Северные огни

Глава IV
О чем поведали двое

В дверь забарабанили. Джентльмен академического вида со щетинистой, точно щетка, шевелюрой, восседающий за рабочим столом, поднял голову и, по своему обыкновению, бодро ответствовал:

— Да? Что там такое, мистер Киббл?

Серьезный юноша с копной апельсиново-рыжих волос и в зеленых очках переступил порог и притворил за собою дверь.

— К вам пришли, сэр, — промолвил он.

— А разве он записан на прием? — осведомился профессор с несколько озадаченным видом.

— Не он, а она, молодая леди… Нет, сдается мне, не записана, сэр.

Профессор скользнул взглядом по часам, украшающим каминную полку.

— Да ведь уже девятый час, мистер Киббл. Вам незачем так задерживаться.

Секретарь ответил, что ему необходимо еще кое-что доделать, но много времени это не займет.

— Ну, хорошо, а зачем я понадобился этой молодой леди?

Мистер Киббл заверил, что ему это неизвестно, сэр; дескать, ему посетительница отказывается что-либо говорить, сэр, а скажет только вам; и еще она считает, что вы — цвет, сэр.

— Я — что, простите?

— Цвет, — повторил секретарь.

— Цвет чего?

Дверь приоткрылась, и в щель просунулись четыре толстых мясистых пальца. Затем между дверью и косяком возникло лицо с мягкой темно-русой бородкой и орехового цвета глазами.

— Вижу, Тайтус, вас дожидается юная леди, — прошептал доктор, поскольку лицо это, конечно же, принадлежало доктору. — Собственно говоря, я подумал, что вы заняты, и взял на себя смелость завязать с юной леди беседу. Однако ровным счетом ничего не добился, кроме нескольких ничего не значащих фраз. Дама, кажется, весьма чем-то озабочена… на меня она и внимания не обратила. Поразительно! Доктора, скажу я вам, к такому не привыкли!

— Входите, Даниель. Входите и закройте дверь, — пригласил профессор.

Доктор поступил, как велено, — бросив еще один, последний предостерегающий взгляд на посетительницу, ожидающую в прихожей.

— Кто эта девушка? — осведомился профессор. — Я ее знаю?

— Некая мисс Джекс, — ответил мистер Киббл, поправляя очки. — Некая мисс Мона Джекс, проживает в Боринг-лейн.

Профессор покачал головой, давая понять, что имя ему незнакомо.

— А знаете, у нее такой чудной голосок, — заметил доктор, удобно устраиваясь на ближайшем стуле. — Необычный, тоненький такой голосок, слегка чирикающий, вроде как пташка поет. Очаровательное впечатление, скажу я вам; очень, очень приятное. По крайней мере на мой вкус.

Профессор свел брови, а уголки его губ чуть заметно приподнялись. Его взгляд переместился с доктора на мистера Киббла, затем скользнул вдоль бокового ряда решетчатых окон, сквозь которые в комнату вторгалась ночь, и вновь задержался на лице секретаря.

— Ну что ж, надо узнать, что привело к нам эту юную леди. Будьте добры, мистер Киббл, пригласите ее сюда.

И, будучи приглашена, юная леди не замедлила явиться.

— Добрый вечер, мисс Джекс, — поздоровался профессор. — Я — Тайтус Тиггз, а это — мой коллега и собрат по профессии, доктор Дэмп; с ним, сдается мне, вы уже пообщались. Также позвольте мне представить моего личного секретаря, мистера Остина Киббла; с ним вы тоже уже знакомы.

Девушка подошла ближе. Она оказалась совсем тоненькой, миниатюрной, хрупкого сложения. Безупречный овал лица дополнялся прелестными алыми губками и точеным носом. Ее глаза, огромные, точно луны, венчали далеко отстоящие друг от друга брови, концы которых чуть изгибались книзу, точно изготовившись сорваться и улететь прочь. На гостье был плащ с меховым капюшоном, вполне уместный в это время года; волну коротко подстриженных темных завитков венчал отделанный каймой капор.

Доктор Дэмп, поднявшись со стула, в свой черед поприветствовал гостью и широким жестом указал на одно из уютных кресел, красующихся на коврике перед камином.

— Не соблаговолите ли присесть, мисс Джекс?

— Благодарю… вас… сэр, — неуверенно отозвалась молодая леди. — Но… я пришла в надежде на конфиденциальную беседу с профессором Тиггзом. Мне сообщили, что он — цвет своей профессии.

— Так ведь я ж буду тут, никуда не денусь, — воскликнул профессор, поспешно огибая стол. — Мой коллега мистер Дэмп просто-напросто продемонстрировал свойственную ему учтивость, предложив вам кресло.

— Понимаю, — прошептала леди, отчаянно смущаясь и, как подметил доктор, явно изнывая от тревоги. — Я приношу свои извинения, сэр, за то, что побеспокоила вас… и ваших коллег без предварительного уведомления и в такой час, однако ситуация развивается столь стремительно… У меня нет выбора, я в беде. Надеюсь, вы на меня не обидитесь за подобную вольность?

Как уже отметил доктор Дэмп, голос молодой девушки и впрямь на удивление напоминал птичий щебет, что лишь прибавляло ему очарования.

— Конечно, нет, дорогая моя, конечно, нет! — бодро заверил профессор. — Но, может быть, вы все-таки присядете, мисс Джекс? Сейчас мы затопим камин. На дворе-то осень, ночи нынче прохладные.

Молодая леди перевела взгляд от вытянутой в приглашающем жесте руки профессора к пустому креслу, затем на доктора Дэмпа, затем на мистера Киббла. В глазах девушки читался вопрос, как если бы ее смущало присутствие коллеги-врача и личного секретаря.

— Мисс Джекс, не сомневайтесь, наш разговор будет строго конфиденциален. Что до доктора Дэмпа, говорите при нем со всей откровенностью — он входит в число моих ближайших друзей и его познания во многих областях существенно превосходят мои собственные. Однако, если вы чувствуете себя неловко, я уверен, он любезно пойдет навстречу вашим пожеланиям. То же самое справедливо и в отношении моего секретаря. Верьте, моя дорогая, вы — среди друзей.

Гостья снова перевела взгляд от протянутой руки к креслу. Мгновение поразмыслила, нервно закусила нижнюю губку, наконец, кивнула и села. Кресло было просторным и очень удобным; миниатюрная фигурка гостьи словно растворилась в нем. Девушка сняла перчатки и капор и отложила их в сторону.

Учитывая, что вечер выдался морозный, профессор поворошил угли в очаге и бросил на них несколько свежих кусков торфа. Вскоре взметнулось буйное пламя, и по комнате и по лицам собравшихся разлилось приятное тепло. Причудливые тени затанцевали по стенам, оклеенным обоями, и по старинным дубовым панелям, в ромбовидных стеклах створных окон заметались отражения.

Невысокий крепко сбитый Тайтус Веспасиан Тиггз, профессор метафизики и возжигатель пламени, обладал сложением и плечами боксера. Он стоял у ревущего дымохода, так, что на фоне огня четко выделялась его коренастая фигура и похожая на щетку голова, — и этим осенним вечером в сознании впечатлительного наблюдателя непременно всколыхнулись бы фантастические образы: видения первобытных обрядов и ритуалов, ночных жертвоприношений и пробуждения древних, грозных, непостижимых сил.

Секретарь принес из буфета графин и бокалы, и все почтенное собрание расселось перед огнем.

— Вот, вам не помешает согреться, дорогая моя, — проговорил профессор, наливая юной гостье вина.

— Благодарю вас, сэр.

Последовали обмен традиционно-учтивыми фразами и краткая дискуссия на тему достоинств предложенного напитка. Затем профессор сложил руки на одном колене и сердечно улыбнулся посетительнице, приглашая ее чувствовать себя как дома.

— Чем мы можем вам помочь, мисс Джекс?

— Сперва мне бы хотелось, чтобы вы знали: она ни в чем не виновата, — отозвалась девушка, начиная, что называется, с места в карьер. — Да, я понимаю: она ужасно тщеславна и избалованна, но ведь она ровным счетом ничего не могла поделать, чтобы предотвратить беду! Он ей не поверил, потому все так и вышло.

— Да?

— Ведь так оно всегда бывает, правда? Она-то ни в чем не виновата.

— Конечно, нет. Но в чем ее винят?

— А теперь… Что же такое стряслось в конце концов? Все это так необъяснимо. Однако случаются ведь и необъяснимые вещи. Просто-таки на каждом шагу случаются, как мне дали понять. Вот поэтому я пришла сюда, в университет. Мне рекомендовали вас.

Профессор Тиггз нервно скрещивал ноги, то и дело меняя их местами. Между его бровями пролегла глубокая складка.

— Вы наверняка правы, мисс Джекс, хотя, по чести говоря… боюсь, я вынужден прервать вас и признаться, что слегка запутался. Не могли бы вы еще раз все объяснить — на сей раз чуть понятнее и с самого начала? Например, не уточните ли вы сперва о ком речь?

— Ох, простите меня! Вы сами видите, что за непростое это дело! Речь идет о моей сестре, Нине. Она на год старше меня и слывет в некотором роде красавицей. — Еле уловимые сдержанные нотки в голосе и удрученно поджатые губки дали слушателям понять, что, по мнению гостьи, подобное же описание к ней самой никоим образом неприменимо. Впрочем, минутное замешательство тут же развеялось, точно летнее облачко. — Около двух лет назад моя сестра начала встречаться с молодым человеком — с помощником боцмана с большого торгового судна, с которым познакомилась через общих друзей. Наш отец — а матери у нас нет, она умерла много лет назад, — наш старик-отец, человек старого, что называется, закала, хотя и ужасно милый, и слышать об этом не желал. Для Нины, ну и для меня тоже, он всегда хотел только самого лучшего, и избранника моей сестры воспринял просто «в штыки». Этот молодой человек Нине безбожно льстил, а сестра, при ее-то тщеславии, свято верила каждому его слову. Понимаете, профессор Тиггз, при том, что Нина старше меня, во многом она по-прежнему остается неразумным ребенком.

Лицо профессора засияло при виде столь явных свидетельств врожденного здравого смысла в характере собеседницы. Доктор покуривал трубку с видом весьма мудрым, в то время как мистер Киббл заносил детали рассказа в записную книжицу, что всегда держал при себе, ассистируя профессору в его исследованиях.

— Поклонник сестры часто и надолго уходил в плавания, и во время его отсутствия Нина доверительно делилась со мной планами, что эти двое составили на будущее. Сестра поведала, что ее молодой человек разочаровался в морских странствиях и присматривает себе какое-нибудь иное занятие. По всей видимости, не так давно с ним в плавании приключился несчастный случай: он упал за борт и едва не погиб. Это происшествие сильно на него подействовало. Нина говорила, что у него развился неодолимый страх: он боялся утонуть, сгинуть в море, кануть в темную холодную пучину. В ночных кошмарах ему снилось, будто его тело затягивают в бездну и там рвут на куски чудовищные невидимые акулы и прочие кошмарные твари.

Юная леди еще глубже вжалась в кресло, словно устрашенная произнесенными ею же словами. Несколько мгновений царила тишина, слышалось лишь тиканье изукрашенных часов, да огонь потрескивал в очаге. Мисс Джекс пригубила вина.

— Зная молодого человека так, как вы, считаете, что в этом вопросе он вашей сестре не лгал? — осведомился профессор.

Мисс Джекс сосредоточенно свела брови.

— Думаю, нет. Более того, скажу, что, во власти неодолимого страха, он до смерти перепугал мою сестру и, в свой черед, меня. Было очевидно, что он преисполнился отвращения к своему образу жизни и теперь понуждаем к нему лишь силою необходимости и обстоятельств. Полагаю, мечтая о «лучшей жизни», он говорил вполне серьезно.

— Пожалуйста, продолжайте, мисс Джекс.

— Очень может быть, что в Нине — и, следовательно, в капиталах нашего отца — молодой человек усматривал возможность для этой самой «лучшей жизни» на берегу. Как я уже говорила, он часто уходил в плавания, однако по возвращении в Солтхед, не теряя времени, тут же возобновлял свои ухаживания — разумеется, без ведома и без согласия на то нашего отца. Я должна сознаться, что в таких случаях роль посредницы и конфидантки брала на себя либо я, либо наша горничная Сюзанна — у нее Нина всегда ходила в любимицах. Он осыпал сестру подарками, привезенными из путешествий, зримыми свидетельствами своей любви, и это ей тоже весьма льстило.

Долгое время моя сестра была предметом безнадежной страсти со стороны нашего соседа, старого скряги по имени Джордж Керл. Мистер Керл — вдовец и в летах весьма преклонных. В молодости он, по-видимому, слыл записным франтом, однако при нынешнем его состоянии «обветшалости», как любит шутить Нина, в это поверить трудно. Мистер Керл — солидный бизнесмен; известно, что он сколотил немалое состояние. Так что его интерес к Нине — которая, кстати сказать, ему во внучки годится — был с самого начала поощряем нашим отцом, который как раз о такой партии и мечтал для обеих дочерей. В моих словах не следует усматривать и тени непочтительности; в конце концов отец наш — джентльмен, как говорится, «старой школы» и к таким вопросам подходит весьма практично.

Моя сестра, при том, что она всегда поощряла искания Хэма Пикеринга — этого ее молодого морестранника — и отвергала мистера Керла, тем не менее не находила в себе сил отказаться от подарков, которые время от времени подносил ей престарелый сосед, с ведома и при полном одобрении нашего отца. И снова виной всему ее тщеславие — бедняжка Нина никогда не умела отвергать комплименты, не важно, от кого они исходят. Таким образом, у нее скопилась весьма впечатляющая коллекция безделушек от обоих поклонников, причем ни один из них даже не подозревал о существовании другого.

Однажды вечером к нам нагрянул нежданный гость — не кто иной, как мистер Пикеринг. Влюбленные договорились встретиться в парке на следующий день, но вместо того Хэм ни с того ни с сего объявился на нашем крыльце. По счастливой случайности отца дома не оказалось. Молодой человек был вне себя. Уже некоторое время ходили слухи о том, что Нина принимает подарки от мистера Керла, и вот молва достигла ушей Хэма. Невзирая на ее уверения в обратном (бессовестная ложь, разумеется!), Хэм моей сестре не поверил. Но поймите — это же не ее вина! Это просто-напросто глупое тщеславие! К несчастью, на ней в тот момент было несколько вещиц, подаренных мистером Керлом, так что Нине пришлось волей-неволей признать свою вину.

Мистер Пикеринг только что вернулся в Солтхед и собирался пробыть в городе достаточно долго. Но теперь все изменилось. Не знаю, в самом ли деле он любил Нину или нет, однако он явно уверился, что Нина предпочитает мистера Керла — вот уж неравный брак! Должно быть, видение лучезарного будущего на берегу погасло перед его внутренним взором.

Убежденный, что Нина его бросила, он в ярости удалился и нашел временное прибежище в моряцкой таверне рядом с доками. Нина поспешила за ним туда и попыталась его разуверить. Все было бесполезно. Он так и не простил возлюбленную; напротив, завербовался на корабль, покидающий Солтхед на следующее же утро. Профессор Тиггз, это был «Лебедь», что держал курс в Нантль и на южные острова. Как вы, возможно, помните, «Лебедь» так и не вернулся из плавания: корабль попал в свирепый февральский шторм и затонул вместе со всей командой.

Мисс Джекс умолкла. Ее била дрожь, несмотря на вино и на тепло, исходящее от огня.

— Боюсь, — проговорил профессор наконец, — боюсь, мисс Джекс, мне не совсем понятно, чем мы можем вам помочь.

Юная леди облизнула губы розовым язычком и уставилась на собственные туфельки. А затем рывком выпрямилась в кресле и, откашлявшись, продолжила:

— Позапрошлой ночью Нина позвала меня к себе в комнату — причем в глазах ее читался неизбывный ужас — и еле слышным шепотом попросила выглянуть в окно и сказать ей, что я там вижу. Как вы, возможно, помните, тогда стоял густой туман. И тем не менее клубящуюся пелену то и дело пронзали лучи лунного света, позволяющие разглядеть окрестности более отчетливо.

Я посмотрела вниз. Надо сказать, что окно сестры выходит на маленький мощенный булыжником переулок, примыкающий к Ки-стрит. Выглянула луна, и в ее свете я разглядела странную фигуру. Это был высокий, неуклюжий парень в моряцкой одежде. Что необычно, он отплясывал хорнпайп — один-одинешенек, без зрителей, словно бы для собственного удовольствия. В придачу его ноги и руки двигались как-то неестественно: резко дергались туда-сюда, точно вышли из-под контроля, до отвращения неуклюже и нарочито. Ощущение было такое, словно привели в движение труп.

Мисс Джекс набрала в грудь побольше воздуха.

— Вот почему я пришла к вам, профессор Тиггз. В Солтхеде хорошо известно, насколько вы опытны в подобных вещах, и среди коллег, как я понимаю, вы пользуетесь самой лучшей репутацией. Видите ли… бледный лунный луч пробился сквозь туман — и осветил лицо танцора. Готова поручиться своей честью, что в ту ночь под окном сестры отплясывал не кто иной, как Хэм Пикеринг.

Рядом с креслом доктора Дэмпа всплыло облачко дыма. Секретарь оторвался от заметок и вопросительно воззрился на своего нанимателя; перо застыло в воздухе. Профессор помолчал немного; в его лице читался явный интерес к тому нежданному повороту, что принял рассказ юной гостьи.

Мисс Джекс снова провела по губам кончиком языка, не сводя с профессора огромных, точно луны, глаз, влажно поблескивающих в свете огня.

— Из команды «Лебедя», насколько известно, в живых не осталось никого, — проговорил профессор. — Корабль находился в открытом море, попал в шторм и затонул: столь яростных зимних бурь на памяти людей еще не бывало. И груз, и обломки сгинули бесследно; что уж говорить о живых людях! На то, что уцелел кто-то из команды, один шанс на тысячу. Тем не менее, мисс Джекс, — поспешно заверил он, видя, что на лице девушки отразилось разочарование, — вопреки вашим опасениям, вам нечего бояться, что мы вам не поверим. Скажу больше: нам самим довелось стать свидетелями того, что, возможно, подтверждает вашу правоту. Прошлой ночью — спустя сутки после того, как пресловутый матрос навестил вас — мой молодой друг, мистер Джон Райм, которого я знаю вот уже несколько лет, был найден лежащим без сознания в переулке рядом с доками. Он много выпил и, по всей видимости, какое-то время бесцельно бродил по городу, прежде чем свалиться без чувств. Позапрошлой ночью — той самой туманной ночью, на которую ссылаетесь вы — он тоже повстречал матроса, отплясывающего жуткий хорнпайп. Матрос засыпал его всевозможными безумными и дерзкими вопросами и в придачу осуществил некое… скажем, физически невозможное действие — отчего мой друг едва не повредился в уме. Просто удивительно, что бедняга вообще пришел в себя.

— Что же это за физически невозможное действие? — осведомилась мисс Джекс.

И словно в ответ из темноты донесся жалобный посвист звукового буя. Часы на каминной полке на мгновение словно сбились с ритма.

— Этот человек, — проговорил доктор Дэмп с суховатой уверенностью, свойственной представителям его профессии, — по-видимому, открутил свою голову и протянул ее собеседнику, словно этакую кровавую капусту. Поразительно! То-то потрясающий был фокус! По чести говоря, мне жаль, что я этого не видел. — Он отхлебнул вина и откинулся в кресле с видом весьма довольным, в одной руке держа бокал, в другой — трубку.

— Скорее дыню, — уточнил прилежный мистер Киббл, листая записную книжку. — Сдается мне, мистер Райм упоминал именно дыню. У меня все записано…

— Верно, мистер Киббл, дыню; но «кровавая капуста» — образ куда более выразительный, вы не находите?

— Согласитесь, доктор, с точки зрения фактов «кровавая капуста» истине не соответствует. Всем и каждому известно, что капуста — зеленый овощ для варки, а дыня — фрукт.

— Фрукт или овощ, овощ или фрукт — это всего лишь поэтическая вольность, мистер Киббл, не более. Мы, врачи, в общении с пациентами всякий день позволяем себе поэтическую вольность-другую. Уж такая у нас работа, скажу я вам; пациенты именно этого и ждут. Вне всякого сомнения, в данном случае «кровавая капуста» куда предпочтительнее «дрянного ананаса» или, допустим, «кошмарной канталупы»…

— Ах, да прекратите же, вы оба просто ужасны! — воскликнула мисс Джекс, затыкая уши и обращаясь к профессору. — Я внушаю себе, что Хэм Пикеринг мертв, что его тело кануло в пучину вместе с кораблем. Однако что за парадокс: ведь я абсолютно уверена в том, что именно мы с Ниной видели. И тут меня снова охватывают сомнения, и я твержу себе, что его просто не может быть здесь, не может — и все! Хэм Пикеринг имеет столько же шансов оказаться здесь, сколько «Лебедь» — возвратиться в солтхедскую гавань! Так что же такое плясало под окном у моей сестры?

— Показаниям моего молодого друга Джона я верю безоговорочно, — отозвался профессор. — Я знаю его с детства. Легкомысленный юноша, что и говорить, любит вечерами поразвлечься, но я и вообразить не могу, с какой бы стати ему сочинять историю настолько вопиюще неправдоподобную, как та, что он со всей откровенностью поведал нам сегодня днем.

— Так что же это было? — не отступалась мисс Джекс. — Нина на грани помешательства: с того самого момента она и глаз не сомкнула. Сестра ведь ничего дурного не совершила — по крайней мере умышленно. Что еще могла она сделать, чтобы удержать Хэма от ухода в море? Она пыталась, сами знаете, но он и слушать не желал. Нина ни в чем не виновата. Как может утопленник возвращаться в мир живых и как ни в чем не бывало расхаживать по улицам? Откуда здесь взяться мистеру Пикерингу?

— Пожалуй, слово «возвращаться» здесь не совсем уместно, — проговорил профессор. — Скорее всего он просто никуда не исчезал.

— Я не понимаю вас. Вы хотите сказать, что Хэм вовсе не уплыл на «Лебеде»?

— Нет-нет, в этом я как раз нимало не сомневаюсь. Я всего лишь хочу сказать, мисс Джекс, что в некоторых случаях — очень редких случаях, и здесь я говорю о метафизике — связь с известным нам миром настолько крепка, что разорвать ее невозможно даже в результате катастрофы. Собственно, в большинстве случаев именно факт катастрофы обуславливает задержку духа после смерти. Разрыв так резок и внезапен, травма так серьезна, трагедия так мучительна, что полный распад осуществляется с задержкой. Объяснить это можно лишь силой характера и воли и ничем больше: жертва дерзко отказывается смириться с тем, что произошло, в ярости или негодовании, неодолимом горе или в жажде мести. Такая душа обречена во власти непокоя и муки какое-то время блуждать в обличье призрака между двумя мирами, точно в ловушке. Все эти полтергейсты и прочие духи-насмешники, все эти неясные фантомы, что время от времени бывают замечены и в городе, и в отдельно стоящих загородных усадьбах — яркий тому пример. По счастью, почти всегда это явление временное; в конце концов связь с миром рвется, и дух обретает свободу.

— Тогда что же такое видели мы с Ниной? Уж точно не фантом. Оно двигалось, подпрыгивало, издавало кошмарные звуки… У меня в ушах до сих пор звучит жуткий перестук его башмаков по булыжной мостовой.

— Не знаю доподлинно, мисс Джекс. Пока я могу только гадать.

— Что, если это чья-то проделка? — предположил мистер Киббл, рассеянно ероша пальцами свою апельсинно-рыжую шевелюру. — Кто-то, волей случая похожий на вашего мистера Пикеринга, решил позабавиться… В конце концов было темно, а вы с сестрой смотрели сверху вниз из окна. Я так понимаю, он с вами не говорил и голоса его вы не слышали. Не мог ли кто-либо сыграть такую оскорбительную шутку с вашей сестрой? Или с вами?

— Это был Хэм Пикеринг, — твердо повторила мисс Джекс. — Чем больше я об этом думаю, тем больше убеждаюсь: это он. Усы, золотой зуб, поблескивающий в лунном свете… я все разглядела. Его ни с кем не перепутаешь. Да и как насчет вашего друга, мистера Райма? Вы разве забыли про дыни и зеленые овощи?

Маленькая группа смущенно примолкла: собеседники размышляли об альтернативах этого вроде бы неопровержимого довода. Мисс Джекс была права: поверить в рассказ Джона Райма означало признать и то, что по улицам Солтхеда разгуливает труп Хэма Пикеринга.

Внезапно в комнате повеяло холодом. Профессор встал с кресла, подошел к окну, открыл одну из створок и выглянул в ночь.

Старинный городок вновь окутала зловещая хмарь. Совсем рядом в белесом мареве тускло мерцали два-три огонька, а дальше город тонул во тьме. В ночном воздухе слабо тянуло дымом: это в бесчисленных невидимых каминах пылали дрова. Внизу, на улице, эхом разносились шаги случайного прохожего и цокот лошадиных копыт. Туман выдался на диво густой, даже для доброго старого Солтхеда, — на стекле и на раме оседали тяжелые капли влаги.

Что-то холоднее тумана вдруг пронеслось между землей и слабо мерцающим пятнышком, обозначавшим луну.

Профессор поплотнее закутался в сюртук цвета тутовых ягод и, озабоченно хмурясь, захлопнул створку. Вернувшись к теплому креслу, он посидел немного, вытянув ноги к огню и засунув руки в карманы, позволяя мыслям блуждать где им вздумается. На лице его отразилась глубокая сосредоточенность, словно он пытался уловить нечто неизменно балансирующее за гранью видимости.

В конце концов молчание нарушил доктор Дэмп. — Ну-с, что до меня, так я всецело с вами согласен, мисс Джекс, — проговорил он, стряхивая пылинку-другую пепла с вишневого жилета. Полагаю, ваш мистер Пикеринг — тот же самый призрак, с которым столкнулся парень из «Синего пеликана», этот ваш Тайтус, продавец кошачьего корма. Кстати, — добавил доктор, посылая к потолку изящное колечко дыма, — по-прежнему взять не могу в толк, на что уважающему себя коту-мышелову сдался продавец корма. Будьте так добры, разъясните — как поживает мистер Джем, вынужденный временно обходиться без его услуг?

— А кто таков мистер Джем? — удивилась мисс Джекс. При упоминании своего ненаглядного спутника жизни из семейства кошачьих лицо профессора просияло радостью.

— Мистер Джем — он и есть мистер Джем, весьма независимая персона, скажу я вам, так что поживает он просто превосходно и бедствовать никогда не будет, благодарю вас.