Sexy сайз. Теория соблазнений

Глава 13

Вышел заяц на крыльцо…

«Не был бы ты невежей, не ходил бы в шкуре медвежьей». Боже, ну да, вот именно сейчас у меня в голове должна быть именно цитата из кино сказки. Именно в тот момент, когда мне откусит голову разъяренный мужик-гризли.

– Мне надо в туалет, – сдавленно прохрипела я. Тошнота трансформировалась во что-то выжигающее изнутри, похожее на кислоту. Сегодня же пойду в лавку фалафеледелов и устрою им такой скандал. Нет, лучше настучу на них в санэпидемнадзор. А еще лучше натравлю на них Зюньку, а потом станцую на пепелище их хрючевной, а еще…

– А джакузи вам шампанским не наполнить? – издевательский тон мерзкого нахала на меня не производит такого уж впечатления. Сейчас передо мной стоит архиважная задача не вывернуть на его шикарные тапки мой утренний завтрак. Хотя, шампанского я бы выпила, под оливки, которые ненавижу. И наверное съела бы пару корнишончиков. И канапе с селедкой и свеклой, которые Галка делает. Рот наполняется слюной. Желудок снова начинает крутить. – Ты пришла мои туалеты комиссировать, или лечить больного ребенка, клуша?

– Вы, не помню чтобы позволяла вам обращаться ко мне на ты. Слова коммисссировать не существует в природе. И если я клуша, то вы просто хамло. И на меня не действуют ваши приказы, учтите.

Кто? Ну кто тянет меня за язык? Нужно просто осмотреть ребенка, не обращая внимания на отца самодура, сесть в машину и свалить из этого замка графа Дракулы, ломая сапожки аляски.

– Ладно, – как-то слишком покладисто соглашается великан. – Аглая, дай тапки нашей гостье. И покажи, где у нас сортир для челяди, – снова указывает мое место самодур.

– У меня бахилы. Разуваться не буду, – пищу я. Какие к черту бахилы? Почему я снова дразню чертова громадного упыря?

– Ну, не хотите, как хотите, – дергает плечом Райский, смотрит мне в лицо, так, словно прямо сейчас меня схватит, вопьется в шею идеально белыми клыками и выпьет всю кровь. Я губы поджимаю, потому что он их буквально сканирует взглядом. Черт, неужели вымазалась шоколадом, когда ела конфету в машине? Облизываюсь. В глазах нахала мелькает что-то совершенно дикое. И мне кажется, что я уже видела этот взгляд. Совсем недавно. Голодный и сумасшедший.

В себя прихожу только в туалете, после того как пообнимавшись с идеально чистым унитазом, ополаскиваю лицо ледяной водой. В голове проясняется, а желудке пустота, перед глазами летают мелкие прозрачно-веселые мушки. Сейчас осмотрю ребенка, поеду в клинику к Зюньке и… уволюсь к черту. Шикарное зеркало, висящее на стене, транслирует всклокоченную тетку, похожую на панду. Интересно, какие тут клозеты и у хозяев, если у прислуги такая роскошь? О, да, это сейчас самые точно важные мысли.

– Вы очень долго. Хозяин не любит ждать, – пеняет мне Аглая, которая ждет меня там же, где я ее видела в последний раз. – И Сашенька… Девочка нервничает.

– Простите, – выдыхаю я в идеально прямую спину горничной. Бреду за ней по каким-то сумасшедшим анфиладам, которым, кажется нет края.

Мне кажется я отпахала километров пять, когда мы наконец останавливаемся у бело-золотой резной двери, украшенной золотыми коронами. Чувствую я себя сейчас одышливой идиоткой в синих бахилах на дурацких сапожках. Пустой желудок снова отдается серией спазмов.

Девочка прекрасна. Крошечная золотоволосая куколка, носик пуговкой, а в потускневших от болезни глазах синючих целое море чуть потухшего озорства. Такими и должны быть принцессы. Только вот как они получаются у людоедов?

– Привет, – я улыбаюсь, оценивая внешний вид моей пациентки. Лицо бледное. Но на щеках лихорадочный румянец. Губки, похожие на лепестки роз. Пересохли и покрылись запекшейся корочкой. Малышку лихорадит, значит, скорее всего у нее белая лихорадка. Папаша огр стоит рядом и контролирует взглядом каждое мое движение. Но молчит. Я усаживаюсь на золоченый стул, очень кичозный в стиле версаль. Не удивлюсь если его из дворца короля Солнце экспроприировали.

– Привет, – тихо лепечет кроха. Смотрит на меня насуплено. Он очень похожа на своего варвара отца. Только ее черты сглажены и не такие резкие. – Ты мне будешь укол делать?

– Нет, не буду, – улыбаюсь ободряюще. – Но температуру же ты мне позволишь измерить? Только давай сначала поздороваемся по-настоящему. И познакомимся, а то как же мы с тобой подружимся?

– А это как? – в голоске малышки появляется интерес и любопытство. Великан кашляет странно, но опять не говорит ни слова. Будто боится чего-то.

– За руку, потом стукнемся кулачками, а потом я должна твой лобик чмокнуть. И тогда ты мне скажешь как тебя зовут, а я тебе мое имя скажу. Попробуем?

– Да, а можно я потом в твоих слушалках послушаю? – оживляется девочка.

– Конечно, мы же станем подружками. Нет. Давай так, я тебе слушалки подарю, – говорю серьезно, сама при этом пытаюсь оценить реакции ребенка. Маленькая ладошка ложится в мою руку. Точно, она ледяная. И я скорее всего обману доверчивую кроху. Укол делать придется. Судя по тому, что сказал ее отец, сироп от температуры ей дали около часа назад, и он не подействовал. – Теперь кулачками и лобик.

Лоб наоборот раскаленный, пышет жаром.

– Я Оля, – шепчу я, доставая шпатель. Райский напрягается, готов убить любого за свою принцессу. Я его понимаю, и сейчас завидую очень. Мне такого счастья не видать.

– Саша, – шелестит маленькая моя пациентка.

– А покажешь мне горлышко? А я пока тебе расскажу сказку про кошку Баарабан.

– Почему Барабан? – моргает ресничками малышка. Не протестует, когда я лезу ей в рот одноразовым шпателем.

– Потому что когда я ее нашла на улице, она была крошечной, а живот у нее был круглый. Я подумала, что она мальчик и назвала ее Барабаном. И знаешь, она болела тогда. И она меня спросила…

– Кошка?

– Ну, да, она меня спросила, мама, а ты мне будешь делать укол? Вот как ты сейчас меня спросила.

– И что ты ей сказала?

– Саша, – подает голос Райский, – взрослым надо говорить Вы, – надо же, воспитатель. Где же был его этикет, когда он встретил меня в дверях своего замка? Наверное прятался за страхом за дочь. Интересно, а где его жена? У ребенка же должна быть мать.

– Друзьям можно говорить ты, – щурюсь я, чувствуя, как меня прожигает взгляд стальных глаз. – Я сказала, что мамы и друзья делают все, чтобы девочкам и мальчикам было хорошо, чтобы они выздоровели скорее. И знаешь, что мне сказала кошка Барабан?

– Что? – в распахнутых синих омутах столько доверчивого любопытства.

– Она сказала, хорошо, мама. Ты меня любишь и не сделаешь мне плохо. Если надо укол, делай укол.

– И она не плакала?

– Ну, что ты. Она же сильная девочка была, хоть и не такая большая, как ты. Зато ей сразу стало тепло. И она потом пела мне песни. Представляешь?

– Представляю. А у меня нет мамы, и петь некому. Клю сказала, что эта хренова дура сбежала с членистоногим мудаком и папе нарезала рога. Она ошиблась, наверное. У папы нет рог.

– Саша, – рычит людоед. Но на малышку его вспышка не производит ровно никакого впечатления. – Что за выражения? Я убью твою бабку.

– А Клю сказала, что я должна знать, какие у меня родители долбачи. Пап, а что это, долбачи?

– Это бабка твоя, которая без денег будет сидеть и жрать кашу на воде, а не морду свою обезьянью тянуть, – бубнит Райский. И мне его становится жаль. Он ведь несчастный. Прячется за маской грубияна, и никакие деньги не делают его счастливым. За маской…

– Зато у тебя есть папа. Он сильный и большой, – я не знаю, что еще сказать. Чужим драмам сочувствовать несложно, но не сейчас. Девочке и так несладко. Поэтому просто суетливо вытаскиваю доисторический градусник из-под мышки Сашули. Температура стремится к сорока.

– Что же в вашей супер-клинике нет нормального оборудования? – снова превращается в гризли Райский. Глядя, как я стряхиваю прозрачно-стеклянный цилиндр, которому доверяю больше всего. У меня в саквояже куча термометров: бесконтактные, ушные, электронные. И все они, от чего-то показывают разные цифры. И совершенно неотражающие действительности.

– Папа, нам надо с вами пошушукаться. Ты же не против, Сашуля? – спрашиваю я у крошки, которая с жадным любопытством вертит в руках подаренный мной стетоскоп.

– Оля, – вдруг поднимает на меня глаза моя новая подружка. – Если надо, я тоже дамся сделать укол. Я же большая. Только ты мне пообещаешь, что приедешь еще. И познакомишь меня с Барабаном.

Райский как-то странно мычит. Берет меня за руку, тянет к двери, а мне кажется, что меня бьет разрядами тока, которые проходят через мое тело, словно огненные волны. И дышать становится тяжело. Что-то происходит со мной странное. Главное не разрыдаться от ужаса.

– Вы нарушаете мое личное пространство, – пропыхтела я, наконец почувствовав свободу. Человек гора нависает надо мной, как неотвратимая кара за мои грехи.

– Хрен я клал на твое пространство, – рычит Райский, делая шаг в мою сторону, и я понимаю, что пячусь в неизвестность. Надо было сбежать еще в самом начале, еще до туалета. – У тебя есть розовая помада?

– Что? Вы совсем что ли?

– А о чем ты шушукаться собиралась? – вдруг смотрит на меня осмысленно нахальский нахалюга.

– Нужно сделать инъекцию Саше.

– Я пас. Эту девочку невозможно уколоть. Однажды ее держали три санитара огромных, и она их как щенков раскидала. А тогда ей было четыре года. Представляешь, что она со мной сделает в семь? Я конечно могу позвать водилу и садовника, но они хилые.

– А вы просто трус, – ухмыляюсь я. В глазах громадины и вправду плещется ужас. Он боится, что его дочери будет больно. Боится, до чертиков. – Это во благо.

– Да, тогда я упал в обморок. А потом размотал санитаров за мою девочку. Слушай, мы не знакомы с тобой?

– Это абсолютно исключено. – ухмыляюсь я. – Мы из разных миров.

– Ты не ответила на вопрос.

– На какой?

– Про помаду.

– Вы извращенец? – по телу огненной волной бегут мурашки.

– Да. То есть нет. То есть… Черт. Иди сама делай укол. И не дай тебе бог…

– Тогда размотаете меня. Слова не скажу, – морщусь я.

Сашуля ждет меня, улыбается. И мне страшно хочется прижать ее к себе и укрыть от всех болезней и боли. Если бы у меня была такая дочь, я была бы самой счастливой на свете. Но увы, мне не суждено. И я понимаю Райского. Она его самое огромное в мире сокровище.

– Саша, придется сделать укол. Температурка не спадает, хоть твой организм и борется с вирусом. Но ему надо помочь.

– Хорошо. Если Барабан не забоялась, то я то же больше и сильнее. Только давай вместе петь, когда ты меня уколешь.

– А что петь будем?

– По долинам и по взгорьям, – хмыкает как ее отец великан принцесса. Странный выбор репертуара. Надо будет обновить плейлист в машине. Мало ли другим детям, что в голову придет. Надо быть готовой.

Саша засыпает через полчаса, когда мы наоравшись от души песен разной направленности, даже про лабутены, устаем голосить.

– Ты же приедешь? – уже засыпая шепчет крошка.

– Конечно, к такой храброй и сильной девочке, – вру я, глажу ее по кудряшками и проклинаю Зюньку за то, что она меня отправила в этот заколдованный замок к чудищу и маленькой принцессе.

– А мне совсем не больно было. Оля, я ждать буду. Даже если мне надо еще один укол будет делать, – выдирает из моей души лохмотья Саша.

Тихо прикрыв дверь выпадаю из сказки в реальность. Чудище стоит у стены, прислонившись к ней плечом. Неужели все это время он никуда не отходил? Огнедышащий дракон берег свою прелесть.

– Ты ведьма, или чародейка? – кривит он в улыбке губы. Твердые на вид, порочные, грешные. – Моя дочь никого не подпускает к себе уже полгода, с тех пор, как ее мать ее бросила.

– Я врач и человек. А Саша восхитительная. Ее нужно будет показать специалисту, обязательно сделать клинический анализ крови и биохимию. Ингалятор есть у вас? У девочки трахеит, слава богу в бронхи еще не ушла инфекция. Я выпишу антибиотик, противовирусное и витамины. Но еще раз, повторяю…

– У меня к тебе предложение, – перебивает мой лепет человек-гора. Отказов я не принимаю. – Я хочу тебя…

– У меня нет розовой помады, – хриплю я.

– Ты снова не дослушиваешь.

– Вы…