Глава 4
«ВЫ НАШУ ДЕВОЧКУ НЕ ВИДЕЛИ?»

Утро выдалось бледным и унылым — из тех, когда просыпаться особенно не хочется. Поднимаясь, Оливер видел сквозь створные окна одетые туманным сумраком деревья, ветки которых то и дело подрагивали под дыханием ветра. Поглядев в направлении Одинокого озера и деревни, он не различил ничего, кроме разреженной дымки, клубящейся в саду и над наезженным трактом. Для летнего утра подмораживало как-то слишком сильно, хотя, возможно, для таких высот это в порядке вещей. Для таких высот!… Сонный Оливер вынужден был напомнить себе, что долго такая погода не продлится; что он сейчас — не на затянутом туманом побережье, но высоко в горах, за Талботскими пиками, где белесая утренняя дымка частенько сменяется ярким солнцем, а не изводит местных жителей с восхода и до заката.

Скромно позавтракав пшеничными лепешками, свежими яйцами, подрумяненными гренками и листвянниковым джемом, сквайр Далройдский и его городской гость с корзинкой снеди в руках прошли через крытую галерею, мимо сада и по подъездной аллее к каретному тракту. Ликующий Забавник мчался за ними по пятам. На той стороне тракта выложенная из камней дорожка спускалась к самому берегу, к дощатому причалу, уходящему прямо в воду. В конце причала стоял пришвартованный шлюп — паруса обвисли, кормовые шкоты прикрывал просмоленный брезент.

По пути малыш Забавник находил себе немало развлечений: резвился в кустарнике вдоль дорожки и заливисто тявкал, наслаждаясь свободой и бодрящим утренним воздухом. Пару раз сам Марк — вылитый капитан в своей синей куртке с перламутровыми пуговицами, в полотняных брюках, в хлопчатобумажном шарфе и непромокаемой шапочке — прыгал в кусты и бросался в погоню за псом, а терьер, себя не помня от радости, кругами носился вокруг хозяина. Забавник резко менял направление, тормозил, плюхался на задние лапы, высунув язык, и выразительно глядел на сквайра, умоляя продолжить забаву. И хозяин, и пес просто-таки умирали со смеху; Марк, со всей очевидностью, наслаждался веселой возней едва ли не больше Забавника. Оливер все это видел — и брал про себя на заметку; в этой азартной детской игре он отчасти узнавал мистера Марка Тренча, каким тот был в лучшие времена, в пору студенчества. Минувшие годы легли на плечи Марка тяжким бременем, в этом сомневаться не приходилось; хотя что стало следствием внешних обстоятельств, а что шло изнутри, Оливер понятия не имел.

— Послушай-ка, Нолл, будь другом, скатай вон тот брезент и сложи его внизу, а я пока закреплю руль, — распорядился сквайр. — Нынче утром над озером ветерок поднялся. Первое время он нам будет очень кстати.

— А куда мы собрались? — с вполне объяснимым любопытством осведомился Оливер, исполняя поручение.

— На Одинокое озеро.

— Это-то как раз очевидно. Но при чем тут старина Косолап? Неужто ваш медведь взял за привычку принимать ванны в темных водах?

— Да с тобой нынче утром никакого сладу нет, Нолл! — лениво рассмеялся Марк. — Изволь-ка вспомнить: я просил тебя мне довериться. Честное слово, я отлично знаю, что делаю.

— Плохо нам обоим придется, если не так. Ну ладно, признаю, в последнее время я и впрямь засиделся в четырех стенах за пропыленным Силлой и все такое, невзирая на наши с тобою несколько верховых прогулок по Клюквенным угодьям. Поплавать по озеру мне будет куда как полезно; хотя, если честно, я бы предпочел гоночную восьмерку, набитую студентами, и чтобы все налегали на весла, а рулевой отсчитывал гребки — раз-два, раз-два! Снова ощутить в руках полированное дерево каштана! Сколько сразу нахлынуло воспоминаний: гребные гонки по реке Солт, состязания в конце пасхального триместра!…

— Ну, за парные весла мы еще возьмемся — если на середине пути заштилеем. А такое вполне возможно: здешние горные ветра весьма переменчивы. Того и гляди улягутся, словно их и не было. Вот почему нужно ловить шанс. Давай, Нолл, подними-ка гафельный грот, ты у нас парень крепкий, а я поставлю кливер.

Друзья рьяно готовили шлюп к отплытию, а любопытный Забавник тыкался мордой туда-сюда, словно инспектируя качество работы (посредством холодного носа) и проверяя, не требуется ли какая-нибудь материальная помощь (посредством мокрого языка). Оливер, однако, интерпретировал происходящее несколько иначе: как требование снова поиграть в салочки и как проверку на предмет доступности определенных видов съестного. В плетеной корзинке джентльменов покоились кувшины с горячим чаем и кофе, сандвичи, кусок сыра, пирог с гусятиной и еще всяческая снедь для подкрепления сил в путешествии; об этом Оливер знал доподлинно, поскольку сам помогал мистеру Смидерзу и кухарке собирать яства в дорогу. Представьте же его изумление при виде предмета, что словно сам собою возник в руке у сквайра, — предметом сим оказалась холодная отбивная, волшебным образом извлеченная из потаенного уголка корзинки. Встрепенувшись, Забавник поймал сокровище зубами, умчавшись на переднюю палубу, уселся, сжимая кус в лапах, и на какое-то время удовольствовался тем, что наблюдал за подготовительной работой со стороны, вместо того чтобы контролировать процесс лично.

Вскорости после обнаружения отбивной — Марк и его новообретенный старший помощник уже собирались поднять паруса — с палубы донеслось негромкое угрожающее ворчание. Обернувшись как по команде, Марк и Оливер увидели две фигуры, пробирающиеся вдоль кромки воды. Джентльмен и леди, оба в летах и оба — одеты в черное, выглядели весьма уныло; белый воротничок джентльмена выдавал в нем священника. Оба обшаривали глазами озерный берег, и каменистые склоны, и заросли кустарников, а не то скользили взглядом по черной воде и галечному пляжу, словно ища чего-то. Ни словом не перекинувшись друг с другом, они молча брели вперед, пока не остановились в нескольких шагах от причала.

— Утро доброе! — воскликнул Оливер, в знак приветствия прикасаясь пальцем к широким полям фетровой шляпы. А затем обернулся к другу, всем своим видом говоря: поясни, кто такие, или хотя бы представь нас! Однако сквайр лишь взирал на чужаков с неодолимым любопытством, из чего Оливер заключил, что люди эти Марку незнакомы.

Поскольку никакого ответа на приветствие не последовало, Оливер, решив, что его, должно быть, не услышали — возможно, престарелая чета туговата на ухо, — проворно спрыгнул со шлюпа и сошел на берег — поздороваться с вновь пришедшими с расстояния более близкого и спросить, не нужна ли им помощь.

Завидев Оливера, старики обернулись к нему; в увядших, измученных, одряхлевших лицах читались тревога и озабоченность.

— Вы нашу Эдит не видели? Нашу девочку? — дребезжащим голосом осведомился священник.

Оливер озадаченно нахмурился; мистер Тренч подозрительно наблюдал с кормы.

Забавник снова зарычал — и захлебнулся лаем.

— Вашу девочку? — переспросил Оливер. — Вы про кого спрашиваете?

Ответа не последовало; старики лишь смотрели неотрывно на собеседника, и в их нездешнем, скорбном взгляде читалось не меньшее недоумение, чем в лице самого Оливера.

«Девочку»? Этим людям было слишком много лет, чтобы речь шла о малолетней дочери. Оливер вновь оглянулся на Марка, словно спрашивая совета, потом взор его скользнул по Забавнику, и молодого человека осенило.

— Вашу девочку? — повторил он, вновь оборачиваясь к старикам. — Это вы про собаку, да? Вы собаку потеряли?

И снова старики не ответили, но перевели взгляд на шлюп, и священник тем же самым дребезжащим голосом осведомился, не видел ли он (на сей раз Марк) их Эдит, не видел ли их девочку? Сквайр покачал головой, и почтенная пара, разом утратив всякий интерес к шлюпу, вновь неспешно и целеустремленно побрела вдоль озера.

— Это ведь явно не викарий — не этот ваш мистер Скаттергуд? — осведомился Оливер, возвращаясь к другу.

— Нет, конечно.

— Тогда кто они? Может, постояльцы из «Герба»?

— Вероятно.

— Наверное, собаку потеряли. Сбежала куда-нибудь.

— Чертовски странно, — пробормотал про себя сквайр, не сводя глаз с того места, где престарелая чета уже почти растворилась в сумерках. И, будто откликаясь на чувства хозяина, Забавник снова зарычал.

Джентльмены рьяно взялись за работу и в должный срок отдали швартовы, оттолкнулись от причала и приступили к постановке парусов. Марк бросился на переднюю палубу и взялся за кливер, а Забавник удрал к кормовым шкотам вместе с Оливером, которому поручили румпель. Кливер поймал ветер, и шлюп развернулся носом в открытое озеро; паруса наполнились, шлюп вдохнул полной грудью и ожил. Марк выпустил кливер и выбрал снасти. Паруса заплескались, затрепетали, наполнились снова, заглотав еще воздуха, и повлекли шлюп вперед по широкой и темной водной глади.

Капитану и старшему помощнику понадобилось некоторое время на то, чтобы войти в нужный ритм, вывести корабль на прямой курс и выровнять крен. Озеро было спокойным, лишь местами на поверхности играла рябь и плескали небольшие волны. По правому борту они различали очертания проплывающего мимо Шильстон-Апкота, лавок и домиков вдоль Нижней улицы и шпиля церкви Святой Люсии. Выше по склону холма сквозь одетый туманом лес проглядывали «Герб» и коттеджи верхнего Шильстон-Апкота.

Шлюп взял курс на юго-запад, мимо городишки и через бухту, а затем, накренившись на левый борт, обогнул величественный изгиб мыса, на вершине которого раскинулся Скайлингденский лес и стояла усадьба. Плеск и шум воды, корабль, гонимый ветром и взрывающий носом тучи брызг, — все радовало, все бодрило Оливера: он стоял за румпелем, а Забавник лежал у его ног. Воздух был прохладен и свеж, волны перекатывались и играли у борта, воскрешая в душе новые надежды.

Глядя вниз на воду, Оливер не мог не отметить, что вода эта кажется черной как смоль и густой как сироп, и поделился своей мыслью с капитаном.

— Это потому, что здесь нет дна, — ответствовал Марк.

— Что?!

— Во всяком случае, достать до него еще никому не удавалось. Предпринимали попытки исследовать самые глубокие места, однако всякий раз длины линя оказывалось недостаточно. До чего приятно узнать, что под самыми нашими ногами неисчислимые сажени холодной темной воды — бескрайняя, чернильно-черная бездна, темная, как Эреб! Только она и отделяет нас от тварей, возможно, затаившихся в зловещих глубинах. Ха!

— В этом смысле озеро очень похоже на море, — отозвался Оливер. — Но ручаюсь, в нем не водится ничего более зловещего, чем та восхитительная озерная форель, которой мы отдали должное вчера за ужином.

— Хой утверждает, будто Одинокое озеро оттого такое глубокое, что находится в жерле древнего вулкана, и что окрестные горы Талбот — остатки самого вулканического конуса. И на этот счет он вроде бы очень даже в себе уверен.

— Хой? Кто такой Хой?

— Один чудаковатый малый; ты с ним еще познакомишься. Дом его зовется «Пики», и беспорядок там вполне под стать характеру хозяина. Живет Хой у самого тракта, в Мрачном лесу, в нескольких милях к западу от деревни. Полностью его величают «капитан Хой», хотя где уж он там в своей жизни капитанил, никому не ведомо. Готов поспорить на пятьдесят гиней, что не в торговом флоте: воды он до дрожи боится. Хотя наездник он превосходный, и притом — наш местный хозяин гончих. Стало быть, договорились; мы заглянем к нему в гости еще до конца недели. У него всегда в запасе полным-полно забавных баек.

— Может статься, капитан Хой сумеет рассказать нам больше о твоих новых соседях, обосновавшихся на мысу.

— Не удивлюсь. Впрочем, самому мне дела нет до Скайлингдена… Ха! Нолл, глянь-ка вон туда!

Шлюп развернулся носом к южной оконечности мыса — той, что со стороны Шильстон-Апкота не видна. Туман над нею почти развеялся, но поначалу Оливеру не удалось разглядеть на густо поросших лесом склонах ровным счетом ничего примечательного. Постепенно, по мере того как глаза привыкали к волнистым, изломанным очертаниям деревьев, он приметил, что тут и там среди стволов чернеют самых разных размеров проломы и расселины.

— Пещеры? Сквайр кивнул.

— С этой стороны мыс насквозь ими изрыт. Кто, по-вашему, сэр, среди них рыщет?

Ясные глаза Оливера расширились: наконец-то он понял, что за цель преследует их сегодняшнее плавание!

— Тупорылые медведи?

— В самую точку! А теперь глянь-ка туда!

Из пещеры выбралась грузная, неповоротливая туша. Это и впрямь был медведь, и, разумеется, тупорылой разновидности, как явствовало по длинным мускулистым лапам, дугообразной спине и свирепой плоской морде. Его шерсть, некогда темно-бурая, теперь почти вся поседела. Зверь доковылял до широкого уступа перед входом в пещеру, плюхнулся на зад, потянулся, зевнул и принялся сосать лапу.

— Это тот же самый мишка, что бродил себе по городу давеча вечером?

— Да, старина Косолап, — кивнул Марк. — Он вот уже много лет живет то в пещерах, то в чаще. Подобно большинству своих собратьев, держится обособленно, этаким отшельником. Большой знаток рыбы, ягод, желудей и медоносных пчел: где корешков нароет, где плодов поест, где заплутавшую свинью или горную овцу подцепит; словом, весьма самодостаточный джентльмен — ценит одиночество, докучать себе не позволяет. Хотя надо признать и то, что для тупорылого медведя Косолап — не самый агрессивный экземпляр. Сдается мне, человеку он отродясь вреда не причинил, хотя те, кого угораздило с ним столкнуться, чего только не рассказывают. Пока Скайлингден пустовал, он на свободе разгуливал по тамошним землям и хозяйственным пристройкам; но теперь, когда при усадьбе, похоже, появился хозяин, бедняге несладко приходится. Возможно, потому он и забрел на Нижнюю улицу: чтобы хоть там не видеть и не слышать мистера Вида Уинтермарча и его домочадцев.

— На таком расстоянии зверь кажется обманчиво ручным, хотя держу пари: ежели разозлить его, рассвирепеет он не на шутку. Не хотелось бы мне ни при каких обстоятельствах столкнуться с таким чудищем — не больше, чем повстречать в Клюквенных угодьях саблезубого кота.

— В расцвете медвежьих сил и молодости Косолап был могуч и грозен, это так, но теперь изрядно повыдохся, и прежней живости в нем не осталось. В известном смысле я ему сочувствую: он символизирует собою закат целой эпохи. Как гласит пословица: «Хоть и тупорылый, а свой». И скорее всего, обосновавшись в здешних местах, он отпугивает от деревни чудищ похуже.

— И много таких мишек шастает вокруг города?

— Несколько штук наберется; хотя в общем и целом тупорылые медведи предпочитают жить в горах повыше. Они, конечно, и вниз спускаются, ежели приспичит, — рыбку половить в ручьях вокруг Одинокого озера; но в горных лесах для них дичи вполне довольно. Большинство медведей всеядны, однако похоже на то, что тупорылым мишкам требуется более обильный мясной рацион, нежели их собратьям; по крайней мере так считает Хой.

— А этот ваш капитан Хой — он что, естествознание изучал? Не иначе, как разделяет пристрастия нашего старого наставника, профессора Хамфриза из Антробуса?

— Изучает он мир или, скорее, то, что от него осталось, — отозвался Марк, вытягивая грота-шкот. — И, как я понимаю, никаких университетов не оканчивал.

— А какие еще дикие звери водятся в здешней долине? — полюбопытствовал Оливер, окидывая восхищенным взглядом обширные нагорья, спускающиеся к берегу озера.

— Стеречься надо главным образом медведей и котов. В это время года саблезубые коты деревню обычно обходят стороной; вот в холодные месяцы — дело другое. Впрочем, лишняя осторожность никогда не помешает. Ты ведь наверняка заметил, что в большинстве домов окна забраны решетками и закрываются ставнями; уверяю тебя, это отнюдь не из-за двуногих бандитов! А еще у нас есть мегатерии — наземные ленивцы; эти безмозглые создания водятся в лощинах. Есть волки: тебе, наверное, уже довелось слышать их жуткие завывания в глухой ночи. А порою, проснувшись утром, обнаруживаешь, что на росистом лугу пасется приблудившееся семейство мастодонтов. Тут, в горах, выезды мастодонтов еще в ходу, прямо как встарь; один прошел как раз перед твоим приездом. Внушительное, надо сказать, зрелище: шествующий по каретному тракту груженный доверху караван громотопов!

— А как насчет птиц? — полюбопытствовал Оливер. — Мне ночью такое приснилось! Я вообще спал плохо, урывками, сам не знаю почему, а в промежутках воображение так и разыгрывалось. Уже давно перевалило за полночь, когда мне вдруг почудилось, будто кто-то заглядывает в мое створное окно. Я сперва не понял, что это сон; я вроде бы поднялся, гляжу — на подоконнике снаружи угнездилась огромная птица. Что за птица — в темноте было не разглядеть; я видел только два круглых горящих глаза вроде совиных. А в следующий миг мне померещилось, будто это существо со мною словно соприкоснулось: нет, не в физическом смысле, ведь окно-то было закрыто. Мне почудилось, будто разум птицы каким-то образом проникает в мое сознание. И тут я проснулся — хватая ртом воздух, весь в поту. Никогда еще сон не производил на меня такого впечатления.

— Возможно, это не вполне сон, — предположил Марк. — Возможно, на твоем окне и впрямь сидел тераторн.

— А они тут водятся? — неуютно поежился Оливер.

— А как же!

В городах вроде Вороньего Края суеверные жители видели в тераторнах вестников беды: появление этой птицы — крайне дурной знак, хуже просто не придумаешь. И репутация за этими злобными хищниками закрепилась весьма скверная. Кое-кто утверждал, будто своими глазами видел, как три-четыре тераторна, сбившись в стаю, валили наземь взрослого саблезубого кота. По счастью, на побережье тераторна в небе увидишь нечасто; они терпеть не могут туманов и предпочитают прозрачный воздух горных лугов.

— По мне, так твари не из самых приятных, — признался Оливер. — Честно скажу: я лично предпочитаю дроздов и малиновок.

— Готов поспорить еще на пятьдесят гиней, что тераторны их тоже предпочитают, — криво улыбнулся Марк.

В памяти Оливера на мгновение всплыл образ тераторна: эту птицу молодой человек некогда видел в «Странных странностях»: огромное черное туловище вроде как у грифа, кармазинно-красная голова и шея, широкие крылья, зловещий острый клюв и когти, бездушный взгляд холодных глаз…

— Не красавец, нет, — пробормотал он себе под нос.

— Это ты про меня? — осведомился Марк, на мгновение отвлекшись от капитанских обязанностей.

— Как можно!

— А почему бы, собственно, и нет? Мой дражайший, без вести сгинувший папочка, помимо всего прочего, завещал мне еще и потрясающую внешность!

— По-моему, ты малость преувеличиваешь.

— Дорогой мой Нолл, я всего лишь режу правду-матку. Ты ведь признаешь, что я — отнюдь не первый красавец мира… и не первый красавец Талботшира… и, Господом клянусь, далеко не первый красавец Шильстон-Апкота!

С этими словами сквайр отвернулся и рьяно принялся укладывать снасти. Оливер, сочтя за лучшее от дальнейшей дискуссии до поры воздержаться, не говоря ни слова, вновь взялся за румпель.

К тому времени тупорылый медведь уже ушел с уступа. Скайлингденской усадьбы видно не было: она находилась по другую сторону мыса; зато на вершине взгляд различал в беспорядке разбросанные тут и там серые каменные плиты. Прежде Оливер этого всего не видел и теперь поневоле задумался, что бы это значило. Однако же пришлось ему до поры загнать любопытство в бутылку и закупорить его пробкой.

Между тем не на шутку разыгрался аппетит, так что молодой человек то и дело бросал алчные взгляды на плетеную корзинку.

— Странный он, право, этот священник, — как бы невзначай обронил Марк, глядя, как паруса наполняются свежим ветром.

— О да. Унылая чета; нельзя же так хандрить, ежели уж ты на отдыхе. Как тебе кажется, это ведь какие-нибудь приезжие?

Марк прокручивал в уме эту и другие версии, когда наконец заметил, как Оливер искоса поглядывает на корзинку. Капитан смягчился; так что путешественники причалили к берегу, встали на якорь и вытащили снедь на свет Божий.

— Повезло нам, что это не наш почтенный викарий. А то на меня он реагирует несколько болезненно. — Марк отхлебнул кофе, однако, прежде чем приступить к сандвичу, извлек из него половину содержимого и бросил лохматому песику.

— Это еще почему?

— Да он считает, я ему мало внимания уделяю. Ну, то есть не его преподобию лично, сам понимаешь, а приходу. Я ведь не только хозяин Далройда, но и держатель бенефиция Шильстон-Апкота, и член приходского самоуправления, и благотворитель, пополняющий приходскую казну, точно так же, как испокон веков поступали мои благородные и славные предки. Да, Нолл, мы здесь и впрямь холим и лелеем своих духовных пастырей. А чего ради? Да ради одной-единственной исключительной привилегии: чтобы каждое воскресное утро тебя призывали к ответу и сурово отчитывали за неподобающий образ мыслей, а потом наставляли, как смиренно молить о прощении самозваного «любящего» Бога. Так вот, скажу я тебе, что по большей части все это — сущая ахинея! Черт побери все эти моления да доктрины! Если доверчивые олухи в здешнем приходе принимают этот вздор за чистую монету, так милости просим — вот только пусть тогда сами радеют о своем священнике и его нуждах, а людей здравомыслящих от этого всего избавят!

— Похоже, во взглядах своих ты весьма тверд.

— И взгляды эти вполне рациональны; голос здравого смысла — вот что они такое; любой разумный человек это поймет. Дивлюсь я, что ты со мной не согласен.

Оливер нахмурился. Еще со времен Солтхеда он подозревал о диссидентских настроениях своего друга, но то, что он услышал, не лезло ни в какие ворота!

— Полагаю, не кто иной, как ты, в качестве держателя бенефиция рекомендовал мистера Скаттергуда на должность. Стало быть, твое доброе о нем мнение несколько переменилось.

— Равно как и его — обо мне. Вечно он лезет ко мне в карман за деньгами! Почему бы этому ханже Тому Доггеру не вмешаться? — протянул Марк лениво и вызывающе. — Вечно он сует свой нос в дела приходского управления! Вот он-то вполне себе богат, держу пари, хотя на каждом шагу жалуется на нищету. Покажите мне поверенного, который сетует на бедность, и я покажу вам бессовестного лгуна- ipso facto.

— А расскажи-ка мне подробнее про вашего мистера Доггера, — попросил Оливер.

Загрузка...