Тревога, тревога! Волк унес зайчат.
– Месячные когда у вас были в последний раз? Полтора месяца назад. А половая жизнь регулярная? Раз в три дня? А чем предохраняетесь? Когда вынимает это не предохранение. И называется прерванный половой акт. При соитии в процессе выделяется малое количество спермы. Нет, про оральные мне не интересно, и что, что не чувствуете? И про это не интересно. Илона, купите в аптеке тест для начала. Да, нет. Можно дешевый. Нет, я не принимаю сейчас. До свидания.
Нажимаю на кнопку отбоя на мобильнике и оглядываюсь на безмолвствующую очередь в клуб. Взгляд охранника очень красноречиво говорит, что фейс-контроль я не пройду. Я бы тоже не пропустила в общественное место чокнутую тетку, одетую в проститутскую юбку и рассуждающую во весь голос про сперму и прерванный половой акт.
– Ты сразила всех на повал, – хихикает Лапоть. Одета, глубокоуважаемая заведующая элитной клиникой, кстати, еще наряднее чем я. То, что моя подруга натянула на свой зад и считает юбкой больше похоже на пояс. И ботфорты… Белые лаковые ботфорты просто бомбически смотрятся на грязном месиве взбитом ногами страждущих попасть в орущий музыкой вертеп. Боже, я то что тут делаю? Я же не люблю шума и суеты. Я люблю какао и плед, книги хорошие люблю. Я хочу домой, к моей кошке. А еще очень скучаю по Саше и… Да нет, только по саше. А этому бездушному чурбану я не нужна, раз он даже не соизволил проследить за Зюнькой. Да и пошел он.
– Держи Пузыря, она собралась слиться, – подает голос из-за моей спины Соломинка. Она меня знает как облупленную. – Детка, мы не отступаем никогда, ты же помнишь? Только вперед. Потанцуем, расслабимся, гульнем. А то потом начнутся пеленки, сопли, лактация, отсосы.
Очередь снова начинает взволнованно прислушиваться к нашему разговору.
– А прерванный половой акт правда не предохраняет от залета? – интересуется миловидная блондиночка, стоящая через два человека перед нами.
– Правда, – бездумно киваю я. – А у вас месячные когда были?
– Оля, – дергает меня Галка. – Прекрати. Ты всех красавчиков распугаешь своими лекциями. Вон мертвая зона уже образовалась. Бедные парни, у них после таких откровений начнется эпидемия импотенции. И потом. Не будь эгоисткой. Это ты у нас почти мать. А нам с Зюнькой что делать прикажешь?
– у Зюньки Зюбзик же, – предчувствуя волну сплетен оживляюсь я.
– Зюбзик у Зюньки перманентно. А нам тоже хочется стабильности. Наша очередь, – тянет меня ко входу. Возле которого замер амбал с каменным лицом Зинка.
– Не проходите, – голосом робота гудит человек-турникет.
– Почему?
– Без объяснения причин.
– А так? – о нет. Только не это. Галка достает купюру. Не очень большую, но вполне достойную. И все бы хорошо. Но… Галюня никогда не умела давать взятки. И брать не умеет, кстати. Говорит – «Я мзду не беру. Мне за державу обидно». Но давать… Однажды она пыталась подкупить профессора на сдаче экзамена, отодрала ему карман, сорвала с головы парик и поставила бедолаге бланш, пытаясь его облагодетельствовать. Тут, скорее всего будут последствия пострашнее. Професоору то что, полежал немного с гипертоническим кризом в больнице, а Галке автоматом потом ставил все зачеты, чтобы не пересекаться больше.
– Только не в карман этому гоблину. Только не это, Галь, пойдем а. Ну его. Подумаешь клуб, – успела обморочно прошептать Зинаида, перед тем, как Соломинка пошла в атаку. Я попыталась сжаться до состояния молекулы. Но с моими габаритами это дохлое мероприятие. – Ну все, – обреченность в голосе Лаптя можно сейчас было потрогать. Оль, когда Галку начнут ломать, ты беги. Тебе надо ребеночка беречь.
– А ты?
– Я приму удар на себя, мы же одна за всех. Считай меня комсомолкой героической. Только это, не лезь, ладно? Все ты со своими письками. Когда-нибудь нас за твои разговоры по телефону убьют на смерть. Ладно, вали давай. – А ну убери от нее руки, – зычно гаркнула Зюнька и ломанулась туда, где амбал заломил руку Соломинки и теперь пытался ее уронить на землю. Карман нагрудный на его пиджаке уже выдран с мясом, наушник вывалился из уха. Бедный парень, я знаю что будет дальше. Мы всем кагалом окажемся в кутузке. Мне придется звонить отцу. Он приедет и…
– Молодой человек, прекратите. Это же женщины, – обреченно выдыхаю я, ввинчиваясь между шипящей Галюней, готовой к нападению Зюнькой и амбалом, у которого явно шоковое состояние. Да, мы одна за всех. И получаем, обычно всегда вместе на орехи. Парень сейчас в состоянии аффекта. Вижу кровь, стекающую по его щеке. Черт.
– А ну пошла отсюда, блядь, – рычит секьюрити. Обидно, но он сейчас слабо соображает, что можно говорить порядочным женщинам, а что нет. – Вали, сука толстая.
– Что ты там сказал? – разъяренный голос, похожий на рык саблезубого тигра раздается словно выстрел. У меня слабнут ноги. У меня слабнет все, вообще. И очень хочется писать, и немного хочется бежать. А еще… – Ты кому это сказал, псина?
Он надвигается словно Рагнарек – неудержимый и разрушительный. Райский. Черт, значит погоня все таки была, ого… А дура Зинка ничего не видит дальше собственного носа. Еще издевалась надо мной. Правильно ей охранник ввалил. Или она ему. Неважно.
– Слышь, ты, клоун. Не лезь, – скалится придурок охранник. Нет, это не от стресса у него слабоумие. Скорее всего врожденное. – Иди в свою песочницу.
– Что?! Ты знаешь с кем разговариваешь, псина? Уволен. Ты в этом городе будешь сортиры охранять общественны, гаденышь. Больше не возьмут никуда. Ольга, быстро в машину.
– Но…
– Я сказал, твою мать. Быстро. Я почти бегом бросаюсь к огромному агрессивному джипу, расталкивая снимающих на телефон действо, соседей по очереди.
– С мудаком в шапке с помпоном, с манией величия, – хмыкает за моей спиной самоубийца охранник.
– Носатую отпусти.
– Хрен тебе. Жирную забирай и вали, пока мои коллеги не подоспели. Жалко будет дурака бить. Ты же за корову вписался. Она ничего так, ебабельная…
Я замираю на месте. Я понимаю, что сейчас случится что-то страшное. И мне, вот уж странность приятно, что злой охотник вступился за меня. Приятно, блин, и чуть-чуть хочется мороженого и поцеловать этого несносного нахального, огненного мужчину. Очень хочется. Только после того, как он снимет с себя Сашенькину шапочку единорожью с рогом золотистым вместо помпончика и куртку мою цветастую любимую, которую я забыла на вешалке в его доме.
Райский делает всего одно движение. Резкое, почти незаметное. Амбал сгибается, падает на колени. Выпускает наконец Галку, на лице которой триумф смешанный со страданием. Охотник поправляет сбившуюся на затылок шапочку и твердым шагом идет ко мне. Молча перекидывает меня через плечо, вот уж странная традиция у него.
– Что вы себе…
– Молчи. Просто закрой рот, – рычит он, волоча меня к машине. И я понимаю, что сейчас спорить не стоит с этим несносным нахалом. И поганки эти, мои подружки, совсем не спешат меня спасать. И хорошо. Потому что мне сейчас не хочется чтобы меня кто-то спасал, кроме моего охотника.
– Шапка у вас бомба, – хмыкаю я.
– Сам тащусь.
– Не стоило вмешиваться. Мы бы сами справились.
– Я заметил. Особенно ты, зайка-побегайка. Поехали домой.
– Куда?
– Абсент пить, твою мать.
Черт с ней с шапкой. И куртка ему даже идет.
– Так вы меня узнали? Ну вы и…
Он не дает договорить, бросает на сиденье, закрывает мой рот свои. Голова кружится адски.
– Мне нельзя абсент, – шепчу я.
– Я знаю.
– Откуда? – черт, Зюнка – вонючее трепло.
– Проститутка просвятила.