Северные огни

Глава V
Нехожеными путями

Доктор Даниэль Дэмп, по профессии врач, в свое время совершил немало поразительных поступков, ныне присоединил к их числу еще один. Собственно говоря, включился рефлекс — как сам он объяснял позже, — рефлекс, задействующий мозг, руку и зрение; заранее он ни о чем таком не думал. Впрочем, в создавшихся бедственных обстоятельствах времени на раздумья и не оставалось. Вспомнив о недавней стычке своего академического приятеля с мастиффом, доктор открыл окно, опустив то самое стекло, к которому приник саблезубый кот и, установив трость перпендикулярно на оконном переплете, ткнул острым концом прямо в густую желтую шерсть.

Кот дернулся и завизжал, оглядываясь в поисках источника раздражения. На мгновение зверь ослабил хватку и заскользил вниз, так, что его голова оказалась на одном уровне с открытым окном. Полыхающие злобным зеленым огнем глаза уставились на недруга. Пасть открылась, являя взгляду отвратительнейшее зрелище — сдвоенные саблезубые клыки: Даниэль Дэмп заметил, что края у них зазубренные, точно у ножей для разделки мяса. Горячее дыхание зверя ударило ему в лицо; доктор, оцепенев от ужаса, глядел прямо перед собой. Одним ударом лапы хищник выбил докучливую трость, отшвырнув ее в сторону с такой силой, что высокоученый эскулап задохнулся от изумления. Однако в результате кот потерял равновесие и вынужден был разжать когти; отцепившись от кареты, он спрыгнул вниз.

Доктор отвернулся от окна: четыре пары вытаращенных глаз взирали на него едва ли не благоговейно. Одна лишь Сюзанна, что понемногу приходила в себя в объятиях мисс Нины, не имела удовольствия наблюдать героическое деяние доктора.

— Всегда… терпеть не мог… кошек… — с трудом выговорил храбрец, хватая ртом воздух. Нервно сглотнув, он закрыл окно и дрожащей рукой вытер лоб. Несмотря на всю свою решимость держаться мужественно и храбро, доктор был явно потрясен до глубины души этим столкновением с необузданной природной стихией. — Всегда терпеть их не мог, — повторил он, стараясь, чтобы голос звучал как можно ровнее. — Да уж, никогда подлых тварей не любил. Никогда.

В следующий миг раздались грохот и треск и исполненный муки вопль. Кучер закричал что-то охраннику, охранник — кучеру. Карета, раскачиваясь и подпрыгивая на ухабах, проехала еще немного и, накренившись, встала посреди дороги. Мисс Мона глянула в окно — и воскликнула:

— Кот запрыгнул на коренника!

— Не смотрите туда, прошу вас, не смотрите! — взмолился профессор, завладевая ее рукой.

Однако мисс Мона не смогла отвести взгляда: кошачьи клыки вгрызались в добычу точно неумолимые ножницы, орудуя когтями и лапами, хищник пытался повалить лошадь на землю. Яростный натиск ножей располосовал кореннику горло, и из разорванных артерий хлынула ярко-алая кровь. Лошадь застыла неподвижно, словно в припадке, запрокинула голову, издала один-единственный, жалобный предсмертный вопль, неестественно покачнулась и рухнула на дорогу. Мисс Мона с усилием отвернулась от окна; девушку била дрожь, к горлу подступала тошнота.

Остальные лошади, охваченные паникой, изо всех сил старались освободиться от сбруи. Отважный кучер соскочил с козел и теперь прилагал отчаянные усилия к тому, чтобы распрячь своих подопечных.

— Смотрите! — закричал мистер Киббл. — Вон еще один зверь — там, через дорогу!

Он не ошибся. Саблезубые коты, как известно, охотятся парами; не приходилось удивляться, что к месту событий подоспел еще один хищник. Охранник и пассажир империала, вооружившись саблями, спрыгнули на землю. Кучер, отчаявшись освободить лошадей, волей-неволей присоединился к обороняющимся. Обнажив клинки, глядя мрачно и решительно, они ждали, гадая, что за карта выпадет им на сей раз.

Второй хищник, подобравшись, двинулся к ним. Он утробно урчал, бил хвостом, шерсть на его загривке стояла дыбом. Неслышно подкрадываясь все ближе, кот зловеще оскалился — вот уж воистину зрелище не для слабонервных! Первый кот, отведав конины, явно воодушевился: он поднял взгляд, живо заинтересовался увиденным и оставил добычу, дабы присоединиться к пиру своего напарника.

Лошади не выдержали. Резко рванувшись вперед, они помчались по дороге, одной беспорядочной грудой волоча за собою карету и тушу погибшего коренника. Дышло треснуло, последние ремни оборвались, и вага разлетелась на куски. Одно колесо угодило в рытвину, сорвалось с оси и покатилось прочь; карета опрокинулась. Три оставшиеся в живых лошади бросились в подлесок; оборванные постромки и вожжи развевались по ветру.

— Кто-нибудь пострадал? — вскричал доктор, оглядывая потрясенные лица спутников.

Все ответили отрицательно. Побледневшая Сюзанна издала привычное «О-о-о! Бог ты мой!» вполне бодро, словно тряска и толчок при крушении привели ее в чувство. Впрочем, эта гипотеза отчасти дополнялась еще и тем, что у горничной слетели очки и в результате она не видела дальше собственного носа.

Карета лежала на боку. То, что прежде было полом и потолком, теперь превратилось в стены. Полом служила ныне одна из дверей, а вторая глядела на них сверху. Пассажиров словно заперли в тюрьме, в подземном узилище с опускной дверцей, окошечко в которой служит единственным источником света. В довершение неудобств один из котов вспрыгнул на дверь, загородив собою солнце. Сквозь стекло было видно, как подрагивают усы и ноздри. Хищник топтался и приплясывал на двери, раскачивая карету туда-сюда и презрительно порыкивая на пленников.

Похоже, корпус экипажа подобное обращение вполне выдерживал. Более того, дверь была надежно заперта; коту вряд ли удалось бы ее открыть. Другое дело — окно. Прошла минута; скорчившись, путешественники молились о спасении. Кот фыркал, царапал дверь, упирался лапами в стекло. На одно кошмарное мгновение показалось, что окно вроде бы поддается. Но вот хищник отступил: не в состоянии пробиться внутрь, он утратил к пассажирам всякий интерес и спрыгнул на землю.

— А как же те, что ехали на козлах? — воскликнула мисс Мона. — Они остались один на один с этими тварями!

— Мы должны им помочь! — доблестно возгласил мистер Киббл.

— Сперва нужно посмотреть, что происходит, — возразил профессор, возможно, уступающий секретарю в энтузиазме, но не в предусмотрительности.

Стекло осторожно сдвинули. Встав на кипу подушек, он и доктор Дэмп высунули головы в окно. Оказалось, что трое мужчин с места так и не стронулись. Один из хищников нетерпеливо расхаживал туда-сюда перед ними, а второй лежал, вытянувшись на брюхе и недобро созерцая происходящее. Похоже, в том, что касается занятных игрушек, монстры предпочитали легконогим лошадям медлительных представителей рода человеческого.

И вдруг, не говоря ни слова, пассажир империала выхватил саблю из рук охранника. Поступок этот явился такой неожиданностью, что потрясенный страж даже не подумал сопротивляться. Завладев оружием, пассажир велел охраннику с кучером отойти на несколько шагов назад, невозмутимо приговаривая себе под нос:

— Не тревожьтесь, все в порядке. Зайдите мне за спину… вот так… и там и оставайтесь. Если вы развернетесь и побежите, далеко вам не уйти, сами понимаете.

Незнакомец отбросил в сторону шляпу и шарф. Сжимая в каждой руке по сабле, он направился прямо к котам, вертя клинками так и этак, в том числе и над головой, демонстрируя изрядное искусство и проворство.

— Да он что, совсем спятил?

Эту версию выдвинул доктор Дэмп. Доктор еще не вполне пришел в себя после столкновения с саблезубым котом; боюсь, что морда рычащего хищника в окне впоследствии не раз являлась ему в ночных кошмарах. И то, что вытворял незнакомец, в сознании эскулапа ну никак не укладывалось. Этот человек отличался либо беззаветной храбростью, либо непроходимой глупостью — каковой мыслью доктор не преминул поделиться со своим академическим другом.

— Спятил, — подвел итог доктор. — Наверняка спятил.

— Боюсь, другого объяснения я подобрать не в состоянии, — согласился профессор. — Мне его страшно жаль; бедняга неминуемо погибнет.

— Этакого дуралея свет не видывал. Я сразу заподозрил, что с ним неладно — еще в трактире, когда он отказался сойти с козел.

Коты опасливо кружили вокруг одинокого пассажира с его саблями, а тот отвлекал внимание хищников на себя посредством всевозможных угрожающих жестов и поз. В то же время бесстрашный джентльмен дюйм за дюймом отступал вверх по дороге, так, что расстояние между ним и кучером с охранником постепенно увеличивалось. В голову высокоученого медика пришла новая мысль — а возможно, и новый диагноз. Что, если пассажир империала пытается увести котов подальше, чтобы двое оставшихся мужчин успели укрыться в карете?

Коты по очереди то вскидывали, то опускали головы, завороженные новой игрушкой. Хищники кружили вокруг храбреца, точно двойные спутники-луны, то и дело приветливо взрыкивая и демонстрируя собственный устрашающий ножевой арсенал.

Отойдя на достаточное расстояние, пассажир империала, по-прежнему не отрывая взгляда от монстров, окликнул кучера с охранником, веля им медленно — как можно медленнее! — отступать к карете. К вящему его недовольству, ни один из них, похоже, повиноваться не собирался — либо из страха (что маловероятно), либо в силу благоговения перед храбростью безымянного глупца. Короче говоря, оба бунтаря остались на прежних позициях.

Коты, описывающие вокруг безымянного глупца широкие круги, принялись понемногу стягивать кольцо. Расхрабрившись, один из хищников с любопытством протянул лапу к сверкающим клинкам — а в следующий миг внезапно прыгнул на их владельца. Пассажир империала прянул в сторону — но недостаточно быстро. Коготь полоснул по руке; брызнула кровь. Словно не заметив, что пострадал, герой отплатил зверю той же монетой. Оставалось только дивиться его самообладанию и проворству: вот он прянул вперед — и одним мгновенным движением рассек мышцы на передней лапе зверя.

Монстр взвыл от боли и отскочил назад, тупо глядя на рану. Столь же стремительно пассажир империала воздел оба своих клинка и — о чудо из чудес! — обрушился на кота так яростно и решительно, словно в одном-единственном человеке воплотился целый батальон.

Прежде чем можно было судить о результатах этого опрометчивого деяния, земля содрогнулась. Один за другим завибрировали громовые раскаты, так что у всех, кто в тот момент оказался на ногах, затряслись и подогнулись колени. Охранник и кучер встревоженно переглянулись, опасаясь, что началось землетрясение; в конце концов в горах такое случается. Даже саблезубые коты остановились и повели носами.

В следующее мгновение воздух содрогнулся от трубного рева, раздавшегося где-то совсем рядом с дорогой. Несколько высоких деревьев на обочине с треском обрушились, точно пораженные невидимой молнией; из-за них, продираясь сквозь подлесок, вырвались две гигантские фигуры.

— Что такое? — воскликнул мистер Киббл. — Что за шум? Что происходит?

— Потрясающе! — ответствовал доктор сверху.

— Я хочу взглянуть! — горячо взмолилась мисс Мона. — Мистер Киббл, вы мне не поможете?

Мистер Киббл даже во власти мрачнейшей задумчивости отличался безупречной учтивостью и поспешил ей на помощь, добавил к груде подушек еще несколько — учитывая миниатюрность юной леди. Встав на импровизированное возвышение, она протиснулась между профессором и доктором Дэмпом и, в свою очередь, высунула голову из окна. В следующее мгновение ее огромные, похожие на луны глаза изумленно расширились, столь удивительное зрелище открылось ее взгляду.

У обочины стояли два лохматых рыжих мастодонта в полной сбруе, с возками на спинах. В возке того, что поменьше, восседал коренастый коротышка в измятой серой шляпе и клетчатом жилете. Во втором, на спине у гигантского самца размером в два раза больше самки, обнаружился придурковатый юнец самого странного вида — со слезящимися глазами и раззявленным ртом. Пронзительным голосом он погонял животное вперед. Рядом с ним устроился бородатый субъект с похожими на орехи глазками и густой, кудрявой, смахивающей на овечье руно, мышасто-серой шевелюрой.

— Йоу! — кричал мистер Бенджамин Близзард, иначе Бластер. — Йоу! Йоу!

— Смотри-ка, коты! — воскликнул джентльмен в клетчатом жилете. — А ну, задай им жару, племянник!

— А как же! — отозвался Бластер, свирепо встряхивая фетровой шляпой с вислыми полями. — Коронатор — бей!

Великолепный рыжий секач, завидев двух котов (рядом с его внушительными габаритами они казались жалкими карликами), отлично знал что делать. Он изогнул хобот и снова оглушительно затрубил во всю силу легких. А затем ринулся на врага; причем все, кто стоял на земле, поспешили убраться с его дороги.

— Коронатор — бей!

— Чарли говорит: бей! — подхватил Овцеголов с безумным смехом, потрясая стиснутым кулаком.

Коронатор поднял переднюю ногу — и ударил о землю с такой силой, что горы вокруг содрогнулись. Все это почувствовали; даже перевернутая карета слегка накренилась набок. К несчастью для одного из хищников, его мерзкая голова оказалась как раз между ногой и землей — и в результате сплющилась в лепешку.

Ни минуты не медля, Бластер резко развернул секача и, отпустив поводья, направил его прямиком на собрата поверженного хищника.

— Коронатор — бей!

Оставшийся в живых кот, видя, как грубо разделались с его сотоварищем — раздавленным, так сказать, злой судьбой, — и оказавшись ныне лицом к лицу с призраком секача-мастодонта, что на всех парах мчался на него, отскочил назад. Он зарычал, встопорщил шерсть, оскалил сверкающие саблезубые клыки, словно говоря: «На сей раз ваша взяла, трусливые прохиндеи, но в следующий раз я вам задам!» — и, развернувшись, исчез за деревьями.

С уст Бластера сорвался победный вопль. Он торжествующе замахал шляпой; его дядя, восседающий во втором возке, откликнулся не менее радостно. Ликование же грязного и оборванного Овцеголова просто не поддается описанию: он захлопал в ладоши, запрокинул голову и разразился безудержным смехом, осыпая убегающего саблезубого кота всевозможными нелестными эпитетами.

Совместными усилиями профессор и его коллеги помогли дамам выбраться из кареты. Пока они занимались этим непростым делом, мистер Хокем и его спутники сошли с возков на землю, где их встретили с распростертыми объятиями кучер, охранник и пассажир империала.

Путешественники осыпали погонщиков мастодонтов бурными изъявлениями благодарности. Простодушный мистер Хокем стянул с головы шляпу и принялся мять ее в руках, бормоча, что на его взгляд он не сделал ровным счетом ничего особенного и что, если кого и следует поблагодарить, так это Коронатора и послушную Бетти.

— В конце-то концов, — добавил он, кивнув в сторону своих обожаемых мастодонтов, — этих зверей, сэр, ничего не остановит.

И профессор Тиггз и доктор сразу узнали мистера Хокема: он время от времени заглядывал в «Синий пеликан», хотя формально джентльмены друг другу представлены не были. Не в первый раз видели они и нелепого мистера Эрхарта, иначе Чарли-Овцеголова. Собственно говоря, однажды доктор даже диагностировал необычный недуг мистера Эрхарта — основываясь отчасти на собственных наблюдениях, отчасти на рассказах других людей, мнению которых он вполне доверял. Разумеется, сам Овцеголов, узнай он о том, немало подивился бы, поскольку считал, что никакими болезнями не страдает.

Но вот, как и следовало ожидать, очередь дошла до пассажира империала. Тот уже подобрал шарф и круглую фетровую шляпу и теперь стоял неподалеку, глядя в сторону и прислушиваясь к разговору, однако стараясь не привлекать к себе излишнего внимания.

— Вы очень храбрый человек, сэр, — проговорил профессор, выступая вперед. — Мало кто отважился бы сойтись с саблезубым котом в поединке один на один; не говоря уже о двух хищниках!

— Сдается мне, особого смысла в том не было, — заметил мистер Хокем, покачав головой и водрузив свою измятую шляпчонку на прежнее место. — Однако с вашей стороны это очень даже благородно и доблестно… Опять же, принимая в рассуждение котов!

— Целиком и полностью соглашаюсь, вы проявили недюжинную отвагу, — промолвил доктор, внося в разговор и свою лепту. — Могу ли я пожать вашу руку, мистер… э-э-э?

— Рука моя ни в каком таком отжимании не нуждается; впрочем, как вам будет угодно, — прозвучал занятный ответ. Пассажир империала развернулся и протянул запрошенную конечность, добавляя: — Меня зовут Джек Хиллтоп. К вашим услугам, сэр.

И взгляду профессора с доктором предстало еще одно лицо — на сей раз рябое, — знакомое им по «Пеликану», но до сих пор ни с каким именем не соотносящееся.

Как только церемония представления завершилась, доктор, изрядно заинтригованный, вновь обратился к Рябому:

— А ведь я вас помню, мистер Хиллтоп. Сдается мне, в последнее время я частенько видел вас в «Синем пеликане», — заметил он, сощурившись, — хотя до того вы в трактире вроде бы не появлялись.

— Дело в том, что до того меня в здешних местах вообще не было. Я в Солтхеде недавно, сами понимаете.

— Стало быть, вы приезжий?

— Можно сказать и так. Я… вроде как путешествую, сэр.

— Все мы вправе сказать о себе то же.

Мистер Хиллтоп иронически скривил губы в знак подтверждения.

— И еще одно, мистер Хиллтоп, — проговорил доктор. Взгляд его карих глаз остановился на той самой руке, которую высокоученый лекарь только что пожимал. — Ваше запястье… разве вас не ранил один из хищников? Я готов поручиться, что видел кровь.

— Верно, я тоже видел, — закивал мистер Хокем.

— Боюсь, джентльмены, у вас разыгралось воображение: никакой раны нету, сами понимаете, — ответствовал пассажир империала, стягивая с пресловутой руки перчатку. — Вот, посмотрите внимательно. Повторяю: вы со всей очевидностью глубоко заблуждаетесь.

Доктор задумчиво шагнул назад с видом весьма озадаченным. Запястье мистера Хиллтопа пятнала запекшаяся кровь; однако же, как совершенно справедливо указал мистер Хиллтоп, никакой раны не было и в помине.

— Кажется, вы правы. Никакой раны нет… отрицать бесполезно. Хотя следы крови со всей определенностью остались — и на вас, и на рукояти сабли. Вот, гляньте сами… я пожал вам руку и тоже испачкался.

— Да это кровь хищника, сэр; я же ранил его моим клинком…

— А вот и прореха в перчатке — там, где коготь…

Доктор умолк на полуслове, в глубине души зная, что чувства его не обманывают. Слабую часть клинка — от середины до конца — и впрямь обагряла кровь саблезубого чудища. Алела кровь и на рукояти. Но вот часть клинка от эфеса до середины была девственно-чиста. Тогда откуда же взялись пятна крови на рукояти и на запястье? И как насчет порванной перчатки? Во всем этом ощущалось что-то странное, и хотя доктор понятия не имел, что именно, мысленно он дал себе обет разгадать загадку.

— Да. Да, конечно же. Это кровь саблезубого кота. И о чем я только думаю?

— Вы едете в Пиз-Поттидж, мистер Хиллтоп? — осведомился профессор, подметив то же несоответствие, что и доктор. — У вас там дела?

— Нет, сэр, никаких дел, — ответствовал пассажир империала. — Я намерен немного отдохнуть там с пользой для здоровья. Туманы Солтхеда… в это время года они крайне вредны, как я недавно выяснил. Мне, понимаете ли, посоветовали подыскать климат посуше, и недаром: а то где мои былые энергия и мужество?

«Энергия и мужество», — думал про себя профессор, искоса поглядывая на доктора Дэмпа: судя по выражению лица высокоученого эскулапа, он размышлял примерно о том же. Если зрелище того, как мистер Хиллтоп в одиночку бросил вызов хищникам, не свидетельствовало об энергии и мужестве, то что же это, спрашивается, такое? Впрочем, за отсутствием иных фактов тему пришлось оставить.

Единогласно решили заручиться услугами мистера Хокема на последний участок дороги до постоялого двора — коренастый коротышка заверил, что до него уже рукой подать. Сперва, однако, предстояло перегрузить все вещи и кладь из кареты на мастодонтов. Чтобы облегчить доступ к возкам, Бластер приказал животным опуститься на колени — так, что те легли брюхом на землю. Багаж более громоздкий поднимали наверх при помощи веревки и шкива, а там сумки и саквояжи принимал Овцеголов и расставлял их аккуратными рядами в багажных отделениях возков. При всех его прочих недостатках грузчиком он оказался превосходным.

Пассажирские возки устанавливались поверх потников между лопатками мастодонтов, сразу за головой. Багажное отделение представляло собой своего рода надставку позади возка, по сути дела — грузовую платформу, состоящую из нескольких отдельных отсеков, размещенных вдоль спины и по бокам животного. Эти отсеки были на удивление вместительны, и не приходилось сомневаться, что в них возможно перевозить немало клади; по чести говоря, куда больше, чем удавалось впихнуть и втиснуть в перевернутую карету.

— Да у вас дело поставлено на совесть, мистер Хокем! — похвалил профессор, залюбовавшись тем, как его тяжеленную дорожную сумку в мановение ока водрузили на спину Коронатора.

— Да-да, весьма! — с восторгом подхватил мистер Киббл. Доктор тоже воодушевился, с радостью предвкушая очередное увлекательное приключение в обществе погонщиков мастодонтов.

Поутру путешественникам предстояло нанять почтовый дилижанс и на нем добраться от постоялого двора до «Итон-Вейферз». (Было замечено, что, едва заслышав название усадьбы мистера Банистера, Овцеголов извлек из-под лохмотьев массивные серебряные часы и поднес их к уху.) А кучер со стражником собирались возвратиться к месту крушения вместе с мистером Хокемом и его подручными, подлатать карету, насколько это возможно, и с помощью мастодонтов доставить ее обратно на Мостовую улицу.

Наконец настало время садиться в возки. Здесь в ход пошли длинные веревочные лестницы, спущенные вниз от дверей. От этой авантюры все пришли в полный восторг, даже мисс Нина; точнее, все, кроме суетливой Сюзанны, которая, раскачиваясь, крутясь, цепляясь руками за веревки и беспомощно повисая по пути наверх, изрекла свое любимое «О-о-о! Бог ты мой!» никак не менее десяти раз. Как только все благополучно оказались наверху, лестницы втянули, а двери надежно заперли. Громотопы поднялись на ноги. Путешественники изумленно охнули: земля стремительно ушла вниз, и теперь прямо перед ними расстилалась широкая панорама гор, одетых вечерними сумерками.

— Когда-то мне довелось путешествовать на мастодонтах от Солтхеда до Фишмута, — сообщил доктор, обосновавшийся в Беттином возке вместе с мистером Хокемом и дамами. — В былые дни, еще до того как в обиход вошли кареты дальнего следования. В ту пору я был совсем молодым студентом-медиком и, как это водится, только о занятиях и думал — вечно засиживался допоздна и читал заумные книги, запивая их крепким кофе. Вел караван предприимчивый старик, примерно с вас ростом, мистер Хокем, — настоящий кладезь всевозможных любопытных познаний. Он, как можно ожидать от человека, избравшего такой род занятий, вдоволь попутешествовал по разным графствам. Кстати, вы удивительно на него похожи.

— Это, надо думать, был мой отец, сэр, — отозвался мистер Хокем, поблескивая крохотными голубыми глазками. — В конце концов бизнес-то у нас семейный. Среди погонщиков мастодонтов это дело обычное… ну, среди тех, что еще остались.

— Господи милосердный, выходит, что и вы тогда путешествовали вместе с нами! Я вроде бы припоминаю, что при старике был сын — помогал управляться с животными. Да-да, в самом деле, сдается мне, мы с вами уже встречались, мистер Хокем, — на пути в Фишмут много лет назад!

— Очень может быть, что и так, сэр.

— Хотя в ту пору оба мы были помоложе.

Мистер Хокем искоса застенчиво глянул на собеседника и аккуратно поддернул и оправил на себе клетчатый жилет.

— Сдается мне, кое-кто из нас ни капельки не изменился, — улыбнулся он.

Доктор расхохотался от души; с этого момента коренастый коротышка еще больше вырос в его глазах.

— А как вам наше новое предприятие, сэр? Хотя вот вам, что называется, ирония судьбы: в конце концов мы временно пассажиров не обслуживаем, потому что, видите ли, пассажиры временно переметнулись на кареты. А занялись мы грузоперевозками, и что же мы тут видим? Оба возка битком набиты пассажирами! Престранная история, скажу я вам; и с этим никак не поспоришь!

— Я удивлен, но удивлен приятно. Я-то думал, что таких, как вы, в наших краях уже почти что и не осталось. Ну, если, конечно, не считать нескольких старых северных и восточных маршрутов.

— По большей части так оно и есть, сэр; уж такова жестокая правда жизни. Но кое-кто еще держится на плаву — и тут, и там. Вот мы с пареньком — а молодой человек, сэр, приходится мне племянником — попытаемся еще раз да посмотрим, чем дело кончится. Ежели не выгорит, — ну что ж, оно, конечно, печально, но для того, кто работы не чуждается, это все ж таки не конец света!

— Сегодня нам как раз встретился караван рыжих мастодонтов, мистер Хокем, они шли на юг, — проговорила мисс Мона, простодушно делясь сведениями и даже не подозревая, что за эффект они произведут. — Вы, случайно, не знаете, куда они направлялись? Пассажиров мы при них не разглядели. Вели мастодонтов четверо погонщиков, двое — с яркими красными вымпелами на шестах.

Голубенькие глаза мистера Хокема погасли, хотя, конечно же, он постарался, чтобы прочие этого не заметили. Ответил он не сразу, сперва несколько раз поддернул и оправил жилет — я бы сказал, скорее небрежно, чем аккуратно, — и в заключение хорошенько измял свою шляпу.

— Может статься, один из старых выездов перебирается на другое стойбище. Может статься, животные перешли к новым хозяевам. В наши… в наши дни такое на каждом шагу случается.

— Великолепные были экземпляры, как на подбор. Мистер Киббл предположил, что их путь лежит в Вороний-Край… ну, в зоосад. Но ведь это неправда! Скажите, что неправда!

— Понятия не имею, — отозвался мистер Хокем довольно категорично, что не вполне вязалось с его характером. И демонстративно занялся вожжами, глядя прямо на дорогу перед собой. Однако, несколько минут поразмыслив, он обернулся к юной леди и, добродушно улыбнувшись, прибавил: — В конце концов, мисс, не мое это дело.

Путешественники между тем заметили, что наезженная дорога осталась далеко позади, а мастодонты идут по старой тропе, которая явно им отлично знакома. Мистер Хокем объяснил, что этот путь лежит напрямую, в отличие от петляющего тракта, однако на лошадях по нему не проехать, для громотопов же, приученных к путешествиям по горам, это — пара пустяков.

Сам переход оказался куда легче и проще, нежели ожидалось. Со своих раскачивающихся «наблюдательных вышек», вознесенных высоко над землей, пассажиры любовались великолепными панорамами окрестностей, где уже расползались длинные ночные тени. Со временем путешественники поднялись на ровное плато, откуда открывался вид на темную долину: внизу тут и там светились окошечки, над трубами домов вился дым. А у горизонта впервые обозначились вересковые нагорья, где стремительно гасли меланхолические сумеречные тона и оттенки. На черном небе замерцали и засияли звезды, и поднялся холодный белый серп луны.

— О пленительная Диана! — восторгался доктор, не сводя глаз с небесного дива. — Королева ночи приветствует нас по прибытии! Это — счастливая примета, знаете ли! Судьба нам явно благоприятствует. А вон там, видите — Бродширская долина!

— А вон и постоялый двор, — подхватил мистер Хокем.

Не прошло и нескольких минут, как путешественники добрались до места назначения — с изрядным опозданием, однако не слишком-то подавленные, учитывая, что им пришлось пережить. Хозяин трактира и его жена при виде гостей облегченно перевели дух: поскольку солтхедский экипаж в назначенный срок не появился, они уже изрядно беспокоились.

Постоялый двор, как не преминули отметить путешественники, носил вполне уместное название «Кот и скрипка» и по меркам горных гостиниц укреплен был на совесть — с массивной дубовой дверью, высокими узкими фронтонами и крохотными оконцами, забранными железными решетками. Над входом висела цветная вывеска с изображением саблезубого кота, воспроизведенного художником с пугающей реалистичностью: с трубкой в зубах, самозабвенно пиликающего на скрипке.

Тем же вечером, на славу укрепив плоть и дух сытной трапезой и поданными в изобилии напитками, путешественники и трактирщик собрались у огня потолковать о событиях дня. И, как и предсказывал доктор, в завершение вечера хозяин «Кота и скрипки» всласть попотчевал их байками о повседневной жизни в горах, от которых просто кровь в жилах стыла. Истории эти по крайней мере один из присутствующих — сам трактирщик, разумеется! — находил весьма занятными, а вот кое-кто из слушателей в результате отправился спать, дрожа мелкой дрожью.

По счастью, ночь прошла спокойно. Поутру, когда сияющий восход развеял последние отголоски впечатлений от кошмарных воспоминаний трактирщика, мистер Хокем и его спутники отбыли восвояси. На прощание кучер и стражник заверили, что через несколько дней, строго в назначенный час, в Пиз-Поттидж прибудет в высшей степени надежная карета Тимсона, дабы отвезти путешественников домой.

Как и предполагалось, в «Коте и скрипке» профессору и его спутникам удалось нанять почтовый дилижанс до «Итон-Вейферз». Конюх и его подручные вовсю грузили багаж и подготавливали к отъезду все, что нужно, когда в холодный солнечный свет вышел мистер Джек Хиллтоп — он тоже ехал в Пиз-Поттидж.

С соседней изгороди вспорхнули птицы; видимо, их вспугнуло внезапное появление человека. Мистер Хиллтоп тут же остановился. Он поднес руку ко лбу, вторую вытянул прямо перед собой, устремив пронзительный сосредоточенный взгляд на пичуг. И постоял так несколько секунд, точно читая некие письмена, начертанные в небесах пролетающими воробьями.

— Что-то не так, мистер Хиллтоп? — осведомилась мисс Мона, выходя из трактира в сопровождении доктора.

— А-а, мисс Джекс, доктор Дэмп… нет-нет, все в порядке, — отозвался ряболицый джентльмен, мгновенно прерывая свое странное занятие. — Я, видите ли, наблюдал за сменой знамений в природе. Думаю, сегодня ближе к ночи пойдет дождь.

— С чего вы взяли? — удивился доктор. — В небе ни облачка, и взяться им неоткуда. В здешних местах климат в это время года по большей части сухой и холодный. Вы же сами засвидетельствовали, что нездоровые береговые туманы сюда не проникают. Не считая легкого морозца, денек сегодня на диво погожий; да и вся неделя выдалась ясная, если верить трактирщику.

Мистер Хиллтоп пожал плечами и уставился в землю. Как вам угодно, казалось, говорил он, хотя облечь свой ответ в слова молодой человек так и не удосужился.

— Послушайте, — не отступался доктор, великолепный в своем пижонском пальто и вишневом жилете; любимая трубка, путешествующая к губам и обратно, придавала ему вид весьма глубокомысленный. — Мне доводилось слышать о предсказателях, обладающих даром прозревать будущее — или волю богов, если угодно — посредством наблюдения за определенными природными явлениями, как, скажем, полет птиц, или вспышки молнии, или цвет и форма овечьей печени. Методы авгуров, гадание по внутренностям животных, по вспышкам молнии… все это — мои тайные увлечения, скажу я вам, с тех самых пор как я учился на последнем курсе под началом профессора Гриншилдза из Антробус-колледжа, что в Солтхеде. Вы его, часом, не знаете? Выдающийся ученый, профессор античной филологии, ныне на пенсии, хотя по-прежнему пользуется заслуженной славой, и в придачу большой специалист по древним цивилизациям.

— Те, кого вы упомянули, давным-давно ушли в небытие, сами понимаете, — ответствовал мистер Хиллтоп с улыбкой, глядя из-под полуопущенных век на гравий у себя под ногами. — Что до вашего выдающегося ученого, профессора античной филологии… боюсь, что с ним я и вовсе не знаком.

— Да-да, вы правы, почти все они умерли и унесли свои познания с собою в могилу. Ах, милый старый Антробус! Я ведь в том колледже, можно сказать, воспитан! Там прошла моя беспечная юность, мистер Хиллтоп! Тогда нам казалось, будто нет в мире ничего такого, что неподвластно научному познанию и расшифровке, стоит лишь посвятить себя проблеме целиком и полностью. Живо, словно наяву, вспоминаю я наши вечерние посиделки, и как мы взахлеб беседовали с остроумцами из самых разных уголков земли!… Кстати, не сочтите вопрос за дерзость, но сами-то вы откуда, мистер Хиллтоп? Вы ведь так и не сказали, из каких краев приехали.

— Из других мест, — сдержанно ответствовал мистер Хиллтоп.

— Это как раз понятно, хотя и довольно расплывчато. Более того, ясно, что вы не стремитесь об этом сообщать.

— Да я то здесь, то там, — пояснил мистер Хиллтоп, тем самым существенно сужая область поиска. — Скажем так: я много путешествовал, на время обосновался в Солтхеде, а сейчас я на отдыхе. Что за жизнь без отдыха, в конце-то концов?

— На отдыхе? В одиночестве?

— Именно, — подтвердил Джек Хиллтоп, чуть откидывая голову и пощипывая усы большим пальцем и указательным. — К сожалению, так оно и есть. Я, сэр, держусь особняком, хотя одиночество это вынужденное. Судьба меня, понимаете ли, изрядно потрепала.

Доктор в последний раз окинул пассажира империала задумчивым взглядом; непроницаемое лицо мистера Хиллтопа хранило выражение полного равнодушия. Оба явно не знали, что тут можно добавить и как себя вести. Оно и к лучшему, поскольку в эту самую минуту со двора донесся зов, и двое джентльменов, а вместе с ними и мисс Мона поспешили занять свои места в дилижансе, каковой вскорости и отбыл.

Ближе к вечеру почтовый дилижанс вкатился в живописную деревушку под названием Пиз-Поттидж, прогрохотал по старинной, мощенной булыжником улочке, мимо сложенных из камня магазинчиков, глядящих на зеленую лужайку, и остановился перед гостеприимным трактиром под названием «Конь в яблоках». Профессор и его спутники уже прощались с мистером Хиллтопом, когда к крыльцу подскакал джентльмен верхом на сером гунтере и, приложив руку к шляпе в знак приветствия, закричал:

— Эгей, профессор Тиггз! Вот и вы наконец! Добро пожаловать, сэр!

— Да это же Гарри! — воскликнул профессор.

Всадник проворно спрыгнул на землю и подбежал к бывшему своему наставнику, спеша пожать ему руку — тепло и крепко, с поистине юношеской энергией. Не прошло и нескольких минут, как обоим университетским мужам уже казалось, что они не расставались ни на день.

— Как поживаете, сэр, как поживаете? До чего славно снова с вами увидеться!

— А вы отлично выглядите, друг мой Гарри. Похоже, сельская жизнь пошла вам на пользу.

— А вы, мой любезный сэр, вы ни на йоту не изменились со времен нашей последней встречи в Суинфорде!

Молодой мистер Банистер выглядел весьма эффектно: в элегантной темной куртке для верховой езды, в полосатом канареечно-желтом жилете, небесно-голубом шейном платке и кожаных бриджах, заправленных в бурые сапоги с отворотами. Высокий, худощавый, атлетического сложения, двигался он легко и пружинисто, так, что любо было смотреть; прибавьте к этому широкий умный лоб; большие глаза, очень яркие и живые; правильный подбородок с ямочкой и короткую стрижку на деревенский манер. Что до характера, мистер Гарри Банистер отличался великодушием, открытостью и сердечностью, а держался свободно и непринужденно, весело и естественно. Было у него и немало других достоинств, в придачу к уже упомянутым.

Сопровождал его, как только теперь заметили путешественники, слуга в костюме лесничего или сторожа при усадьбе — пожилой человек с очень добрым лицом, гигантскими бакенбардами, что сходились под подбородком, и глубоко посаженными серьезными глазами. Весь его облик излучал спокойную уверенность — так выглядят люди, много времени проводящие наедине с природой.

— Доктор Дэмп! — воскликнул Гарри удивленно, обмениваясь приветствиями с высокоученым эскулапом. — Давненько мы с вами не виделись, что и говорить! Неужто вы оставили практику, чтобы сопровождать моего наставника и учителя в поездке? Превосходно, просто превосходно! Добро пожаловать, сэр, добро пожаловать!

Доктор с улыбкой обернулся к своему академическому другу, словно говоря: «Ну, Тайтус? Никаких проблем!»

— А это, — промолвил профессор, игнорируя приятеля, — мой молодой секретарь, мистер Остин Киббл, содействующий мне в моих изысканиях. Я взял на себя смелость попросить его присоединиться к нам.

— И вам добро пожаловать, мистер Киббл! — закричал исполненный энтузиазма Гарри, пожимая руку мистера Киббла с таким жаром, что очки секретаря запрыгали и затряслись на манер детской погремушки. — Что, приглядываете за моим стариком-наставником, э?

— Кроме того, доктор, насколько мне известно, желает в этой связи кое-что вам сообщить, — проговорил профессор, искусно передавая слово коллеге-медику.

Вот так доктор Дэмп, вспомнив об обещании «все объяснить мистеру Банистеру», данном еще на Пятничной улице, вдруг оказался в центре внимания.

— Да, хм… ну… собственно говоря, все очень просто. Позвольте мне представить вам наших спутниц, — начал он. — Мисс Мона Джекc… и, конечно же, ее сестра, мисс Нина Джекc.

Живые и яркие глаза мистера Банистера засияли еще более ярко и живо, по мере того как на него обрушивался сюрприз за сюрпризом.

— Что! Доктор Дэмп… профессор Тиггз… вы, никак, половину населения Солтхеда с собой привезли? — воскликнул он, с комичным изумлением заглядывая в дилижанс и словно ожидая обнаружить спрятанную там целую толпу горожан.

— Поспешу добавить, что сестры Джекc оказались лично вовлечены в таинственные события, омрачающие жизнь Солтхеда, — объяснил доктор. — Собственно говоря, они стали свидетельницами одного из тех примечательных явлений, о которых шла речь в вашем письме. Сознаюсь: я позволил себе вопиющую вольность и пригласил их присоединиться к нам, потому, разумеется, что они непосредственно заинтересованы в разрешении загадки. В создавшихся обстоятельствах я решил, что их опыт может оказаться небесполезным в ходе расследования загадочных феноменов, побудивших вас написать Тайтусу.

— Понимаю, — отозвался Гарри, массируя подбородок и явно забавляясь про себя, несмотря на почтительную мину; хотя на мгновение лицо его омрачилось при упоминании о тучах, собравшихся над «Итон-Вейферз». — Ну, что ж! Что на это может ответить любезный хозяин, кроме как: «Добро пожаловать!» Добро пожаловать, всем и каждому! Я страшно рад вас видеть — всех до единого. Добро пожаловать в наш уголок мира! Но расскажите, профессор, что же все-таки приключилось с каретой Тимсона?

Профессор Тиггз, и доктор, и мисс Мона, и мистер Киббл вкратце описали гостеприимному хозяину приключения предыдущего дня. В ходе рассказа мистер Банистер заметно посерьезнел, шаг за шагом переходя от озабоченности к крайней степени тревоги, затем к ужасу и, наконец, к глубочайшему огорчению. Под конец выглядел он так, словно готов был сам вступить в драку.

— Мне следовало лично за вами съездить! — пылко воскликнул молодой человек. — Наезженная дорога порою бывает опасна, это правда, хотя за последнее время мы с проблемами почти не сталкивались. Я просто вне себя. Прошу вас, друзья, примите мои глубочайшие извинения. Выразить не могу, как я благодарен судьбе за то, что вы добрались благополучно! Спасибо, что согласились погостить в «Итон-Вейферз» — дважды, и трижды, и четырежды спасибо!

Узнав в ходе разговора о беспримерной храбрости, проявленной мистером Джеком Хиллтопом, мистер Банистер пригласил сего джентльмена отправиться в «Итон-Вейферз» вместе с остальными, буде он того пожелает. Поначалу мистер Хиллтоп бурно запротестовал, уверяя, что никаких дел у него там нет, что он здесь на отдыхе, восстанавливает здоровье, сами понимаете, и ни в коем случае не желает навязываться. Мистер Банистер настаивал; мистер Хиллтоп отказывался; мистер Банистер продолжал настаивать; мистер Хиллтоп, оглянувшись на остальных и словно спрашивая у них совета, наконец смягчился и поддался на уговоры.

— Превосходно! Значит, все улажено, — воскликнул Гарри, радостно захлопав в ладоши. — Могу вас уверить, профессор, мы вас ждали с нетерпением! Просто не выразить, насколько спокойнее сделалось у меня на душе от того, что вы согласились приехать.

— Надеюсь, мы сумеем вам хоть сколько-нибудь помочь, — улыбнулся профессор.

— А! Вот в этом я ни капельки не сомневаюсь. И еще раз умоляю: примите мои глубочайшие извинения по поводу тяжкого испытания, что выпало на долю вам и вашим спутникам. Ох! Подумать только, я ведь совсем позабыл представить вам моего слугу, — промолвил мистер Банистер, указывая на своего спутника. — Мой старший лесничий, Нед Викери. Нед состоит в услужении при нашей семье куда дольше, чем я в состоянии припомнить, хотите — верьте, хотите — нет; в той же самой должности он много лет служил моей покойной тетушке, мисс Каролине Ноукс. Его свидетельства из первых рук касательно беспорядков в усадьбе окажутся для вас небезынтересны. Но об этом потом! Позвольте сперва доставить вас домой. Профессор, мы с Недом вас проводим. Прикажите форейтору следовать за нами. Дорога местами разветвляется.

Так наши друзья вступили на последний этап своего путешествия. Маленький отряд тронулся в путь: профессор и его спутники — в дилижансе, форейтор — на подседельной лошади, а мистер Банистер и Нед Викери верхом на своих скакунах мчались впереди, указывая дорогу.

Сразу за деревней начинался густой высокий лес — сплошные ели и сосны. В воздухе разлилось дыхание мороза. Сделалось совсем тихо; безмолвное спокойствие лесных чащ нарушали лишь поскрипывание колес да цокот лошадиных подков. Холодное янтарное солнце, стремительно опускаясь к горизонту, роняло на дорогу скудные, похожие на прутья тени, что лишь усиливало мрачную, меланхолическую атмосферу леса.

Миновав еще несколько поворотов и ответвлений дороги, отряд въехал в ворота, обрамленные двумя освященными временем каменными столбами, и направился по длинной, обсаженной деревьями аллее непосредственно к «Итон-Вейферз». И столь огромными размерами отличалась усадьба, что с этого ракурса разглядеть ее целиком было невозможно; взгляду открывались лишь протяженная зубчатая стена, бесчисленные освещенные створные окошки и очертания взмывающей к небесам крыши, изобилующей трубами.

В конце подъездной аллеи дилижанс остановился. Навстречу ему высыпала суматошная толпа слуг — и тут же принялась выгружать багаж. Путешественники сошли на землю; здесь, перед сводчатым входом, размеры и великолепие усадьбы ощущались еще более отчетливо.

— Что за величественное здание! — восторженно воскликнул мистер Киббл, оглядываясь туда и сюда и зажимая одну из линз своих очков между большим пальцем и указательным, точно театральный бинокль. — Просто поразительно!

— В самом деле, мистер Киббл, вы, как всегда, ни словом не погрешили против истины. Настоящий дворец! — улыбнулся профессор, испытывая что-то вроде гордости при мысли о том, какая удача выпала одному из его студентов.

В вестибюле их встретило произведение искусства ничуть не менее впечатляющее. Это был портрет во весь рост, значительно больше натуральной величины, пожилого джентльмена в алонжевом парике и с тонкими усиками; глаза его светились отточенным, живым умом. Одет он был по последней моде своего времени; одной рукой он упирался в бок, другая покоилась на глобусе. Вокруг него громоздились книги и бюсты, свитки и пергаменты, и целая коллекция запыленных каменных экспонатов, — возможно, останки некоей угасшей цивилизации.

— Потрясающая штука, правда? Это мистер Томас Вэйн Скарлетт — для близких друзей и домочадцев просто Том. Вне всякого сомнения, самый прославленный из владельцев «Итон-Вейферз», и притом один из первых. Его дядя, мистер Вэйн Итон — вон там висит и его портрет, поскромнее, — как раз и построил дом в первоначальном варианте; с тех пор его значительно расширили и увеличили. Сам же Том Скарлетт процветал лет этак триста назад. Однако подробнее обо всем об этом мы поговорим завтра, — объявил мистер Банистер с видом несколько загадочным.

Шаркая ногами по полу, подошел престарелый слуга, тучный, седобородый и лысый, с огромными любопытными глазищами.

— А! Миттон, — улыбнулся мистер Банистер. — Знаете, у нас ведь еще гости! Это — профессор Тиггз из Солтхеда, а это — его коллеги, доктор Дэмп и мистер Киббл; а это — мисс Мона Джекc и мисс Нина Джекc, и при них — горничная; и вот еще мистер Хиллтоп, тоже из Солтхеда. Нам понадобится несколько комнат… пожалуй, ряд апартаментов вдоль боковой галереи, сразу над усыпанной гравием аллеей. Из той части дома вид открывается просто великолепный; да там и наиболее удобно.

Слуга кивнул и отбыл инструктировать горничных.

— Мы дадим вам слегка прийти в себя, прежде чем накроют на стол. После путешествия столь волнительного немного отдохнуть вам явно не помешает. И, уж разумеется, сегодня вечером — никаких дел! Выспитесь хорошенько, а завтра, после завтрака, я, если позволите, созову вас на своего рода консилиум, и мы общими усилиями попытаемся разрешить нашу небольшую проблемку.

Такому плану все только порадовались. Вскоре Миттон уже проводил гостей в отведенные им комнаты. В просторных покоях, приготовленных для сестер Джекc — заставленных диванами и оттоманками, от пола до потолка обитых панелями из резного дуба, с дорогими гардинами, и старинными портретами, и лампами с мягким, приглушенным светом, — мисс Нина сняла капор, в сопровождении Сюзанны направилась прямиком к туалетному столику и принялась придирчиво разглядывать себя в зеркале. В результате пережитого язык у нее, по всей видимости, развязался; в течение дня, в дилижансе, она сделалась просто-таки говорлива, как если бы вновь стала самой собой — самой собой, так сказать, допикеринговских времен. Теперь, усевшись перед зеркалом, девушка весело щебетала о том о сем: и какое сильное впечатление произвел на нее мистер Гарри Банистер, и его великолепная усадьба, и его великолепные слуги, и великолепные комнаты. Мисс Мона, наблюдая за сестрой с мягкого дивана, ко всему этому отнеслась весьма неодобрительно, размышляя про себя, в то время как Нина занималась туалетом, о том, что сестра ее и впрямь стала прежней — чересчур прежней.

Ах! Откуда же ваше неодобрение, мисс Мона? Не вы ли навязали сестре эту поездку, чтобы развеять ее печаль и меланхолию? А теперь, когда, по всей видимости, цель достигнута, к чему удивляться, к чему горевать, если ваша сестра вернулась к вам такой, какой была всегда? Неужто вы и впрямь верили, что она может измениться?

— Он страх как хорош собой, ты не находишь?

— Да, наверное, по-своему, — отозвалась мисс Мона несколько уклончиво. — Во всяком случае, весьма эффектен.

— А разве это не одно и то же? — осведомилась ее сестра, отворачиваясь от зеркала с видом, яснее слов говорившим, что ответ на этот вопрос один, и только один.

— Красота бывает разная, — негромко проговорила Мона.

— Кроме того, он баснословно богат, — продолжала мисс Нина, накладывая тени на веки. Сюзанна вовсю хлопотала вокруг хозяйки, пытаясь расчесать ее локоны, что мисс Нину явно отвлекало. — Право, Сюзанна, понятия не имею, что ты здесь вообще делаешь. Не понимаю, зачем я только тебя терплю. Как всегда, Мона, во всем виновата ты. Но, возвращаясь к мистеру Банистеру… Как ты думаешь, он женат? Как тебе показалось: да или нет?

— Вот уж не знаю. Полагаю, что нет, поскольку о жене он не упомянул ни словом, и никакой миссис Банистер нас не представили. Но, может статься, мы познакомимся с ней за ужином.

— На моей памяти он не женат, — предположила Сюзанна, отвлекаясь от своих обязанностей.

— Ах, плутовка, да на твоей памяти он никогда и не женится! — воскликнула мисс Нина, игриво хлопнув горничную по руке, на что Сюзанна отреагировала взрывом бурного веселья. — До чего жаль будет, если при нем и впрямь обнаружится супруга! — И мисс Нина вновь погляделась в зеркало с видом слегка удрученным.

— Да ведь тебя этому джентльмену только что представили, — напомнила сестра. — И что же? Ты во власти нового увлечения — так быстро?

— Ах, Мона, Мона, — ответствовала мисс Нина, качая головой. — Маленькая моя сестренка, порою ты бываешь просто невыносима! Даме полагается блистать в обществе, разве ты не понимаешь, а для этого даме необходимо отчетливо представлять себе ситуацию — знать в точности, как себя держать и каковы ее шансы. Таковы правила этикета; этого от нее ждут. И «увлечение», пользуясь твоими же словами, здесь абсолютно ни при чем!

— А что, цыпленочек вы мой, коли жена у него — сумасшедшая, вот он и прячет ее от посторонних глаз, запирает на ключ где-нибудь в глубине дома! — лукаво прыснула Сюзанна.

— Ах, гадкая ты, противная плутовка! — рассмеялась Нина, снова хлопнув горничную по руке. — Да ты сегодня разошлась не на шутку!

— А заодно и романов твоих начиталась, — добавила мисс Мона.

— Только потому, что мистер Банистер хорош собой, богат, живет в роскошной усадьбе и в здешних краях считается за принца… право же, Мона, как мало ты знаешь жизнь! Сдается мне, что если в нашем доме кто и злоупотребляет чтением, так это ты. В конце концов, всем известно, что в чрезмерном количестве книги парализуют ум, приковывают внимание к таким занудным, никому не нужным предметам, как существительные, глаголы и инфинитивы, и причастия прошедшего времени, и неопределенные артикли, — и к людям, которые никогда не существовали, и к событиям, которых не было и быть не могло! Все это, при отсутствии повседневного светского общения, загружает мозг чужеродными понятиями, так что человек полностью утрачивает способность мыслить самостоятельно.

— Я предпочитаю видеть в книгах старых друзей, тех, что никогда не умрут и не изменятся. Они тебя не бросят, держатся с тобой на равных и всегда обращают к тебе привычное, честное лицо. Что до тебя, — добавила мисс Мона, ибо в голову ей пришел новый аргумент, — так не тебя ли возможно упрекнуть в чрезмерной приверженности к хандре и меланхолии?

— Право же, Мони, лучше бы не напоминать мне об этом.

— Говоришь, мистер Гарри Банистер хорош собой и богат. Что, он так же красив, как мистер Пикеринг? Уж там-то о богатстве речь не шла!

— Мистера Пикеринга красавцем никто бы не назвал, а…

И мисс Нина прикусила язычок, понимая, что сама себя выдала.

— Да полно тебе, все и так ясно как белый день, разве нет? — многозначительно улыбнулась мисс Мона. — Отец был прав. Мистер Пикеринг тебе совершенно не подходил — не говоря уже о том, что и тебе на него было наплевать. Он тебе безбожно льстил всеми доступными способами; кроме того, он изрядно попутешествовал на своем веку и осыпал тебя подарками. Кроме того, он имел несчастье поверить, когда ты сказала бедняге, что любишь его — что немедленно поставило его в исключительное положение по отношению к обычным твоим поклонникам.

— Право же, Мона, понятия не имею, о чем ты, — отозвалась сестра, помолчав немножко и лукаво потупившись. В следующее мгновение мисс Нина вновь принялась прихорашиваться с удвоенным усердием. Сюзанна столь же ревностно взялась отвлекать госпожу, ибо возиться с ее прической еще не закончила.

— Я на иное и не рассчитывала, — промолвила мисс Мона, подвигаясь на самый краешек дивана. — А когда мистер Пикеринг завербовался на «Лебедь» — из-за того что ты его так жестоко обидела, — ты протестовала не потому, что он уезжал, а потому, что ты при этом лишалась его ухаживаний, и подарков, и прочих комплиментов в адрес своей ненаглядной персоны.

— Остерегись, Мона! Ты ровным счетом ничего не знаешь о подобных вещах — ни понаслышке, ни по опыту, вот и не говори о них.

— А когда ты увидела его в следующий раз — в тот вечер под окном, в тумане, отлично зная, что он мертв, — твоя больная совесть наконец-то одержала верх над тщеславием!

— Удивляюсь, сестра, что ты вообще знаешь о подобных предметах?

Последовала новая пауза; мисс Мона глядела в пол и размышляла над превратностями жизни.

— Почему ты не вышла замуж за Джорджа Керла? — с любопытством осведомилась она.

При этом вопросе ее сестра вздернула прелестный подбородок и расхохоталась.

— Замуж за дедулю Керла? За занудного старого болвана? Да ты шутишь!… О, наверняка лет сто назад он и впрямь был очарователен! Право же, Мона, мистера Керла я никогда не любила — ни на минуту! Откуда у тебя подобные мысли?

— Ты и мистера Пикеринга не любила.

— Хорошо, мистера Пикеринга я не любила, — кивнула мисс Нина, слегка утомленная подобной настойчивостью. — Вот тебе, получи! Я все сказала. Ты довольна? Я никогда не любила мистера Пикеринга. Никогда, никогда. Но он мне очень и очень нравился. — И девушка порывисто вскочила на ноги. — Право же, сестричка, на что ты только тратишь время? Поторопись, приведи себя в порядок. К ужину опаздывать никак нельзя. В конце концов, это неучтиво.

И мисс Нина с достоинством выплыла из комнаты, оставив мисс Мону наедине с Сюзанной. Горничная пару раз хмыкнула и фыркнула, на нее глядя, но не проявила ни малейшего желания посодействовать девушке в сборах.

— Да, конечно, — проговорила Мона про себя, усаживаясь перед туалетным столиком на место сестры. Она глядела в зеркало на четко очерченное овальное личико и глаза, похожие на луны, гадая про себя: что, если в словах Нины есть некая доля правды? «Помудреть мы еще успеем», — гласит старая пословица. В сознании девушки вихрем проносился поток несвязных мыслей, сплетаясь в причудливую мелодию самоанализа.

Пробудил ее от грез перестук падающих капель. Не сразу поняв, в чем причина, Мона глянула в сторону окна. И тотчас же в ее памяти всплыло предсказание мистера Хиллтопа, ибо откуда ни возьмись полил промозглый дождь.