Секреты Ватикана

X. Неугомонное папское воинство

Услышав название базилики Иисуса на одноименной площади, легко догадаться, что речь идет о главной церкви иезуитов в Риме; ее поразительно пышный облик символизирует крепость веры, победу религии, горделивую тягу к реваншу после вызванного Лютером трагического надлома, смысл и ощущение всемирной миссии, принятой на себя орденом (Компанией Иисуса) с самого его основания. Внешний фасад, внушительный, но по большому счету безыскусный и простой, обманывает взгляд, мешает догадаться о том, какое нагромождение мрамора, скульптур, бронзы, лепнины, алебастра, позолоты, рам, карнизов, колонн, антаблементов и фресок скрыто внутри.

Именно в центре свода этой церкви Бачичча (таково генуэзское прозвище Джованни Баттиста Гаулли) в 1679 году выполнил фреску, представлявшую собой множество падающих вниз головой фигур, — в ней удачно обыгрывался необычный эффект перспективы, благодаря чему создавалось впечатление, что изображения выпуклы и выступают наружу, за пределы позолоченной рамы, поддерживаемой ангелочками. Эта композиция получила название "Триумф имени Иисусова", в ней Христос показан в ореоле ослепительных снопов света, разрывающих картину посередине, озаряющих своим сиянием ряды святых и верующих, столпившихся вокруг.

В этой церкви много достойных внимания произведений искусства — любой путеводитель с дотошностью их перечислит внимательному туристу. Но, возможно, наибольшее значение (так случается часто, и не только в Риме) имеет панорама, буйство цветов и орнаментов которой становится прямой декларацией о намерениях, программой, манифестом, что подтверждается, в частности, двумя группами персонажей по бокам алтаря святого Игнатия Лойолы (левый трансепт). С одной стороны "Триумф Веры над идолопоклонством", с другой — "Религия сокрушает ересь". Святой погребен под алтарем, но в центральной нише, между четырьмя огромными колоннами, облицованными ляпис-лазурью, находится его большая статуя, которая каждый день в 17:30 открывается взорам желающих: все оставшееся время она скрыта картиной, снабженной подъемным механизмом. Когда-то статуя была полностью выполнена из серебра, ныне она состоит преимущественно из гипса. Оригинал статуи был расплавлен по приказу Пия VI, принужденного Наполеоном по трактату в Солентино к выплате приличных военных репараций.

На последнем этаже прилегающего к церкви дворца (дом номер сорок пять на этой же площади) расположены комнаты святого Игнатия, иными словами, то, что осталось от прежней резиденции Компании и обиталища ее основателя (вплоть до его смерти в 1556 году). Маленькая любопытная деталь, которую следует отметить: в церкви, сразу слева от алтаря, есть мемориальный памятник в честь святого Роберто Беллармино с бюстом работы самого Бернини. А вот могила этого иезуита, наделенного большими талантами и проницательным умом, но обделенного милосердием — именно он вынудил Галилея отречься от своих воззрений и отправил на костер Джордано Бруно, — находится в другой церкви, принадлежащей Компании и посвященной, разумеется, святому Игнатию Лойоле. К Беллармино мы еще вернемся.

В Сант-Иньяцио мы находим все ту же роскошь ордена Иисуса, все те же спесивые максимы и высокомерные лозунги, изумительные по исполнению фрески — образ веры, обязательной к распространению во всех концах земли, — с надменной убежденностью в ее истинности и исключительности. Расположенный почти в центре нефа камень обозначает точку, с которой можно наиболее отчетливо, детально разглядеть украшающую потолок фреску работы Андреа Поццо (1685 год): ангелы, святые и блаженные, небо неизмеримой глубины и тут же, в отблесках божественного света, святой Игнатий, сам излучающий его по всем четырем направлениям: на север, юг, запад и восток. Вновь то же самое послание: всемирная миссия есть ключевая установка ордена.

Папа Григорий XV (Алессандро Людовизи), бывший студент иезуитского коллегиума, в 1622 году подал своему племяннику Людовико Людовизи идею возведения этого храма. В капелле на заднем плане с правой стороны можно полюбоваться гробницей-мавзолеем, быть может, одним из самых орнаментально перегруженных в Риме: трон с балдахином, массивные занавеси из драгоценных тканей, ликование торжествующих ангелов, полихромный мрамор. На верхушке установлена статуя благословляющего понтифика, у ног которого возлежат Вера и Изобилие; в овальном медальоне, поддерживаемом ангелочками-путти, профиль кардинала Людовико. Вокруг капеллы установлены статуи важнейших добродетелей. Каждая кромка, каждая грань монумента воплощает собой движение, декоративный элемент, орнаментальное украшение.

Примечателен алтарь, равно как и могила святого Луиджи Гонзага, известная своими высокохудожественными скульптурами, рельефами, колоннами и символами; здесь же несметное число ангелов. Церковь построена на том месте, где в эпоху императорского Рима возвышался храм Изиды, прямо посреди "египетского" квартала. Вместо нынешнего фасада здесь когда-то была так называемая Мостра делл’Аква Верджине: монументальный фонтан, являвшийся частью римского акведука времен Менения Агриппы, которым бесперебойно пользуются вплоть до наших дней. На финальном отрезке вода из акведука выплескивается в знаменитый фонтан Треви.

Церкви Иисуса и Сант-Иньяцио зримо предъявляют в золоте, бронзе, гипсе и мраморе славу и широту амбиций иезуитов. Не случайно их религиозный католический орден во все времена был самым ненавидимым и почитаемым, а члены его славились как люди невероятных познаний и учености, способные в совершенстве овладеть и виртуозно манипулировать аргументацией на самые тонкие темы. Однако при этом они были весьма беззастенчивы, как подчеркивает их сложившаяся за столетия репутация, в применении уловок лицемерия и двуличности.

Подобно евреям, мастерам рассказывать побасенки и анекдоты о самих себе, иезуиты тоже не прочь посмеяться над собственными недостатками. На их сайте (www.gesuiti.it) можно прочесть образец такого юмора: умирает монах-капуцин и попадает в рай. Очутившись у стойки ресепшен, он дожидается того, что ему назначают персональное облако и указывают путь, как до него добраться. Идя себе потихоньку, внезапно видит капуцин приближающийся позолоченный экипаж и шесть белых скакунов, впряженных в него. Чудеса да и только. Немного погодя он встречает святого Петра. "Ваше Святейшество, — спрашивает он, — но кто же был в той прекрасной карете?" — "Ах, этот? — произносит Петр. — Так это иезуит". — "Почему же он в экипаже, а я плетусь тут пешком?" На что Петр отвечает: "Знаете, падре, в этих местах иезуиты встречаются так редко…"

Нужно обладать большой уверенностью в себе, чтобы иронизировать над такой не слишком положительной репутацией; более того, порой она просто резко негативна, что в те или иные периоды истории не раз находило практическое подтверждение. Так, "Миланско-итальянский словарь" Керубини, издание 1814 года, приводил к слову "иезуит" такие значения: "боров, свинья, грязный тип, поганец". Словари тоже имеют свою идеологию; та, которой придерживался Керубини, более чем очевидна. В связи с этим можно и вспомнить словарь Дзингарелли, издание 1943 года, пояснявший слово "еврей" вполне однозначно: "ростовщик, скряга, жадный до прибыли".

Вопрос о репутации и толковании значений приводит нас к одному из наиболее знаменитых исторических эпизодов конца XVI века. Вечером 27 декабря 1594 года король Франции Генрих IV, экс-гугенот, обратившийся в католицизм (брошенная им фраза "Париж стоит мессы" давно стала крылатой) и получивший прозвище "Пылкий любовник" (le Vert Galant) из-за множества фавориток, направлялся с визитом к одной из них, Габриэль д’Эстре, в Отель де Шомберг, находившийся недалеко от дворцового комплекса Лувра. Там его поджидала не только женщина, но и юноша, некий Жан Шатель, намеревавшийся убить монарха. Действительно, он нападает на Генриха с ножом, промахивается, рассекает ему губу и выбивает зуб.

Покушение провалилось, убийца пойман. Душевнобольной? Одиночка из враждебного лагеря? Сведений о нем мало: ему всего девятнадцать лет, он сын торговца тканями. Подозрения падают на группу священников: мальчик вырос в школе иезуитов, и, должно быть, мысль о безумном поступке сформировалась у него в годы учения. Кстати, перейдя в стан католиков, Генрих сохранил широкие религиозные воззрения; поэтому через пару лет, в 1598 году, он издал прославленный Нантский эдикт, один из первых образцов религиозной терпимости, документ, допускавший и гарантировавший определенную свободу вероисповедания протестантам на всей территории королевства.

А следствие по делу о покушении на монарха привело к тому, что на скамье подсудимых рядом с молодым Шателем оказались и члены ордена иезуитов.

Вторжение королевских следователей, искавших доказательства вины ордена, в иезуитские колледжи Клермона и Мэзон Сен-Луи только укрепило всеобщие подозрения. Выходит, что Шатель был киллером, отправленным на это задание зловещей Компанией Иисуса. Его по-быстрому приговаривают к смертной казни через два дня после совершения преступления и, привязав ноги и руки к четырем лошадям, пущенным в галоп в разные стороны, живьем разрывают на куски. Но правда ли иезуиты были заказчиками этого покушения? Повторимся: подозрения сильны, улики недостаточны. Так или иначе, результатом следствия было изгнание ордена из Франции на некий период.

Посягательство на жизнь короля стало отличным предлогом для принятия мер, которых требовали многие подданные Генриха: поговаривали о незаконном вмешательстве ордена в политику и чрезмерной активности иезуитов в сфере педагогики. Кроме того, учитывая, что многими послушниками являлись испанцы, а корни Компании были сугубо пиренейскими[78] иезуитов не без причины подозревали в близости к мадридскому двору, усердно оспаривавшему у Франции главенство в Европе в тот период.

Генрих IV погибнет в 1610 году, став жертвой другого покушения. Смертельный удар нанесет ему католический экстремист Франсуа Равальяк, тридцати двух лет, безуспешно пытавшийся примкнуть к ордену иезуитов. Его также четвертуют на парижской площади Отель де Билль.

Буквально за несколько десятилетий своего существования Компания Иисуса приобрела отвратительную известность, что то и дело подчеркивают всевозможные пасквили, судебные процессы и бытовавшие в народе кривотолки. К примеру, опубликованный в Англии в год убийства Генриха IV памфлет озаглавлен так: "Разоблачение тайных порядков и привычек иезуитов". Маленький томик до отказа набит клеветническими измышлениями, перемешанными с мелодраматическими элементами, которые впоследствии превратятся в типичные мотивы готического романа: "Перед будущим убийцей клали нож, завернутый в отрез материи и спрятанный в корзинку из слоновой кости, покрытую пластинкой с выгравированным агнцем (Agnus Dei) и текстом, выведенным изящными буквами. Нож доставали оттуда, чтобы окропить его святой водой".

К каждому орудию убийства прикреплялись пять или шесть цветных жемчужин, имевших двойной смысл: они указывали на число кинжальных ран, которые требовалось нанести приговоренному, а также на количество душ, освобожденных, как только убийство свершится, от пребывания в чистилище. "Вся дьявольская Компания склонялась к его [наемного убийцы] ногам. Его убеждали в том, что в нем сокрыта частица божественного, а окружающие так ослеплены блеском, от него исходящим, что не выдерживают и падают ниц. Новобранца убеждали, что он сразу же отправится в райские кущи, избежав мук чистилища". Обещание, которое фанатики любого толка, и не только религиозные, повторяли во все времена, продолжая прибегать к нему даже сегодня, к несчастью для своих наиболее наивных адептов.

В другой книжечке-пасквиле от 1759 года под прицелом оказывается мнение об иезуитах как о великих экспертах по части химии и фармакологии. В "Доктринах и практиках иезуитов" читаем, что они могли предоставлять убийцам яды, "способные занести смертельную инфекцию на блюда, тарелки, солонки, чашки, пиалы, котлы и любые виды домашней утвари, даже если их предварительно вымыли и почистили десяток раз".

Эпохальным процессом для ордена стало дело, имевшее явно сексуальный подтекст и массу будораживших воображение деталей. Оно было инициировано девушкой Мари-Катрин Кадье (родившейся в Тулоне в ноябре 1709 года) против ее исповедника, иезуита Жана-Батиста Жерара. Этот случай рассматривался в парламенте Экс-ан-Прованса в 1731 году. Юная девушка, дочь купца, обвинила своего духовного наставника в колдовстве, в том, что он подталкивал ее к непристойному поведению, в результате чего она забеременела от него. Иезуит все отрицал, настаивая на истеричности женщины, а также ее подверженности припадкам и конвульсиям. Она будто бы считала себя святой и заявляла о стигматах на своем теле, как у Христа. Стремясь доказать это, она пачкала руки менструальной кровью. Процесс, вызвавший волну откликов не только во Франции, вскоре превратился еще в один пункт обвинительного акта против иезуитов, в рамках которого Катрин Кадье отводилась роль жертвы их порочного, извращенного сладострастия. Сперва бедную девушку приговорили к смерти; через месяц, в атмосфере всеобщего восторга, ее оправдали и передали на поруки семье, а падре Жерара перевели в другое место. В этом деле ощущалась ярко выраженная метафорическая интерпретация, согласно которой в иезуитах видели инородное, вброшенное из-за границы тело, пытавшееся внедриться в галликанскую церковь и опутать неразрывными путами французскую корону.

Между тем в Лондоне в 1731 году поэт Джереми Джингл опубликовал книжку под названием "Духовное прелюбодеяние", определив ее как "поэму-бурлеск", где "дается веселая реконструкция событий вокруг мисс Кадье и падре Жерара". К примеру, он вообразил, что священник своими похабными танцами при помощи сатанинских сил гипнотизировал женщину, после чего немедленно заставлял красавицу Катрин раздеться и наносил ей "три удара хлыстом, каковые она встречала весьма охотно. Свершив это, он натирал и царапал ей спину, целовал ее зад и иные прелести… ездил на ней верхом, скакал галопом, возбуждая и лаская те части тела, что были снизу, под ним", и тому подобное. Финал памфлета печален: бедную Кадье, ждавшую ребенка, вынудили сделать аборт и заключили в монастырь.

Антииезуитская настойчивость английской публицистики не должна удивлять читателей. После англиканской реформы Генриха VIII антипатия английских христиан к Римской церкви проявилась в полной мере, а в Лондоне было зафиксировано множество инициатив различного толка, и не только литературных, направленных против католиков, презрительно именовавшихся "папистами". Дошло до того, что им вменили в вину опустошительный пожар (тот самый the great fire), уничтоживший в сентябре 1666 года значительную часть города; тревожное предзнаменование обнаружили в самой дате, поскольку порядковый номер года, написанный латинскими цифрами (MDCLXVI), содержит в убывающем порядке целиком всю римскую нумерологию[79]. Мрачная слава укрепляется предполагаемой близостью прелатов к оккультной практике, магическим искусствам и алхимии, а также утонченностью их мышления, не чуждого обманчивых, иллюзорных, жульнических тезисов и аргументов. Слаженный хор неприязненных голосов сопровождает повседневную жизнь членов Компании, в целом все это иногда напоминает фельетон с романными элементами. Не случайно гений приключенческой литературы Александр Дюма превратит Арамиса, одного из славной четверки мушкетеров, в генерала ордена иезуитов, обладателя и хранителя тайного могущества, которое через цепочку хитроумных интриг должно было привести его на трон Святого Петра.

Однако наиболее упорная критика всегда культивировала двойную мораль. Естественно, что иезуитская философия в связи с этим активно полемизировала с текстами янсенистов и ответом Паскаля, изложенным в его "Провинциальных письмах":

Насмехаясь над вашей моралью, я столь же далек от глумления над святыми вещами, как далека доктрина ваших казуистов от доктрины евангельской… Подобно тому как христианские истины нуждаются в любви и уважении, противные им заблуждения заслуживают презрения и ненависти, ибо два свойства сокрыты в истинах нашей религии: божественная красота, коей внушается любовь к ним, и священное величие, воздающее им почести и почет; есть два свойства и в заблуждениях: нечестивость, от которой проистекает чудовищность постулатов, и дерзость, отчего они кажутся смехотворно нелепыми (Письмо XI).

Суровые слова, прикрытые элегантной стилистикой XVII века, великий критик Франческо де Санктис резюмирует так: "Иезуитской морали удалось разложить мораль народную, привив ей привычку к фарисейству и ханжеству, научив довольствоваться видимостью и пренебрегать содержимым".

Все началось 15 августа 1534 года в Париже, городе, нередко фатально влияющем на человеческие судьбы. Семеро мужчин направились из университета Сорбонна, расположенного в Латинском квартале, к вершине холма Монмартр, пересекли весь город с юга на север и вошли в старинную церковь Сен-Пьер, освященную папой Евгением III в 1147 году. День с самого утра был неспокойным: несколько нападений на статуи Непорочной Девы, убитые, раненые, заключенные в тюрьмы. Через два месяца после этого, в октябре, протестанты расклеили на стенах многочисленные манифесты, где открыто насмехались над одной из основополагающих догм церкви о пресуществлении — "Сие есть тело мое", — то есть над тезисом о трансформации гостии в тело Христово в процессе причащения Святым Дарам. Самому Франциску I, королю Франции, после таких волнений пришлось участвовать в религиозной процессии, идя с факелом в руке рядом с реликвиями, выставленными на всеобщее обозрение, дабы закрепить свою роль католического монарха в разрешении острых теологических споров и конфликтов.

В 1517 году Лютер дал старт своей реформе, в 1532 году Генрих VIII провозгласил англиканскую схизму; впервые со дня своего основания церковь рассечена, драматический раскол уводит из-под ее крыла целые страны: значительная часть Северной Европы отдаляется от Рима. Предстоят Тридентский собор и Контрреформация. Они неизбежны, но процесс восстановления утраченных позиций будет длительным. Между тем незамедлительно требуются новые силы для противостояния "ересям".

Тем временем семеро упомянутых нами друзей в возрасте от девятнадцати до сорока трех лет уже собрались на Монмартре. Они изучали теологию, имели за плечами различный опыт, помимо веры их всех объединяла безмерная стойкость и упорство. В тот день, когда католики празднуют Вознесение Девы Марии[80] (в 1950 году это событие будет объявлено догматом веры), все семеро в ходе торжественного ритуала принесли обеты бедности и непорочности, поклявшись совершить паломничество в Святую землю. Позднее число обетов было увеличено до четырех: бедность, целомудрие, послушание и безоговорочное подчинение папе. Именно тогда, 15 августа, и возникла Компания ордена Иисуса. Из семи человек лишь один был священником — француз Пьер Фавр, более известный под именем Пьетро Фа-бро. Остальными были испанцы Игнатий де Лойола, Франческо Саверио, Никола Бобадилла, Альфонсо Сальмерон, Джакомо Лайнес и молодой португалец Симон Родригеш.

Три года спустя, в 1537 году, все семеро прибыли в Рим испросить у папы одобрения деятельности ордена и утверждения его устава; в том же году в Венеции они были рукоположены в священнический сан. Однако Святая земля остается в тот период отдаленным приоритетом, поскольку постоянные войны делают такое путешествие практически несбыточной мечтой. В 1540 году Компания Иисуса официально признана в качестве ордена; папа Павел III поручает им первую миссию — катехизацию всех детей в римских школах, одновременно с этим Игнатия Лойолу избирают верховным генералом.

Подобно всем вдохновителям и организаторам великих предприятий, Игнатий Лойола был личностью исключительного размаха, необыкновенного ума и воли. Но при этом обладал физически слабым телом. Он родился в 1491 году в городке Лойола, в баскской провинции Гипускоа, в нескольких километрах от Сан-Себастьяна, в семье мелких дворян, что предопределило характер его карьеры — неизбежную военную службу. В годы юности и возмужания он читает различные рассказы и повествования, в основном агиографического толка, или те, что обращаются к привычным сюжетным схемам: мотовству и легкомыслию, пирушкам и кутежам, женщинам и развлечениям, оружию и поединкам. Но однажды молодого Игнатия тяжело ранят в сражении с французами при Памплоне, после чего ему приходится соблюдать длительный постельный режим для восстановления здоровья. В период вынужденной неподвижности он поглощен чтением: изучив от корки до корки все рыцарские романы, близкие ему по темпераменту, духу и опыту, он обращается к томику о жизни Христа, попавшему ему в руки. Это молниеносная вспышка, внезапное озарение.

25 марта 1522 года в древнейшем монастыре Монтсеррат перед образом Черной Мадонны (Моренеты, святой покровительницы Каталонии) Игнатий, которому было в ту пору немногим более тридцати лет, складывает свое оружие, доспехи, шпагу и плащ. С палкой паломника, в грубой тунике и сандалиях на босу ногу он отправляется в свое большое странствие, сперва по Европе, затем — через Иерусалим — снова в Испанию, где приступает к теологическим изысканиям. С февраля 1528 года он учится в парижской Сорбонне, где знакомится с товарищами, с которыми вместе основывает орден.

В личностном плане, безусловно, выдающейся чертой Лойолы был его талант к исследовательской и теоретической деятельности. Его здоровье нестабильно, любые длительные перемещения чересчур изнурительны; но зато он знает, как придать завершенность своей доктрине, разработав ее в мельчайших деталях. И как внедрить в ордене дисциплину. Согласно его концепции, практика веры очень схожа с армейскими порядками. Военное повиновение — на этот путь его подтолкнули родители — он идеологически сближает с волей церкви и ее пастыря — папы. Он борется и за послушание членов ордена, и за усмирение собственного тела, истерзанного болезнями. После смерти Лойолы в Риме в 1556 году профессор Ренальдо Коломбо, патологоанатом при университете Падуи, проводивший аутопсию, в своем медицинском заключении констатировал: "Из почек, легких, печени и воротной вены я извлек бесчисленное количество разноцветных камней и отложений солей".

Между тем роль и заслуги куратора евангелизации, в том числе на отдаленных территориях земного шара, принадлежат другому основателю ордена — Франческо Саверио, тоже испанцу, родившемуся в знатной наваррской семье, чье имущество и доходы были конфискованы Фердинандом Католическим после победы над профранцузским движением борцов за автономию Наварры. Спасаясь от нищеты, Франческо Саверио оставляет отчий дом и уезжает в Париж, где изучает теологию и довольно быстро становится преподавателем этой дисциплины. Авантюрный этап его жизни начинается в 1540 году, когда орден иезуитов получает официальный статус. Из Лиссабона он отплывает в сторону Индии. В течение десяти лет он проповедует Евангелие на Востоке, достигает берегов Японии и планирует проникнуть в Китай, но умирает в возрасте сорока шести лет, истощенный трудами праведными, на острове Санчан, близ Кантона. Знаменитый портрет Мурильо изображает его бледным, опирающимся на трость, с очами, воздетыми к небу, пронзенному снопами света. Пятнадцать месяцев спустя его останки перевозят в индийский Гоа, и здесь мы сталкиваемся с первыми легендами — позднейшими наслоениями чудесных элементов.

Рассказывают, что на его теле не было заметно ни малейшего следа разложения, а кровь продолжала циркулировать в сосудах. Поползли слухи о чуде. Он был похоронен там, в Гоа, но судьба распорядилась так, что и после смерти Франческо Саверио не обрел покой. Именно по причине чудодейственности его тело разрезали на части, разослав их в монастыри и церкви по всему миру. В 1614 году предплечье Саверио попало в Рим, в церковь Иисуса, где было помещено в реликварий и до сих пор охраняется как зеница ока. То же самое произошло в последующие столетия и с его внутренними органами — таков результат фанатизма, подкрепляемого легковерием народа. "Вода Саверио", то есть обычная вода из источника, куда окунали частицы его мощей, будто бы могла залечить раны, избавить от хворей, герпеса и лихорадки. Смешанная с "Водой Лойолы", она служила отличным средством против инвазии — заражения организма глистами. А в Баварии вплоть до XVIII века полагали, что, если прикрепить изображение святого над входом в конюшню, оно помешает дьяволу пробраться туда и навести порчу на табун.

Жизни этих двух людей, столь не похожие друг на друга, сожженные дотла и испепеленные одной и той же верой, позволяют нам понять, в чем изначально заключались две принципиальные установки Компании, каким было ее призвание. Битва за истинную веру — католический ответ на протестантскую ересь — и евангелизация, проводимая повсюду, даже на отдаленных от европейского центра территориях, на границах ойкумены[81]. Отметим, что планетарная миссия иезуитов даже вдохновила Бернини на создание одной из его самых известных работ, в которой очевидно прямое влияние немецкого ученого-иезуита Атанасиуса Кирхера (1602–1680), профессора математических наук и физики из Римского колледжа. Речь идет о Фонтане Четырех Рек на площади Навона, где, помимо Нила и Дуная, знакомых европейцам рек, художник впервые представил реки заморских континентов: Ганг и Рио де ла Плата.

От юноши, мечтавшего стать иезуитом, требовали проявления особых способностей. Он должен был продемонстрировать твердость духа и силу веры, привязанность к Компании и преданность ее интересам, хорошую память и развитой ум, умение формулировать мысли корректно и выстраивать речь гладко. Тогда, как и сегодня, дисциплина в ордене поддерживалась суровыми правилами. Симон Родригеш, один из семи "основателей", при содействии и поощрении короля Португалии воспитывал послушников-кандидатов в примечательной строгости, без поблажек, практикуя суровый пост, самобичевание и, если верить источником той эпохи, традицию запирать юношей в комнатах или принуждать их на коленях молиться у трупа. Слово "повиновение", таким образом, становится ядром иезуитской доктрины и сближает режим ордена с казарменными порядками.

Действенный инструмент для формирования, лепки и ковки душ, а также для их очищения от греха, что помогало приблизиться к осознанию божественного послания, — это духовные упражнения, придуманные Игнатием Лойолой и одобренные папой. На четыре недели, пишет основатель ордена, надлежит удаляться в подходящие места (позднее названные "Домами упражнений") и проводить там дни, пребывая в молчании, молитвенном сосредоточении и размышлении о жизни Христа. При этом духовный наставник должен способствовать тому, чтобы небесные сообщения были восприняты и состоялся переход на привилегированную стадию contemplatio ad amorem — созерцания ради обретения любви. И поныне эти занятия очень важны для членов ордена, что засвидетельствовано самим фактом существования Федерации духовных упражнений (Federazione esercizi spirituali, FIES), главная задача которой — популяризация наставлений святого Игнатия.

Наряду с духовным обогащением каждого из членов ордена существует и дисциплинарный устав целого организма — в качестве гарантии коллективной эффективности. Такая упорно внедряемая схожесть с военным подразделением в свое время навела кого-то на идею назвать иезуитов "папским воинством". Конституирующие положения, то есть долг, правила и обязанности Компании, продиктовал сам Игнатий: орден основывается на фундаменте четкой иерархии, где нижестоящий уровень всегда находится в абсолютном подчинении уровню вышестоящему. На вершине пирамиды — понтифик, которого, писал Игнатий, надлежит слушаться так, словно ты не живой человек, а труп (perinde ас cadaver). Тотальное повиновение, символически отшлифованное кратким и звучным девизом: "Я верю, что белое в глазах моих является черным, если так решит церковь".

Помимо великолепных церквей, о которых я упоминал в начале главы, в Риме существовали и другие места, связанные с деятельностью Компании. Одним из них был Римский колледж, предназначенный для обучения новых воспитанников, то есть заведение крайне важное, если принять во внимание будущую роль его выпускников и интеллектуальные требования, предъявляемые к полноправным членам ордена.

Основанный в 1584 году, Римский колледж был главной иезуитской школой, остававшейся таковой вплоть до 1773 года, когда, как мы увидим, иезуиты подвергнутся временным репрессиям. Компания снова вернулась туда в 1814 году, после повторного учреждения ордена папой Пием VII по завершении наполеоновской эпопеи. А в 1870 году орден был изгнан оттуда окончательно: присоединив Рим к королевству Италия, правительство страны конфисковало у иезуитов Римский колледж, частично переделав его в светский лицей. Большая часть образовательных программ ордена была (и остается) посвящена изучению доктрины церкви, но в заслугу иезуитам ставят прежде всего то, что они включили в образовательный процесс латинский и греческий языки, поэзию и философию. В "еретических" странах целью школ ордена, впрочем, не особенно скрываемой, было привлечение молодежи в лоно Римской церкви. И действительно, многие семьи, не только католические, отправляли своих детей в иезуитские колледжи, полагаясь на серьезный характер обучения и безупречную репутацию самих учреждений.

С ростом могущества Компании усиливалась враждебность по отношению к ней не только при дворах многочисленных европейских монархов, но и внутри самой церкви. Скажем однозначно, что иезуиты были вовлечены во многие светские дела, порой довольно щекотливые. В своем труде "Нулевая линия: Компания Иисуса и рабство в процессе формирования колониального общества в португальской Америке" Карлос Альберто де Моура Рибейру Дзерон пишет, что до своего изгнания из Бразилии в 1759 году иезуиты пользовались подневольной рабочей силой аборигенов и африканцев, не гнушаясь и торговлей рабами из Анголы.

После смерти Климента XIII в феврале 1769 года иезуитский вопрос перешел в фазу вирулентности, обострения, поэтому избрание "неправильного" преемника могло обернуться для ордена проигрышем. Влиятельные представители дома Бурбонов без обиняков потребовали, чтобы все кандидаты на папский трон приняли на себя письменное обязательство по роспуску и запрету ордена. Потребовались три месяца и сто восемьдесят попыток голосования, пока понтификом не объявили Джан Винченцо Антонио Ганга-нелли (Климента XIV), уроженца Романьи, которому было тогда немногим более шестидесяти. Это казалось компромиссом, приемлемым для всех, невзирая на отказ нового папы формально гарантировать упразднение Компании.

Климент унаследовал запутанную политическую ситуацию, которую попытался разрешить, в частности, методом стратегической раздачи пурпурных кардинальских мантий. Однако проблема иезуитов продолжала довлеть над его понтификатом. После четырех лет колебаний и беспокойства в июле 1773 года ему пришлось своим декретом расформировать Компанию и отдать приказ об аресте генерала ордена Лоренцо Риччи, до своей кончины содержавшегося в заключении в темнице замка Святого Ангела.

Даты здесь важны. Мы находимся на излете XVIII столетия, ознаменовавшегося расцветом философии Просвещения со всей совокупностью свойственных ему политических и культурных последствий для Европы и всего мира, которые были вызваны именно этой системой взглядов на человеческое существование, социальную организацию и отношения между личностью и государством. Во Франции в это время на авансцену выходят энциклопедисты, подтачивающие и разъедающие основы монархического абсолютизма. В Англии за несколько десятилетий до того свершилась "Славная революция", утвердившая первенство парламента, а не короны. В данном контексте неудивительно, что ключевой мишенью для нападок стала Компания Иисуса, считавшаяся многими не без причины символом самых ретроградных черт католической церкви.

В нашем путешествии по следам иезуитов есть еще одно любопытное место — берниниевская церковь Сант-Андреа в римском Квиринале, о которой мы уже говорили. Теперь предлагаю взглянуть на нее под другим углом. Церковь и расположенный рядом с ней институт были предназначены для молодых послушников ордена. В первой капелле справа мы видим картину кисти Бачиччи, которая изображает кончину Франческо Саверио, прижимающего к груди распятие; он окружен ангелами и херувимами, утешающими и ободряющими его в агонии. Под алтарем, в драгоценной урне, хранятся мощи святого Станислава, юного польского иезуита, скончавшегося в возрасте всего восемнадцати лет.

Станислао (Станислав) Костка родился в октябре 1550 года в Росткове, недалеко от Варшавы, в дворянской семье; его отец князь Ян был членом польского Сейма. Отправленный на учебу в Вену, Станислав прошел курс духовных упражнений согласно уставу Игнатия. В противоположность своему брату, повесе-либертену[82] он был глубоко верующим человеком. В пятнадцать лет, будучи в гостях в доме лютеранина, он тяжело заболел. Его опекун Ян Билинский, посчитав, что мальчик умирает, хотел позвать к его ложу священника для последнего причастия, однако опасался негативной реакции хозяина дома, враждебно настроенного по отношению к католическим пастырям.

Тогда произошло что-то необыкновенное, о чем агиография сообщает так: "Опекун в изумлении внезапно увидел Станислава, озаренного небесным сиянием, с выражением кротости и благоговения на лице. Удивление опекуна еще более усилилось, когда мальчик обратился к нему, говоря отчетливо и убедительно: "Опустись на колени, преклонись перед Святыми Дарами. Два ангела Господа нашего ныне с Ним и пречистая великомученица святая Варвара"". У юноши было видение, им самим в дальнейшем подтвержденное, во время которого его причастил один из ангелов.

Убедившись в крепости своей веры, Станислав решил отправиться в Рим и стать иезуитом, ничего не рассказав об этом семье из опасений противодействия с ее стороны. После короткого пребывания в Германии он отправился в столицу католицизма. В пути феномен видений повторился. Однажды он вошел в церквушку, когда-то католическую, но позднее переделанную в лютеранский храм. Когда он осознал это, его охватило смятение, но сразу же явились ангелы, один из которых протянул Станиславу освященную гостию. Станислав рухнул ниц и принял Тело Христово непосредственно из рук небесного посланника. Преодолев полторы тысячи километров (родственники между тем были в отчаянии, считая его пропавшим без вести), молодой человек наконец добрался до Рима и пришел в Дом послушников. Быть может, по причине испытанных потрясений или же из-за слабого здоровья 15 августа 1568 года он умер в возрасте восемнадцати лет.

Церковь приберегла для него высшие почести. В 1605 году его, первым из членов Компании Иисуса, провозгласили блаженным; в 1671 году он стал святым патроном Польши; в 1726 году папа Бенедикт XIII канонизировал его вместе с Луиджи Гонзага. Впоследствии Станислава объявили покровителем религиозных послушников, учащейся молодежи и умирающих. В примыкающих к церкви Сант-Андреа комнатах еще сохранилась капелла, где бедный мальчик мучился в агонии, — теперь на этом месте установлена внушительная статуя, запечатлевшая Станислава за несколько мгновений до смерти. Эту скульптуру в 1702 году изваял Пьер Легро, парижский мастер, поселившийся в Риме, где ему дали прозвище "месье Легро". Она целиком выполнена из многоцветного мрамора, воспроизводящего в реалистичной манере с небольшой примесью воображения одежду, домашнюю утварь, личные вещи и даже цвет кожи почившего.

Достойна внимания и еще одна деталь: в той же церкви Сант-Андреа состоялась церемония вступления в орден прославленного иезуита Маттео Риччи (1552–1610), математика и картографа, сумевшего побывать в Пекине, столице Поднебесной империи, и первым из европейцев получившего допуск в Запретный город.

О могиле другого выдающегося иезуита стоит поведать отдельно, поскольку история ордена формируется, может быть, даже больше при помощи памяти и культа мертвых, чем посредством деятельности живых. В третьей капелле справа в церкви Сант-Иньяцио под алтарем можно увидеть покрытые роскошной алой кардинальской тканью мощи Роберто Беллармино (1542–1621), тоже присоединившегося к Компании в юности, но прожившего свой век иначе, чем Станислав Костка.

Кости Беллармино перевязаны серебряными нитями, из этого же металла выполнена маска, покрывающая лицо и руки. Известно, что он обладал могучим интеллектом и разящей, точно бритва, проницательностью. Доказал он это еще в молодости, в течение трех дней защищая свою дипломную работу по теологии; безжалостным подтверждением его внутренней силы станет и та неумолимая решимость, с которой он приговорит к сожжению на костре философа Джордано Бруно.

Едва достигнув тридцати лет, он получил кафедру в иезуитском Григорианском университете, где сосредоточился на работе со студентами из Северной Европы, которые, вернувшись на родину, должны были противостоять протестантству.

Беллармино ясно видел, что сметенная Лютером плотина ортодоксии грозила риском прорыва многих других с трудом удерживаемых запруд. Поэтому он сделал смыслом и целью своей жизни защиту доктрины и канона. Таким образом, желание казнить Джордано Бруно было для него вполне естественным. Процесс по обвинению философа длился семь лет, пользы от него не было ни малейшей, несмотря на многочисленные допросы и пытки. Непреклонный кардинал занялся этим делом в 1599 году и за пару-тройку недель довел его до единственно возможного приговора — аутодафе. Обвиняемого в ереси должны были сжечь живьем. 1600 год был объявлен святым, и образ философа, корчившегося в пожирающих его языках пламени, должен был послужить предупреждением всем — и паломникам, и римлянам, — кто захочет прислушаться к лютеранскому учению.

Беллармино интуитивно догадался, что идея Бруно о бесконечной множественности миров открывала новую эру свободомыслия; что если поставить под сомнение целое здание, построенное на канонической интерпретации Писания, то рухнет вся доктринальная конструкция целиком. В своем труде "О бесконечности, Вселенной и мирах" философ написал: "Существуют бесчисленные Солнца, и многие Земли вращаются вокруг них". Некоторое время спустя будет получено доказательство того, что это и в самом деле так.

Бруно изложил теорию, на столетия опередившую открытия астрономов, но тем самым создал помехи доминированию идеи о Боге-творце и вере в искупление Иисусом Христом грехов рода человеческого. В общем, философ вышел за рамки христианства — наказание было неизбежным. По иронии судьбы, в мае 2008 года другой иезуит, падре Хосе Габриэль Фунес, назначенный папой Ратцингером на пост директора ватиканской обсерватории, спокойно сообщил аудитории, что можно без особых проблем признать существование иных миров, пространств и жизней, даже стоящих на более высокой ступени эволюции, но совершенно не обязательно при этом дискутировать и выражать скепсис относительно веры в творение, воплощение Христа и спасение человечества. Бедный Бруно говорил ровно то же самое, но слишком рано.

Процесс беатификации Беллармино, проталкиваемый иезуитами, затянулся на добрые три столетия, с 1627 по 1930 год. Этому препятствовали как соображения технического свойства, так и доктринальные мотивы, да и ощущение некоторой неуместности затеи в отношении человека, который в случае с Джордано Бруно совершил просто-напросто преступление, с чем соглашались даже главы католической церкви. В святые возвел его в 1930 году папа Пий XI, через год Беллармино был провозглашен учителем христианской церкви и отныне почитался как покровитель преподавателей катехизиса и адвокатов канонического права. Эпитафия на его могиле гласит: "Мой меч подчинил гордых духом". Когда в 1889 году в Риме, на Кампо дей Фьори, был торжественно открыт монумент Джордано Бруно, папа Лев XIII выпустил специальное предостережение, которое должны были огласить всем верующим с церковных амвонов: "В нем философ был повторно проклят". Ватикан и далее продолжал оказывать давление на итальянские власти, настаивая на сносе памятника. К чести Бенито Муссолини, при нем как при главе правительства эти попытки каждый раз оборачивались полным фиаско.

Невозможно представить себе более несхожих людей, чем эти двое святых: умерший в восемнадцать лет, охваченный экстазом от видений Христа и ангелов небесных польский юноша — и твердый, как кремень, приверженец доктрины и догмы, скончавшийся на пороге восьмидесятилетия. Однако оба они — иезуиты, оба чтимы церковью. Явственные различия между ними

ставят несколько важных вопросов: можно ли свести Компанию к общему знаменателю? Из кого, в сущности, состояло папское воинство? Не слишком ли часто его деятельность потворствовала политическим нуждам момента и казалась абсолютной импровизацией? Какую из позиций они заняли бы в вечном споре внутри католицизма между милосердием к ближнему и горделивой прокламацией нетленных истин? И верно, действия иезуитов, их теоретические разработки и конкретные поступки регулярно колебались между двумя этими полюсами.

В 1981 году, когда внутри Компании разразились яростные дебаты, папа Иоанн Павел II решил назначить своего персонального представителя, мон-синьора Паоло Децца на пост генерала ордена вместо неизлечимо больного Педро Аррупе. Сами иезуиты предлагали на этот пост своего кандидата, Винсента О’Кифа. В соответствии с официальной версией, Ватикан пытался таким маневром компенсировать "некоторую растерянность" в Компании и "помочь иезуитам услышать глас здравого смысла". Но в приватных беседах утверждалось, что подобное волевое решение отражало стремление поставить под контроль левое течение в Компании, вовлеченное, особенно в Латинской Америке, в так называемую теологию освобождения. В целом ключевым мотивом этого процесса стало желание помешать "либеральному" перевороту, к которому орден подвел генерал Педро Аррупе в период своего почти двадцатилетнего мандата.

В 1968 году в колумбийском городе Медельин латиноамериканская Епископальная конференция заняла недвусмысленную позицию противостояния авторитарным режимам — военным диктатурам, которые проводили безжалостную политику репрессий, часто поддерживаемую Римской церковью (или, во всяком случае, не получающую открытого противодействия с ее стороны). В ходе сопротивления местным хунтам и их кровавым методам латиноамериканский клир в большинстве своем сплотился с самыми обездоленными слоями населения, поддержав собственным авторитетом их борьбу и укрепив идеал социально активной церкви, близкой народу. Теология освобождения никогда не признавалась Ватиканом, а потому он сочтет своим долгом остановить это движение даже ценой ликвидации автономии ордена иезуитов, приближенного к высшей католической иерархии, но при этом сочувствующего угнетаемым народам Латинской Америки.

Другая тема, спровоцировавшая оживленные споры, возникла в 2001 году, когда влиятельная ежедневная газета "Коррьере делла Сера" организовала дискуссию историка Давида Кертцера, автора книги "Папы против евреев", и падре Джованни Сале, историографа Компании Иисуса. Кертцер обрушился на церковь с обвинениями в том, что своим многовековым антииудаизмом она подготовила почву для нацистского антисемитизма. В подтверждение сказанного писатель, в частности, процитировал отрывки из серии статей, опубликованных на страницах выходящего раз в две недели иезуитского журнала "Чивильта католика", учрежденного в 1850 году. Так, в 1882 году журнал с определенным удовлетворением извещал читателей о первых конгрессах современных антисемитских движений. В 1890 году он опубликовал три статьи по еврейскому вопросу, в которых предвосхищались самые позорные клеветнические выпады нацистов; позднее эти выступления и заметки были объединены в книгу, переведенную и изданную на многих языках.

Иезуитский историк парировал эти тезисы решительным утверждением, что проявленный "Чивильта католика" антииудаизм был достаточно корректным по форме и содержанию; к тому же в 1938 году это был единственный журнал, осудивший расовые законы, введенные Муссолини. На самом деле среди католических священников, в том числе иезуитов, были зафиксированы многочисленные случаи оппозиции режиму, а в период Сопротивления — и прямого сотрудничества с борцами за свободу. И все же в контексте антисемитизма имидж Компании остается, по существу, сомнительным и двойственным, как, впрочем, и репутация самого Ватикана.

Тот же падре Сале, высказывая свои аргументы по теме ("Чивильта католика", ноябрь 2008 года), отозвался о поведении Эудженио Пачелли, позднее ставшего папой Пием XII, в бытность его госсекретарем Ватикана, как о "чересчур осторожном": "В отношении данного вопроса Государственный секретариат предпочел придерживаться осмотрительной тактики, полагая, что таким образом сможет добиться конкретных уступок в пользу евреев, особенно обращенных в католицизм". Согласно такому подходу церковь настаивала на том, чтобы фашистское правительство "дискриминационным критерием сделало не расово-биологические признаки, а вероисповедание", то есть соображение, которое, по словам падре Сале, "кажется ныне неудобным и щекотливым для католического историка, тем более после заключений Второго Ватиканского собора по этому поводу подобную теоретическую установку и модель действий сложно оправдать в категориях морали и религии".

Впрочем, в конце Второй мировой войны неоднократно встречались аналогичные примеры двойственного отношения к проблеме. После отмены правительством Пьетро Бадольо расовых законов иезуит падре Луиджи Такки Вентури, специальный посланник госсекретаря кардинала Луиджи Мальоне, высказался в том духе, что "в соответствии с принципами и традициями католической церкви среди этих постановлений были положения как заслуживающие упразднения (в частности, насчет обращенных в католичество и смешанных браков), так и нуждающиеся в подтверждении и всемерной поддержке". Такой взгляд отражал его стремление изолировать религиозный аспект (обращение) проблемы, сохранив ограничения, вдохновленные расовыми предрассудками.

В годы управления орденом падре Аррупе Компания Иисуса нередко демонстрировала открытость и новаторство как в социальной области, так и в вопросах доктрины. В январе 2008 года, за пару дней до избрания нового руководителя Компании, устами испанского теолога Адольфо Николаса папа Бенедикт XVI потребовал от иезуитов продемонстрировать большую верность "в деле продвижения идеалов истинной и святой католической доктрины… особенно по ряду аспектов теологии освобождения и по различным пунктам сексуальной морали". Посыл ясен, очевидна и обеспокоенность папы темами, которые и сегодня характеризуют его понтификат.

Другой иезуит, вызвавший сильнейшие опасения Ватикана, — это американский теолог Роджер Хейт. Еще в 2004 году Конгрегация доктрины веры (бывшая инквизиция — Сант-Уффицио[83]), которую возглавлял тогда как раз кардинал Ратцингер, осудила тезисы Хейта и запретила ему преподавать теологию в Weston School of Theology, иезуитском университете Кембриджа, штат Массачусетс. Летом 2008 года теолог был заклеймен повторно; предписание об отстранении от преподавательской деятельности на сей раз было распространено на все школы, не только католические. Параллельно появилось официальное вето на публикацию книг Хейта до тех пор, "пока его позиция не будет скорректирована, а мнения исправлены".

Главное обвинение в адрес Хейта сводилось к тому, что он использовал теологический метод, в рамках которого содержание вероучения и его трактовка были обусловлены исключительно тем, насколько оно приемлемо для современного социума. Американец парировал, что в этом случае у католической теологии появляется больше шансов на выживание, успех и восприятие ее доминирующей на Западе культурой, включая молодежную субкультуру. Ватиканская иерархия и воинствующий теолог-иезуит по большому счету мыслят похоже, но анализируют проблему с двух совершенно противоположных точек зрения. Естественно, за столетия своей истории церковь много раз оперативно и решительно адаптировалась к требованиям, диктуемым политикой, обычаями и нравами. Иными словами, нет смысла четко определять, что важнее — общество или доктрина. На кону в очередной раз совсем иная ставка: главенство или, если хотите, подчинение.

Впрочем, падре Хейт встретил сопротивление и внутри самой Компании. Другой иезуитский теолог, падре Джеральд О’Коллинз, преподающий в престижном Григорианском университете Рима, обрушился на него с резкой критикой, заявив, что "для Иисуса, каковым его задумал и понимает Хейт, уж точно не было никакого резона умирать на кресте". Согласитесь, крайне деликатные вопросы, по которым не так-то просто и, может, даже не дозволено высказываться столь непринужденно. Здесь перед нами явная демонстрация тревог, будоражащих Компанию в непростой для Римской церкви период. Согласно подсчетам специалиста по Ватикану Сандро Маджистера, из семи теологов, деятельность которых расследовалась Конгрегацией доктрины веры, четверо — иезуиты.

Один из крупнейших ныне живущих теологов, тоже иезуит, — кардинал Карло Мария Мартини, которого, вероятно, избрали бы папой, не помешай этому его теологические и социальные воззрения. В своей книге "Ночные беседы в Иерусалиме" падре Мартини дискутирует с собратом по ордену австрийцем Георгом Споршиллом по ключевым вопросам католической доктрины. Из его слов рождается гуманизированная концепция церкви, соразмерная человеку, например трудная тема целибата священников ("Быть может, не у всех есть харизма"), возможность священнического служения женщин или гомосексуализм. В вопросе допустимости контрацепции падре Мартини разрушает сложившееся табу, которого неукоснительно придерживались (более того, упрочивали) трое пап — Павел VI, Иоанн Павел II, Бенедикт XVI[84]. В 1968 году папа Павел VI обнародовал свою знаменитую энциклику Нитапае vitae ("Важнейший дар передачи человеческой жизни…" — Нитапае vitae tradendae munus gravissimum…), которая содержала доктринальные положения о сексуальном акте в браке строго в связи с воспроизводством себе подобных. Падре Мартини вспоминает, как папа лишил членов собора права решать что-либо по этому вопросу, возложив задачу на себя самого: "К сожалению, энциклика Нитапае vitae спровоцировала и негативные последствия… Это решение, принятое в одиночку, в долгосрочной перспективе не являлось положительной предпосылкой для обсуждения тем сексуальности и семьи".

Но, вероятно, самым громким шагом к христианству, сконцентрированному более на любви, чем на надменной горделивости истины, стало известное восклицание матери Терезы из Калькутты "Бог не католик", перефразированное Мартини следующим образом: "Ты не можешь сделать Господа католиком". Логические выводы из этого положения безмерны и в мировосприятии кардинала должны быть адаптированы к личности самого Христа, по его мнению, гораздо более благожелательного и доброго и уж точно далекого от того образа "истинного Бога и настоящего человека", который сконструирован в книге Йозефа Ратцингера "Иисус из Назарета"[85].

История иезуитов, насыщенная и бурная, отмечена волнениями и противоречиями, рассеяна в многочисленных эпизодах, где в разных пропорциях встречаются зло (его было предостаточно) и добро. Но, как правило, это обычная ситуация для любого великого человеческого предприятия, затеи или авантюры. На практическом уровне Компания вроде бы присвоила себе мысль-увещевание Мартина Лютера, обращенную к его любимому ученику и фактически идеологическому наследнику Филиппу Меланхтону; вождь Реформации в своем письме сформулировал наставление, которое будут много и часто цитировать, недопонимая или толкуя ошибочно: Esto peccator et pecca fortiter, sed forties crede et gaude in Christo, то есть "Будь даже грешником и греши обильно, но верь в Господа еще крепче и возрадуйся во Христе". Оно ни в коей мере не было восхвалением греха, как нередко принято считать. Напротив, в нем содержался призыв быть всегда и полностью честным и искренним в общении с Богом благодаря силе веры.

Можно думать об иезуитах плохо; кстати, так порой и было. Но в трудах на ниве диалектики и в напряженной интеллектуальной работе ордена иезуитов состоит сегодня одно из немногих свидетельств витальности, жизнеспособности религиозной доктрины перед лицом ватиканской политики, все более склоняющейся к ограниченному кругозору, замкнутой, зараженной конформизмом, а иногда, увы, и высокомерием власти.