Секреты Ватикана

IV. Цена славы

Ватиканская базилика Святого Петра, домовая церковь понтификов, — это один из величайших храмов, возведенных в честь божества. В мире мало примеров подобной консолидации человеческого гения и духовного порыва. Превратности запутанной и непростой истории этого почтенного здания, в своей ранней версии задуманного еще императором Константином и окончательно оформившегося в эпоху Ренессанса, обозначают, в том числе благодаря сопутствующей им символике, некоторые фундаментальные моменты католической веры.

Собор огромен, он может вместить в себя порядка двадцати тысяч человек. Его длина составляет 194 метра, а высота на вершине купола — более 130 метров. Занимаемая им площадь — более двух гектаров земли. Тринадцать шестиметровых статуй на фасаде, в нефах 148 устремленных к потолку прямых колонн высотой 44 метра. В четырех центральных пилястрах установлены пятиметровые статуи работы Бернини, неподалеку от которых гигантские двухметровые ангелочки-путти поддерживают кропильницы. Помимо этого, в соборе имеется 30 алтарей и 147 папских гробниц. Грандиозная по размерам и структуре базилика несравнима ни с чем подобным, стоит только подумать о богатствах, которые в ней находятся, и немеркнущем таланте художников, скульпторов и архитекторов, ее украшавших.

Образ собора настолько растиражирован, что уже даже несколько истрепан интенсивностью его визуального потребления. Вплоть до того, что подавляющее число людей, рассматривающих его, на самом деле перестают «видеть» собор по-настоящему. Они не испытывают ни удивления, ни ослепления, которые, казалось бы, должны иметь место в данном случае. И если распространение изображения базилики «в профиль» всеми имеющимися в нашем распоряжении средствами массовой информации обеспечивает ценную для церкви пропагандистскую функцию, то оно же, несомненно, притупляет осознание архитектурной и художественной уникальности этого сооружения. Мало-помалу собор Святого Петра превратился в Святого Петра, и на этом довольно, словно он был там всегда, неизменный в веках, вечный архетип, антономазия, «эмблема по аналогии» католицизма, резиденция Его Святейшества папы.

История базилики полна сменяющими друг друга событиями, порой весьма драматическими. По каждому элементу ее декора разворачивались продолжительные дебаты, каждая архитектурная деталь досконально изучалась и, наконец, создавалась в том виде, который предстает нашим глазам сегодня, чтобы воплощать в себе максимум концептуальности и символического значения, содержать заряд предостережения, напоминания и очарования, служить знаком безраздельной власти.

Однако эта глава не повествует об истории собора, по крайней мере не обо всей его истории. На данную тему уже написано много великолепных книг. И не зря, ведь история эта долгая, сложная и щедрая на эпизоды, почти всегда заслуживающие того, чтобы быть воспроизведенными. Но я вижу свою задачу в другом — рассказать о тех причинах, по которым произведения искусства и предметы, характеризующие или обогащающие базилику, находятся именно здесь, а не где-либо еще, с какой целью субсидировалось их создание, какие выгоды приносило и во сколько обходилось заказчикам, причем речь не только о денежном эквиваленте. В остальном же в разговоре о соборе Святого Петра и о работавших над его созданием мастерах нам придется вернуться в предыдущие главы. Ведь базилика — это не только список произведений искусства и перечень достопримечательностей. Она сгусток богатейшей истории, она взывает к небесному блаженству, она хранит монументы и могилы, отсылающие нас к невероятным, порой очень спорным человеческим деяниям, к сказаниям о грешниках и святых, о королях и королевах, выдающихся мужчинах и женщинах, многое испытавших в своей жизни, но явно не экстаз святости. Поэтому да будет дозволено нам задать себе вопрос, чем же все эти люди заслужили честь покоиться в главном храме христианского мира (или почему им было в этом отказано).

В древности Ватикан был местностью нездоровой и практически заброшенной. Заканчивалась она скромным холмом неподалеку от берега Тибра. В первые десятилетия после Рождества Христова Калигула, а за ним и Нерон, как мы помним, построили здесь цирк, который размещался с левой стороны от сегодняшней базилики. Это был один из многих существовавших тогда в городе цирков — мы можем называть их «стадионами» в современном значении слова, то есть местами развлечений и азарта, толп и криков, где атлетическое состязание нередко превращалось из спортивной игры в мероприятие публичное, если не сказать политическое. Эти сооружения почти всегда выделялись смелостью архитектурных решений и большой вместимостью. Цирк Калигулы и Нерона, к примеру, был ровно по центру украшен иглой египетского обелиска из красного гранита (как раз того, что сейчас установлен на площади перед собором), для его транспортировки в 37 году понадобилось сконструировать и снарядить в Рим специальное судно. Что же до вместимости, то на лестницах и трибунах Чирко Массимо (цирка), к примеру, могло разместиться примерно 250 000 зрителей.

За год до смерти Нерона, в 67 году н. э., на арене этого цирка, согласно легенде, был казнен апостол Петр, Цефа-рыбак[38] глава христианской общины Рима, осужденный на смерть через распятие. Причем по его собственной просьбе он был распят вниз головой, то есть противоположно положению подвергнутого тем же мучениям Учителя. Вероятно, его тело было погребено где-то на боковой улочке, тянувшейся вдоль цирка, в наспех вырытой могиле для бедняков. Несколько веков спустя император Константин, первым признавший за новой религией всю полноту прав, моральный авторитет и достоинство, весьма охотно воспользовался указаниями, предоставленными ему христианами, которые хотели иметь на этом самом месте базилику в память о крестной жертве.

Так, около 320 года императорские архитекторы принялись разрабатывать проект базилики и намеревались возвести ее таким способом, чтобы центр (являющийся основанием и причиной самого ее существования) совпал с участком земли, где, согласно молве, и покоился апостол. Чтобы получить именно такой результат, потребовалось сориентировать ключевую ось всей конструкции по линии восток — запад. В связи с тем, что уровень почвы понижался с севера на юг, нужно было предварить закладку фундамента кропотливыми земляными работами. Затею мгновенно назвали «безумием».

На деле это влекло за собой необходимость выравнивания значительной части Ватиканского холма, осушения почвы, усеянной многочисленными заболоченными водоемами и лужами, подготовки крепкой базы, которая сможет выдержать огромный вес будущего здания. Кроме того, следовало снести античный некрополь, занимавший часть планируемой территории, — там язычники и христиане многие годы лежали рядом друг с другом. В 326 году, ровно через год после памятного Никейского собора, сам Константин, как и прочие лидеры государств, жившие после него, дал старт работам, взяв в руки заступ и начав рыть яму под фундамент.

Артефакты, обнаруженные в ходе недавних археологических раскопок, вроде бы свидетельствуют о том, что работы продвигались в быстром темпе. Ранняя базилика, как и та, что ее когда-то заменит, уже во времена Константина имеет внушительные размеры. Длина ее фасада — 64 метра, длина каждого из пяти нефов, на которые разделена базилика, — 90 метров, причем ширина центрального нефа — 24 метра, а высота — более 30 (тот же параметр применительно к боковым нефам —18 и 15 метров соответственно). Величественный монумент, под которым находится могила с останками Петра, сознательно или же из-за ошибки вычислений на чертеже получился на полметра ниже пешеходной площадки; так или иначе, но все заключено в роскошный трехметровый саркофаг, а сама гробница покрыта пластинами из кипрской бронзы.

К той Константиновой базилике вел просторный двор, прозванный «раем» и окруженный аркадой. Посередине (по крайней мере с тысячного года) был установлен фонтан, откуда через отверстие в виде еловой шишки ключом била вода. Ныне он расположен в одноименном дворике Ватикана (cortile della Pigna, то есть дворик Сосновой/Еловой шишки). Перед тем как очутиться в стенах базилики, верующие совершали акт очищения, ополаскивая этой водой хотя бы лицо и руки. И сегодня в католическом мире существует традиция совершать крестное знамение пальцами, смоченными в освященной воде, — символический отголосок тех античных омовений. Так убогая могила Петра, погребенного в голой земле, превратилась в драгоценный мавзолей.

К сожалению, практически одновременно стали возникать и первые любопытные отклонения от нормы: нашлась масса желающих вырезать свое имя на примыкающей к гробнице стене. Все они должны были предложить сделку дьяконам, которые заведовали данной услугой. Такого рода привычка вошла в обыкновение, укоренилась и получила дальнейшее развитие в грядущие века, породив много болезненных травм в душах верующих.

Затраты на строительство были громадными, тем более что император для сбора христиан, созерцания, медитаций и молитв, обращаемых к апостолу — первому понтифику (pontifex), приказал обустроить именно место его мученической кончины: пример Петра должен был подпитывать веру каждого человека. Что же до Константина, то его приверженность новому вероучению и признательность новому Богу были со всей очевидностью подчеркнуты торжественной надписью с посвящением, выгравированной на арочном своде между нефом и трансептом: Quod duce te mundus surrex-it/in astro, triumphans / hanc Costantinus victor tibi condidit aulam, что означает «Под предводительством Твоим мир воскрес, триумфом вознесся к звездам, поэтому победоносный Константин посвящает Тебе этот храм»[39].

Действия Константина, направленные на пользу новой религии, крайне энергичны. Кроме Святого Петра, в те же годы и с тем же имперским размахом по его распоряжению возводятся и другие базилики, — все они располагаются, в соответствии с лучеобразным принципом дорожной сети, вне плотной городской застройки Рима. В их числе: базилика Сан-Джованни-ин-Латерано, заложенная даже ранее Святого Петра, длиной немногим менее ста метров; базилика Санта-Кроче-ин-Джерусалемме (Святого Креста в Иерусалиме), построенная по желанию матери императора Елены (поговаривали, будто она привезла из Святой земли кусочек того самого креста, на котором был распят Иисус); базилика Сан-Себастьяно на Аппиевой дороге, длиной 75 метров; мавзолей дочери императора Констанции на виа Номентана, сегодня известный как базилика Санта-Костанца, — одна из самых красивых и впечатляющих протохристианских церквей.

Рим классической эпохи был городом, заполненным статуями и памятниками: скульптуры облаченных в тоги людей на форумах, императоры верхом на лошадях, грандиозные термы и нинфеи (священные гроты нимф), храмы языческих божеств, украшенные колоннами, мозаикой, искусными изображениями людей, флоры и фауны. С IV по VI столетие, после возведения больших христианских базилик, прежний Рим как город античных монументов претерпевает трансформацию. Многие скульптуры снесены или уничтожены, одни по небрежности, другие — по вполне определенным идеологическим соображениям. Христианство стремится к сублимации своих символов, избегая материализации объектов, к чему были склонны римляне. Предпринимаются первые попытки наглядно иллюстрировать сферу сакрального через живопись и мозаику, а не посредством скульптуры. В V веке процесс замены римских аул и святилищ христианскими церквями начнет набирать обороты и переместится в центр города. Именно тогда возникнут церкви Санти-Джованни-э-Паоло на холме Целий, Сан-Марко-аль-Кампидольо (на Капитолийском холме), Сан-Лоренцо-ин-Лучина, Санта-Мария-ин-Трастевере (древнейшая из сохранившихся в честь Мадонны), Санта-Сабина на Авентинском холме, Сан-Клементе неподалеку от Колизея, Санта-Мария-Маджоре на холме Эсквилин.

Христианский Рим, наследуя Риму классическому и постепенно замещая его, фактически ликвидирует его физическое присутствие и обнуляет память об античном городе. Место языческих статуй и алтарей занимают христианские, божества-покровители различных областей человеческой жизни и деятельности вытесняются святыми, старинные обряды — ортодоксией: хватило всего нескольких десятилетий, чтобы от античных религий не осталось какого-либо видимого следа. Конечно же, сохранились тексты, посвященные философии и естественным наукам, а также литературные шедевры и драматургические произведения, — терпеливые и изобретательные монахи-переписчики, сами нередко искусные художники и графики, будут скрупулезно копировать их в монастырях для тех немногих, кто окажется в состоянии прочесть их. Но истинно народные культы и суеверия, прежде защищаемые широко трактовавшейся римской религиозной терпимостью, исчезнут безвозвратно.

Пожалуй, наиболее горячий сторонник христианства, Савл из Тарса (апостол Павел) осыпает бранью древние обычаи и поносит культы, с ними связанные:

Потому предал их Бог постыдным страстям: женщины их заменили естественное употребление противоестественным; подобно и мужчины, оставив естественное употребление женского пола, разжигались похотью друг на друга, мужчины на мужчинах делая срам и получая в самих себе должное возмездие за свое заблуждение. И как они не заботились иметь Бога в разуме, то предал их Бог превратному уму— делать непотребства, так что они исполнены всякой неправды, блуда, лукавства, корыстолюбия, злобы, исполнены зависти, убийства, распрей, обмана, злонравия, злоречивы, клеветники, богоненавистники, обидчики, самохвалы, горды, изобретательны назло, непослушны родителям, безрассудны, вероломны, нелюбовны, непримиримы, немилостивы[40].

Безжалостный портрет, обнажающий, помимо сути порока, всю мощь гнева, на который был способен неофит, наделенный пылающим умом и безмерной страстью.

И все-таки не что иное, как Рим императорский (и языческий), имеет в виду Константин, когда инициирует строительство новых базилик и покровительствует ему с ясным намерением сделать очевидным для всех тот факт, что христианство отныне — религия государственная. Мавзолей, сооруженный на берегу Тибра по приказу императора Адриана, благодаря своей внушительности и торжественному облику, на который и была сделана ставка, рассматривается как прототип раннехристианской архитектуры. Константин воспользуется им в качестве опытного образца. С течением времени имперская модель будет взята на вооружение папами, что придаст их статусу и роли легко опознаваемую коннотацию. Размеры зданий, пышность облицовки и убранства, великолепие обрядов, всепроникающий аромат ладана, чарующая сила гимнов, реверберация света в золоте мозаик — все призвано подтолкнуть человека к идее о могуществе, превосходящем императорское, ибо христианские папы обладают верховной властью судить земных правителей, отпускать им грехи и обеспечивать вечную жизнь в чертогах райских. Так церковь наследует империи, возлагая на себя универсальную цивилизаторскую миссию, в чем-то равную ей, но в целом даже более значимую, чем та, что в классическом мире осуществлял Рим.

На раннехристианских мозаиках Христос часто предстает в образе императора, сидящего на троне в позолоченной тоге, — Dominus dominantium (Господина и Повелителя), окруженного апостолами, которые своим обличьем напоминают римских сенаторов. Вселенский идеал новой церкви отталкивается от Римской империи, чье солнце клонится к закату, и подчеркивает континуитет, неразрывность с ней. Если же вести речь о папах, то общепринятой является точка зрения, что первым принявшим титул понтифика (Pontifex Maximus) был Дамас (366–384), хотя выражение в форме аббревиатуры (Pont. Мах.) появится на фронтонах церквей и фасадах зданий несколько позже.

Избрание Дамаса было довольно драматичным и бурным, поскольку римский клир разделился на две фракции, враждовавшие друг с другом как по вопросам доктрины, так и в сфере властных притязаний. В результате получилось так, что предпочтение было отдано сразу двум претендентам — Урсину и Дамасу, — непримиримо и резко конкурировавшим между собой.

Историк Аммиан Марцеллин, один из крупнейших позднелатинских авторов, оставивший исключительные свидетельства упадка империи, в своем труде Rerum gestarum («Деяния») пишет об этом так:

Дамас и Урсин горели жаждой захватить епископское место. Партии разделились, борьба доходила до кровопролитных схваток и смертного боя между приверженцами того и другого. Не имея возможности ни исправить их, ни смягчить, Вивенций [префект] был вынужден удалиться за город. В этом состязании победил Дамас благодаря усилиям стоявшей за него партии. В базилике Сицинина [Санта-Мария-Маджоре], где совершаются отправления христианского культа, однажды найдено было 137 трупов убитых людей, и долго пребывавшая в озверении чернь лишь тогда исподволь и мало-помалу успокоилась. Наблюдая роскошные условия жизни Рима, я готов признать, что стремящиеся к этому сану люди должны добиваться своей цели со всем возможным напряжением своих легких. По достижении этого сана им предстоит благополучие и возможность обогащаться добровольными приношениями матрон, разъезжать в великолепных одеждах в собственных экипажах, задавать пиры столь роскошные, что их блюда превосходят царский стол[41].

В конце концов Дамасу удалось одержать верх над соперником, хотя метод, каким была достигнута победа, повредил его репутации религиозного человека. Но важность этого понтифика в контексте нашего рассказа состоит в том, что он стал первым епископом Рима, который обосновал свое главенство не решением церковных соборов или эдиктами иной природы, а непосредственно Евангелием, знаменитым «наречением Петра» (Матфей: 16,18): «и Я говорю тебе: ты — Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее». Такую прокламацию можно с полным успехом считать важным шагом на пути утверждения самой что ни на есть настоящей династии последовательно восходивших на ватиканский престол пап. В дальнейшем данный принцип окончательно сформируется и закрепится.

Вернемся к христианским базиликам, имитирующим общественные сооружения классического Рима, которые ввиду римской тенденции к унификации одновременно являлись и сакральным, и гражданским пространством. Подобно Ромулу и Рему, которые стояли у истоков старого города, в новом Риме, осененном знаком креста, эти функции принимают на себя святые апостолы Петр и Павел. Постепенно, с отходом от первоначального строгого иудейского монотеизма, новая религия воссоздает собственный пантеон. Нет больше одного-единственного библейского Яхве: перед нами целая божественная фамилия, родители и их сын. Вокруг них собираются многочисленные божественные и полубожественные фигуры, их количество за столетия приблизится к паре тысяч. Любое место, поступок или орган человеческого тела — у всего отныне появился святой защитник-покровитель. Сходство с античным сонмом языческих богов вполне очевидно.

В медленно умирающем городе, чьи дворцы, дома, аулы, акведуки и храмы были к тому или иному моменту разграблены, заброшены или разрушены, блеск и просторность новых базилик, особенно главной из них, сразу же рождали в душе каждого посетителя — хоть римлянина, хоть паломника — отчетливое, неизгладимое ощущение того, что прежнюю власть сменила новая и теперь именно к ней надлежит обращать взоры и чаяния, касающиеся как земной, так и загробной жизни.

Поэтому было крайне необходимо, чтобы собор Святого Петра соответствовал столь неподъемным задачам укрепления веры и политического господства. Нужно было, чтобы каждый, вне зависимости от того, простой это верующий или царствующий монарх, входя в пределы базилики, без промедления почувствовал силу власти, от которой зависела порой не только его легитимность, но и само его существование. Еще ни одна религия не осмеливалась замахнуться на что-то похожее.

Однако со временем базилика, отличавшаяся при Константине броской пышностью, приходит в упадок. Приблизительно в середине XV века гениальный архитектор и гуманист Леон Баттиста Альберти обращает внимание папы Николая V (в миру Томмазо Парентучелли) на тот факт, что стены центрального нефа накренились уже более чем на метр. Между тем Флоренция лишь недавно обрела новый собор Санта-Мария-дель-Фьоре, увенчанный прекрасным куполом работы Брунеллески. Гармонично вписавшись в окружающий равнинный пейзаж, обрамленный цепью холмов, он горделиво вознесся над городом. Николай V, тосканец по происхождению, с особой остротой воспринимает брошенный вызов. Он избрал Ватикан в качестве папской резиденции и теперь думает, как укрепить его статус. Понтифик велит построить четыре дозорные башни по углам замка Святого Ангела, добавить высокие бастионы к прежним «львиным» крепостным стенам, мелиорировать и привести в порядок улочки и переулки городского района Борги — настоящего притона бандитов, убийц и воров. Кстати, флорентийский священник Розелло Розелли в письме к Козимо де Медичи от 1450 года весьма красноречиво описывает нравы той части Рима: «Эта земля не иначе как гнездо ворья и сброда: каждый норовит обчистить и прирезать ближнего, словно не люди это, а бараны; ладно бы просто убили, так они еще и искромсают на кусочки, точно репу».

Папа Николай — фигура спорная и противоречивая, насчет него в Риме сразу же начинают циркулировать дерзкие шутки и непочтительные куплеты, надолго вошедшие в городской фольклор. Его слава человека, крутого на расправу с врагами и большого любителя выпить, саркастически обыгрывается в таком анонимном двустишии: «С тех пор как в папах Николай — убийца он давно, / Обилен Рим на кровь и скуден на вино». Во второй главе XIII книги «Истории Рима в Средние века» Фердинанд Грегоровиус отзывается о папском дворе этого времени сухо и хлестко:

Папский Рим в ту эпоху морально разложился, коррумпированный клир был ненавидим народом. Кардиналы жили в шелках и злате, словно князья в миру; их расточительность и легкомыслие оскорбляли чувства не только республиканцев, но и простых горожан. Многочисленные члены курии и прелаты кичились доходами от имущества, коих им вечно не хватало, но всегда желали заполучить все больше и больше. Их отталкивающее поведение казалось спектаклем высокомерия, жадности и нравственного упадка[42].

Многое удалось сделать папе Николаю, но отнюдь не все, что было им задумано. В заслугу ему стоит поставить то, что проблема почтенной Константиновой базилики была обозначена так, что пренебрегать ею далее было нельзя. Воспользуется этими замыслами и разовьет проект по восстановлению собора другой папа, наделенный не меньшим темпераментом, — Сикст IV (Франческо делла Ровере), царствовавший добрую дюжину лет — с 1471 по 1484 год. Его ключевым деянием была реконструкция Capella magna, главной капеллы папского дворца, которая с тех пор и носит его имя — Сикстинская. Важность этой капеллы заключается в том, что она станет площадкой для художественных экспериментов, чему стоит посвятить отдельный, более подробный рассказ в одной из следующих глав.

Кроме того, Сикст приказал проложить новые дороги и заменить старинный мост Сант-Анджело более просторным (мост Сикста), чтобы в периоды притока паломников там не возникали ужасающие пробки и стычки (к примеру, в Святой 1450 год верующие столпились на входе и выходе с моста, перегрузив его так, что в результате около двухсот человек погибли в давке, утонули в Тибре или получили смертельные ранения под копытами лошадей). В лихорадочном темпе работ плечом к плечу с папой везде находился молодой кардинал, оказавшийся, как это часто водилось, его племянником, — Джулиано делла Ровере.

Кардиналу Джулиано тоже суждено стать понтификом; более того, он относится к числу тех, кто сумеет наложить на всю эпоху отпечаток своего характера и непомерных амбиций. В людях подобного склада и закалки нет ничего религиозного; они, по сути, кондотьеры, с одинаковой ловкостью носящие церковную рясу и рыцарские латы, совершенно убедительно размахивающие и кропилом, и шпагой. Джулиано избрали папой в 1503 году на конклаве, длившемся всего сутки. Его понтификату надлежало остаться в истории и памяти, недаром принятое новым папой имя — Юлий II — прямо и недвусмысленно намекало на Юлия Цезаря. Папа — политик и воитель, вдохновитель и инициатор грандиозных проектов, создатель национальной монархии, в структуре которой преемник Святого Петра, pontifex maximus, является неоспоримым лидером с императорскими полномочиями. Его идеал — модель правления Октавиана Августа; его безграничная энергия обрушивается на все области, включая искусство, рассматриваемое им исключительно как эстетическое выражение одного из возможных инструментов политики — и не более того.

Именно он твердой рукой завершит неоконченные проекты Николая V и даст старт реализации новых. Уже через три года после вступления на престол, в 1506 году, он возложит на одного из лучших архитекторов того периода, Донато Браманте, миссию спроектировать новый собор, который заменил бы находящуюся в аварийном состоянии базилику Константина. Воплощение проекта в жизнь растянется на столетие с лишним, станет задачей множества сменяющих друг друга понтификов. Внешние конструкции обретут сегодняшний вид к 1621 году, еще дольше продлится внутренняя отделка. Римляне даже поговаривали, что затея такого размаха никогда не будет доведена до финальной точки.

Доверенная Браманте стройка продвигалась в быстром темпе: 18 апреля 1506 года заложили первый камень. Ключевой идеей было не разрушать сразу до основания старую церковь, а начать с переделки существовавших внешних конструкций. В следующем году приступили к сносу, что вызвало немало критики и полемических выпадов в отношении методики, прежде всего потому, что античные сооружения через пару месяцев выглядели столь же неприглядно, как и любые стройплощадки: отдельные части изуродованы, структура и опоры деформированы, а крыша почти полностью демонтирована.

В 1513 году семидесятилетний Юлий умирает, вслед за ним папский престол занимают двое его преемников из дома Медичи, а в 1534 году, после кончины Климента VII, на троне Святого Петра оказывается Павел III (Алессандро Фарнезе). Этот папа оставил по себе хорошую память, если не брать в расчет его неприкрытый непотизм — к примеру, он сделал кардиналами двух собственных юных внуков от прижитого когда-то сына. Именно он, папа Фарнезе, в конце 1546 года предложит Микеланджело взять на себя ответственность за «стройку Святого Петра». Художнику семьдесят два года, его здоровье подорвано, а задача сложна; сперва он прибегает к уловкам, стараясь уклониться от работы, которая даже ему, непревзойденному мастеру, кажется чрезмерно тяжелой. Однако папа настаивает. Вазари считает, что в этом выборе понтифик и правда «был вдохновлен Богом». В итоге Микеланджело уступает и соглашается, но при одном условии: если уж ему предстоит руководить процессом, то только он и должен принимать решения, без вмешательства с чьей-либо стороны.

Это неслыханная просьба, имевшая не только профессиональные, но и политические последствия; вообразим, что Микеланджело выдвинул ее в надежде получить отказ. Нам с вами, знающим о том, каковы будут результаты, легко рассуждать, что папа сделал наилучшую ставку из возможных; а вот тогда никто в столь очевидном результате не был уверен, к тому же возведение собора продолжалось уже не один десяток лет и стоило «многих средств». А ведь именно этому собору надлежало стать духовным центром религии, чьи основы сотрясали невиданные события: лютеранская реформа и схизма короля Англии Генриха VIII. Буонарроти был прославленным художником, его предыдущие произведения чудесны и достойны восхищения, однако выступить в роли архитектора и прораба — даже для него это в новинку, особенно принимая во внимание титанические усилия, необходимые для реализации такой затеи. Невероятно, но факт: папа согласился. 1 января 1547 года motu proprio (по собственной воле) понтифик доверил проект Микеланджело практически с неограниченными полномочиями, вручив ему в письменной форме «любую власть, которая потребуется, чтобы сделать или переделать, увеличить или уменьшить либо изменить всякую вещь на его усмотрение».

Вариации не заставили себя ждать. Микеланджело забраковал чертеж, предложенный Сангалло, посчитав его слишком перегруженным и запутанным, чрезмерно дорогим и чересчур «немецким», то есть готическим; он укоротил некоторые уже имеющиеся стены трансепта и внес модификации в эскиз купола, созданный Браманте за сорок лет до этого. Нетрудно представить себе, сколько протестов, обид и зависти вызвали эти резкие меры. Судачили о тщеславии, выброшенных на ветер деньгах, бесстыдных амбициях.

Был даже сформирован специальный орган — Конгрегация депутатов, — которому делегировались функции надзора за строительством храма и связанными с ним затратами. Именно из стен Конгрегации раздавалась самая яростная критика тех, кто, считая себя сведущим и компетентным в данном вопросе, полагал, что их задвинули в тень. В марте в замке Святого Ангела состоялось заседание, на котором председательствовал лично папа Фарнезе. Многие из его участников жаловались, что для удовлетворения всех требований флорентийского мастера придется уничтожить две трети сделанного ранее. Разве в этом есть хоть какой-то смысл? И где это видано, чтобы так бездумно распылялись денежные ресурсы и усилия? К тому же именно нужда в звонкой монете для возведения собора и спровоцировала среди прочих причин лютеранский бунт. Вдобавок все помнят, что ранее сам папа утвердил план Сангалло, от которого теперь отказывались напрочь.

Однако Павел III был непреклонен: воспользовавшись своей суверенной властью, он подтвердил, что среди всех рассмотренных чертежей лучшие принадлежат Буонарроти, а потому ими отныне и далее и следует руководствоваться во всем.

Микеланджело вернулся к первоначальной идее Браманте о вписанном в квадрат греческом кресте (с четырьмя равными по длине рукавами) в основании собора, над которым в точке пересечения двух осей вознесется огромный купол. Логичным был и следующий шаг: усиление несущих стен, превратившихся в те циклопические, что мы видим сегодня, за счет чего пространство внутри базилики «испарялось», разреживалось спроектированными Браманте колоннами и кольцевыми коридорами, задуманными Сангалло. Микеланджело разработал и конструкцию купола, который в год его смерти (1564) находился на стадии создания цилиндра: мощные двойные колонны («близнецы»), чередующиеся с большими оконными проемами.

Папа Сикст V (Феличе Перетти, 1585–1590) сразу после своего избрания придаст новый импульс всему проекту, а также станет инициатором многих других начинаний. При Юлии II были проложены виа Джулиа и виа Лунгара по обоим берегам Тибра; Лев X и Павел III придумали знаменитый Трезубец (Триденте) — расходящиеся лучеобразно от Порта дель Пополо (Народных ворот) в сторону центра улицы Бабуино, Корсо и Рипетта. При Григории XIII была проложена виа Мерулана, соединившая Латеранский холм с базиликой Санта-Мария-Маджоре.

Сикст V («нет большего самодура и более черствого безумца, чем папа Сикст», отметит Джоаккино Белли) за отведенную ему пятилетку успеет сделать почти все. Например, при нем на вершинах двух колонн с рельефной резьбой по спирали — Траяна и Антонина Пия — установят статуи святых Петра и Павла; реставрируют двадцатикилометровый участок акведука (1’Acqua Felice, буквально «Счастливая вода», альтернативные названия — «Священная» и даже «Тухлая»); наметят пару прямых, как стрела, улиц, невероятных для той эпохи. Кроме того, у Сикста V родился замысел строительства настоящей четырехкилометровой магистрали (нареченной по названию последнего ее отрезка улицей Сикста — виа Систина), которая от Санта-Кроче-ин-Джерусалемме мимо Санта-Мария-Маджоре огибала Квиринал (поблизости от виа делле Кваттро Фонтане, то есть улицы Четырех Фонтанов) и тянулась к Тринита дей Монти. Что же до нашей истории, то тут важнее всего сказать, что в январе 1588 года неутомимый папа вызывает к себе архитекторов Джакомо делла Порта и Доменико Фонтана и приказывает, чтобы в максимально короткие сроки базилика, все еще не покрытая куполом, наконец обрела его.

Архитекторы составили смету и планировали это сделать за десять лет; но понтифик потребовал завершить работу за двадцать два месяца. Делла Порта изучает несколько вариантов, стремясь в срок исполнить волю папы. Он нанимает команду почти из восьмисот ремесленников, которые, трудясь денно и нощно, успевают разобраться со всеми техническими сложностями: 15 июня 1590 года уложен последний камень. Сиксту V семьдесят лет, через два месяца он умрет. Однако он успевает увидеть всю впечатляющую конструкцию целиком: купол, венчающий собор Святого Петра, станет примечательной деталью облика всего города.

Деятельный понтифик, занимавший престол лишь пять лет, был инициатором еще одного поразительного мероприятия — переноса египетского обелиска. Цельный монолит был переправлен из Александрии в Рим в I веке н. э. по приказу императора Калигулы. К концу XVI столетия он лежал на земле, заброшенный и бесхозный, там, где когда-то располагался цирк Нерона. Речь шла о том, чтобы перетащить этот обелиск в неровное угловое пространство, на площадку неправильных форм, образовавшуюся между вечной стройкой собора и сырыми опасными улочками квартала Борги, что упираются у самой реки в замок Святого Ангела.

Предприятие создавало немало трудностей, причем не столько по причине горизонтальной транспортировки, сколько из-за необходимости поднять его на такую высоту, чтобы обелиск смог строго перпендикулярно встать на базу. В распоряжении исполнителей имелась единственная энергия — мускульная сила людей и животных, усиленная, насколько возможно, лебедками, которые благодаря системе тросов снижали нагрузку. Для того чтобы достичь приемлемого уровня безопасности, понадобилось семь месяцев предварительного анализа, несколько сотен людей и коней, десятки лебедок. На подготовку исполнения замысла ушло четыре месяца, с апреля по сентябрь 1586 года. Была сконструирована настоящая подвесная дорога, по которой монумент должны были перевезти в горизонтальном состоянии. Кроме того, для поднятия обелиска на надлежащую высоту возвели два деревянных помоста. Специальный эдикт угрожал смертной казнью любому, кто рискнет проникнуть на площадь и помешать крайне рискованной операции.

Племянник Доменико Фонтаны Карло Мадерно, тоже архитектор по профессии, занятый на стройке Святого Петра, почти век спустя после описываемого события оставил нам обстоятельный рассказ о нем. Вот что он пишет:

Фонтана рассчитал, какой вес мог бы приподнять, удержать и переместить на прочных веревках из пеньки каждый ворот, приводимый в движение четырьмя крепкими лошадьми и страхуемый приставленными людьми так, чтобы от натяжения не порвался даже самый толстый канат. Он выяснил, что каждая лебедка поднимала груз весом около двадцати тысяч фунтов[43] стало быть, для подъема восьмисот тысяч фунтов нужно было сорок лебедок, а также два длинных рычага, действующих под давлением лебедок и поднимающих вверх оставшуюся часть обелиска, опоясанного тросами, весом в миллион сорок три тысячи пятьсот тридцать семь фунтов.

Синхронность и скоординированность действий всех лебедок была непременным условием того, чтобы мероприятие прошло без сучка без задоринки. Руководителю операции требовался панорамный обзор местности и тотальный контроль над всеми задействованными в деле механизмами и людьми, которые должны были отчетливо слышать команды, поданные голосом, — разумеется, никаких микрофонов и громкоговорителей не было и в помине. Поэтому все должны были молчать (впрочем, онемение от нахлынувших эмоций и так было всеобщим), а звуки трубы подавали сигнал приступить к различным фазам работы.

Благодаря скрупулезной подготовке и гигантским усилиям заключительный этап операции обошелся без инцидентов:

Каждый [пришедший] на место внимательно и с тщанием исполнил отведенную ему роль. Сперва все преклонили колени и вновь обратились за помощью к Господу. Главным распорядителем был архитектор, сидевший на специальном возвышении, по его знаку заиграла труба; тогда все единым движением пришпорили 140 лошадей, тащивших 44 лебедки, а всего участвовало восемьсот работников. Они следили за тем, чтобы машины работали слаженно и были в полном порядке, отчего поднятие получилось таким быстрым и легким, что привело всех присутствовавших в изумление. Он [обелиск] встал перпендикулярно в предназначенном для того месте в 23 часа того же дня [10 сентября 1586 года], и в ознаменование окончания такого поразительного дела было много гуляний и ликования.

Самым опасным моментом стала кульминация, когда напряжение канатов было таким, что они начали дымиться; несомненно, еще чуть-чуть — и от трения они загорелись бы, что могло привести к самым пагубным последствиям, какие только можно себе представить. По народному преданию, в толпе тогда находился один генуэзский моряк, нарушивший категорическую инструкцию о тишине криком: «Воды на канаты»!" — что было тотчас исполнено. Операция была спасена.

Через пару десятилетий папа Павел V (Камилло Боргезе) вознамерился вернуть базилике форму латинского креста, который он предпочитал греческому, с одинаковыми рукавами, взятому на вооружение Микеланджело. Он поручил Карло Мадерно удлинить неф, слегка передвинув вперед фасад, в том числе с целью увеличения вместимости собора. На практике это означало возврат к ранней концепции продольного, "вытянутого" храма Сангалло, которую исправил Буонарроти. Мадерно исполнил это с похвальной проницательностью и удивительным чутьем: тот, кто сегодня смотрит на Святого Петра, может легко уловить ритмику всей конструкции, обеспечиваемую наравне с куполом анфиладами окон, перемежающихся огромными колоннами. Шесть из них сгруппированы в центре и будто служат подпорками для опирающегося на них тимпана; вместе с тем они акцентируют внимание зрителя на выдающейся вперед центральной лоджии, предназначенной для важнейших церемоний: провозглашения нового понтифика, торжественных папских благословений народа на площади и других мероприятий.

Первый эскиз Мадерно не пришелся по вкусу папе, который нашел чрезмерной разницу между высотой здания и ее длиной. Поэтому понтифик посоветовал архитектору расширить фасад с обоих концов, чтобы уравновесить и стабилизировать продольность всей структуры. Тогда же вне пилястров, замыкавших ансамбль, были добавлены два дополнительных окна, которые расположили над остающейся на уровне земли аркой. Их верхние части были декорированы в конце XVIII века двумя часами, автором которых стал Джузеппе Валадьера.

Получившееся здание в 1656 году будет окаймлено площадью, которую уже немолодой к тому времени Бернини сделает гармоничным элементом всей композиции. Результат до сих пор у нас перед глазами, и сложно вообразить, что у площади мог быть другой автор. Разве найдется тот, кто сумел бы лучше Бернини исполнить в мраморе восхитительную двойную колоннаду, обнимающую обширное пространство с фонтанами, обелиском и толпой верующих, что регулярно его заполняет?

Сколько же стоила новая базилика? Цифра, без сомнения, невообразима, но вполне соразмерна объему строительных работ и тем амбициям, которые проект должен был символически воплощать в камне. Однако стены и огромный купол — это мелочь в сравнении с обстановкой, убранством, бесчисленными художественными и декоративными элементами, количество которых в соборе постоянно увеличивалось. Если размеры собора делали очевидной исключительность и безраздельность власти, которая сумела воплотить в жизнь такое великолепие, то окончательное устройство нефов и облицовки добавляло этой самой власти отблеск вечной славы.

Когда Бернини (в очередной раз ему — и никому другому) было поручено при помощи золота и света придать ликующе-радостный облик престолу Святого Петра в глубине абсиды, он наиболее подходящими средствами интерпретировал ту монархическую идею, которую кропотливо вынашивали столетиями папы, приписав себе императорские прерогативы. Великий мастер создал картину из феерических позолоченных лучей, дымки и облаков, четырех колоссальных статуй учителей латинской и греческой церкви, ангелочков-путти, поддерживающих ключи от врат небесных и папскую тиару… В центре грандиозной композиции располагался престол, принадлежавший, по легенде, святому Петру, хотя реально этот трон был подарен папе Карлом Лысым в 875 году.

Именно так слава воспевается предельно ясно, она лучезарна и торжественна. Впрочем, нет ни одной организации в мире — будь то королевская династия или правительство, государственное учреждение или иной институт, — которая могла бы соперничать с Римско-католической церковью в пышной красочности церемоний: похорон, интронизаций, беатификаций. Поэтому, задаваясь вопросом, в какую сумму обходится Святому престолу создание, поддержание и сохранение такой роскоши, мы должны помнить, что не все в этой жизни можно свести к денежному измерению. Разумеется, деньги были нужны, и, чтобы раздобыть их в достаточном количестве, никто не стеснялся опускаться до самой бессовестной симонии и скандальной торговли индульгенциями, что явилось одной из причин лютеранского движения.

В 1507 году, в понтификат Юлия II, была выпущена булла Salvator noster ("Спаситель наш"), из текста которой следовало, что всем предлагающим церкви финансовую помощь или денежный взнос в виде пожертвования будут отпущены грехи; сбор звонкой монеты делегировался епископату. То, что прозвали "святой коммерцией", становилось своеобразным внеземным помилованием, воспользовавшись которым верующие могли скостить себе многие годы чистилища; дополнительной опцией была возможность перевести деньги своим покойным родственникам. Расходы папского двора приводили к бюджетным дырам, поскольку полученные деньги шли не только на стройку Святого Петра, но и на сведение платежного баланса, так как европейские банкиры, финансировавшие Ватикан, время от времени, по истечении условленных сроков, начинали требовать возврата кредитов.

Вероятнее всего, раскол христианства произошел бы и сам по себе, но, несомненно, недостойная спекуляция такого типа усугубила и ускорила эту ситуацию. В конце октября 1517 года монах-августинец Мартин Лютер, немец крестьянского происхождения, профессор библейской экзегетики, прибил, как гласит легенда, к вратам кафедрального собора Виттенберга воззвание со своими "Девяноста пятью тезисами", то есть пунктами, которые оспаривали и опровергали практику индульгенций. Одним из поднятых вопросов был следующий: "Почему папа, будучи намного богаче триумвира Красса, не оплачивает из собственного кармана работы по возведению базилики Святого Петра, а взимает милостыню с бедных верующих?"

Впервые со дня своего основания церковь, называемая католической, иными словами, универсальной, подвергалась риску именно со стороны этого заложенного в ней значения. Проблема уже не сводилась к наличию маленьких или больших "ересей", что сопровождали, особенно поначалу, ее развитие. Это был настоящий и драматический разлом, к которому добавилась схизма англикан, твердо проводимая в жизнь честолюбивым Генрихом VIII, утвердившим положение о том, что премьер-министр Англии католиком отныне быть не может. Только в 1829 году герцог Веллингтон (победитель Наполеона в битве при Ватерлоо) добился того, чтобы король Георг IV санкционировал Акт об эмансипации католиков — закон, уравнивавший в политических правах католиков с англиканами и снимавший все препятствия к тому, чтобы католики могли быть избранными в парламент или руководить правительством Его Величества. Однако британские монархи и поныне украшают себя титулом Defensor fidei ("Защитник веры"), который Генрих VIII заработал непримиримым трактатом "В защиту семи таинств", направленным против Лютера. Подобные противоречия часты, когда в религии сверх меры смешиваются вера и политика.

Почти через полтора столетия после возникновения протестантизма, в 1656–1657 годах, иезуит Пьетро Сфорца Паллавичино, кардинал и историк, написал "Историю Тридентского собора", примечательный своей объективностью труд, несмотря на то что он был заказан и субсидировался напрямую папой. Полное название этого опуса — "История Тридентского собора, написанная П. Сфорца Паллавичино, принадлежащим к Обществу Иисуса, где авторитетными свидетельствами отвергается ложная история, распространенная на ту же тему Пьетро Соаве Поддано". Это не что иное, как католический ответ на полемически острое произведение, опубликованное несколькими годами ранее. Тем не менее автор еще раз уточняет свою позицию: "Материальное сооружение Святого Петра уничтожило основную часть его духовного фундамента; ибо с целью собрать многие миллионы скудо, каковые поглощала необъятность работ над этой церковью, преемнику Юлия пришлось предпринять то, что стало истоком ереси Лютера, истощившей церковь на многие миллионы душ".

В любом случае, прав был иезуит Сфорца Паллавичино или нет, и если да, то в какой степени, никто не знает. Но подводить итог и оценивать смету всей этой истории каждый будет по-своему.