Шипы в сердце. Том второй

Глава тридцать восьмая: Хентай

Аэропорт остался позади.

Я веду машину сам. Водитель остался в терминале с багажом — после вымотавшего в край Нью-Йорка мне нужно почувствовать руль и скорость, даже если это немного непривычный для меня «Ровер».

В этот раз Америка доковыряла меня не тугими переговорами — там как раз все прошло гладко как по маслу.

Я, оказывает, очень соскучился. Так сильно, что стрелка спидометра уверенно переваливает за сто двадцать. Впервые за много лет спешу домой не для того, чтобы переодеться и ехать дальше, а чтобы там остаться. Впереди выходные, может, забрать их на конюшни? Кристина пусть загорает, Стаська упражняется в верховой езде, Марк — на мне. И никаких звонков — на хуй вообще телефон выброшу.

Кстати, про телефон.

Еще раз проверяю нашу с Барби переписку — мое последнее сообщение, страшно сказать, уже почти сутки без ответа. И даже не прочитано. Я стараюсь не сильно на этом зацикливаться — мало ли что, может, замоталась, устала, у нее же там сейчас какой-то важный гончарный проект за все деньги мира. Но…

Ладно, наверное, так даже правильнее, что она прочитает его когда я буду уже рядом.

Бросаю взгляд на часы — и еще немного газую.

Пиздец, реально соскучился. Даже по тому, что ночью из кровати не раздается собачий храп.

Весь багажник забит подарками: телескоп Стаське, еще пара конструкторов для нее и какой-то сумасшедший пазл, с которым, как мне сказали, справится сможет только Эйнштейн, но я уверен, моя дочь разделается за пару дней.

Погремушки и игрушки для Марика.

И для Крис… много всего: драгоценности, часы, сумки. Не знаю, зачем ей все это, но когда представлял, как будет носиться вокруг и вилять воображаемым хвостом, потроша очередную коробку, хотелось… чтобы этот процесс был бесконечным.

Ехать еще минут двадцать, но мысленно я уже дома.

Представляю, как войду, окунусь в запах кофе и хаоса. Как Стаська прыгнет на руки, как сын обязательно запищит и снова попытается выдрать мне клок волос, как только возьму его на руки.

Как Кристина сморщит нос в ответ на мои попытки поцеловать ее колючей, как ад, рожей. И как в ответ на надуманное сопротивление — прижму ее еще крепче.

Музыку в салоне «Ровера» перебивает звонок с незнакомого номера.

Я хмурюсь. Кто может звонить мне на личный в девять вечера в пятницу?

Все рабочие вопросы я перенаправил Алёне, дав четкие инструкции — меня не кантовать до понедельника, даже если на нас будет лететь метеорит.

Нажимаю «принять», выводя звук на громкую связь.

— Слушаю.

— Авдеев Вадим Александрович? — Голос на том конце связи казенный, лишенный эмоций.

— Да. Кто это?

— Старший лейтенант полиции Ковалев. Кем вам приходится гражданка Таранова Кристина Сергеевна?

Мир за лобовым стеклом дергается и замирает.

Звук мотора сначала становится тише, а потом совсем исчезает.

Остается только этот голос и стук моей крови в висках.

Полиция. Кристина. В голове мгновенно вспыхивают самые страшные сценарии.

— Она моя жена, — говорю, не задумываясь. Это проще и быстрее. — Что случилось?

— Ваша супруга попала в ДТП. На развязке у поселка «Сосновый бор».

— Она… в порядке? — Язык деревенеет, голос становится металлическим.

— Жива. Но состояние… Машина всмятку, сработали подушки. Там еще ребенок был. Девочка.

— Стася… — выдыхаю как будто все, что есть в легких.

— Да, Станислава Вадимовна. Обе живы, «скорая» на месте. Но вам лучше подъехать. Ситуация… непростая.

Я больше ничего не спрашиваю.

Педаль газа уходит в пол. Двигатель с ревом бросает машину вперед.

Вместо дороги только красная пелена перед глазами.

Крис. Стася. Авария. Как? Почему?

Кристина все-таки решила погонять на той красной консервной банке?

Но она бы никогда в жизни не взяла с собой Стаську — исключено, она трясется над безопасностью наших детей так же фанатично, как я сам.

Что, блять, произошло?!

Десять минут до поселка — самые длинные десять минут в моей жизни.

Я лечу, подрезая попутки, игнорируя камеры.

Внутри просто ледяной ад.

А еще молюсь всем богам, в которых не верю, чтобы за это время больше ничего не случилось. Чтобы я успел.

Проблесковые маячки замечаю издалека — синие и красные красные вспышки разрезают темноту и легкий вечерний туман.

Скорая. Две полицейских машины. Эвакуатор.

Я влетаю в этот хаос и резко торможу, оставляя черные следы на асфальте.

Выскакиваю из машины, даже не заглушив мотор.

Первым в глаза бросается «Бентли». Сейчас моя машина похожа на скомканную пивную банку, которую со всей дури швырнули в бетонный столб: морды нет, лобовое стекло в паутине, бок вмят так, что дверь оказалась в салоне.

Если бы удар пришелся на полметра левее…

Впервые за много лет меня мутит до тошноты.

Насрать на железо.

Сука, где мои девчонки?!

Вокруг суетятся люди. Врачи, полицейские, зеваки.

— Где они?! — рявкаю я, хватая за плечо первого попавшегося мента. — Где моя жена и дочь?!

— Тише, гражданин, тише… Вон там, на обочине. Врачи осматривают.

Я поворачиваюсь. На грязном бордюре, в свете мигалок, сидит Кристина.

Прижимает к себе Стасю — одной рукой крепко, а вторая болтается вдоль тела словно плеть. И Стаська вцепилась в Крис намертво — как клещ. Я уже видел ее такой испуганной. Несколько лет назад, и человека, который такое с ней сделал, я сжил со свету. Теперь жалею, что не буквально.

Делаю пару шагов.

Останавливаюсь, чтобы выдохнуть — желание сгрести их обеих в охапку настолько сильное, что с моими габаритами может аукнуться хуй знает какими последствиями.

Моя маленькая Барби, которую я точно оставлял улыбчивой и счастливой, сейчас бледнее мела. У нее кровь на лбу, огромный синяк на скуле, уже превратившийся в отек. Джинсы на одной ноге разодраны в клочья и пропитаны кровью.

Но она не ноет и не плачет. Просто крепко держит Стаську одной рукой и раскачивается, как маятник, видимо инстинктивно вот так успокаивая. А еще — трет ее макушку подбородком, пока медики быстро оценивают состояние ее рук и ног.

Живы.

Блять.

Я делаю вдох — первый настоящий вдох за последние двадцать минут.

Иду к ним, но наперерез моему прущему как танк телу, вылетает какой-то мужик — морда красная, вонь от перегара плотная, как в дешевой наливайке.

— Слышь, это твоя истеричка там? — орет мне в лицо, бесконтрольно и слишком близко размахивая руками. — Ты видел, что эта сука сделала с моей тачкой?! Она навстречку вылетела! Я вас, ёбаный в рот, засужу понял?! Я тебя…

Останавливаюсь. Медленно опускаю взгляд вниз — эта бухая тварь раза в два меньше меня. Смотрю на него, потом — на стоящий поперек дороги «Лексус».

Значит, вот этот штопаный гандон чуть не угробил моих девочек.

Сознание затапливает холодная и бесцветная ярость.

Тело работает на рефлексе: «Моих. Трогать. Нельзя».

Кулак врезается точно ему в висок — без жалости, без предохранителей, так, что гниду раскручивает как юлу.

Он падает на асфальт на спину, как жук.

Начинает пьяный визг, но тут же осекается, когда склоняюсь над ним и смотрю четко глаза в глаза. Боковым зрением фиксирую возню, которую успокаивает мой очень вовремя подъехавший «безопасник». Еще мне не хватало с ментами разбираться из-за того, что я реализую свое законное право отпиздить ёбаную тварь.

Для начала.

— Ты, — говорю тихо. Очень тихо. — Ты сейчас заткнешься. Сядешь в патрульную машину. И будешь, сука, писать завещание и молиться, чтобы с ними все было в порядке. Потому что если с моей жены и дочери упал хоть волос, я тебя уничтожу. Сотру твои кости в ёбаный порошок, а ты будешь скулить и жалеть, что не сдох в этой аварии.

Он бледнеет. Пытается что-то вякнуть, но слова булькают в кровавой каше, которой стало его лицо.

Я дергаю головой в сторону «безопасника».

— Саш, — собственный голос сейчас звучит как лязг затвора, — этого — оформить по полной. Алкоголь, превышение, покушение. Юристам фас. Выясни, кто эта сука. Хочу знать о нем все. Через час.

Я ему кадык зубами выгрызу, блять.

— Понял, Вадим Александрович.

Забываю о нем. Он больше не существует. Он — труп, просто еще не знает об этом.

Иду к своим.

Кристина поднимает голову. Ее судорожный всхлип слышу даже с расстояния.

Но в зеленых глазах почему-то не радость и не облегчение.

Там мечется паника, подстрекаемая начавшей резко дрожать нижней губой.

Смотрит на меня, потом мечет взгляд в сторону разбитого «Бентли», потом снова на меня.

Сжимается, как улитка без панциря.

— Вадим… — еле слышу ее слова, когда нас разделяет всего пара шагов. Начинает тараторить быстро и сбивчиво. — Прости… Я… я взяла машину… без разрешения… Я все… всегда… порчу…

Она плачет — беззвучно и как-то обреченно.

Слезы текут по щекам, размазывая грязь и кровь.

Ты серьезно из-за машины так убиваешься, коза? Сидишь тут, истекая кровью, едва живая, явно спасшая мою дочь, и думаешь, что я буду орать из-за куска железа?

Я опускаюсь перед ней на колени, прямо в грязь и мазут, в осколки стекла.

— Тише… — Мой голос голос тоже хрипнет.

— Я была… осторожной… клянусь! — лепечет Барби — и начинает трястись с новой силой. — Я знаю, как ты… любишь эту… машину… Прости, пожалуйста… пожалуйста, пожалуйста…

— Барби… помолчи, — шепчу я, запускаю пальцы ей в волосы и прижимаю лицом к своему плечу, лишая ее возможности в принципе открывать рот.

— Папа, это не она! Не ругай ее! — Стаська, наконец, выпадает из ступора, отлипает от Кристины и бросается мне на шею, рыдая в голос. — Она нас спасла! Там была собака… огромная… она хотела нас съесть… Кристина ее била… зонтом… а потом Зевс…

Слушаю ее сбивчивый пересказ — и волосы на затылке становятся дыбом.

Перевариваю, пока Стаська выпускает пар словами через рот, а Барби — молча всхлипывая мне в плечо.

Связываю, что сначала на мою жену и детей напала ёбаная дикая скотина, потом эта же скотина отправила в реанимацию моего добродушного пса, а в завершение…

Я смотрю на «Бентли» — весь удар пришелся в водительскую дверь и крыло. Если бы она не вывернула руль… «Лексус» вошел бы в пассажирскую дверь. Там, где сидела Стаська.

А если бы не класс безопасности моей машины, я обнимал бы сейчас не свою Барби, а труп.

У меня в башке столько картинок с подписями «А если бы…?» — и на каждой пиздец. Никогда в жизни меня так тотально не крыло. Есть ощущение, что любое касание ко мне перерастет во взрыв с воронкой до самого ядра глубиной.

— Так, молодой человек, девушку нужно госпитализировать, — слышу над головой сиплый и очень не молодой мужской голос.

Над нами стоит врач в костюме скорой — седой, сосредоточенный, но явно понимающий, что со мной сейчас нужно аккуратно. Адреналин реально так жестко ебашит в голову, что приходится зажать внутренний «ручник», чтобы не наломать дров сгоряча.

Врач.

Кристина в крови.

Двое санитаров подкатывают к нам носилки, но я не хочу отпускать ее еще хотя бы минуту. Подхватываю на руки, прижимаю к себе, видимо, немного не рассчитав силы, потому что она негромко вскрикивает и от боли закусывает губу.

— Прости, Барби, я пиздец какой неуклюжий медведь, — в горле дерет.

— Все хорошо, — улыбается она, все еще морщась. У нее явно что-то с плечом, потому что оно бесформенно и вяло как будто стекает вниз от ее ключицы. — Прости за машину, Авдеев…

— Да насрать мне на машину, — рычу я. — Это просто долбаное железо. Плевать вообще. Хочешь, я тебе завод куплю?

— Зачем мне завод? — она часто-часто моргает, как будто пытаясь не расплакаться.

— Чтобы больше не говорила глупости. Будешь тачки бить кажущую неделю, только бутылками от шампанского.

Я несу Барби к «скорой», почему-то с паникой отмечая, какая она пугающе легкая. Такая маленькая и хрупкая, что кажется, даже я могу переломить ее своими грубым руками.

Стася идет рядом, прижимая к груди какой-то грязный шарф.

— Зевс в клинике… — снова всхлипывает Кристина. — Утром нужно приехать, проведать, если вдруг… его не отпустят домой. Он же там… совсем один, понимаешь? Ему там… плохо…

— Я разберусь.

Я, блять, со все разберусь — с Зевсом, с хозяином той твари, с водителем «Лексуса».

Со всем миром разберусь.

Укладываю Кристину на носилки возле машины «скорой», с огромным трудом заставляю себя сделать шаг назад, обхватываю ладонь Стаськи, которую она ту же сует мне в руку — уходить она тоже не собирается.

Врач начинает разрезать джинсу на ноге Крис. Мой взгляд падает на глубокую рваную рану от укуса — от бедра, вниз, через колено. Такое чувство, что по ее коже прошлась не собачья пасть, а какой-то остро отточенный винт, кожа вспухла, налилась и стала синюшной.

Меня передергивает.

Почему все это случилось когда меня не было рядом?!

— Это совсем не больно, — через силу улыбается Крис — наверное, на моей роже написано что-то такое, что меня срочно нужно в этом убедить. Только ее наигранная бравада как-то совсем не вяжется с белыми обескровленными губами. Но Барби все равно продолжает: — Я крепкая, Авдеев. Я же… актив, помнишь?

Она пытается шутить даже на грани обморока.

Пока руки врача что-то колдуют над ее ногой, я беру в ладони ее руку — грязную, в крови, но абсолютно плевать — и прижимаю к своей щеке. Хочу заякориться от ее касания, чтобы не разорвало от желания прямо сейчас начать перекраивать мир для моего прайда — где не будет долбоебов, где забор будет до неба, но невидимый и совершенно устойчивый даже для грязного воздуха и плохих запахов.

— Ты самый стабильный и крепкий актив, Крис. — «Уникальный, мой, бесценный».

— Ты… не злишься? — Она смотрит с таким удивлением, как будто во всех возможных вариантах развития событий, такого точно не было.

— Очень злюсь, — говорю абсолютную правду, но с маленьким «но». — На себя. Что меня не было рядом и тебе пришлось разгребать все это одной.

Она открывает рот, чтобы что-то сказать — кажется, что-то порывистое, что-то важное, потому что в такие моменты у нее всегда очень характерно дрожит нижняя губа. Но в наши планы вмешивается врач.

Говорит, что Кристину нужно срочно в больницу, на рентген и жестом командует санитарам грузить носилки в машину.

— Я с вами, — твердо заявляет Стася. Тем самым тоном, против которого обычно даже я не рискую возражать.

— Хочешь посмотреть, как в меня будут пихать самую огромную иглу в мире? — беззлобно ворчит Барби.

— Надо же, и как ты догадалась? — так же беззлобно язвит в ответ Стаська.

— Эволюционирую, когда дышу с тобой одним воздухом.

— Может, сядешь в кабину? — предлагает старый усатый доктор, видимо решив, что везти эту парочку в узком замкнутом пространстве, может быть слишком взрывоопасно.

Стася смотрит на меня, потом — на Крис, и снова на меня.

Взглядом даю понять, что на меня ее точно можно оставить. Даже не буду пытаться анализировать, когда именно моя дочь взяла на себя обязанности опекать не только брата, но и Барби, но если что — я абсолютно не против.

Я забираюсь в салон, сажусь напротив Крис.

Когда машина дергается в места и я, с непривычки, впечатываюсь башкой в потолок, Барби сначала странно всхлипывает, а потом прикусывает нижнюю губу, чтобы не засмеяться — я слишком выразительно морщусь и беззвучно цежу сквозь зубы парочку ласковых.

Медбрат ставит ей какую-то капельницу — Крис даже не кривится, терпит.

Она сильная. С характером, в жерновах которого перемолотило даже мои жесткие заёбы.

Но… приятно перемолотило, я даже толком и сам не понял, как.

— Я виделась с Бережным, — выпаливает Крис, как только медбарт заканчивает настраивать капельницу и. отсаживается в дальний угол салона. — Случайно, клянусь. Честное слово, Авдеев, я просто гуляла с Марком и…

— Я знаю, — перебиваю ее лавинообразно нарастающее волнение.

— Знаешь…. — Барби обреченно всхлипывает — медленно, стараясь не выдать панику. — Я… прости, что не сказала сразу — хотела… когда ты будешь рядом.

Она снова себя накрутила.

Несколько дней в ее голове варилась эта каша, но сейчас, даже после пиздеца, от которого сорвало бы крышу у многих матерых мужиков, моя Барби держится. Не роняет лицо, с достоинством ожидая вердикт. Наверное, думает, что я потребую назад кольцо и вывезти вещи?

— Я… мне нужно пару дней, чтобы… — Она набирает в грудь побольше воздуха. — Чтобы собрать вещи и…

— Ты не читаешь мои сообщения, — перебиваю ее снова.

Она кивает.

Наверное, думает, что там приказ выметаться из моего дома в течении двадцати четырех чесов или аналогичная хуйня.

Молча достаю свой телефон из внутреннего кармана пиджака, протягиваю ей, диктую пароль. Увесистый стальной корпус «пляшет» в ее дрожащих пальцах, пока снимает блокировку, находит переписку.

Не без удовольствия наблюдаю, как на секунду складка на ее лбу становится глубже, а потом глаза начинают неумолимо медленно расширяться.

— «Я тоже соскучился», — читает первое из двух, которые я написал в тот вечер, сразу после ебанутого фокуса Сафиной. — «Выходи за меня замуж, коза?»

Она громко шмыгает носом.

Трет пальцами экран телефона, как будто все еще сомневается, что слова настоящие.

— Авдеев, блин, — поворачивает голову, глядя на меня влажными глазами, и трет нос, — мало того, что я кольцо сама себе надела, так ты еще и предложение по телефону сделал.

— Не повезло тебе с мужиком, — делано трагично вздыхаю. — Закрывай глаза, малыш, все закончилось.

Завтра я закопаю в бетон хозяина добермана.

Завтра сотру в порошок водителя «Лексуса».

Завтра вытащу нашего вечно храпящего пса даже у лап смерти если понадобится.

Но это будет завтра.

А сегодня я просто буду рядом.

Потому что это — единственное место на земле, где я должен быть.