Северные огни

СПЯЩИЙ ВО ТЬМЕ
Книга первая
ШАБАШ МЕРТВЕЦОВ
Глава I
Нечто примечательное

Везде туман.

Туман плывет в ночном воздухе над рекой, прокрадываясь на сушу сквозь эстуарий, там, где река плавно вливается в море. Вздымается и клубится над мысами и нагорьями, величественными скалами и головокружительно неприступными пиками, погружает в холодную серую мглу старый университетский городок. Просачивается в узкие крутые улочки и переулки, в водосточные канавы и мрачные аллеи, струится по мощеным дорогам и проселкам. Цепляется за деревянные балки древних домов — удивительных, укромных, давно знакомых домов, — за их потемневшие двери и окна, забивается в щелки и трещины кладки и лаской вынуждает раздаться плотно пригнанные стесы камней.

Не какой-то там заурядный туман, но подлинно солтхедская хмарь, угрюмая, набухшая влагой — издавна хранит ее моя память, с дней моего детства. Не стоит считать года, что прошли с тех пор; довольно сказать, что большинство из вас родились много, много позже. Мое детство!… Передо мной открывались невообразимые дали жизни, и бессчетные годы лежали впереди. Ах, Солтхед, старый, мой милый родной город, обитель моей невозвратимой юности! Сколько минуло времени с тех пор, как нога моя последний раз ступала в твои пределы?

Простите слезливого, сентиментального старого дурня, если он чуть отклонится в сторону от хода повествования. Жизнь замедлила свое течение и больше не кажется бесконечной. Тикают часы, и я вдруг замечаю, что прислушиваюсь к ним. Однако мой рассказ — правдивый, имейте в виду, каждое слово в нем — чистая правда… вот я уже потерял нить и сбился. Ах да, помню, я рассказывал вам о тумане — старинном солтхедском тумане — и о том, как его студеное дыхание щипало холодом лица невезучих прохожих, очутившихся на улице в морозную ночь. Солтхедский туман дышал холодом в замерзшее лицо молодому человеку, Джону Райму, продававшему конину на корм кошкам, несчастливому путнику, возвращавшемуся домой с вечерней прогулки по Хай-стрит.

Юный мистер Райм отлично провел время. Его одежда пришла в залихватский, интересного вида беспорядок, а шляпа, ухарски заломленная вперед, походила на указывающую дорогу к дому стрелку какого-то фантастического компаса из галантерейной лавки. Осмелюсь заметить: то, что шляпа вообще еще держалась у него на голове, было весьма немаловажным достижением.

В каждом пабе, попадавшемся на пути, мистер Райм пил за здоровье постоянных посетителей почтенного заведения; свидетельствовал свое уважение хозяину почтенного заведения; трепал за подбородок очаровательную дочь хозяина почтенного заведения; здоровался и прощался со всеми и каждым с величайшей церемонностью и снова здоровался и прощался — на всякий случай. Словом, был сам себе лучшим другом и наивеселейшим собутыльником.

Потому нет ничего удивительного в том, что мистер Райм, словно пехотинец, заблудившийся в пустынной ночи, предприняв многочисленные неудачные вылазки в путаницу узких улочек, обнаружил, наконец, что стоит в пустом проезде где-то за пристанью и что вокруг не наблюдается ничего знакомого.

Пронизывающий ночной воздух, негромкий плеск волн о сваи, потрескивание и поскрипывание темных корпусов кораблей, натягивавших причальные канаты, тоскливый посвист буя вдалеке… По телу мистера Райма бегут тревожные мурашки. Он прислушивается и оглядывается — с обеспокоенным выражением на лице. Наконец, поежившись в своем тяжелом, кофейного цвета пальто, устремляется вперед, стараясь, насколько это возможно, идти по прямой линии.

Сквозь покров тумана бледно сияет маяк луны; рассеянный свет помогает продавцу кошачьего корма держаться дороги. Направо видны смутные очертания каких-то развалин у причалов; налево — заброшенный лодочный двор, где бесшумно плывут в тумане уже ни на что не годные суденышки — целая плененная на суше флотилия. Откуда-то из-за лодок доносится сначала негромкое рычание, затем хриплый лай. Мистер Райм вновь останавливается, прислушиваясь, и опять трогается с места.

Лучик лунного света, пробившийся сквозь мрак, освещает поворот дороги. Когда продавец кошачьего корма с трудом меняет курс, он, вздрогнув, слышит у себя под ухом чей-то резкий голос:

— Эй, приятель, ты доволен своим положением?

Из тумана выныривает высокая худая фигура в матросских обносках. Юный мистер Райм тупо смотрит на незнакомца, ничего не понимая, словно вопрос задан на незнакомом языке, на котором говорят одни лишь обитатели некоего отдаленного королевства — столь поразительно его содержание и столь внезапно он прозвучал.

— Ну же? Отвечай, приятель! Неужели тебе нечего сказать? — с внезапным жаром продолжает незнакомец. — Или у тебя нет мыслей? Нет желаний? Нет даже мнений, глупец ты эдакий? Как! Неужто в этой черепной коробке, наполовину пустой, и впрямь ничего не происходит?

Продавец кошачьего корма по-прежнему взирает на него с тем же отсутствующим видом.

— А что твоя жизнь, приятель? Ты доволен ею? Ты счастлив? Или несчастлив? Проклятие, либо одно, либо другое — а иначе ты не живешь! — Эти словесные выпады не находят ни малейшего отклика у того, на кого они направлены. — Ты ни о чем не сожалеешь? Не хочешь вернуть назад сказанные слова, не жаждешь отменить содеянное? Или хотя бы изменить? Ты, часом, никого не предал и не бросил, приятель?

Ошеломленный продавец кошачьего корма лишь слабо пожимает плечами.

— Значит, ты всем доволен, я так понимаю. Человек, совершенно довольный жизнью. Самодовольное ничтожество, — произносит незнакомец. Его глаза нервно перебегают с мистера Джона Райма на грязные колеи проезда, а потом — на деревянную ограду склада за дорогой. Когда он чуть наклоняет голову, лунный луч то выхватывает из темноты спутанный ус, то зажигает золотую искру в нижней челюсти. — О нет, вряд ли ты доволен жизнью. Полагаю, нисколько ты ею не доволен. Нет-нет, ты, кажется, просто лжец. Что ты на это скажешь, приятель? Обычный, вульгарный, банальный лжец.

Перчатка брошена, но мистер Райм ничем не отвечает на оскорбительный выпад, если не считать короткого судорожного булькающего звука в горле.

— А ты знаешь, как выделывать антраша, приятель? Юный лжец вроде тебя должен уметь выделывать антраша. Я сам этим увлекался, когда плавал. Ну, антраша, понимаешь? Вот так!

Незнакомец принимается исполнять жуткую пародию на хорнпайп, матросский танец, бесцельно размахивая неуклюжими членами. Нелепость этого представления только подчеркивают размер кистей и ступней незнакомца, которые раскачиваются как-то слишком одеревенело.

— Ну же, приятель, — продолжает субъект, завершая это издевательское подражание танцу. — У тебя есть какое-нибудь имя, кроме «Лжец»? Или тебя зовут «мистер Лжец»? И больше никак? Нет, не верю. Ради Бога, приятель, сделай что-нибудь примечательное со своей жизнью, пока ты в состоянии! Послушай меня, послушай, я знаю, о чем говорю. Почему…

Тут незнакомец смолкает, поворачивается на пятках вокруг своей оси и подскакивает к торговцу кошачьим кормом, выставив вперед длинную костистую руку и направив вытянутый указательный палец прямо в нос мистеру Райму.

— Разве не Джон тебя зовут?

Услышав свое имя, мистер Райм чувствует неприятную сухость в глотке.

Под усами уголки рта приподнимаются в мерзкой ухмылке.

— А, я так и думал! Твое имя — Джон. Джон, Джон, Джон. Джонни. Хэй, Джонни, малыш! Джонни, Джонни, Джонни. А Джонни какой именно, мне интересно?

На сей раз продавец кошачьего корма, собравшись с силами, выдает ответ на поставленный вопрос.

— Ш-ш-ш-ш! — Незнакомец делает паузу, указующим перстом лениво чертя в воздухе круги вокруг носа своей жертвы. — Что ж, мистер Джон Райм, очко тебе за это. Наконец-то ты заговорил. Хоть какой-то проблеск самоуважения. Да, ты, без сомнения, Джонни Райм. С таким именем особо не соврешь! Тут уж чистая правда — и только. Лишь факт как таковой. А в конце-то концов факты, — холодно произносит незнакомец, — это ФАКТЫ.

Неожиданный перепад тона пугает мистера Райма; он смотрит на моряка с ранее неведомым, дурманящим ощущением ужаса.

— Что ж, мис-тер Джон-ни Райм, — продолжает вопрошающий, произнося слова по слогам для пущего эффекта. — Что ж, мистер Джонни, все чудесно и прекрасно, приятель, но настала пора преподнести тебе нечто особенное. Вот так, Джонни. Эгей, Джонни, Джонни. Подержи-ка, приятель…

Весьма обеспокоенный, продавец кошачьего корма соглашается исполнить эту, по всей видимости, безобидную просьбу, и в руках у него оказывается некий продолговатый увесистый предмет, размером и консистенцией напоминающий мускусную дыню.

— Спасибо, Джонни, — произносит дыня, довольно хихикнув. — Вот так очень хорошо. Просто лучше всего.

Мистер Райм переводит глаза с дыни на незнакомца, затем обратно на дыню, затем снова на незнакомца — на пустое место между его плечами, где раньше была голова, а потом опять на голову в своих руках.

— Чего тут удивляться, приятель, — улыбается голова, словно желая сказать: «Да, это самое что ни на есть завидное положение». — Совершенно нечего. Зачем так нервничать? Ну, разве не примечательно? Неужто ты отродясь не держал в руках дыню, а, Джонни?

Глаза головы моряка постреливают сюда-туда, а глаза юного Джона выпучиваются, напоминая надувные шарики. С воплем продавец кошачьего корма отбрасывает кошмарный предмет и, шатаясь, устремляется за поворот дороги настолько быстро, насколько могут нести его ноги.

Полутьма за его спиной взрывается насмешливым хохотом, исполненным свирепого и презрительного высокомерия; хохот захлестывает улицу и эхом отражается от стен зданий, становясь все громче и громче, взлетая все выше и выше, и раскатывается в небе над спящим городом.