмов был открыт сильный огонь, и он отвернул прежде, чем мы его увидели.

"Хьюи" придется вернуться и дозаправиться, сообщил Кови. А пока мы втроем застряли, запертые в этой одинокой дыре. Миллер приказал: "Давайте занимать оборону".

Гленн предупредил: "Мы должны не дать им подкрасться, вывести их из равновесия". Он бросил гранату далеко вниз по склону, в джунгли. БА-БАХ! Никакого ответа от противника — они знали, где мы, но не сомкнулись вокруг нас — по крайней мере, пока.

Наша ситуация напомнила мне случившееся с Джоном Алленом, когда его РГ "Алабама" была окружена в воронке. Я вспомнил, что Джон рассказывал мне, как важно было быстро выставить Клейморы. Именно! Я выглянул из-за края воронки и увидел место, где до джунглей было пятнадцать ярдов (14 м): любой северовьетнамец мог бросить гранату в нашу воронку и убить всех нас троих.

Я крикнул: "Гленн, прикрой меня!"

Не имея возможности ползти, держа одновременно и CAR-15, и Клеймор, я оставил оружие, выкатился наружу и поволокся по земле, пока "Кобры" обстреливали ракетами близлежащие джунгли, а противник продолжал палить в небо. Пока Гленн целился поверх меня, я молил бога, чтобы там еще не было северовьетнамцев, иначе я был бы мертв. На краю джунглей я как мог быстро установил Клеймор. Настолько неприкрытым я не ощущал себя никогда в жизни. Затем я пополз обратно, схватил свой CAR-15 и снова почувствовал себя в безопасности.

Насколько мы могли судить, северовьетнамцы подтягивают подкрепления, но они, похоже, не скапливались поблизости. Они хотели оставить нас там, зажатыми, болтающимися, чтобы застать вертолеты, которые в конечном итоге должны были прибыть.

Гленн отправил еще одну гранату в густые заросли джунглей. БА-БАХ! Ничего.

Я швырнул гранату в противоположную сторону. БА-БАХ! Никакой реакции противника.

Я быстро прикинул, что у меня на себе, что у меня с собой. Из фляжного чехла я вытащил еще пять гранат и разложил их, чтобы действовать быстро. Так, у меня полный комплект из двадцати одного магазина к CAR-15, включая мой новенький тридцатизарядный. Затем у "Кобр" закончилось время на позиции, и они направились обратно в Дакто. Все вертолеты ушли.

Кови держал пару "Скайрейдеров" A-1 в кругу на севере, и теперь мы увидели, как они приближаются — и бум-бум-бум-бум! — дымы разрывов снарядов 37-мм зенитных орудий в воздухе прямо за ними. Бум-бум-бум-бум! Серые клубы разрывов пытались догнать их, но A-1 спикировали и начали стрелять и бомбить вокруг нас, слишком низко, чтобы зенитки могли по ним стрелять.

Глядя на разрывы зенитных снарядов в вышине и трассера.50 калибра, проносящиеся над верхушками деревьев, у меня возникло ощущение, что над нами смыкается купол, удерживающий наши самолеты на расстоянии. Меня охватило болезненное предчувствие. Тупой ты сукин сын, проклинал я себя. Тебя убьют. На кой хрен ты сюда поперся. Ты же был на паузе!

Затем последовала полудневная дуэль между зенитными орудиями и нашими самолетами и ганшипами, практически часы авиаударов реактивных истребителей, проносящихся мимо на форсаже и А-1, засыпающих склоны холмов кассетными бомбами. Дважды вертолеты возвращались, чтобы вытащить нас, и дважды их отгоняли шквальным огнем.

Наконец, ближе к вечеру настал момент, когда нам нужно было либо выбираться, либо бежать. Когда вертушки вернулись для третьей попытки эвакуации, мы поняли, что это наш последний шанс. Возможно, было уже слишком поздно. Кови передал, что американское командование в Сайгоне одобрило использование кассетных бомб CBU-19 со слезоточивым газом, чтобы помочь нашей эвакуации, но у экипажей вертолетов не было с собой противогазов. Вместо того чтобы ждать еще час, пока им привезут маски из Плейку, ведущий пилот вызвался пролететь под огнем противника, втиснуть свой "Хьюи" между нависающими ветвями деревьев и сбросить нам лестницы. Поскольку нужно было забрать всего троих, это можно сделать быстро.

Миллер повернулся от радио и предупредил: "Спускайтесь ниже. Кови ведет "Фантомы" с тяжелыми бомбами". Мы сползли на дно воронки и прикрыли головы. В течение тридцати секунд земля содрогалась от взрывов 500-фунтовых бомб, бивших по предполагаемым огневым позициям, затем все стихло — и мы услышали радостный звук лопастей приближающейся вертушки. Низко над нами промелькнули две "Кобры", а затем, с юга, появился наш "Хьюи". Когда птичка приблизилась, Гленн и Дуг бросили гранаты, а я взорвал свой Клеймор. Этот пилот летел великолепно, проведя свой "Хьюи" между ветвями деревьев, чтобы сбросить двадцатифутовые алюминиевые лестницы. Как только они упали, мы быстро зацепили рюкзаки за нижние перекладины, закинули CAR-15 за спины и поспешили наверх, пока бортстрелки тарахтели взахлеб — Бам-бам-бам-бам-бам — Бам-бам-бам!

Когда я добрался до полоза, бортстрелок внезапно выпустил свое оружие и отскочил внутрь кабины. В него попали? Я перевалился на пол, когда "Хьюи" начал набирать высоту, волоча за собой лестницы. АК трещали под нами, и я боролся с перегрузкой, чтобы втащить ноги внутрь. Затем мы оказались на свободе. На другом конце отсека я увидел Гленна и Дуга. Запыхавшиеся, мы просто смотрели друг на друга, тяжело дыша и эйфорически улыбаясь. "Опять удалось!" — крикнул я и изо всех сил хлопнул Гленна по спине. Мы отпраздновали, пустив по кругу флягу с водой.

Мы просидели в той дыре, непрерывно наводя авиаудары, шесть часов.

Когда мы выгружались в Дакто, я спросил бортстрелка: "Чего ты так подпрыгнул?"

Его глаза расширились. "Ты не видел?"

"Что видел?"

"B-40". В-40 из РПГ, объяснил он, пролетела всего в двух футах позади, едва не задев меня и вращающийся главный винт, а затем безвредно упала на землю. Благодаря такой крохотной разнице мы выжили, а две недели назад погибли РГ "Пенсильвания" и весь экипаж "Хьюи".

В тот вечер, когда мы вошли в клуб в Контуме, наш приятель-разведчик Эл Уокер пожал нам руки и сообщил: "Мы думали, вы покойники, ребята. Это опасное дерьмо, мощное, охрененно опасное, опасное дерьмо". Никто не спорил с ним.

Полдня, проведенные в воронке, стреляя, наблюдая за стрельбой зениток, переползая, наводя авиаудары, едва не оказавшись снесенным с лестницы РПГ — вот те впечатления, которых мне должно было хватить на какое-то время. Но выход на разведку местности все равно следовало провести, решил Сайгон, и группа Миллера отправлялась обратно.

Мне не нужно было идти, но я не мог позволить им уйти без меня, не сейчас. Так что через два дня после нашей битвы в воронке мы опять были там, в Дакто, залезая в другой "Хьюи", чтобы вернуться на ту же самую цель. У меня было плохое предчувствие.

Ты тупой сукин сын! Вопил я про себя, сидя в двери Хьюи, болтая ногами и махая парням на стартовой площадке, когда мы взлетали. Я показал большой палец Гленну, сидевшему рядом со мной, тоже излучавшему уверенность, но я предполагал, что испытываемые им чувства были совсем иными. Мы почти ничего не говорили во время перелета, погруженные в собственные мысли.

На этот раз мы не спускались по веревке, а высадились обычным способом на поле слоновой травы, примерно в двух милях к юго-востоку от воронки. Мы не встретили противника и вскоре двинулись прочь, направляясь на север, к дороге.

За весь день мы не нашли никаких новых следов, хотя обнаружили заброшенный базовый лагерь и пересекли несколько старых, неиспользуемых троп. На закате я сидел рядом с Гленном на нашей ночной позиции, ел рис пластиковой ложкой, ожидая темноты. Внезапно воздух разорвала очередь из АК — та-та-та-та-та-та-та-та-та-та! Менее чем в двадцати пяти ярдах, освещенный его трехфутовым языком пламени, северовьетнамец уставил ствол в небо и, повернув голову, наблюдал за нашей реакцией. Ложка все еще была у меня во рту, мой правый палец почти выжал спуск CAR-15, направленного прямо ему в голову; но никто из нас не выстрелил, зная, что поблизости скрываются десятки бойцов противодиверсионных сил, готовые наброситься. Мы отказались попадаться на их приманку.

Через несколько мгновений он растворился в полной темноте. Так началась непредсказуемая ночь, в которой мы ощущали присутствие вражеских солдат вокруг и едва осмеливались дышать. Мы лежали часы напролет, сжимая замыкатели Клейморов, настороже, прислушиваясь. Накрывшись пончо, чтобы приглушить голос, Миллер связался с ретрансляционным пунктом SOG на вершине горы, и к 21:00 над нами кружил ганшип AC-119 "Шедоу", его желанное жужжание было угрозой обрушить огонь на любого, кто нападет на нас. Она, однако, была почти пустой: чтобы наводить огонь "Шедоу", нам нужно было подать визуальный сигнал, что означало включение проблескового маячка, свет которого отразится от раскидистых крон над головой, выдав наше местонахождение противнику. К полуночи нас так и не атаковали, что говорило нам, что враг решил дождаться рассвета — или просто ушел. Мы спали неспокойно.

Около 04:30 утра ганшип улетел.

Кови вылетел рано утром, и желанный звук его двигателей достиг наших ушей, как только рассвело достаточно, чтобы видеть. Услышав Кови, Миллер подал сигнал снимать наши Клейморы. Я дал знак Гленну, чтобы он прикрыл меня, затем пополз к своему Клеймору, находившемуся примерно в двадцати пяти футах.

Мой взгляд метнулся к большому бревну красного дерева — что-то шевельнулось! Нога — тррр! Я выстрелил в ногу — тррр! Снова выстрелил — тррр! Северовьетнамец лезет через бревно! — тррр! Девятнадцать выстрелов, я должен был остановиться, чтобы перезарядиться. Еще один северовьетнамец вскочил — но это магазин на тридцать патронов — еще десять выстрелов! Прежде чем ствол его АК нашел меня, еще одна очередь — тррр! Прямо ему в грудь. Не останавливаясь, чтобы перезарядиться, я развернулся — Гленн выстрелил, прикрывая меня — тррр! Я пробежал три шага — тррр! Швырнул свое тело вперед — тррр! тррр! Моя вытянутая рука схватила замыкатель Клеймора, сжала его — БА-БАХ! Выстрел РПГ ударил в дерево над моей головой — БУУУХ! — осколки разорвали листву, но не попали в нас. Миллер открыл огонь — тррр! тррр! тррр! Ярды взорвали все свои Клейморы — БА-БАХ! — БА-БА-БА-БАХ! Мы все вскочили и бросились в направлении, противоположном позиции NVA, а Хейн громко крикнул в гарнитуру своей рации: "КОВИ! КОВИ! КОНТАКТ! КОНТАКТ!"

Мы бросились со всех ног, отдаляясь от окровавленных северовьетнамцев, которые прекратили стрелять, когда взорвались наши Клейморы. Пока мы бежали, налетел Кови, стреляя маркерными ракетами, чтобы прикрыть наш отход.

Через пять минут Миллер подал сигнал притормозить, и, запыхавшиеся, мы спешно заняли круговую оборону. Никто не отстал, подтвердил он, и, что удивительно, никто не был ранен. "Нам нужно продолжать идти, но быстрее", — объявил Миллер. "Все, кроме Чака, бросайте рюкзаки". Через десять секунд наши рюкзаки были скинуты, и мы были готовы идти снова, остановившись лишь на время, достаточное, чтобы Гленн просигналил зеркалом Кови, чтобы тот мог направить пару А-1 по пути нашего прохождения.

Несколько раз мы слышали северовьетнамских преследователей, но они так и не догнали нас. За час быстрого движения мы достигли эвакуационной LZ и затаились в бамбуковой роще, пока вертушки не окажутся над нами. Затем Кови послал "Кобры" проверить LZ.

Зенитный пулемет.50 калибра открыл огонь с хребта всего в 100 ярдах от LZ. "Кобры" увернулись от его трассеров, но ни один "Хьюи" не смог бы подойти. Однако в отличие от стрелков, которые держали нас прижатыми в воронке, эта позиция была достаточно близко, чтобы навести на нее авиацию. Миллер дал запрос Кови привести А-1, затем, передавая указания от меня и Гленна, наблюдавших за попаданиями, корректировал кассетные бомбы и напалм, пока пулемет не замолчал.

После этого все пошло гладко, со всего несколькими АК, нехотя хлопнувшими на прощание, когда наш "Хьюи" уходил сквозь верхушки деревьев. Ни один из наших бортов не получил попаданий.

Вернувшись в Дакто, мы съели пайки и задумались, как близко от смерти мы были. Нам всем повезло, а мне, наверное, больше всех. Перебирая образы в голове, я понял, что первый северовьетнамец, в которого я стрелял, целился в меня, когда я его застрелил. "Если бы я задержался на долю секунды, всего лишь долю секунды", — сказал я, — "он бы меня поимел". А второй вылез из-за бревна, когда я остановился на девятнадцати патронах, чтобы застрелить меня, пока я перезаряжаюсь. Мой тридцатипатронный магазин спас меня. Но самое смешное, как я признался Гленну, было в том, что я считал, что мое присутствие поможет защитить его, но вышло так, что он прикрыл меня огнем и спас мне жизнь.

Гленн беззаботно заявил: "Ну, тебе повезло, что я был там".

"Ага", согласился Миллер, "вышло довольно круто!" Это был странный способ выразиться, но Франклин Д. Миллер был одним из тех редких людей, которые не выказывали страха, и я не думаю, что это было бравадой. Боб Ховард, еще один из наших обладателей Медали Почета, просто отказывался бояться. Я считал его доблесть своего рода эмоциональным упорством, рожденным его огромной гордостью и патриотизмом. А Дуг Миллер? Его бесстрашие выглядело скорее отчужденностью, нежеланием позволить чему-либо вывести его из равновесия. Я мог бы сосредоточиться на своих обязанностях, своей задаче, своей группе и подавить страх, но это было искусственно в сравнении с естественной доблестью таких героев, как Ховард и Миллер.

В своей первой серьезной перестрелке Чак Хейн проявил некоторую тревогу, но в Дакто он показал мне своего Будду и напомнил, что тайский монах обещал ему, что никакая пуля не убьет его. Он отнесся ко всему этому с юмором.

Вместе с ярдами мы сфотографировались в Дакто, а затем вылетели обратно в Контум.

Слава богу, штаб SOG решил, что двух раз достаточно. Мы больше не будем рисковать жизнями на этой цели — решение, которое приветствовал даже Миллер. Однако, несмотря на эту отсрочку, всего через две недели один из нас будет мертв.