Шипы и розы

ТУМАН НАД ТЕМЗОЙ

В час, когда над Лондоном опустился туман и машины с зажженными фарами двинулись на стадион, Мазуркин созвал у себя в кабинете совещание по вопросу о ходе ремонта бочковой тары.

Все приглашенные на совещание заняли свои места, и тут Мазуркин схватился за голову. Он совершенно упустил из виду, что именно в эти часы на лондонском стадионе начиналась весьма ответственная игра.

С того момента, как наши футболисты улетели в Лондон, Мазуркин лишился покоя. Болельщик с двадцатилетним стажем, завсегдатай стадиона, авторитетный знаток футбола, Мазуркин начал терять в весе.

Игра с «Челси», особенно ее первая половина, когда в наши ворота были забиты два гола, настолько расшатала нервную систему Мазуркина, что сотрудники в эти страшные минуты старались вовсе не попадаться ему на глаза.

Всю ночь накануне игры Мазуркин взвешивал шансы «Динамо». Узнав о том, что «Челси» приобрел знаменитого центра нападения Томми Лаутона, Мазуркин окончательно загрустил и, выйдя утром на работу, в одном из служебных распоряжений написал: «Произвести капитальный ремонт полуторалаутонки».

После игры, которая, как известно, закончилась ничьей, Мазуркин несколько оправился и стал мужественно готовиться к встрече с «Кардиффом». За день перед матчем Мазуркин ходил сам не свой. Явившись на работу, он рассеянно козырнул вахтеру и приказал не пропускать посторонних в сетку ворот.

Бурно отпраздновав победу динамовцев, Мазуркин пришел к врачу за сердечными каплями. Врач, тоже оказавшийся поклонником футбола, написал в истории болезни, что здесь «имеет место легкий миокардифф».

Итак, начался долгожданный матч с «Арсеналом». Сотрудники заполнили кабинет. Мазуркин посмотрел на часы и позвонил. Секретарша, войдя, остановилась у стола начальника, ожидая распоряжений.

— Нина, — тихо сказал Мазуркин, — свяжитесь по телефону с моей квартирой. Там слушают трансляцию из Лондона. Обо всех голах докладывайте лично мне. Идите.

Нина вышла, и Мазуркин начал совещание.

— Товарищи, — сказал он, — начнем, как говорится, с центра поля. Ни для кого не секрет, что на нашем складе не все благополучно по линии тары. Сейчас мы заслушаем доклад товарища Соловьева, который давно получил указание заняться ремонтом, но, насколько мне известно, ничего толком не сделал. Если это подтвердится, мы, товарищ Соловьев, не постесняемся и крепко дадим за это дело по рукам!..

В кабинет быстро вошла Нина, положила перед Мазуркиным записку и удалилась. Мазуркин прочел записку и, потирая руки, сказал:

— Но мы все же, как говорится, не звери. Так что не робейте, товарищ Соловьев! Тем более, что сейчас ваш тезка — Соловьев Сергей дал на выход Боброву и тот, будьте любезны, — раз!.. Один — ноль в нашу пользу… Пожалуйста, товарищ Соловьев, пасуйте, то есть это… говорите. Мы вас слушаем.

Соловьев начал свой доклад. Он говорил без особого подъема, не замечая того, что большая часть сотрудников смотрит на дверь, а начальник нетерпеливо барабанит по столу пальцами, не сводя с докладчика отсутствующего взгляда.

Примерно через четверть часа появилась Нина и, положив перед начальником листок бумаги, быстро вышла. Мазуркин пробежал глазами записку, крякнул и перебил докладчика:

— Вы, уважаемый товарищ, общими словами не отделывайтесь. Вы конкретно говорите, по существу.

Мазуркин строго оглянулся по сторонам.

— Счет один — один. Продолжайте.

Мазуркин встал и, теснимый душевными муками, подошел к окну. Он старался отвлечься от тревожных мыслей и время от времени бросал быстрые взгляды на дверь. В тот момент, когда Соловьев уныло читал какую-то сводку, вошла Нина. По выражению ее лица Мазуркин понял, что дела плохи. Записка была короткой: «Два — один в пользу «Арсенала».

Мазуркин нервно закурил.

— Нечего прятаться за цифры, товарищ Соловьев! Читали мы эти сводки! Знаем. Слава богу, не маленькие!

Оробевший Соловьев попытался было оправдаться, но в этот момент снова появилась Нина. Не рискуя подойти к начальнику, она остановилась на пороге, сокрушенно подняла три пальца и вышла.

Мазуркин всплеснул руками. «Арсенал» вел со счетом три — один. Это было уже страшно.

— Безобразие! — крикнул Мазуркин. — Такой у вас небольшой участок — и разобраться не можете. А почему так происходит? Потому что на себя мало надеетесь. Вы вроде «Арсенала». Основным составом не решился играть, наприглашал игроков из всех клубов, они и отдуваются. А надо лично заниматься ремонтом тары, повседневно руководить. Чувствую я, что греть вас надо! И крепко греть!

Мазуркин тяжело опустился в кресло и посмотрел на дверь, которая тут же открылась. Вбежавшая Нина положила на стол записку: «Несмотря на сильный туман, наши жмут: счет три — два».

Мазуркин улыбнулся и примирительно сказал Соловьеву:

— Ну, чего растерялись? Все в порядке. Говорите. Я вас слушаю.

— Целый ряд объективных причин, — продолжал осмелевший Соловьев, — мешал мне…

— Объективные причины? — перебил докладчика Мазуркин. И тут же пояснил: — Объективные причины — пустое дело. В Лондоне сейчас, знаете, какой туман? В двух шагах ничего не видно. Однако, как говорится, в труднопроходимых условиях туманной местности наши все же жмут! Мы уже имеем три — два. Так что не теряйтесь, дорогой товарищ!

Первым после Соловьева выступил Кузьменко. Среди всех сотрудников он более чем кто-либо сочувствовал Мазуркину и разделял его давнишнюю футбольную страсть.

Однако Кузьменко не успел развить свою мысль, так как в кабинете появилась торжествующая Нина и заявила прямо с порога:

— Три — три, товарищ начальник!

— Порядок! — весело сказал Мазуркин. — Давайте, Ниночка, слушайте дальше.

Следующие двадцать минут совещания протекали нормально. После Кузьменко выступили еще два оратора. Все обвиняли Соловьева в том, что он проявил недостаточно энергии. Дело пахло выговором. Мазуркин уже набрасывал тезисы своей речи, каковая должна была быть строгой и отчасти даже бичующей.

Когда Мазуркин встал и откашлялся, на пороге возникла Нина.

— Четыре — три, товарищ начальник!

— В чью пользу? — хватаясь за сердце, спросил Мазуркин.

— В нашу, товарищ начальник! — ликуя, сообщила Нина и исчезла так же быстро, как появилась.

Соловьев с надеждой посмотрел на Мазуркина. Лицо начальника неожиданно просветлело и стало отечески добрым.

— Товарищи! — вдохновенно начал Мазуркин. — О чем свидетельствует этот счет четыре — три? Он свидетельствует, товарищи, о том, что весь коллектив нашего продовольственного склада может мобилизовать свою волю и победить на любом участке!

Да, товарищи, безусловно в работе товарища Соловьева были ошибки и промахи. Но кто, товарищи, не «мажет»? Я вспоминаю ошибку Соловьева, когда в игре с «Торпедо» он не сумел воспользоваться подачей Бескова и забить гол. Но в дальнейшем он исправил свою ошибку.

Я думаю, что и наш Соловьев учтет замечания товарищей и в короткий срок увеличит счет отремонтированной бочковой тары!..

Мазуркин говорил долго и взволнованно. А когда Нина возвестила о конце игры, Мазуркин закончил свою речь, подошел к Соловьеву и пожал ему руку.

— Поздравляю вас, товарищ Соловьев, с победой над сборной английской командой. Всех вас поздравляю, друзья! Надеюсь, товарищ Соловьев, что вы будете достойны своего однофамильца Сергея Соловьева! Все, товарищи, я кончил!..

Когда над Темзой сгустились сумерки и за автобусом с московскими футболистами бежала восторженная толпа англичан, Соловьев бодро шел домой и улыбался.

Дойдя до перекрестка, Соловьев вспомнил бочковую тару и неожиданно для самого себя громко сказал:

— Да, товарищи, что ни говорите, а футбол, конечно, великая сила!

ЦЕНТР НАПАДЕНИЯ

Когда, умело овладев мячом, Костя мчался к воротам, шум на стадионе, нарастая, подобно лавине, катился по бетонным ступеням трибун.

А когда, оставив позади себя ошеломленных защитников, Костя прорывался на вратарскую площадку противника и точным ударом с ходу посылал мяч в сетку, стадион стоя приветствовал его. Ребята, ликуя, размахивали кепками, кричали: «Тама!» — и выпускали в поднебесье голубей.

Костя Семенов слыл выдающимся футболистом, незаменимым центром нападения и давнишним кумиром великого, благородного племени болельщиков.

В описываемый день команда, в которой играл Костя, неуклонно штурмовала ворота противника. Вся пятерка нападающих вырвалась вперед. Молниеносно обойдя защитника, Костя передал мяч правому полусреднему и, получив от него ответный пас, отправил мяч в левый угол ворот.

Неотразимый удар!..

Диктор в стеклянной будке восхищенно всплеснул руками.

— Блестящий гол!..

В перерыве в раздевалку пробился дядя в пенсне. Близоруко щурясь и пытаясь обнять Костю, он шептал:

— Вы — чудо!.. Вы — феноменальное явление!.. Умоляю вас, пройдем со мной в буфет. Здесь рядом…

Костиного поклонника вежливо вывели из раздевалки, но он еще долго кричал в коридоре:

— Талант!.. Уникум!..

На последних минутах встречи Костя забил еще один мяч.

После игры он вышел со стадиона. В светлом костюме, свежий после душа, но еще не остывший от жаркой игры Костя свернул в боковую аллею — там его ждала Люся. Радостно помахав ей рукой, он вдруг помрачнел. Рядом с девушкой Костя заметил стайку ребят в возрасте от восьми до двенадцати лет.

— Привет, Константин! — хором сказали ребята.

— Привет! — рассеянно ответил Костя и бережно взял Люсю под руку. Ему очень хотелось провести остаток бурного дня вдали от людей, в уютной аллее парка, где бы он, Костя, мог долго смотреть в глаза любимой и потом, осмелев, сказать ей «милая» или что-нибудь другое, равное по глубине и силе.

После шума трибун в аллее стояла особенная тишина. Ее подчеркивали негромкое пенье птиц и сдержанный шелест листвы.

Костя сел на скамью рядом с Люсей, а она, немного помолчав, нежно взглянула на него.

— Ты замечательно играл сегодня. Я просто любовалась!.. Ты подумай: сто шестьдесят тысяч глаз одних зрителей, не считая милиции, следили за тобой!

— Да… — прошептал Костя.

— И сто шестьдесят тысяч ладоней хлопали тебе, — продолжала Люся.

— А если пальцы считать, — послышался из-за кустов чей-то высокий голос, — то выходит, хлопало вам восемьсот тысяч пальцев!..

Влюбленные вздрогнули.

Из-за кустов вышла группа юных болельщиков.

— Вы, конечно, не заметили, а мы за вами шли, — начал один из ребят, — чтоб сказать вам, что вратарь «Локомотива» верхние мячи хуже берет…

— Вы им, пожалуйста, бейте под штангу! — любезно посоветовал паренек лет восьми и в припадке застенчивости скрылся за спины товарищей.

Наскоро пообещав ребятам, что он с сегодняшнего дня будет стараться бить только под штангу, Костя взял Люсю под руку и повел ее в неопределенном направлении.

Ребята молча пошли вслед.

Сверкая глазами, полными любви, один из почитателей поравнялся с Костей и предложил:

— Хотите, я ваш чемоданчик понесу?

— Не надо, — сухо сказал Костя, — я сам.

— Моя Тюкин фамилия. Меня звать Геша, — представился паренек, — я только до того дерева донесу.

Костя молча передал ему чемоданчик.

Тюкин бережно принял драгоценный груз и, шатаясь от счастья, пошел за Костей.

Почетный эскорт неотступно следовал позади.

Когда Костя, проводив Люсю, прощался с ней, корректный Тюкин понимающе отошел в сторонку.

— Завтра нет игры, Люся, может быть, встретимся, погуляем? — робко предложил Костя.

— С удовольствием, — улыбнулась Люся, — я очень люблю большую компанию.

Конвой проводил знаменитого футболиста до самых ворот.

Во дворе Костю встретил дворник Пахомыч. Похлопав в ладоши и чуть покачиваясь, Пахомыч сказал:

— Официально заявляю: «Ура!» Я возле палатки трансляцию слушал со стадиона. Молодец! — И, еще раз похлопав, дворник пошел спать, громко, но маломузыкально напевая: «Эй, вратарь, готовься к бою!..»

Под утро Косте приснился Геша Тюкин в пенсне. Он аплодировал и говорил:

— Если еще и пальцы на ногах считать, то всего вам хлопало сто миллионов пальцев!..

Всю следующую неделю, свободную от соревнований, Костя ежедневно встречался с Люсей. Они два раза посетили театр, ездили в Химки и были счастливы. Ребята преследовали их меньше. Ежедневно Костя получал приветственные открытки, подписанные: «Уважаемый вас Тюкин Генадий».

Десятого августа состоялся очередной, ответственный матч. В первой половине левый край противника открыл счет. Потом состязание шло с переменным успехом, атака сменяла атаку. В конце игры, уже после гонга, Костя прорвался вперед и очутился один на один с вратарем. Стадион затаил дыхание. Костя спокойно остановил мяч и пробил… мимо ворот!..

Так «промазать» мог кто угодно, но только не Костя Семенов. Люди на трибунах не могли успокоиться до финального свистка, а когда он прозвучал, наступила зловещая тишина. Болельщики безмолвно покидали стадион.

Люся ждала в парке.

— Вот мы и одни, — грустно сказала она, — нет худа без добра, как говорится.

Невесело усмехнувшись, Костя взял девушку под руку, и в тот же миг из-за кустов послышался знакомый шепот:

— Он подумает, что мы его позабыли, а у него сейчас тяжелое моральное состояние. Сейчас его нельзя одного оставлять. Надо чуткость проявить.

Костя и Люся, не оглядываясь, быстро пошли по аллее.

Пассажир в троллейбусе — толстяк с печальным выражением лица — укоризненно покачал голевой:

— Чуть бы поточнее ударили — и гол! А вы… Эх!..

Костя и Люся продвинулись к выходу.

Сидевший на коленях у отца мальчуган с любопытством посмотрел на Костю и громко спросил:

— Папа! Это тот дядя, да?

— Да. Тот самый…

Домой они шли пешком.

У ворот Костя встретил мрачного Пахомыча.

— Официально заявляю, — сухо сказал дворник, — не ожидал!..

В ящике для писем Костя увидел какие-то бумажки. Среди них была телеграмма: «Не падайте духом. Надеемся дальнейшем хорошую игру. Привет. Семья Халамеевых».

На другой бумажке знакомым почерком Геши Тюкина было написано: «Держись, не теряйся, все будет в порядке. Я отвечаю!»

МАСТЕРА ПЛЮШКИ

Все началось с невероятной паники. Редактор районной газеты спешно объявил аврал, и все собрались у него в кабинете.

— Товарищи, — сказал редактор, — позор нам. Стыд нам, товарищи, и позор. Больше того, позор нам, товарищи, и стыд!.. Ведь это страшно подумать — газета наша совершенно не отражает на своих страницах вопросы спорта. Не далее как сегодня мне опять звонил Федор Лукич Зацепилов — председатель районного комитета по делам физкультуры и спорта. «Что же вы, — говорит, — отстаете, ничего о спорте не печатаете?..»

Редактор выпил воды и продолжал:

— Много я говорить не буду. Пора браться за дело. Кто у нас в газете специалист по этому… по спорту?

Сотрудники молчали.

— Еще раз спрашиваю: кто у нас специалист по спорту? Кто в какие игры играет? Ну, вот вы, например, товарищ Спящев?

Литературный сотрудник Спящев встал и смущенно заявил:

— Я, товарищ редактор, играю в преферанс, но это, так сказать, спорт в основном сидячий. Но, если нужно, я могу выступить. Помните, я в прошлом году писал стихи на спортивную тему? Вполне приличные стихи. Зря вы их тогда не напечатали. Как они у меня начинались?.. Сейчас вспомню…

— Правильно сделал, что не напечатал, — сказал редактор. — «Туда-сюда, туда-сюда». Что это такое?.. Ерунда какая-то… Я вас спрашиваю: кто из присутствующих может написать квалифицированный отчет о зимних спортивных соревнованиях в нашем районе?

После небольшой паузы снова встал Спящев.

— Товарищ редактор, я могу.

— Прекрасно. Значит, напишете? Так сказать, создадите?

— Создам. Раз надо — создам.

— Роль председателя комитета физкультуры отразить сумеете?

— Будьте спокойны.

— Учтите, на вас смотрит вся газета.

— Я знаю, на что я иду, — со значением сказал Спящев, и все сотрудники вздрогнули.

На следующий день в районе состоялся большой спортивный праздник, после чего в газете по недосмотру редактора появился вдохновенный отчет, подписанный: «Ник. Спящев».

Центральное место на спортивной странице занимала большая фотография. На фоне чарующего зимнего пейзажа на фотографии были изображены председатель районного комитета по делам физкультуры и спорта Ф. Л. Зацепилов с супругой. Фотографию украшала подпись:

Далее следовал отчет.

С утра в день выхода газеты редактор чувствовал себя отлично. Внешне спортивная страница выглядела превосходно.

Спящев ходил именинником и потирал руки.

Газета тем временем дошла до читателей, и в районе начался дружный смех.

Но Спящев его не слышал. Он готовился достойно отразить предстоящий весенний кросс, освежив для этой цели свои бессмертные строки!

ПОБЕДА

Профессор Куприянов славился строгостью, которая многим студентам казалась чрезмерной. Принимая зачет по органической химии, Куприянов требовал знания предмета и никому не делал поблажек. Игорь это прекрасно понимал и потому так серьезно и обстоятельно готовился к зачету.

Надо сказать, что у профессора Куприянова и студента четвертого курса Игоря Лебеденко отношения испортились после одного довольно пустякового случая.

Как-то волейбольная команда института во главе с капитаном Игорем Лебеденко проводила тренировочную встречу. Площадку окружили болельщики. Многие следили за игрой прямо из окон общежития. Третий корпус именовался северной трибуной, а четвертый — южной.

Игорь играл в центре у сетки. Получив высокую передачу, он подпрыгнул и резко ударил по мячу. Удар, однако, был неточен. Мяч влетел в открытое окно квартиры профессора Куприянова.

Волейболисты замерли. В тишине прогремел возмущенный голос профессора:

— Это уж черт знает что! Чуть не разбили стекло и доску опрокинули! Безобразие!

Мяч вылетел из окна…

Виктор Макаров картинным жестом указал на окно и пропел:

— Капитан, капитан, извинитесь…

Игорь развел руками и пошел извиняться.

В квартире он увидел Куприянова и доцента Разинова. Разинов собирал на полу разлетевшиеся от удара шахматные фигуры, а профессор, хмурясь, расставлял их на доске.

Подняв черного ферзя, Игорь протянул его Куприянову и виновато улыбнулся.

— Извините меня, Константин Михайлович. Простите, Иван Семенович, — он поклонился Разинову. — Мы помешали вашей игре…

— Помешали!.. — Куприянов с треском поставил на доску коня. — Помешали — это не то слово. Какая была партия! Ах, какая партия!..

— Но ее же можно возобновить, — все так же виновато улыбаясь, заметил Игорь.

— Не так это просто. Это шахматы, молодой человек, а не ваша пустая игра.

— Не такая уж она пустая, — обиделся Игорь.

— Ну, еще бы! — с преувеличенной почтительностью сказал Куприянов. — Волейбол! Кладезь мудрости!..

Игорь промолчал. «Пусть уж профессор выскажется. Авось с ним легче будет помириться».

Однако молчание Игоря профессор истолковал по-своему.

— Видите, голубчик, вам и сказать-то нечего. Берите свой мяч и идите.

— Благодарю вас. Вы его уже выбросили.

— Это я вам его выбросил, — мирно сказал Разинов, — понимаю, спортивный азарт…

— С таким бы азартом зачеты сдавать! — вскользь заметил Куприянов.

Игорь пожал плечами.

За окном раздался проникновенный голос Виктора Макарова:

— Дорогие товарищи! Нелепый случай вырвал из наших рядов капитана команды Игоря Лебеденко, Это был молодой человеке полном расцвете сил…

Игорь исподлобья взглянул на шахматистов. Разинов улыбнулся. Куприянов, склонившись над доской, обдумывал ход.

— Я же вам сказал, вы можете идти, — буркнул он, не поднимая глаз. — Высотный корпус достроят, попрошу квартиру где-нибудь на самом верху. Единственное спасение от этих ваших удовольствий…

…Зимой команда завоевала почетный приз — кубок. Победителей поздравлял весь институт.

Сдав очередной зачет профессору Куприянову, Игорь сказал:

— Только вы нас не поздравили, Константин Михайлович!.. Мы, можно сказать, спортивную славу института подняли на высоту…

Куприянов покачал головой.

— Помнится, вы уже имели случай ознакомиться с моей точкой зрения на эту вашу игру. Ничего нового сказать вам не могу. Впрочем, если угодно, извольте — ежели бы вы с меньшим рвением отдавались своему волейболу, вы по последнему разделу темы ответили бы поярче.

Игорь улыбнулся. «Придирается. Никак не может простить тот случай».

Месяц спустя стало известно, что советская студенческая команда примет участие в соревнованиях по волейболу на первенство Европы. Игорь Лебеденко и Виктор Макаров вошли в состав сборной команды.

Начались тренировочные игры. Команда входила в боевую спортивную форму.

Наступил день, когда серебряная птица с надписью «СССР» приземлилась на аэродроме одной из европейских столиц. Пришлось пережить все: и щелканье фотоаппаратов, и треск кинокамер, и любопытство корреспондентов, и теплые рукопожатия друзей.

Отдохнув после дороги, они осматривали достопримечательности города, отвечали на сотни вопросов, давали автографы.

На городской окраине, у стен автомобильного завода, Игорь снял с лацкана пиджака значок — белого голубя — и преподнес его смуглолицей девушке. Она приколола значок себе на грудь и сказала:

— Спасибо, — с ударением на последнем слоге. Потом, обернувшись, воскликнула: — Вив ля пэ! — Да здравствует мир!..

Теперь уже можно признаться — ребята очень волновались перед началом соревнований. Второй секретарь советского посольства, русоволосый москвич, горячо напутствовал:

— Земляки! Желаю успеха!.. Мы за вас болеем. И дома за вас болеют, учтите!..

Первая команда, с которой встречались советские волейболисты, явно уступала им в технике и в физической подготовке. Тем не менее, игра была все же не из легких. Хотя советская команда и выиграла матч, Игорь и все остальные игроки понимали, что эта встреча — лишь проба сил.

Вечером секретарь посольства читал вслух комментарии буржуазных газет.

— Вы слышите, друзья? — восклицал он. — Они пишут: «Ничего особенного. Средний европейский класс. Легче лягушке перескочить через Ламанш, чем русским добраться до финала!» А?.. Каково?..

Выйдя в четверть финала, советские волейболисты обыграли команду, которой спортивные обозреватели заранее присвоили титул «Хозяйка победы».

Вечером после матча в номере гостиницы Игорь писал письмо домой:

Игры полуфинала оказались трудными. Выиграть и только выиграть — этой задаче подчинили все. Но хотелось еще сберечь силы для главной, финальной, встречи…

Подавая мяч в игру, Игорь видел заполненные трибуны и понимал, что там, на той половине площадки, не только противник, но и ловкие газетчики, уже предсказавшие поражение советской команде, и надменные господа в широкополых шляпах, и заокеанские гости, сидящие, как дома, с задранными ногами.

Мяч проносился над сеткой, и, когда после очередного неотразимого «гаса» Игорь на миг вскидывал глаза наверх, на «галерку», он встречал веселые взгляды добрых друзей.

Началась подготовка к финальному матчу. В посольство приносили десятки ободряющих телеграмм.

В последние часы отдыха перед игрой Игорь принимался читать, но тут же ловил себя на том, что пятый раз читает одну и ту же страницу. Виктор Макаров пел: «Хороши весной в саду цветочки, еще лучше девушки весной…» Между тем, выражение его лица говорило о том, что он думает не о весне, не о цветочках и даже не о девушках.

Незадолго до поездки на стадион в гостиницу приехали болельщики из посольства. Второй секретарь обходил игроков и молча пожимал им руки.

Началась игра.

Силу противника почувствовали на первых же минутах. Состязание состояло из пяти игр. Первую выиграла советская команда — 15 : 12. Вторую тоже — со счетом 15 : 9. В третьей игре победил противник — 16 : 14. Четвертая игра (Игорь не помнил равной ей по напряжению и остроте) также была выиграна противником — 20 : 18.

Радиокомментатор, человек со щеточкой усов, в помятой соломенной шляпе, кричал что-то в микрофон. Гудели трибуны.

Началась последняя, решающая, игра.

Если бы Игорь выключился из этой игры и даже не смотрел бы на площадку, а все внимание свое уделил бы созерцанию лица радиокомментатора в рыжей шляпе, он понял бы все. Лицо усатого крикуна менялось с каждой минутой.

Советская команда сразу перешла в наступление. Это была сплошная атака, в которой математический расчет соединялся с ураганной силой.

Игорь слышал поток цифр «9 : 6!.. 11 : 6!.. 13 : 6!.. 13 : 6!..»

Потом смешалось все: и щиты с цифрами 15 : 6, и счастливые лица товарищей, и овации.

Советская команда шла к выходу. Сверху из самых дальних рядов полетели цветы. Вдруг навстречу Игорю с охапкой пионов бросился профессор Куприянов. Да, да, Константин Михайлович Куприянов!

Игорь в изумлении остановился. Это походило на сон.

— Лебеденко!.. Игорь!.. Поздравляю! — кричал профессор Куприянов. — С победой! Молодцы! Ах, какие молодцы!..

— Откуда вы здесь? — растерянно спросил Игорь.

— Я тут с делегацией, — Куприянов обнял Игоря. Счастливый и усталый, Игорь шел рядом с профессором.

Наклонившись к уху Куприянова, он закричал (трибуны еще шумели):

— Константин Михайлович! Если мне не изменяет память, ваша точка зрения на волейбол…

Куприянов засмеялся.

— Все забыто! Вперед!.. Выше голову!.. Нам с вами аплодируют!..