Северные огни

Глава 3
ПОД МОКРЫМИ СОСНАМИ

Несколько дней спустя после ярмарки ясные небеса, столь восхитившие доктора Твида, сменились небом иного плана: темные тяжелые тучи, точно грузные галеоны, мощным строем вторглись в бескрайнюю синеву, в то время как по лесистым холмам, над озером и деревней, цепочкой мчались всадники. Утро выдалось морозным и свежим — в самый раз для верховой прогулки, невзирая на предвестия дождя. В Талботской долине тут и там лежали тени от галеонов-туч — ни дать ни взять наброшенное на ландшафт живое лоскутное одеяло из сумерек и света. Свежее, морозное утро вроде этого, с грозными вздымающимися бастионами облаков, просто создано для коней и всадников — и всадниц тоже, ибо в конном отряде наблюдалась по крайней мере одна представительница прекрасного пола.

Во главе всадников на выносливом черном мерине скакал моложавый полноватый джентльмен, чье крохотное личико терялось под шлемом пышных волос: мистер Тони Аркрайт, шильстон-апкотский ветеринар, гордо продемонстрировав гостям недавно народившегося жеребенка, изящного красавчика по имени Юний, пригласил всех проехаться по округе. Друзей, этих энтузиастов седла и шпор, долго уговаривать не пришлось. И хотя рядом с лошадьми, ликующе тявкая, резво носились и собаки — в их числе крохотный бело-каштановый клубок энергии, мистер Забавник Далройдский, — выехали всадники не на охоту, не в погоню за стариной Ренаром-лисом, но лишь освежиться и проветриться, подышать свежим воздухом и полюбоваться великолепными горными пейзажами.

Среди помянутых энтузиастов были и сквайр Далройдский верхом на Меднике, и мистер Оливер Лэнгли на гнедой кобылке. Позади, на чистокровном гунтере, мчался капитан Хой в своем черном плаще для верховой езды, роговых очках и огромной шляпе с вислыми полями. Он уже поправился настолько, что мог приподниматься в стременах, хотя «укухаренная» нога по-прежнему причиняла ему боль, так что галопу его недоставало напористости и стремительности; сегодня он мог претендовать на звание не столько лучшего наездника в Талботшире, сколько самого отважного. Замыкали колонну доктор Холл, а с ним — мистер Тадуэй, деревенский бакалейщик, и мистер Кодди Бинкс, аптекарь и завзятый охотник. А среди них, подстраиваясь под упругую поступь Далилы, свободно и непринужденно гарцевала в седле единственная дама в отряде, мисс Маргарет Моубрей, в яркой амазонке: глаза ее смеялись, на губах играла улыбка — само воплощение юного задора и счастья!

Мистер Аркрайт кстати прихватил с собою лук и колчан, ибо славился по всей округе как меткий стрелок, гроза птиц. Свои таланты он не замедлил продемонстрировать, натянув тетиву и сбив в полете грача; один из псов тут же радостно сбегал за дичью. В самом деле, в обращении с луком мистер Аркрайт весьма преуспел: он играючи целился и стрелял с седла, вот как сейчас, причем на диво метко; спутники его и прежде не раз и не два имели возможность наблюдать сей врожденный талант воочию.

Друзья мчались по верховым тропкам и стежкам из тех, что поровнее, легким стремительным аллюром, поднимались на гребни холмов и спускались в долины. По обе стороны от них проносились ряды высоких сосен и елей и раскидистые дубы, псы весело резвились среди кустов и ныряли в подлесок. Повсюду вокруг нагорья пестрели бессчетными цветами и цветущими кустарниками несказанной красоты, каждый из которых радовал глаз по-своему. В лица всадникам задувал ровный, восхитительно прохладный ветерок, бодрящий и влажный; мисс Моубрей не преминула заметить, что вскорости пойдет дождь. А они все ехали и ехали вперед, мимо густых кущ, мимо сосновых рощиц, мимо укромных распадков и лощин. Тропа то выравнивалась, то вновь начинала петлять и виться, то вела прямо; всадники же старались по возможности не терять из виду Одинокое озеро и Талботские пики: предосторожность весьма разумная, в противном случае так легко сбиться с относительно безопасной дороги, заехать в самую глушь и, чего доброго, повстречаться с каким-нибудь недружелюбным лесным обитателем.

В какой-то момент, однако, чтобы сделать приятное гостю из Вороньего Края, всадники свернули к цепочке горных лугов, что скрывались за плотной стеной леса чуть выше и правее дороги. На одном таком лугу глазам открылась прелюбопытная картина: группа из трех взрослых мегатериев безмятежно кормилась травой, листьями и корешками, каковых вокруг было в изобилии. И хотя Оливеру уже доводилось видеть наземных ленивцев в городском зоосаде, молодой человек преисполнился благоговения при виде этих созданий в природных условиях. Он снова изумлялся их грандиозным, невероятным размерам, их мощным мускулам, перекатывающимся под плотной, поросшей густым и жестким мехом шкурой, их величественной манере держаться и безмятежному равнодушию к двуногим чужакам. Морды у мегатериев были вытянутые и тяжелые, с массивными челюстями и приплюснутыми квадратными ноздрями, с сонными глазками и крохотными ушами на самом затылке. Передвигались они неспешно и неуклюже, не выказывая интереса ни к чему, кроме пищи. Их губы и нос непрестанно шевелились, выискивая в земле клубни и прочие вкусности; выкапывали они добычу когтями. А когти-то, когти — такие длинные, и гладкие, и острые; а эти здоровенные, похожие на весла лапы, странно выгнутые внутрь!… Оливер восхищенно заморгал: зрелище потрясло его до глубины души. Шкура мегатериев, объяснил капитан Хой, покрыта бессчетными узелковыми утолщениями или хрящиками, что хищникам весьма не по душе; благодаря этим желвакам, а также гигантскому росту и силе, эти существа могут заниматься своими делами неторопливо и неспешно, никого не опасаясь. Оливер заморгал снова — и преисполнился еще большего восхищения.

По пути назад к верховой тропке всадникам встретились следы диких кабанов, тапира, вилорога и страшного волка, но, по счастью, ни тени тупорылых медведей. В кронах тут и там щебетали сойки, кричали грачи, тараторили белки, перестукивались дятлы, а с высоких склонов порою долетал свирепый рев незримого хищника. Оливер встревоженно осведомился, не грозит ли им встреча с саблезубым котом; он знал, что кошмарные чудища зачастую охотятся на таких вот лугах. Несколько раз Оливер любопытствовал вслух, не подкрадывается ли к ним незримо саблезубый кот, и признавался, что как городской житель ужасно боится этих хищников, равно как и тераторнов, невзирая на недавнее свое знакомство с мистером Шейкером. Капитан и прочие дружно его ободряли: лошади, дескать, абсолютно спокойны, а это — верный признак того, что никаких клыкастых чудовищ в пределах досягаемости они не чуют; при том, что нюх у них весьма тонкий.

Гостя в деревне, Оливер, пожалуй, стал чуть лучше понимать, что такое горцы. Жить в горах — совершенно не то что в городе; нет и нет. Живя в горах, ты воспринимаешь мегатериев, и тупорылых медведей, и саблезубых котов, и тераторнов, и дикий рев в лесу как неотъемлемую часть повседневной жизни. Живя в горах, ты ставишь на окна своего дома железные решетки. Ты ни на миг не теряешь бдительности, особенно в часы покоя; ты неизменно настороже, высматриваешь малейшие признаки угрозы. Час утренних и вечерних сумерек для тебя — время особенно опасное. Ты выезжаешь верхом, вооружившись до зубов, да и в пеших прогулках с оружием не расстаешься; рапира, кинжал, сабля или шпага всегда под рукой; а это значит, что ты и пользоваться ими умеешь. Для жителей гор конь — не просто средство передвижения; зачастую он — единственный шанс выжить; скажем, редкий обитатель долины обгонит быстроногую серую лошадку вроде Далилы мисс Моубрей. (В городе Оливер и вполовину не ценил так свою старую клячу, как радовался сейчас породистой гнедой кобылке здесь, на лесной тропе среди гор.)

А главное — все это ты принимаешь с той же поразительной невозмутимостью, с какой кучер наемного экипажа прокладывает себе путь по дороге, запруженной городским транспортом.

Так что Оливер постепенно постигал, что такое жизнь в горах на самом деле. Молодой человек уже уразумел, что при всем роскошном, невероятном великолепии здешних пейзажей — именно так воспринял он горы в день своего приезда и не разочаровался в них до сих пор — эти ландшафты таят в себе угрозу, таят опасность, столь же неразличимую для неискушенного взгляда, как и ревущий хищник в лесах выше по склону. Возможно, думал про себя Оливер, риск — это цена, которой оплачена красота.

Всадники поскакали дальше по заброшенному мастодонтьему тракту, через Мрачный лес, дав изрядного крюка — к Клюквенным угодьям, и со временем поднялись на холм, с вершины которого открывался вид на прелестный городок Джей. Вдалеке лежал Шильстон-Апкот, а еще дальше затаилась усадьба, взирающая на них издалека огромным круглым глазом. Здесь, на возвышенности, они и услышали, как дождь наконец-то забарабанил по земле и листьям, и поежились от холода, чувствуя, как со шляп их срываются прозрачные капли. Капитан сообщил своим спутникам, что барометр в «Пиках» предсказал недолгую летнюю грозу и что уже сейчас его верный плювиометр исправно замеряет количество осадков.

Всадники укрылись под соснами, пережидая ливень. Малыш Забавник, который дождя терпеть не мог, опрометью бросился к ногам Медника; Марк подхватил пса с земли и затолкал его в кожаную седельную сумку. Там терьерчик и устроился, уютно, точно слива в кожице, глядя на холодный и мокрый мир из-под откидного клапана.

Вот теперь джентльменам и мисс Моубрей представился шанс подробнее узнать о геологических и минералогических гипотезах капитана Хоя. Капитан как убежденный плутонист считал, что вся долина, от Талботских пиков на западе до границы далеких лесов на востоке, возникла в результате вулканической деятельности. В качестве одного из доказательств он сослался на ближайшее месторождение черного базальта — камня, что встречается по всей долине наряду с характерным синевато-пурпурным талботширским гранитом. Изучив такого рода месторождения и попутный сыпучий материал, объяснял капитан, внимательный наблюдатель в силах составить вполне ясное представление о сути процессов, в результате которых эти породы образовались. О да, конечно, разумеется, по большей части это только гипотеза, и гипотеза по большей части его собственная; но, проклятие, есть ведь и другие люди, люди того же склада, что придерживаются сходного мнения. И капитан принялся со вкусом цитировать бессчетные научные тома, целые абзацы, которых никто не понимал, кроме разве самого капитана да, может статься, малыша Забавника: песика завораживал гулкий, под стать контрабасу, голос, так что любопытный терьерчик жадно ловил каждое слово.

Капитан указал на то, что месторождение черного базальта как две капли воды похоже на скалы вдоль озерных берегов или на пещеры, испещрившие южный склон Скайлингденского мыса. А еще более примечательны черные, похожие на сироп воды самого Одинокого озера: цвет их объясняется тем, что воды заполняют глубокий вулканический кратер, а также растворенными в них примесями и взвесью. Все вместе взятое — наличие базальта, обсидиана и вулканических шлаков и тому подобных отложений в долине — свидетельствует о некогда происходившей здесь вулканической деятельности, когда сгустки лавы, выброшенные из жерла, разбросало по окрестности на мили вокруг. Затем центральная часть вулканического конуса обрушилась; подземные инфильтрации и бессчетные годы дождя и снега сформировали озеро, а разломанные стенки огромного вулкана сохранились в виде горных гряд и мысов, обрамляющих долину. Постепенно эти земли вновь оделись зеленью, да так пышно, что густые сосновые и зеленые леса сегодня закрывают большую часть вулканического конуса, пряча под собою следы извержения.

— А как давно произошло это страшное событие, капитан? — полюбопытствовал Оливер. Сквайр и остальные, конечно же, уже успели поведать ему о гипотезе капитана Хоя, так что новостью она для мистера Лэнгли отнюдь не явилась; а теперь ему представилась возможность расспросить самого капитана об отдельных деталях и подробностях.

— О-ох, чертовски трудно сказать, Лэнгли. Готов поручиться, что много веков, много эпох назад, — ответствовал капитан с видом весьма глубокомысленным, причем поля его огромной шляпы свисали до самых очков, закрывая лоб. — То-то скверно нам бы пришлось, кабы не так!

— Звучит утешительно, чему я весьма рад.

— Устрашающее событие, ничего не скажешь; не хотелось бы мне в ту пору находиться в Талботшире! Вулкан был на диво огромен и широк; да что там, просто колоссален! Взорвавшись, он, надо думать, напрочь снес верхушку горы: прямо-таки ни черта не оставил. Фрагменты вулканической породы попадаются и далеко к западу от Талботских пиков, и на востоке до самого Эйлешира. А то, что сохранилось — то, что мы наблюдаем повсюду вокруг себя в форме долины, — весьма примечательное явление, заметьте! — так это останки бывшей горы, ее, так сказать, внутренняя поверхность, причем центральный кратер заполнен по большей части Одиноким озером. Стрелы и кандалы, друзья мои, — воскликнул капитан, возвышая голос, — все мы живем внутри треклятого вулкана!

— Уже не действующего, я надеюсь, — оптимистично заметил Оливер.

Капитан помолчал и погладил усы. Его крохотные глазки-пуговицы задумчиво созерцали мир из-под шляпы.

— Что до веков и эпох, — промолвил он, — здешние пики и кряжи просто-таки изобилуют свидетельствами эрозии геологических формаций. Вот вам еще одно следствие моей гипотезы. Эрозия геологической формации — это процесс, для которого потребны вода, ветер и время: долгие века и эпохи, целая вечность!

— Должно быть, извержение и впрямь оказалось бедствием не из малых! — заметила Мэгс.

— Клянусь душой, милая моя юная леди, суматоха поднялась на всю вселенную! Как адепт естествознания скажу: думается мне, что имела место одна из величайших мировых катастроф естественного характера; не столь, конечно, серьезная, как Разъединение: это — событие совсем иного плана. Но что до того, сколько именно лет прошло с тех пор, как этот вулкан под нами в последний раз извергал серный дым, кто их сочтет? Не я. И никто другой. Видите ли, изучить их как следует у нас возможности нет — я имею в виду скальные породы, стало быть, и геологические формации, — нет ни формулы, ни системы, чтобы вычислить их возраст. Вот вам проблема, да притом пренеприятнейшая, я и сам с ней не первый год воюю. Она меня просто покоя и сна лишает, прямо как вот эта треклятая нога. Утверждать можно лишь вот что: чем глубже пролегает слой или пласт породы, тем он, вероятно, древнее; ибо каждый новый пласт и каждый новый слой образуются поверх предыдущего; логика подсказывает, что верхние слои моложе, а нижние — древнее.

— Вполне резонный вывод, да какой остроумный! — похвалил мистер Аркрайт; запас его познаний включал в себя практически все касательно лошадей и собак, но ровным счетом ничего касательно пластов, и скальных пород, и геологических формаций.

— А не может ли извержение повториться? — осведомился Кодди Бинкс, аптекарь и завзятый охотник. Этот приземистый человечек словно пропылился и усох от долгой работы с препаратами своей лавки, а заодно и запахом их пропитался. В повседневной жизни то был самый рассудительный из ремесленников, порядочный, добросовестный, щепетильный, придирчивый до педантизма, продумывающий каждый свой шаг. Однако стоило мистеру Бинксу отбросить дела насущные и оказаться в седле, взять в руки поводья и поставить ноги в стремена, как он словно чудом преображался в бесстрашного, отчаянного наездника и во весь дух носился вместе с гончими — отважный искатель приключений, слитый с конем воедино, под стать кентавру, и — дерзну шепнуть на ухо — по всей вероятности, второй наездник Талботшира. — Ну, то есть, я хочу спросить, угрожает ли оно нам?

Первый и лучший наездник покачал вытянутой лысой головой в шляпе с вислыми полями.

— Кто знает? Принято считать, что вулканической деятельности обычно предшествуют толчки землетрясения, оползни, выбросы зловонного воздуха и серных паров. Насколько я помню, на наших высотах мы последних явлений не наблюдали, а первые — крайне редко.

— И впрямь не наблюдали, — согласился мистер Бинкс.

— Это верно, — подтвердила Мэгс, — хотя признаю, что я не всю жизнь здесь провела.

— Землетрясения тут нечасты, — промолвил доктор Холл.

— А выбросов зловонного воздуха и серных паров у нас вовеки не водилось, — вступил в разговор мистер Тадуэй.

— Это ведь добрый признак, не так ли? — осведомился мистер Аркрайт, хмуря длинные кустистые брови.

— Скорее всего так, — отозвался капитан, с ученым видом откашлявшись, и Забавник снова насторожился. — Полагаю, до поры до времени мы в безопасности, но — разрази меня гром! — при таком вулкане сидеть сложа руки никак нельзя! Вот почему у нас в «Пиках» неустанно собирают информацию касательно всех природных явлений в окрестности. Чрезвычайная глубина Одинокого озера наводит на мысль о том, что подземный уровень запасов лавы значительно понизился. Воды остаются холодными; нет никаких свидетельств того, что из жерла вулкана поднимается жар. И это, Аркрайт, весьма добрый признак. Кроме того, в округе нет горячих источников — просто-таки ни одного. И это тоже хорошо. Таким образом, я считаю, что мы в относительной безопасности. Что у нас есть — так это выветрившийся кратер гигантских размеров, обширная естественная впадина в земле, глубину которой еще предстоит прощупать. Кто знает, что там скрывается? Кто скажет, что за тайны прячутся в ледяных черных водах, в пещерах и лавовых туннелях под землей, в самой почве у нас под ногами? Стрелы и кандалы, друзья мои, — мне о том неведомо!

— И мне тоже, — улыбнулась мисс Моубрей.

Дождь стихать и не думал, так что разговор перешел на иные темы, всяческие и разнообразные, от мистера Шейкера и Скайлингденской совы до трагической кончины Косолапа. Однако ни Оливер, ни сквайр ни словом не упомянули про свои недавние приключения в пещере, равно как и про колодец и про удивительное открытие, с ним связанное. Впрочем, кто-то завел-таки речь о Скайлингдене, ибо огромный глаз по-прежнему неотрывно глядел на всадников через бухту; и мистер Аркрайт, подхватив нить беседы, принялся разглагольствовать про разрушенное аббатство, про коварных монахов и про их занятия тайными чародейскими искусствами — на этот счет он был осведомлен весьма неплохо. Однако почти ничего нового сверх того, о чем поведали накануне в «Гербе», он не сообщил, а Марк с Оливером не захотели обнародовать свои находки в пещере и несомненную связь их с Озерными братьями.

Со временем ливень перестал — выпадение осадков и связанные с ним метеорологические явления прекратились, как выразился капитан, — и облака расступились, хотя с лохматых ветвей по-прежнему падали дождевые капли. Небеса прояснились, всадники развернули коней и поскакали домой: дело уже близилось к вечеру. Возвратились они по извилистому каретному тракту от Джея до «Герба», в каковом достойном заведении и отметили дневную экскурсию сидром, хвойным пивом и дружеской беседой. Со временем всадники разъехались по домам, а Марк с Оливером неспешной рысью возвратились в Далройд, по дороге благополучно сопроводив мисс Моубрей до Грей-Лоджа.

Друзья поужинали, сыграли партию в бильярд, а после того, как всегда, перешли в библиотеку, где закурили сигары и принялись обсуждать всевозможные детали и подробности. Было ясно: если они хотят хоть сколько-то приблизиться к разгадке тайны, им должно провести еще несколько часов в обществе приходского церковного сторожа, джентльмена, который является настоящим кладезем информации в самых разных областях и в придачу — резчиком по камню. Оливер с Марком призвали незаменимого Смидерза и велели ему набросать приглашение, в результате которого мистер Шэнк Боттом явится в Далройд уже следующим вечером.

Сквайр, слегка подустав за день, спать отправился рано. В ту ночь, точно так же, как и простаку-провинциалу Тому Доггеру, Марку привиделся сон, что медленно и неспешно просочился в спящий разум и растревожил его покой. Во сне прямо перед ним протянулся длинный узкий коридор без единой двери, в дальнем конце которого наблюдался поворот, а в месте поворота — маленькое круглое оконце. Сквозь оконце струился бледный свет, вроде как от луны; а в рамке окна, четким рельефом выделяясь на фоне света, виднелось что-то похожее на человеческое лицо. На таком расстоянии сквайр почти не различал его черты, видел лишь два горящих зеленых глаза — два абсолютно недвижных зеленых глаза, что неотрывно смотрели на него, разглядывая и изучая.

И хотя сквайру хотелось бы держаться от окна подальше, он обнаружил, что не может: так разгорелось его любопытство. Он на цыпочках двинулся по коридору к окну, лицу и медово-бледному свету, все ближе и ближе подходя к неподвижному, безмолвному призраку с горящими глазами и торчащими во все стороны неопрятными прядями.

Вот сквайр уже у окна. Только тогда существо встрепенулось.

— Друг, я тебя знаю? — сладко пропел голосок.

Сквайр подошел к круглому окну вплотную, чтобы получше разглядеть вопрошающего. Существо же подалось вперед: и вот уже призрак и сквайр смотрят друг на друга через стекло едва ли не нос к носу. И тут сквайр осознал, что никакого стекла в окне нет, никакой границы, никакой защиты. А в следующий миг Марк разглядел, что перед ним такое: труп, и труп этот стремительно разлагается перед его потрясенным взором, плоть и волосы отваливаются от черепа целыми кусками и сыплются вниз, точно дождевые капли — с ветвей сосен. В немом ужасе сквайр видит, как покойник распадается на части, и тут труп зарычал на него, оскалил зубы и издал пронзительный, нездешний вопль, исполненный угрозы и ужаса. Зашумели крылья, налетел ветер — и призрак исчез.

Сквайр с криком проснулся и резко сел на постели, дрожа в промозглой тьме спальни. Его крутой лоб, руки, грудь покрывала испарина. В первое мгновение не осознав, где он, Марк схватил саблю и пару раз взмахнул ею, вот только рубить было некого. А пока он воевал с пустотой, видение начало гаснуть.

— Черт подери! — упрекнул себя сквайр, понимая, что вновь стал жертвой иллюзии. — Черт подери эти треклятые сны!

Мистер Томас Доггер, мистер Оливер Лэнгли, сквайр Далройдский — список тех, кому являлись эти «успокоительные» кошмары, остановился на цифре три. Или нет?

Жертв в самом деле только трое, это верно, но ведь, возможно, в деревне Шильстон-Апкот есть и другие, к кому в сон вторгались сходные фантомы несварения желудка, сходные глубокие душевные потрясения? Возможно, кто-то еще ощущал то же зловещее присутствие под окном, видел те же горящие глаза и жуткое лицо в ночи, слышал тот же шорох крыльев, вроде как у ночных бабочек, испытывал то же грозное предчувствие неумолимо надвигающегося рока — и однако же промолчал: из страха ли, или от недоумения, или в силу иных причин?

Сколько их было, помимо этих трех, я не знаю — но много.