Шипы в сердце. Том второй

Глава двадцать первая: Барби

Тишина обрушивается на меня в ту самую секунду, как за Вадимом закрывается входная дверь. Не просто отсутствие звука, а густая, ватная, всепоглощающая тишина, которая давит на барабанные перепонки и высасывает из квартиры остатки жизни. Еще минуту назад здесь был мой сын — его тихое сопение и молочный запах, само его присутствие, которое заполняло собой все пустоты в моей душе. А теперь — ничего.

Я стою посреди гостиной, как призрак в собственном.

Все на своих местах. Все идеально. И все — невыносимо неправильно.

Снова уговариваю себя, что это — свобода. Шанс выдохнуть, побыть одной, вернуться к себе. Но почему-то эта «свобода» ощущается как изгнание: как будто теперь у моего сына и мужчины, которого я уже даже перестала пытаться разлюбить, теперь появилась своя жизнь, в которой меня нет. И в которой им без меня абсолютно ок.

Разворачиваюсь к двери, успеваю сделать пару шагов на эмоциях. В голове мелькают десятки вариантов слов, которые я скажу Вадиму и он возьмет меня с собой Я даже на коврике согласна жить, лишь бы слышать, как кряхтит моя маленькая Морковка и слышать его самый вкусный в мире детский запах.

Но когда пальцы сжимают ручку… останавливаюсь. Вспоминаю, что мы об этом заранее договорились и я была не против. Просто все случилось чуть-чуть раньше, чем я успела подготовиться (если к таком вообще можно подготовиться).

Это паника, у которой нет рациональной причины. Вадим в состоянии позаботиться о нашем сыне — он умел делать это еще до того, как я научилась переодевать Марика не трясущимися от страха руками. Все хорошо. Завтра вечером он привезет его обратно и все снова будет как раньше… до следующих выходных, или…

Я отбрасываю назад очередной приступ иррациональной паники.

Вспоминаю все свои планы на выходные. Хватаюсь за первый подвернувшийся в голову пункт — поплавать в бассейне. На сборы сумки и переодевание хватит двадцати минут: купальник, полотенце, лосьон для кожи. У меня нет шапочки для купания, но как раз напротив этого центра — магазин спорттоваров. Все остальное можно купить там. Заодно и нормальные лосины для йоги.

Спускаюсь к машине, говорю адрес, и Виктор, который, как всегда, материализуется рядом словно из воздуха.

Пока «Роллс-Ройс» бесшумно скользит по утренним, залитым солнцем улицам, достаю телефон. Открываю чат, в который меня добавила Лори. «Мамский спецназ», как они себя в шутку называют. Двенадцать девушек, чьи дети уже перешагнули годовалый рубеж и активно познают мир, превращая жизнь своих матерей в полосу препятствий. Мне нравится читать их болтовню, даже если большая часть их трудностей мне пока непонятна — нам с Мариком до этого еще как минимум год расти. Зато читаю и мотаю на ус, чтобы войти в период первых зубов, шагов и шишек максимально подготовленной.

Я редко пишу там первой. В основном я просто молчаливый читатель, причастный к какому-то тайному, понятному только им обществу. Но сегодня… сегодня мне это нужно.

Я: Девочки, SOS. У меня внезапно образовалось два свободных дня. Что делают нормальные матери, когда у них появляется время для себя? Я, кажется, забыла…

Ответы начинают сыпаться мгновенно.

Кэт: СПИ! Просто спи, пока не начнешь пускать слюни на подушку!

Бананка: Да ну нафиг, сон — для слабаков. Шампанское и клубника! И ванна с пеной, в которую никто не попытается запустить резиновую уточку))))

Kiwi_bird: Девчонки, вы о чем?! Я бы пошла в торговый центр. Одна. И три часа мерила бы джинсы, в которые все еще не влезаю. Только святой шопинг, чтобы даже карта дымилась, и не забыть таблеточки для мужа от сердечного приступа.

Викуся: Крис, просто лежи. Горизонтально. И смотри тупой сериал. Мозг должен атрофироваться. Считай, что отдохнула, когда не сможешь помножить в уме дважды два.

Читаю их бодрящие послания, и на моих губах впервые за это утро появляется улыбка. Легкая, настоящая.

Они такие… живые и понятные. Для них это — просто короткая передышка в марафоне материнства. Никто не стыдит меня за то, что я без боя отдала месячного ребенка его отцу на целые выходные. Никто не пытается навязать парильный отдых — дыхание маткой, курсы для начинающих педиатров. Никто не говорит мне, что я должна лечь и умереть от тоски в луже собственных соплей.

Я: Всем спасибо за советы! Поняла, буду морально разлагаться!

Лори: Крис, просто отдыхай и ни о чем не думай, Марик в надежных руках 😉

Я отправляю ей смайлик воздушного поцелуя и закрываю чат, как бы подводя окончательную черту под своими страхами. Она, в отличие от остальных, знает все тонкости, и ее слова успокаивают больше всего.

Перед бассейном заглядываю в спортивный магазин, покупаю шапочку, пару лосин и топов, в которые влезет моя заметно увеличившаяся грудь.

Потом — час плавания.

Я погружаюсь в воду сразу с головой, задерживая дыхание на несколько секунд. Здесь, под водой, все звуки становятся глухими, далекими. Плаваю. Дорожка за дорожкой. Мышцы работают, тело устает, и в физической усталости тонет усталость душевная.

Когда возвращаюсь в раздевалку и первым делом проверяю телефон, прикусываю улыбку, потому что там уже висит сообщение от Вадима. Сердце делает кувырок и ухает куда-то в живот. Я открываю нашу переписку, на экране — две фотографии. На одной — Марк спит в незнакомой мне кроватке, завернутый в мягкий бело-голубой плед. На второй — лежит на руках у Вадима, и его крошечная головка устроилась на широком, сильном плече.

И ниже — короткая строчка: «Все в порядке. Поел, спит».

Я смотрю на эти фотографии, и меня накрывает смесь облегчения, благодарности и острой, режущей боли. Я рада, что Марик спокоен, в безопасности и ему хорошо. Но он — не со мной. Он — там, в другом доме, в другой жизни, которую Вадим построил для него без меня.

Рано или поздно мне придется к этому привыкнуть, но прямо сейчас эта боль — как будто единственное, что у меня есть, чтобы чувствовать связь с сыном.

Вместо того, чтобы забросать Вадима вопросами, делаю глубокий вдох и пишу спокойное, нейтральное: «Спасибо, что написал». И, чтобы показать, что я не сижу дома и не лью слезы, добавляю: «Я как раз после бассейна — поплавала, чтобы не терять навыки».

Ответ приходит почти сразу.

Авдеев: Отдохни, Кристина. Прости, что поздно предупредил. В следующий раз скажу заранее — сможешь заказать себе СПА на весь день. Или слетать куда-нибудь, если захочешь.

Я сглатываю противный вкус реальности.

Он не предлагает. Он — констатирует. «В следующий раз».

Марик будет проводить с ним выходные. А мы с Вадимом будем видеться все реже…

Я ничего не отвечаю. Просто убираю телефон в сумку и вспоминаю, что пообещала себе занять чем-то свой мозг, чтобы не выносить мозг Авдееву.

После бассейна ненадолго заезжаю домой, чтобы перекусить, переодеться, поболтать с Галиной Петровной и отпустить ее до понедельника. Она сопротивляется изо всех сил, но я настаиваю — я собираюсь все два дня гулять как можно больше и есть в ресторанах или кафе. Возможно, даже еще раз съезжу в «Риф» — если бы не то наше с Авдеевым «чудесное свидание», мне бы точно хотелось задержаться там подольше и съесть что-то из хваленых блюд от шефа.

Потом — снова дорога, до гончарной студии.

Здесь все умиротворительно знакомо. Запах влажной глины, пыльные полки с готовыми работами, тихий гул гончарного круга. Оля, девушка с радужными волосами и футуристическими вазами, кивает мне, не отрываясь от своей работы — на этот раз похожей на странный кокон. Я сажусь за свой станок, беру в руки кусок глины. Ощущаю, какая она податливая и живая, и начинаю работать. Сначала чуть-чуть через силу, но потом — с возрастающим энтузиазмом.

Я не думаю о том, что делаю — руки сами мнут, вытягивают и формируют. Глина слушается, и в этом подчинении я нахожу утешение. Здесь я все контролирую, здесь я что-то создаю, а не разрушаю.

Поддавшись очередному взявшемуся из пустоты импульсу, достаю телефон. Фотографирую первый, еще пока смутно похожий на вазу слепок, и отправляю Вадиму — просто фото, без слов, типа, догадайся сам.

Не знаю, зачем я это делаю. Может, чтобы показать, что у меня тоже все в порядке, и я не собираюсь валяться в позе эмбриона все два дня, даже если сначала что-то такое примерно и планировала.

Ответа нет. И я, на удивление, не жду — просто снова погружаюсь в работу.

Когда почти заканчиваю, краем уха слышу, как Оля с кем-то разговаривает по телефону. Она стоит у окна, спиной ко мне, но ее голос, обычно тихий и слегка расслабленный, сейчас звенит от напряжения.

— Я не знаю, где их взять! Я уже все, что могла, вложила… Да, я понимаю, что сроки горят… Нет, я не могу просто отказаться! Я внесла залог, взяла кредит, блять! Мне нужно еще немного, слышишь? Просто чтобы запуститься… продержаться на плаву хотя бы первое время, а потом… Я не могу все потерять…

Она говорит сбивчиво, почти плача.

Я отворачиваюсь, делаю вид, что полностью поглощена своей работой. Мне неловко. Я не должна была этого слышать, даже если формально не услышать ее разговор мог разве что глухой.

После занятия выхожу на улицу, но, подумав. Останавливаюсь у машины и жду. Помню, что Оля не успела закончить роспись и задержалась. Мне спешить некуда, могу и подождать.

Она появляется минут через пятнадцать — идет, опустив голову, и даже ее обычно кислотно-яркие волосы сейчас кажутся тусклыми, а сама она — потерянной.

— Оля! — окликаю ее. Делаю шаг навстречу. — Подожди.

— Кристина? — Она вздрагивает, поднимает на меня заплаканные глаза. — Ты еще здесь?

— Да. — Немного помедлив, подхожу ближе. — Прости, я… просто случайно услышала твой разговор. Не хотела специально подслушивать.

— Ничего страшного, — горько усмехается, вытирая щеку тыльной стороной ладони. — Я сама виновата, слишком громко эмоционировала. Проблемы.

— Речь о деньгах, насколько я понимаю, — стараюсь говорить осторожно, чтобы это не прозвучало, как бестактное любопытство. — Если я могу чем-то помочь…

Она на секунду замирает, но потом быстро отрицательно качает головой.

— Спасибо, но там большая сумма.

— Насколько большая?

Молча обреченно вздыхает, ведет взглядом по сторонам, как будто где-то там существует решение от всех ее бед. Потом ее взгляд падает на «Роллс-Ройс», который Виктор предусмотрительно припарковал чуть поодаль, но который все равно невозможно не заметить. На ее губах появляется кривая улыбка. С легкой насмешкой, но я почему-то уверена, что это самоирония, а не попытка меня уколоть.

— Большая, — повторяет. — Но для тебя, наверное, это просто смешные деньги. Пятьдесят тысяч.

У меня есть деньги. Не мои, его. Но они есть — лежат мертвым грузом на счете. А вот сейчас передо мной, стоит человек, для которого эти деньги — не просто цифры, а золотой билет в мечту.

— Может, пообедаем? — киваю на свою машину. — Обсудим. Я плачу.

Мы сидим в маленькой уютной пиццерии, в компании густого аромата свежей сдобы и итальянских специй. Оля сначала молчит: ее пальцы с обкусанными ногтями бездумно и настороженно помешивают ложечкой плотную молочную пенку на своем капучино. Она как будто готовится к обороне, собирается с силами чтобы в любую секунду выпустить колючки. А я просто терпеливо жду, давая понять, что не собираюсь ее жалеть, читать нотации или, хуже того, унижать своей непрошенной помощью. Что для начала она может просто поделиться масштабом «трагедии», а потом мы обсудим вопрос денег.

Наконец, она как будто решает, что достаточно готова, поднимает на меня решительный, но заплаканный взгляд. Хорошо, что я не таскаю в сумке бумажные салфетки, иначе точно бы попыталась всучить всю пачку, а это было бы максимально неуместно.

— Зачем тебе это? — В ее голосе нет ни капли надежды, только горькое, выстраданное недоверие ко всему миру. Очень хорошо мне знакомое. — Хочешь почувствовать себя доброй феей? Купить себе индульгенцию за то, что у тебя есть все, а у других — ничего?

Ее слова — острые и бескомпромиссные. Они могли бы ранить, если бы я не узнавала в них себя. Ту, которая точно вот так же огрызается на каждую протянутую руку, потому что уверена — за любой помощью обязательно скрывается подвох, за каждым добрым словом — расчет.

Господи, это вот так выглядит со стороны?

Почему-то вспоминаю спокойное лицо Вадима в ответ на свои уколы. Боже…

— Никакие индульгенции мне не нужны, Оль. Я эти деньги не украла, чтобы отмывать от них руки. — Отпиваю свой кофе и складываю руки на стол, садясь, как мне кажется, максимально расслабленно и дружелюбно. — Можешь считать, что я просто хочу сделать то, чего не могла сделать очень давно. Принять решение. Самостоятельно. И мне кажется, в этом мы с тобой совпадаем — у тебя есть какой-то проект, да?

Она настороженно кивает. С лица медленно сползает маска ироничной защиты.

— А у меня есть деньги, — продолжаю. — Но я ничего не знаю о твоей задумке. Расскажи мне. Не как благодетельнице, а как потенциальному инвестору. Продай мне свою идею, Оля.

Мы смотрим друг на друга долго и изучающе. Оля как будто пытается прочесть в моих глазах то, чего там нет, я — пытаюсь представить, сможем ли мы в принципе сработаться, если этот разговор действительно перерастет во что-то большее.

Когда нам приносят пиццу, оглушительно пахнущую базиликом, чоризо и свежими томатами, мы сразу хватаем по куску, едим и посмеиваемся с того, как расплавленный сыр нитками убегает на пальцы. И потом Оля, видимо, не найдя в своих действиях ничего, кроме искреннего интереса, начинает говорить.

Сначала сбивчиво, как будто стесняется. Потом ее голос крепнет, во взгляде появляется страсть и огонь идеи всей ее жизни. Мы едим пиццу, и она рассказывает не просто об идее — она визуализирует свою мечту. Рассказывает о пространстве, которое хочет создать. О маленькой студии-магазинчике в самом сердце Молдаванки, в старом дворике, увитом виноградом, где она хотела бы не только работать, но продавать свои работы, и уют, который они могут подарить своим новым владельцам.

— Понимаешь, — Оля активно жестикулирует, заражая меня своим энтузиазмом, — люди устали от идеальных, бездушных вещей из масс-маркета. От штамповки. Они хотят чего-то настоящего. С историей. С душой. Чтобы на чашке остался отпечаток пальца мастера, чтобы глазурь легла неровно, чтобы форма была… живой.

Господи…

Я вспоминаю свой переезд в квартиру, и как неуютно, страшно неловко мне было среди того самого штампованного белого масс-маркета, идеально вписывающегося в любой интерьер, но совершенно лишенного души. И как моя старенькая посуда с блошиного рынка дала мне капельку тепла. А ведь она тоже неидеальная, тоже когда-то сделанная какими-то мастерами, хранящая следы их души.

Оля отодвигает в сторону тарелку и чашку, достает из своей холщовой сумки потрепанный блокнот. Открывает его, показывает — и я вижу не просто каракули, а детально проработанные эскизы, расчеты, настоящий бизнес-план. Вот фотографии помещения — старого, с лепниной на фасаде, высокими потолками и огромными окнами. Вот список оборудования, которое нужно купить. Вот расчеты по аренде, налогам, зарплате продавца. Она не просто мечтательница с идеей, у нее все готово.

— Я вложила все, что у меня было, — продолжает Оля, пока я с интересом листаю ее блокнот. — Все свои сбережения. Взяла кредит в банке под грабительский процент. Начала делать ремонт, внесла залог за аренду на полгода вперед. Оставалось только закупить оборудование и материалы. Но цены… они просто взлетели за последний месяц. И я… я не рассчитала. Мне не хватает вот этой суммы, чтобы просто запуститься. А если я не запущусь в следующем месяце, я потеряю все. И останусь с огромным долгом.

— А твоя напарница…? — пытаюсь намекнуть на ее телефонный разговор.

— Она просто решила, что ей не интересно, — Оля плотно сжимает губы, явно чтобы не сказать лишнего. — Но забыла сказать мне это до того, как соглашалась. А сегодня просто поставила перед фактом.

— Очень «приятно», — позволяю и себе легкую злую иронию.

— Мы дружили пять лет, — Оля смотри на меня с выражением «я просто не ожидала такой подставы». — В общем, теперь у меня нет ни денег, ни подруги.

Я не спешу бросаться с места в карьер, хотя ее идея кажется мне просто отличной. Тем более, уже начавшей реализоваться — если у нее так действительно начат ремонт и дело только в оборудовании, это уже можно пощупать.

— Идея отличная, — говорю я, дав ей минуту выдохнуть и еще раз переварить предательство. — Место — тоже. Но как ты собираешься привлекать клиентов? Одной вывески во дворике будет мало.

— Я думала о соцсетях, — неуверенно говорит она. — Создать страницу, выкладывать фотографии…

— Этого недостаточно, — качаю я головой, чувствуя, как голова начинает одну за другой генерировать идея, совсем как в дни, когда Кристина Барр придумывала, как попасться на глаза Авдееву. Я впервые достаю ее после той нашей «битвы» с моим феерическим разоблачением в финале. Но сейчас не для того, чтобы что-то разрушить, а для создания. Убеждаю себя в том, что смогу хоть как-то ее отмыть. — У тебя уникальный продукт. Его нужно не просто показывать. Его нужно вписать в жизнь. Смотри, я подписана на нескольких местных фуд-блогеров. Девочки, которые готовят дома, фотографируют свои блюда. У них десятки тысяч подписчиков. Представь их утреннюю овсянку не в стандартной белой тарелке из Икеи, а в кривой, бирюзовой пиале. Представь их кофе в несовершенной, но уникальной чашке. Им не нужно платить за рекламу. Им можно просто подарить посуду — и остальное они сделают сами. Потому что это красиво. Потому что это — контент.

Оля сначала хмурится, потом ее лицо просветляется, и она энергично кивает, целиком подхватывая идею.

— А еще, — мой мозг, наконец, работает в полную силу, зубами цепляясь в интересную для него задачу, — твое помещение. Оно большое?

— Да, там около ста метров…

— Отлично. Одну часть можно сделать магазином. Часть можно сдавать в аренду мастерам хэндмейда, которые н будут напрямую с тобой конкурировать — вышивки, игрушки ручной работы, украшения. Брать за аренду небольшой процент, потому что они нужны не для денег, а для того, чтобы приводить клиентов, которые станут живой рекламой — кто покупает украшение ручной работы, точно захочет и похожую на инопланетный цветок вазу. Раз в неделю проводить мастер-классы, можно повесить рекламные флаеры в школах — дети такое любят, а учителя с радостью приведут их, лишь бы чем-то забить обязательный классный час и досуг. Представь, что это не просто магазин, а комьюнити — место силы, где продают не просто домашний декор, а атмосферу и настроение.

Она смотрит на меня так, будто я только что подарила ей весь мир. В ее взгляде — смесь недоверия, восхищения и робкой, почти угасшей надежды, которая разгорается с новой силой.

— Как это у тебя получается?

— Получается что?

— Ну вот это… — Оля делает неопределенный взмах рукой. — Сходу столько всего интересного придумывать.

— Просто… мне нравится твоя идея, — пожимаю плечами, даже не пытаясь скрыть, что «нравится» — это мягко сказано. Я просто… зажглась.

Что пока она рассказывала — я живо представила в том магазинчике, который еще в глаза не видела, но уже люблю, и свою посуду. Ту, которая сейчас разбросана по кухне на маленьких полочках. Ту, которую я хотела бы видеть в чьих-то утренних сторис со словами о том, что жизнь удалась.

— Я готова дать тебе деньги, Оля, — наконец, перехожу к самой тяжелой части нашего разговора.

— Я не прошу милостыню, — она, ожидаемо, тут же начинает колоться.

Киваю. Что-то такое я и предполагала, потому что чувствую между нами определенное сходство, даже если не знаю, чем это объяснить. А может мне просто хочется так думать. Хочется представить, что напротив сидит версия меня из какой-то другой вселенной — та, которая не пошла танцевать голой перед богатыми мужиками, и прямо сейчас я помогаю ей плыть против течения.

— Оль, я и не собиралась просто давать тебе деньги. Это было бы неправильно. — Обхватываю чашку руками, делаю глоток и наслаждаюсь вкусом кофе — не такого волшебного, который варит Галина Петровна, но в этом моменте — абсолютно идеального по сочетания крепости и нотки терпкой горечи. — Я хочу стать твоим партнером. Если ты не против.

Она повторяет мой жест — тоже подносит чашку кофе, пьет. Идет дальше — тянет кусок пиццы, откусывает, жует с аппетитом, потому что до этого мы обе смотрели на нее как на предмет декора на столе.

— Я вложу недостающую сумму, — возвращаюсь к нашему разговору после того, как мы «приговариваем» по два куска. И еще немного сверху, на маркетинг и непредвиденные расходы.

— А что взамен? — задает совершенно резонный вопрос Оля.

— Я хочу… ну скажем, тридцать процентов во всей этой истории и одну полочку для своих работ. С официальным юридическим оформлением, разумеется. Раз твоя напарница тебя подвела — я готова занять ее место. Если ты не против.

— Ты… серьезно? — Она хмурится. Явно ждет еще какой-то подвох, но я молчу, потому что мне от нее больше ничего не нужно. — Это же огромные деньги.

Я знаю.

Мне немного не по себе, что эти огромные деньги я сниму со своей «авдеевской» карты. И пока стараюсь не думать о том, что, возможно, меня ждет сложный разговор о том, что я вот так, наобум, вложилась во что-то настолько… рисковое. Но он же сам говорил, что не следит за моими расходами, что я имею право тратит их куда угодно. Вот, я нашла куда хочу их потратить — не на шмотки, не на покупку очередной бесполезной ненужной мне фигни, а в качестве инвестиции.

Я мысленно улыбаюсь и качаю головой.

Мы можем с ним бодаться по любому поводу (хотя после рождения Марка, кажется, стадия бессмысленных споров осталась позади), но мы с ним… похожи. Как минимум в том, что деньги нужно вкладывать, чтобы они работали.

— Я готова вложить шестьдесят тысяч, — озвучиваю сумму своих «серьезных намерений». На самом деле готова и больше, но уверена, что нам хватит и этого.

Оля еще несколько минут изучает меня пристально. Примерно так же она смотрит на каждую свою вазу, прежде чем решит, отправлять ее дальше в работу или выбрасывать как хлам.

— Нет, — озвучивает вердикт. Твердо, явно заранее дав себе зарок не вестись ни на какие уговоры.

— Нет? — переспрашиваю, и теперь наступает моя очередь хмуриться.

— Мы будем партнерами пятьдесят на пятьдесят. Часть суммы, которую я буду должна, я отдам частями в течение… года или двух, как у нас пойдет. Я же говорила, что мне не нужна благотворительность. И раз уж ты хочешь стать полноценным партнером, то только так.

Я широко улыбаюсь, испытывая громадное облегчение и охотно протягиваю ладонь, чтобы скрепить сделку.

Мы договариваемся о партнерстве, пожимая ладони над сиротливым куском пиццы — и это правильно.

— И называться мы будем — «Две из ларца», — заявляет Оля, намекая на двух олухов из старого мультика.

Я смеюсь, киваю — мне нравится.

Разделавшись с пиццей и взяв на «десерт» еще по брускетте, выходим на улицу, в прохладный, но еще абсолютно не декабрьский воздух. Второй день прогноз обещает мокрый снег, но на улице плюс тринадцать и мне кажется, что в этом году Рождество мы будем встречать с набухшими почками.

— Ты серьезно хочешь посмотреть на нее сейчас? — спрашивает Оля, все еще с опаской поглядывая на здоровенный белый «Роллс-Ройс» Я все никак не решусь поднять этот вопрос с Вадимом, потому что мне реально не нужна настолько большая машина. И личный водитель — тоже. Меня устроит любой, даже подержанный кроссовер, лишь бы я смогла сама его водить. Но почему-то кажется, что тему такой свободы поднимать пока рано. — Там… стройка. Пыль, грязь, ничего интересного.

— Мне хочется, — изображаю лицо котика из диснеевского мультфильма. — Если ты не против. Хочу посмотреть своими глазами.

Виктор незаметно материализуется возле машины, и впервые за все время, что он меня возит, его непроницаемое выражение лица сменяется удивленным — так он реагирует на забирающуюся вслед за мной на заднее сиденье Олю, с ее радужными волосами и старыми потертыми кедами. Оля ежится, как будто боится испачкать своим несовершенством идеально белый салон, я в ответ сбрасываю кроссовки и забираюсь на сиденье с ногами, давая вербальный сигнал, что можно просто расслабиться. Она следует моему примеру и напряжение моментально рассеивается.

Мы едем в сердце Молдаванки, и за окном проплывают совсем другие пейзажи. Вместо глянцевых фасадов и дорогих бутиков — старые, обшарпанные дома с ажурными балконами, дворики, увитые уже сбросившим листья диким виноградом, где сушится на веревках белье и на каждой лавочке — по спящему откормленному коту. Здесь воздух пахнет не только морем, но еще историей, жареной мойвой и семечками.

Магазинчик Оли находится в одном из таких двориков, за тяжелой, скрипучей дверью. И когда мы входим внутрь, я понимаю, что она имела в виду. Здесь действительно идет ремонт. Пахнет свежей штукатуркой и краской, на полу — строительная пыль, в углу свалены мешки с цементом. Но сквозь весь этот хаос пробивается магия. Огромные, почти до потолка, стрельчатые окна заливают пространство мягким, рассеянным светом. Старая кирпичная кладка, которую Оля предусмотрительно оставила на одной из стен, добавляет элемент античности. Я бы не могла придумать места лучше, чем честно.

— Как ты его нашла? — Тут и правда пришлось постараться, потому что здание точно не на виду. С одной стороны это минус — найти его вот так сходу может быть проблематично, с другой стороны — это же Молдаванка, здесь направление подсказывают даже кошачьи хвосты.

— Я живу неподалеку. Вот, — Оля обводит пространство рукой. — Здесь хотела поставить стеллажи, там — стойку и кассу.

Оцениваю вид из окна и как падает тень, и свет. Делаюю маленький круг по всему пространству.

— А вот тут, — киваю на маленькую, как будто специально сделанную нишу за дверью, — место для миски с кормом и водой.

— Pet-friendly, — тут же соглашается она.

Мы проводим внутри почти три часа.

Ходим по помещению, спорим, смеемся, строим планы — вот так запросто превратившись из приятельниц по гончарной студии, в двух деловых партнеров. С равной степенью придури — и это идеально. Она рассказывает, что уже пробила поставщиков какой-то особенной глины, которые не дерут втридорога, а я посвящаю ее в мир маркетинга и продаж. Вдвоем придумываем, как превратить это место в центр притяжения для творческих личностей.

Из нашего импровизированного мозгового штурма меня выдергивает вибрация телефона.

Сообщения от Вадима, и я, как всегда, на секунду задерживаю дыхание.

Первое сообщение — фотография. Марк лежит на мягком коврике, а рядом с ним, положив свою огромную морщинистую голову возле его животика, дремлет заметно подросший щенок булли — белый, с черным пятно вокруг левого глаза. Ловлю себя на мысли, что тоже хочу такого. Попросить его у Вадима в аренду что ли? Или просто взять — и завести? Моя квартира, могу там хоть весь свой тараканий цирк выгуливать, в конце концов.

Вадим: Кажется, у нашего сына появился новый телохранитель, только храпит громче охраняемого объекта.

Я разглядываю фото и сердце сжимается от нежности. Мой маленький, беззащитный мальчик. И этот смешной, серьезный щенок. Я близка к тому, чтобы превратиться в «яжемать».

Я: Выглядит добродушно. Марик не испугался?

Вадим: Все ок.

Помедлив секунду, показываю фото Оле. Она лыбится до ушей, и говорит, что у меня офигенный маленький редис — наверное потому, что Марик одет в темно-красный комбинезон с остроконечным капюшоном. И в этот момент я чувствую укол гордости. Настоящей, материнской.

Мы уезжаем из магазинчика, когда город уже погружается в сумерки — уставшие, перепачканные строительной пылью, но абсолютно счастливые. Договариваемся встретиться в понедельник с юристом, чтобы оформить все бумаги.

Но когда я возвращаюсь в свой пустой, гулкий пентхаус, эйфория дня медленно отступает, уступая место привычной, ноющей тоске. После насыщенного дня, тишина здесь кажется особенно оглушительной. Я хожу по комнатам, и одиночество паутиной липнет к коже.

В детской тихо. Кроватка Марика — непривычно пустая.

Желание завести собаку пускает окончательные глубокие корни — я не хочу оставаться одна в те дни, когда Вадим будет забирать сына. С этим придется смириться, мы оба — родители, он имеет такое же право делать его частью своей жизни, как и я — своей.

И на самом деле я благодарна ему за то, что сегодня, в мой первый день без сына, он делает все, чтобы мне не о чем было беспокоиться. Я ужасно тоскую по Марику, но… все не так страшно, как мне казалось в первые минуты, когда за ними закрылась дверь. И в конце концов — один день уже почти прошел.

Чтобы снова не погрязнуть в рефлексии, не даю себе не шанса на раскачку — беру ноутбук, сажусь на диван и создаю папку с названием «Две из ларца». Я не буду киснуть. Я буду работать.

Составляю список фуд-блогеров, которым можно отправить посуду — прикидываю, кому что лучше в зависимости от контента. Продумываю «завлекательные» тексты для постов. Ищу фотографов для лукбука. С головой ухожу спасающий меня от самой себя новый мир.

Телефон звонит около одиннадцати вечера.

Вадим.

Я замираю. Сердце болезненно дергается. Он никогда не звонит так поздно. Что-то с Мариком?!

— Да, — стараюсь не паниковать раньше времени, но голос все равно выразительно дрожит. — Все хорошо?

— Привет. Все хорошо. — Его голос звучит тише, расслабленно. — Не разбудил?

— Нет, я… — Бросаю взгляд на развернутые на экране приложения, таблицы, на блокнот на столе. Секунду медлю. И все-таки рискую сознаться. — Я работаю.

— Работаешь? — как будто даже с искренним любопытством. — В… одиннадцать?

Я не собиралась делать тайну из того, на что собираюсь потратить шестьдесят тысяч его денег, но не думала, что рассказывать об этом придется прямо сейчас. Хотела для начала иметь на руках хотя бы договор и какие-то более четкие ориентиры, чтобы достойно выдержать возможные упреки в бессмысленных тратах. Поэтому поскорее переключаю разговор на другую тему.

— Как Морковка? — Возможно, это просто мое слишком живое воображение, но, кажется, слышу в динамике выразительное сопение нашего сына.

— Спит и пускает на меня слюни. — Вадим говорит это так просто и обыденно, что у меня перед глазами мгновенно возникает картинка: он сидит в кресле, а на его широкой груди спит наш сын.

Хочу попросить еще одно фото, но сдерживаюсь — сегодня все и так настолько идеально, что страшно позволить себе любое излишество.

Я знала, что Вадим без меня с ним отлично справиться — если он в моем присутствии всегда знал, что с ним делать еще до того, как я сама этому научилась, то что должно было измениться? И, конечно, очень замечательно, что первая наша разлука не стала для Марика стрессом, но… В глубине души мне все равно хотелось услышать, что без меня все было не так.

Хочу спросить, как прошло знакомство со Станиславой, но это вообще терра инкогнита, и на эту территорию я без его личной инициативы точно никогда не зайду.

— Завтра все в силе? — спрашиваю — и на всякий случай скрещиваю пальцы. Боюсь, что сейчас он сменит планы, выльет на меня еще один ушат ледяной реальности, в которой сын станет больше его, чем моим.

— Да, привезу его к восьми. — Наверное, я слишком громко выдыхаю напряженный воздух из легких, потому что Вадим тут же добавляет: — Я не собираюсь забирать его, Кристина.

Мои губы беззвучно произносят «Спасибо», а рот зачем-то жалуется:

— Он, наверное, даже не заметил, что меня нет. — Как странно поворачивается жизнь — до новости о своей беременности — и немного после нее — я была уверена, что никогда не смогу никого любить настолько беззаветно и безусловно.

— Нет, все время о тебе спрашивал.

Слышу в его голосе улыбку. Конечно, это спасительная ложь. Но это самая сладкая ложь, которую я когда-либо слышала. И в моменте я позволяю себе в нее поверить.

— Так что за работа? — Вадим так резко переключает тему, что я не сразу понимаю, почему и о какой работе он меня спрашивает. — Расскажешь?

— Тебе правда… интересно?

— Да.

Я иду на кухню, уже не совсем трусливо, а даже почти как хозяйка открываю ящики, чтобы приготовить фруктовый чай. Пока рассказываю про студию — телефон лежит на столе на громкой связи — на какое-то время теряю связь с реальность. Только когда доходит, что за это время чайник вскипел, доходит, как много болтаю. Но Вадим ни разу меня не перебивает, только пару раз задает уточняющие вопросы, видимо, чтобы разобраться в мешанине моих слов.

— Прости, меня занесло, — вздыхаю. — В общем, вот как-то так.

Жду, когда он вынесет вердикт. Должен же хоть как-то отреагировать на то, что я собираюсь внаглую потратить его шестьдесят тысяч. Хотя, наверное, для него это… ну примерно, как текущие расходы по карте, на которые он бы даже не обратил внимания. Но я все равно чувствую себя неловко.

— Звучит интересно, — наконец, говорит он. Без иронии, без издевки. О деньгах — ни слова.

— Я все верну, как только…

— Кристина, это твои деньги, — перебивает с легкой резью в интонациях. Не неприятной, а скорее такой, от которой у меня точно не возникнет желания развивать эту тему.

Наверное, мне нужно еще раз сказать ему «спасибо». Я собираюсь с силами — не знаю почему это так сложно. Но не успеваю.

— Надеюсь, ты уже в кровати и выспишься.

— Как раз собиралась спать, — разглядываю как в заварнике медленно опадают чаинки и ягоды облепихи.

— Спокойной ночи, Кристина.

— Поцелуй за меня Марика, — прошу очень тихо.

— Уже.

Динамик наполняется тишиной, вслед за ним — кухня и вся квартира.

Я могла бы вот так разговаривать с ним всю ночь. Хоть бы даже о фазах луны.

И на крохотную долю секунды даже кажется, будто и он тоже… мог бы.

Сплю я, на удивление, крепко и с наслаждением.

Позволяю себе проспать заведенный на шесть тридцать будильник и выбираюсь из кровати только к семи. Сегодня нет ни Натальи, ни Галины Петровны, так что на кухню делаю забег буквально в пижаме, лохматая после сна и с нечищенными зубами. Делаю себе кофе, разглядывая пасмурный день за окнами — мокрый снег, который пророчили все прогнозы и о котором не было ни намека, кажется, все-таки случился.

Я пью кофе, туплю в телефон, листая то тредс, то пинтерест. Просто так, без особой цели.

Раздумываю, написать ли Вадиму, и когда мысленно даю себе отмашку, отправляю ему пожелания доброго утра и лаконичный вопрос: «Как прошла ночь?» Мне все еще приходится пропускать каждое сказанное ему слово через десяток внутренних фильтров, но теперь этот процесс занимает не так много времени и моральных сил.

Ответ приходит примерно через полчаса — как раз когда я собираюсь в бассейн. Фотка Марка, сладко спящего у него на плече. И короткий отчет: спал хорошо, ел отлично, график не нарушали, «мы молодцы». Я отправляю в ответ улыбчивый смайлик, ловя себя на мысли, что сегодня мое чувство ревности и страха как будто заметно меньше.

В бассейне, пока мое тело, все еще как будто не до конца мое, режет прохладную, упругую воду, я чувствую, как с каждым гребком смываю с себя остатки вчерашней тоски. Я больше не пленница своих страхов, я — женщина, у которой есть сорок восемь часов свободы. И в сухом остатке я проведу их более чем продуктивно.

После бассейна домой совсем не хочется. Захожу в маленькое, уютное кафе на углу, заказываю ризотто с белыми грибами, огромную чашку капучино и достаю блокнот. Завтра — собеседование с нянями. Еще одно поле боя и тест на мою адекватность, поэтому я собираюсь как следует к нему подготовиться.

Открываю наш «Мамский спецназ» и бросаю клич о помощи.

Я: Девочки, завтра собеседую нянь. Кроме очевидного «Вы любите детей?» и «У вас есть справка от психиатра?», что еще важно спросить? На что обратить внимание?

Ответы прилетают со скоростью света, и я еще раз мысленно благодарю Лори за то, что подарила мне не просто чат, а целую армию поддержки.

Бананка: Спроси, что она будет делать, если ребенок орет три часа подряд, а она не понимает, почему. Если начнет втирать про «надо потерпеть» — гони в шею.

Викуся: ОБЯЗАТЕЛЬНО спроси, как она относится к соцсетям. Моя первая постила фотки Артема с подписью «мой сладкий пирожочек». Уволила в тот же день.

Лори: Самый важный вопрос: «Что вас бесит в детях?». Если скажет: «Ничего, они же ангелы» — врет. У всех есть предел. Наша честно сказала: «Меня выводит, когда они специально кидают еду на пол и смотрят мне в глаза».

Читаю эти бесценные советы, и мой страх постепенно сменяется азартом. Я выписываю вопросы в блокнот, добавляю свои, чувствуя себя не неопытной мамашей, а HR-директором, который ищет топ-менеджера для самого важного проекта в своей жизни.

Уверена, что в конечном итоге мы с Вадимом выберем самый правильный вариант.

После легкого позднего завтрака иду по магазинам. Безжалостно откладываю в сторону все бесформенные свитера и платья-балахоны, беру в примерочную только узкие джинсы — из плотного, правильного денима. Я такие сто лет не носила, потому что мои старые, добеременные, безнадежно малы. Тело изменилось — бедра стали чуть шире, округлее и более женственнее.

Разглядывая себя в зеркале и не нахожу там никакого «бегемота», а тем более — бесполый инкубатор. Я вижу там женщину. Другую, новую, но все еще остро на меня похожую. Конечно, мое тело нуждается в физических нагрузках, и я уже сплю и вижу, как смогу, наконец, забраться под штангу, сделать убийственный подход на дельты и «отшлифовать» все это тягой Т-грифа, но даже сейчас я не особо нахожу к чему придраться. Все мои страхи о том, что тело расплывется, оказались напрасными. Как и многие другие.

Я беру эти джинсы и еще пару других, брюки, несколько новых кашемировых джемперов и кардиганов. А потом, поддавшись импульсу, захожу в магазин нижнего белья и выбираю самый красивый и абсолютно непрактичный комплект из тонкого, почти невесомого кружева. Не для кого-то. Для себя.

После шоппинга — салон красоты часа на три. Ничего кардинально не меняю, потому что с моими волосами после родов, слава богу, тоже все в порядком (вообще, самое время помолиться своему ангелу-хранителю, что из тяжелого квеста под названием «беременность» я вышла почти без поврежедений). Просто подстригаю кончики, убирая тусклость и усталость, и добавляю несколько тонких, выгоревших на солнце прядей у лица. Когда мастер заканчивает, я смотрю в зеркало, и мне нравится то, что я вижу. Потом — маникюр, педикюр, маски, процедуры красоты.

И завершающий аккорд дня — массаж. Я лежу на теплой кушетке, вдыхая аромат сандалового масла, и сильные, уверенные руки массажиста разминают мои уставшие мышцы. Расслабляюсь, кайфую и мысленно желаю каждой женщине этого мира мужчину, который сможет подарить ей вот такие выходные.

Вадим на связи весь день. Ненавязчиво. Коротко. Присылает фотографии и короткие видео с Марком: спящего, со смешно раскинутыми ручками или удивленно смотрящего на слюнявую морду щенка, или просто его пятку в маленьком носочке, которую несмело держит рука его дочери.

Я отвечаю так же — чуточку сдержанно, но уже легче, мягче. Как будто… мы отмотали время назад и между нами снова та самая ничего не значащая переписка, когда мы бросаем слова друг в друга без длинных пауз и красных табличек «такое писать нельзя!» Эта переписка похожа на тонкий, едва заметный пунктир, который связывает наши раздельные выходные.

И от этого на удивление спокойно.

Ужинать я еду в «Reef». Сама. Выбираю это место сознательно. Это больше не место моей казни, теперь это просто ресторан с красивым видом на море. Беру с собой ноутбук и блокнот, надеясь спокойно и с в удовольствие поработать.

Официант провожает меня за столик у окна, через пятнадцать минут приносит бокал безалкогольного просекко и салат с морепродуктами. Открываю ноутбук и с головой ухожу в наш с Олей бизнес-план: ищу поставщиков, составляю смету, набрасываю идеи для постов в соцсетях, генерируя идеи на каком-то просто адском азарте.

Я настолько поглощена работой, что не сразу замечаю мужчину за соседним столиком. Скорее, сначала мое внимание привлекает официантка — слишком часто она к нему подбегает и слишком сладко щебечет, поправляя и без того идеальную скатерть. Я поднимаю голову от ноутбука и натыкаюсь на его взгляд.

Он не похож на тех, кто сидит за другими столиками. В нем нет хищности Вадима и лощеной самоуверенности сидящей неподалеку компании мужчин. Начало декабря, даже несмотря на начавший таки моросить снег, выдалось теплым, и на нем — простой, но явно не из дешевых, свитер крупной вязки цвета горького шоколада, и вельветовые брюки в тон. Даже сидя понятно, что он — высокий, а под тканью угадывается атлетичность и хорошее сложение. Длинные, до плеч, каштановые волосы, тронутые солнцем, вьются легкими волнами, и он то и дело небрежно заправляет их за ухо. Легкая щетина, бронзовый загар. И глаза. Невероятные. Янтарные, теплые, с золотыми искрами.

Он, определенно, красавчик.

Мне даже не неловко смотреть на него так долго, потому что ощущения такие, будто я разглядываю музейный экспонат. Сидит, откинувшись на спинку стула, и читает книгу в потертой бумажной обложке. Даже успеваю заметить название — «Кольца Сатурна» В. Г. Зебальда. Если бы книга «подходила» человеку как аксессуар, то это было бы идеальное совпадение. Хотя лично я в свое время так и не смогла ее дочитать.

Мужчина держит мой взгляд и слегка улыбается. Уголки его губ приподнимаются, и в янтарных глазах вспыхиваю искры любопытства. Я чувствую, как щеки заливает краска — за последний год я просто отвыкла от того, что мужчины обращают на меня внимание. Может, потому что сама перестала на них смотреть. Быстро опускаю голову, утыкаюсь в свой ноутбук, делая вид, что страшно занята. Но его внимание ощущается слишком сильно. Оно не давит, оно просто… есть. Легкое, ни к чему не обязывающее.

Я переключаюсь на работу, но все равно пару раз бросаю на него короткие, вороватые взгляды, но он на меня больше не смотрит, полностью погруженный в свою книгу.

Когда официант приносит десерт, я, наконец, захлопываю ноутбук, решив, что заслужила небольшой перерыв. И в этот момент красавчик встает — как будто только и ждал, когда появится возможность заговорить со мной без «третьих лишних».

Подходит к моему столику.

Улыбается. Кладет свою книгу на только что освободившееся от пустой тарелки место.

Я замираю с вилкой в руке, с которой медленно стекает ванильное мороженное и черничный джем.

— Прошу прощения, что отвлекаю, — голос у него очень под стать — теплый, с легкой хрипотцой и отдаленными нотками нашего приморского говора. — Мне кажется, это место создано для того, чтобы наслаждаться едой и видом, а не для бесконечных отчетов. Но вы так усердно трудитесь, что я начал чувствовать себя бездельником.

На подкат это совсем не похоже. В его словах скорее смесь легкой самоиронии и искреннего любопытства. Он смазано смотрит на мой блокнот, на мои столбики с расчетами, и в янтарных глазах нет ни капли снисхождения.

— Иногда работа — это и есть наслаждение, — дергаю плечом, слегка стреноженная этим странным разговором.

— Завидую вам вдвойне, — улыбается, снова поправляет волосы. — Простите за вторжение. Просто у вас было такое лицо… мне стало любопытно. Хорошего вечера.

И… все, он просто разворачивается и уходит, оставляя на моем столе свою книгу, как какой-то непонятный намек. Я провожаю взглядом его высокую, гибкую фигуру, пока она не скрывается за дверью, и только после этого тянусь к книге. Верчу в руках, не очень понимая, что именно хочу рассмотреть. Заглядываю внутрь, почти уверенная, что найду визитку или салфетку с номером телефона, но ничего такого там нет — ни намека на то, что этот красавчик решил вот так оригинально подкинуть предложение о знакомстве. Это просто книга, которую я даже не обязана читать, снова.

Мысленно пожав плечами, откладываю ее на край стола, и возвращаюсь к десерту.

А когда бросаю взгляд на часы и прошу счет, официант говорит, что мой счет уже оплачен.

Кем, догадаться вообще не сложно.