Сердце степи

17. Не разобрался

Камайя следовала за ней тенью, шаг в шаг, внимательно следя за всем, что делала и говорила Алай, и это усиливало растерянность. Лишь к вечеру она уехала ненадолго, по-видимому, обратно к Харану, и Тур наконец смог подойти.

- Я не приготовил тебе подарка, - сказал он виновато.

- И не надо. А то этот заподозрит, - кивнула Алай.

- Хочешь прокатиться на Далсахе? - предложил Тур. - Как тебе такой подарок?

Алай радостно закивала. Тур подвёл ей рыжего, и она залезла в седло, всем телом ощущая упругую бодрость Далсаха.

- Можешь покататься до того холма и обратно, - сказал Тур. - Только нежно. У него мягкий рот, и он не знает нагайки. Я берегу его.

Облако, рыжее закатное облако несло Алай по степи. Лишь раз довелось ей ехать такой мягкой рысью, на иноходце, которого отец продал потом торговцу из Фадо. Нет, Далсах шёл мягче. Она сидела, положив ладонь на его гибкую шею, глядя между острых подвижных ушей. Как Тур нахваливал таохейских коней на рыси... Говорил, неутомимы они, и несут всадника до самого горизонта - и ещё дальше.

Она с сожалением развернулась у холма и вернулась к шатрам, спешилась, передала поводья Туру и вздохнула.

- Он просто чудесный.

- Да, он чудесный. На нём как на грозовой туче. Каждый удар его копыт небесной нагайкой бьёт по земле. Но он идёт так мягко, будто на облаке сидишь. А как слушает поводья! Я понимаю, почему за него пятьдесят золотых просили.

Алай чуть не прикусила язык.

- Пятьдесят? - прошептала она, чувствуя, как горло слегка сдавило. - Отец отдал за него пятьдесят золотых?

- Да, и он стоит каждого гроша из них, здоровья его ногам! С кобылой из Адат-хасэна у них будет прекрасное потомство!

- Пятьдесят? - снова переспросила она.

- Алай, ты всё ещё тут? - спросила Камайя, подъезжая. - Прощайся с друзьями. Хас Харан говорит, поздно уже.

Алай нехотя залезла на Бус и вернулась к шатрам Расу. Весь следующий день она вспоминала рысь Далсаха, стоившего пятьдесят золотых, пока старенькая Бус тихонько шагала по палящему солнцу мимо пересыхающих озёр.

- Беда будет, - сказала эным Тулыс ещё через день, прячась с Ахой-дада в тени шатра. - Впервые осенью так. Даже холодные росы ночные трав не увлажняют. Беда. Прогневали мы чем-то духов.

- Иди помогай, Алай, - позвала Мулга из тени другого шатра. - Сейчас мужчины от табуна приедут, а мне нехорошо.

- Я помогу, - отозвалась Камайя, которая плела в тени тороки для седла из кожаных полосок. - Пойдём, Алай.

Они раскатали тесто для почмы с бараниной и накрошили мясо для начинки. Алай с некоторой ревностью смотрела, как ловко управляется Камайя с готовкой.

- О, готово? - спросил Тур, спешиваясь у шатров. Рядом с ним шла Сэгил, и Алай сжала челюсти.

- Да. Почти.

- Ты радостная, - заметила Сэгил, подходя к котлу. - Что такое?

- Давно почму не готовили. Вот и радуюсь.

- Ну, хоть чему-то в жизни порадуешься, - вдруг хихикнула Сэгил, косясь на Камайю.

Алай нахмурилась, но ничего не сказала, лишь поймала в ответ такой же хмурый взгляд Тура.

- Придержи язык, девочка, - сказала Аха-дада, подходя к котлу. - Тур, там скоро Охар приедет?

- За мной ехал. А, вон он. Положи нам пока. Есть хочу. Подавай и мне скорее.

Алай положила четыре проваренных кармашка почмы в миску и пошла к шатру, куда направился отец, спешивший укрыться от жары.

- Возьми, отец, - сказала она, подавая ему миску.

- Сейчас Харан приедет. Дрова везёт.

Ну вот, ещё и его не хватало. Дрова... Она вернулась к очагу, где Аха-дада что-то выговаривала недовольной Сэгил и Туру, и уставилась на отвар, в котором плавали кармашки из теста с мясом.

- Харан едет? - тихо спросила Камайя, кивая на холм.

- Да. Дрова...

Жестокая, жестокая боль обожгла её руку. Всё потемнело, и она застыла, хватая ртом воздух, сгибаясь, прижимая к себе запястье, по которому пришёлся удар нагайки Тура.

- Ты решила меня разозлить? - прошипел он. - Я голодный! Я сказал, подай мне еду!

Алай отшатнулась, глядя на ужас в глазах Камайи и на удручённое лицо Ахи-дада.

- Ты что творишь! Она мужа ждёт! - воскликнула Камайя, резко шагая к Туру и занося кулак. - Он выше тебя! Он хас!

- Э! - воскликнул Тур, пятясь. - Я тебе слова не давал, рабыня! Не зли меня!

Камайя сжала челюсти и опустила глаза, отступила и спрятала руки за спину.

- Иди отсюда, девочка, - сказала Аха-дада Сэгил, что стояла, замерев, и с ужасом смотрела на Камайю. - Давай, давай. И ты, Тур, иди... Погуляй, проветрись.

Алай уняла наконец боль, стиснув запястье, наполнила миску, вытерла слёзы и пошла к коврам, куда как раз подъезжал Харан. Она поклонилась, подавая ему еду, потом развернулась и пошла обратно, держась за обожжённое запястье.

- Ты что придумала? - сказала она Камайе. - Поднимешь руку на мужчину - руки лишишься! Ох и несдобровать нам теперь... Что же ты натворила!

Казалось, Камайя скрипнула зубами, но почти сразу она вздохнула и опустила взгляд.

- Прости. Но он не муж тебе. Почему ударил?

- Не разобрался, - сказала Алай, вспоминая, как злобно смотрел на неё Тур.

Это всё Сэгил виновата. Не удержала язык за зубами... Аха на неё разгневалась, ну и Туру заодно досталось. Вот и сорвался. Как тут не сорваться, когда тебя при всех бабушка распекает? Любой мужчина рассвирепеет.